Обыкновенное чудовище

Пол камеры источал леденящий холод. Сигмон лежал на спине и чувствовал, как постепенно немеют ноги и руки. Легкая рубаха и старые армейские штаны не спасали от стылых камней. Спина ничего не чувствовала: новая кожа спасала и от холода, и от жары, в этом тан уже успел убедиться. Хотелось перевернуться – затылок начал ныть от холода, да и шея затекла, но не получалось: заклинание сковало тело невидимыми цепями. Оно должно было лишить и сознания, но что‑то не получилось. Маги ошиблись, наверно, не приняли в расчет того, что он уже не совсем человек. Теперь Сигмон мог и думать и слышать, но не мог двигаться. И – говорить. Оставалось только валяться немой колодой на холодном полу и дожидаться, когда два мага из городской коллегии Вента соизволят зайти в камеру и посмотреть, на что наткнулась военная разведка. Сигмон надеялся только на то, что маги снимут заклинание, чтобы поговорить с ним. И тогда все, наконец, прояснится. Больше надеяться было не на что.

Он допустил одну ошибку. Всего одну маленькую ошибочку, но она оказалась из тех, о которых жалеют всю оставшуюся жизнь. Как правило, не слишком долгую. Ведь тогда, выбравшись из деревни, он почему‑то вообразил, что стоит только вернуться к привычной жизни – и все пойдет по‑прежнему. Все станет, как раньше, и подвал Фаомара забудется, как страшный сон. Сигмон верил в это, ему хотелось, чтобы так было, и он обманул сам себя. Обмануть других ему не удалось.

Когда курьер, опоздавший на целый месяц, появился на заставе, – оборванный, как бродяжка, голодный, измученный, то его встретили, как положено: без лишних разговоров скрутили и бросили в застенок. Тан не сопротивлялся – надеялся, что вскоре все выяснится. Начальник гарнизона явился к нему лично, правда, только через сутки, и только потому, что тан отказался разговаривать с низшими чинами. Сигмон попытался рассказать ему, что произошло: и про демона, и про колдуна Фаомара, и про деревню. Граф Тимарон сочувственно кивал, и в его глазах не было ничего, кроме безнадежной скуки, – он слышал сотни таких историй. От дезертиров. Но, стоило тану задрать грязную рубаху, снятую с огородного пугала в одной из деревень, как все изменилось в мгновение ока. Граф, разом поверивший словам пленника, птицей выпорхнул из камеры, так споро, словно заключенный попытался съесть его заживо.

Через несколько минут полковой маг свалил тана с ног заклинанием, обездвижил, а кузнецы заковали пленника в цепи. Потом его бросили в железную клетку, водрузили на повозку и уже к вечеру отправили в Вент.

Тана везли в клетке всю дорогу, как дикого зверя. Полковой маг, головой отвечавший за пленника, держал его в полузабытье, не ослабляя магических уз ни на миг. В полубреду Сигмон не уставал проклинать себя за глупость, но сделать ничего не мог: он попался. Удобного случая для побега так и не представилось, молодой маг хорошо знал свое дело, к тому же до жути боялся пленника и потому не спускал с него глаз. Бывшему курьеру оставалось лишь покориться судьбе.

Она привела его в подвал казармы, в холодную камеру темницы, где ему доводилось бывать прежде. Брошенный за решетку, голодный, измученный, Сигмон проклинал и судьбу, и колдуна, и свою глупость. Все оказалось напрасным: его мучения, жертвы, решения... Одна темница сменилась другой, только и всего. Иногда он думал, что лучше бы стал настоящим чудовищем, полудиким зверем, обреченным вечно скрываться в лесу. Зато там не было бы цепей.

В темнице вентского гарнизона он провел два дня. Сначала Сигмон пытался разговаривать с тюремщиками: требовал позвать графа Тиффера – начальника кадетского корпуса, капитана Веламара – начальника курьерской службы и вообще хоть кого‑нибудь. Ему не отвечали. Стражники старались держаться подальше от пленника, а еду бросали в камеру, прямо на пол. Сорвав голос в первый же день, тан отчаялся. Никто к нему так и не пришел. И все же ему повезло.

К вечеру второго дня в темницу явился старший курьерской смены сержант Ритик. Они дружили с Сигмоном еще со времен учебы. И когда до него дошли слухи о странном пленнике, сержант решил сам посмотреть, во что превратился его товарищ.

Они говорили недолго, минут десять: скоро должна была начаться смена караула, и сержант торопился. Но и этого времени ему хватило, чтобы понять: тан – по‑прежнему человек. Это не составило труда – всего лишь нужно было поговорить с пленником как с человеком. Ритик сделал это и убедился, что его друг – все тот же Сигмон ла Тойя, курьер, попавший в переплет.

Выслушав сбивчивый рассказ тана, сержант поведал другу, что именно его ожидает. Оказалось, что Сигмона должны были осмотреть маги из городской коллегии. Граф Тиффер пригласил их сразу же, как только доставили странного пленника. Но маги не спешили, сейчас они занимались другим заключенным армейской темницы – молодым повесой, сотворившим, по слухам, нечто ужасное. Держали его в соседней камере. Сигмон знал, это не редкость – гарнизонные застенки покрепче городских, поэтому самых опасных заключенных помещали именно сюда. Услышав, что рядом маги, он чуть не взвыл. Тан сразу же потребовал, чтобы они немедленно пришли, рвался рассказать про Фаомара и про демона, но все впустую. Сержант не имел права приказывать магам.

На прощание Ритик посоветовал ему сидеть спокойно, ждать своей очереди, надеяться на милость магов и уповать на судьбу. И еще пообещал замолвить словечко графу Тифферу о курьере, волею судьбы попавшем в странную историю. Потом сержант ушел, а тан остался в темнице. Не в силах уснуть, он сидел у стены до самого утра, страшась пропустить визит магов. Долго не выдержал. Заснул, проснулся, снова заснул – а их все не было. Тан злился, но больше не кричал и не требовал коменданта. Сейчас ему нужно было выглядеть спокойным и здравомыслящим. Его история и без того смахивала на горячечный бред.

Магов он почувствовал сразу: трудно не почувствовать заклинание, превращающее тебя в неподвижную колоду. Рухнув на каменный пол, Сигмон так и остался лежать, ожидая, когда появятся маги. А они все не шли. Мгновение казались годами, минуты – веками. Умом Сигмон понимал, что прошло не больше четверти часа, но ему казалось, что минуло тысячелетие. И когда оно было на исходе, дубовая дверь, окованная железными полосами, заскрипела и распахнулась. В камеру зашли маги: два седых благообразных старца в серых плащах. Тан попытался пошевелиться, но не смог. Маги начали неспешный разговор, уверенные, что пленник их не слышит, и тогда Сигмон понял: все только начинается. Все его беды впереди.

* * *

– Медис, вы это видите?

– Конечно, вижу, Кларенс, я не слепой. И прекратите бубнить – вас и так не слышно.

– Но нас могут подслушивать.

– Бросьте, кому вы нужны. Это тюрьма, а не трапезная коллегии.

– Все же...

– Хватит, Кларенс. Сосредоточьтесь на работе. Посмотрите, какой чудесный образец.

– Граф Тиффер уверял, что они поймали чудовище. Признаться, я думал, что речь идет про оборотня, но это создание больше похоже на человека.

– Но следы магического вмешательства еще видны. Посмотрите на левый бок.

В камере стало так тихо, что Сигмон услышал, как где‑то далеко хрипит кто‑то из заключенных. Он попытался открыть глаза, но веки даже не шевельнулись, зато огнем ожгло бок. Следом по телу пробежала волна щекотки – словно сухой веткой провели. Он понял, что маги изучали его тело, используя волшебство.

Тан попытался двинуть рукой, но без толку. Тело не подчинилось. Маги здесь, рядом, надо объясниться с ними, поговорить! Нужно рассказать про Фаомара, этого безумца, что ставил на нем опыты, рассказать про лабораторию в подвале... Тщетно. Он не может шевелиться, не может говорить. Маги видят в нем лишь диковину, интересный случай, но не более того. Неужели так сложно с ним поговорить? Не рассматривать, а всего лишь побеседовать, расспросить? Проклятие!

– Сыро.

– Что?

– Я говорю, тут невыносимо сыро. Мои суставы начинают ныть. Надеюсь, долго мы тут не задержимся. И вообще – со стороны магистра это было очень нехорошо.

– Что нехорошо?

– Отправить нас сюда, разумеется. Как будто нельзя послать пару молодых обормотов с первого круга. Эти подвалы дурно влияют на здоровье, коллега.

– Кларенс, это вы начинаете ныть, а не ваши суставы. Вы моложе меня лет на десять, а ведете себя, как дряхлый маразматик. Лучше сосредоточьтесь на волне эманаций, идущих от места мутации. Чувствуете?

– Да, след довольно четкий.

Маги снова замолчали, и Сигмон снова попытался открыть глаза. На этот раз веки дрогнули и приоткрылись – чуть‑чуть. Зрение вернулось, но тан видел плохо, словно сквозь молочную дымку тумана. В этом белесом вареве ему удалось разобрать, что две сгорбленные фигуры в длинных балахонах застыли у самой двери. Два самых настоящих мага из городской коллегии. Два глупых старикана, отправленные магистром в темницу, потому что остальные заняты настоящим делом. Два старых маразматика.

– Что скажете, Кларенс?

– Это определенно не заклинание.

– Это даже коту ясно, коллега. Магическое вмешательство, разумеется, осуществлялось. Это привело к мутации объекта, а само воздействие давно прекратилось.

– Это я и без вас вижу, коллега. Интересно, поражено лишь тело или пострадал и разум?

– Посмотрите на ауру вокруг его головы. Четко видны следы поражения.

– Да, выглядит ужасно.

Тан попытался крикнуть, но горло свело судорогой, и только. Сердце гулко стучало в груди, глаза налились кровью, в ушах зашумело. И только. Маги ничего не замечали, да они и не хотели ничего замечать. Самовлюбленные болваны заняты лишь собой, им дела нет до того, что перед ними человек. Тан попытался сглотнуть – и не смог. Слюна потекла из уголка рта, прямо на каменный пол. Неужели так ничего и не выйдет?

– Интересный случай. Никогда не видел ничего похожего на такое воздействие.

– Знаете, Кларенс, в молодости я слышал о подобном. Тогда я учился в коллегии магов при Гернийском университете. Занятное было времечко, смею вас уверить. Помнится мне, что один из наставников – Леггер Васта...

– Хромой Леггер?

– Именно. Так вот, он рассказывал о похожем случае. Жуткая, доложу вам, история. Мутант погубил целую деревню, прежде чем его поймали. Он тоже был покрыт такой кожей, помнится, Леггер называл ее драконьей шкурой. Но то чудовище, как мне помнится, мало напоминало человека – больше ящерицу. Вскрытие показало значительное изменение внутренних органов. Эту тварь уже нельзя было назвать человеком, хотя когда‑то оно, несомненно, принадлежало людскому роду.

– И что дальше?

– Ничего существенного. Этого не было в программе обучения, Леггер рассказывал нам это как интересный случай. Кажется, он говорил, что это произвольная мутация, вызванная концентрацией остаточного магического действия. Помнится, еще он хвастал, что провел вскрытие и даже написал трактат об этом опыте. Кажется, пытался доказать необратимость мутации. Или наоборот. Не помню точно, все‑таки полсотни лет прошло.

– Так что будем делать с этим образцом?

– Полагаю, заберем в коллегию, так же как виконта.

– Сейчас?

– Что вы, Кларенс, не хватало еще возиться с этой нечистью. Представим магистру отчет, он пошлет кого‑нибудь из второго круга.

– Что запишем в карточке?

– Так. Пишите: необратимая мутация, вызванная магическим вмешательством третьего круга.

– Третьего?

– Хорошо, хорошо. Напишите четвертого. Опасность, пожалуй, все пять. Не нравится мне эта тварь, слишком похожа на человека. Это обличье может обмануть простаков, и тогда жди неприятностей. Леггер в своих описаниях был очень убедителен. Пометьте: рекомендованный режим содержания – полная изоляция с лишением сознания. Не хватало нам еще дикого зверя в коллегии.

– Там и так хватает зверья, коллега.

– Браво, Кларенс! Стоит запомнить.

– Думаете, магистр сам займется этой тварью?

– Он займется виконтом. А эту диковину скинет на нас, будьте уверены. Нам еще предстоит с ней повозиться. Потом, конечно, явится кто‑то из столицы, прочтет отчеты, заберет результаты исследований и получит очередную почетную награду. Вы же знаете, Кларенс, как это бывает. Вся слава достается этим молодым нахалам из столицы. Только потому, что они умеют вовремя перехватить чужое дело.

– Ну и что же нам делать?

– Ничего, коллега. К сожалению, это неизбежно. Нам с молодыми карьеристами, увы, не тягаться. С объектом же поступим, как с тем оборотнем. Сделаем все как всегда: на стенд, полная изоляция, изучение реакций на раздражители, повышение экспрессивности воздействия до полной нейтрализации объекта, а потом вскрытие. Жаль, если заберут тело. Вышло бы прекрасное чучело. Идеально бы подошло к тому оборотню, что стоит в углу моего кабинета.

– А мутация? Думаете, ничего интересного?

– Вряд ли. Рядовой случай. Скорее всего, действие древнего артефакта или аномальной магической зоны. Носятся такие вот молодчики где попало, а нам потом разбираться. Но, думаю, все быстро объяснится.

– Вскрытие покажет?

– Именно, коллега.

– Быть может, свяжемся с Леггером? Составим запись исследования, увяжем два случая, проведем сравнительный анализ. Это будет серьезная работа, ее не заберут – не посмеют связываться со стариком.

– Кларенс, вы окончательно выжили из ума. Хромой Леггер в могиле уже два десятка лет. Думаете, Гернийский университет просто так называют Леггеровским?

– Ах да. В самом деле.

– Лучше скажите – вы все записали?

– Извольте, уже готово.

– Тогда пойдемте скорее прочь. У меня заложило нос. Вы правы, тут ужасно сыро.

– Оставим заклинание неподвижности?

– Вам хочется тратить на это силы? Посмотрите: окон нет, дверь надежная, снаружи охрана. Если мы оставим покров неподвижности на сутки, то потом будем ходить полусонные дня два, а то и больше. Лучше снимайте заклинание и пойдемте. Скоро обед.

– Всенепременно, коллега.

Когда железная дверь с лязгом захлопнулась, освобожденный Сигмон застонал. К нему вернулись и зрение, и слух, но ушла надежда. Два выживших из ума старика решили его судьбу. Походя, между делом, одним росчерком пера убили его, даже не обратив внимания на то, что он еще дышит, что еще может мыслить и чувствовать. Они относились к нему как к предмету.

Перевернувшись на живот, тан подполз к стене, закрыл руками лицо и заплакал. У него не осталось сил даже на проклятия. Разговор магов, подписавших ему смертный приговор, лишил сил надежней, чем самые сложные заклинания. Он – чудовище. Мутант. Урод. Его будут резать на куски, внимательно изучать и рассказывать потом молодым магам о странном случае мутации. А через десяток лет они даже не вспомнят, о чем им рассказывали. Все верно. Он не человек и не может рассчитывать, что с ним будут обращаться по‑человечески. Завтра два мага – молодых и сильных – лишат его сил и перенесут в коллегию. На стол. А там... Интересно, если он останется в сознании, то что в таком случае почувствует, когда его начнут потрошить словно рыбу?

От этой мысли сделалось жарко. Сигмон вскочил на ноги и ударил кулаками в стену. Нет, это невозможно! Невозможно думать об этом! Проклятая метка! Тан размахнулся и ударил себя по животу – по новой черной шкуре, надежно защищавшей от холодного оружия, но бессильной против холодной людской жестокости.

Проклятый колдун! Безумный ублюдок! Да и сам он тоже хорош. Что стоило стать настоящим дезертиром, убежать в леса или осесть в какой‑нибудь деревушке? Нет. Он возжелал вернуться в тепло и уют человеческой жизни. Вот и вернулся.

– Эй! – закричал Сигмон. – Стража! Верните магов! Позовите капитана! Эй! Кто‑нибудь, будьте вы прокляты!

Никто не ответил. Тан молил, угрожал, льстил, проклинал, упрашивал – впустую. Каменные стены оставались глухи и немы, как и положено стенам темницы. Сигмон кричал до тех пор, пока снова не сел голос. И только тогда, обессилевший и отчаявшийся, он повалился на пол и вжался щекой в холодную стену. Он почувствовал, как внутри что‑то сломалось. Что‑то хрупкое и тонкое надломилось с тихим звоном и с немыслимым грохотом ухнуло в черную бездну, лишив его последней надежды на спасение.

Теперь он хотел только одного – чтобы завтра заклинание магов сработало как надо и все‑таки лишило его сознания. Он не хотел знать, что с ним будут делать и как. Не хотел чувствовать. Тан хотел умереть – прямо сейчас, не дожидаясь, пока его тело устроят на железном столе для опытов. Он уже прошел через это в подвале безумного мага и теперь обмирал от ужаса, представляя, что все это может повториться.

Черное забытье, пришедшее к нему, очень напоминало сон. Сигмон предпочел, чтобы это была смерть, но это оказался всего лишь обморок.

* * *

Очнулся он от странного звука, будто провели пальцем по шершавой стене. Сигмон вздрогнул, открыл глаза и замер – почудилось, что рядом кто‑то есть. В камере царила темнота, но из маленького окошечка в двери лился ровный свет коридорных факелов.

Тан сел. В камере – никого, да и кто тут может еще быть? Но странное ощущение не проходило. Сигмон знал, что на него смотрят. Он чувствовал это, всем телом, всей кожей чувствовал.

– Кто здесь? – хрипло спросил он.

Никто не ответил. Сигмон невольно поежился, вспоминая темницу Фаомара. Все тот же кошмар: ночь, подземелье и кто‑то невидимый, но живой, рядом. Демон?

Вдруг стало темно, и тан чуть не вскрикнул. Окошко в двери заслонили – кто‑то заглянул в камеру. Сигмон вскочил на ноги и сжал кулаки, готовясь дорого продать свою жизнь.

– Кто вы? – тихо донеслось из‑за двери.

– А вы?

– Виконт Риго де Сальва к вашим услугам.

Сигмон облегченно выдохнул: ночные кошмары остались в прошлом. Это всего лишь другой узник, товарищ по несчастью. Наверно, тот самый виконт, кем заинтересовался сам магистр коллегии магов.

– Так кто вы?

– Тан Сигмон ла Тойя, курьер Вентского полка... Бывший курьер.

– Ла Тойя? Рад знакомству, тан.

Голос у виконта оказался тихим, но глубоким. Мягкий баритон просачивался сквозь дверь и наполнял камеру мягким звучанием. Казалось, что виконт стоит рядом, и тан был этому очень рад. Отрадно знать, что тут живая душа и с ней можно разговаривать. Пусть даже это тоже заключенный. Заключенный?

– Виконт, а что вы делаете в коридоре?

– Пытаюсь понять, какой болван поставил на двери камер замки, которые прекрасно отпираются простым ножом.

– Виконт!

– Для вас, сударь, просто Риго.

– Риго, вы можете открыть эту дверь?

– Думаю, да. Скажите, тан, вы ничего не имеете против ночных прогулок?

– Освободите меня, виконт!

– Немного терпения, любезный тан. Немного терпения.

Сигмон прислонился к стене, чувствуя, как по телу пробежала горячая волна и обожгла макушку. Сердце выдало барабанную дробь, отозвавшуюся в висках. Бежать! Если только удастся выбраться из камеры, добраться до забора и выскочить на улицы ночного города... Больше никогда, ни за что на свете он и близко не подойдет к городу! Нет, он не сделает такой глупости. Он забьется в самую чащу леса, подальше от людей и магов, городов, деревень... Но что же виконт там возится?

– Риго?

Дверь заскрипела и распахнулась. В камеру тотчас хлынул свет факелов, на мгновение ослепив тана. Он замешкался, прикрыл ладонью глаза и заморгал, как сова, вытащенная из дупла ясным днем.

– Ла Тойя?

Темный силуэт виконта заслонил дверной проем, и тан увидел, что его новый знакомый довольно высок и при этом худ, словно долго голодал. Но, несмотря на это, от силуэта веяло неукротимой жаждой деятельности и уверенностью в благополучном исходе любой авантюры.

– Тан, вы идете?

– Конечно! Благодарю вас, Риго!

Сигмон рванулся к двери и выскочил в коридор, едва не сбив виконта с ног. Но тот вовремя отшатнулся, ухватил тана за рукав и развернул к себе.

Де Сальва оказался сухощавым молодым человеком, на вид не старше самого Сигмона. Длинные черные волосы обрамляли узкое лицо с острыми, чуть высоковатыми скулами. Темные, почти черные глаза смотрели озорно, словно побег из армейской темницы был для их владельца не более чем ребячьей шалостью. Похоже, де Сальва чувствовал себя намного лучше и уверенней Сигмона. Да и выглядел виконт более пристойно: черный камзол, сейчас измятый и запачканный, сшит по последней моде и когда‑то стоил хороших денег. Волосы, хоть и растрепанные, похоже, совсем недавно завивал лучший цирюльник города – маг и искусник причесок. Тан решил, что виконт де Сальва определенно был щеголем и городским повесой. Таких молодчиков бывший курьер часто видел в городе. Но почему он попал в темницу?

– Тан, вы сказали, что были курьером?

– Точно так. Зовите меня Сигмоном, виконт. От всего сердца благодарю вас! Я уже попрощался со свободой и не чаял, что когда‑нибудь выйду из этих дверей живым.

– Сигмон, вы знаете, куда ведет этот коридор?

Ла Тойя огляделся, пытаясь понять, где они очутились. Он бывал в этой темнице, правда, давно. Тогда его посадили на три дня за драку с одним чванливым лейтенантом, вздумавшим сделать из молодого курьера личную прислугу. Но это случилось давно, пару лет назад. Хотя с тех пор тюрьма вряд ли изменилась. Застенки не перестраивают каждый год, они остаются неизменными целые века. Этим и ценны.

– Если пойти прямо, а потом свернуть направо, – припомнил Сигмон, – то мы выйдем к караульной комнате. Там должен сидеть охранник. Если пойти по большому коридору налево, то мы выйдем к главному входу. Там будет комната с охраной. Но недалеко от караулки есть неприметная дверь. Служебный ход. Если ее открыть, то можно будет подняться по ступенькам на улицу. Тогда мы окажемся между казармами. Рядом забор, а за ним улица.

– Отлично!

– Подождите, Риго. Тут должен быть еще один караульный. Обычно он ходит по коридору и осматривает камеры.

– Не волнуйтесь, тан. Ему вздумалось осмотреть мою камеру, и он остался в ней. Наверно, ему понравился мой матрас из гнилой соломы.

Сигмон взглянул на виконта, пытаясь понять, шутит или нет. Де Сальва выглядел тощим подростком, способным побороть разве что хромого цыпленка, но, похоже, не шутил. Взгляд его был пронзителен и строг. Теперь виконт не улыбался, хоть вокруг глаз и появились морщинки. На миг городской щеголь пропал, и Сигмону теперь казалось, что его освободителю лет под сорок, если не больше.

– Пойдемте, Сигмон. Надо торопиться. Только умоляю вас, сударь, ступайте тише. Надо постараться застать второго караульного врасплох.

Без лишних разговоров виконт повернулся и заскользил по коридору бесшумно и легко, словно тень. Сигмон двинулся следом, стараясь не шуметь и удивляясь, как легко движется Риго. Чувствовалось, что тому не в новинку пробираться по коридорам вот так: бесшумно, тайком, скрываясь от бдительных взоров охраны. Вор? Виконт – вор? Может быть. Но почему тогда им заинтересовалась коллегия магов? Неужели он был настолько беспечен, что украл что‑то у стариков? А быть может, обворовал самого магистра?

– Сигмон!

– Иду, иду!

Де Сальва стоял уже у поворота и с укоризной смотрел на тана. Сигмон поторопился, прибавил шаг, споткнулся и оперся рукой о дверь. Тотчас из‑за нее раздался приглушенный крик:

– Эй!

Тан вжался в стену и замер, не решаясь даже вздохнуть. Риго бесшумно скользнул к двери и приник к зарешеченному окошку.

– Господа! Добрые господа! Выпустите меня отсюда!

– Тише! Кто ты такой?

– Лавочник Виуд. Добрые господа, пожалуйста...

– Тише! Стража услышит!

Де Сальва закрыл ладонью окошечко и повернулся к Сигмону.

– Там какой‑то лавочник. Что будем делать?

– Может быть, возьмем с собой? – спросил тан.

– Зачем? Он может испортить все дело.

– Благородные господа! Я ни в чем не виноват, это все доносы! Пожалуйста...

– Да тише ты, болван! Умолкни!

– Риго. – Сигмон взял виконта за рукав. – Вы можете его освободить?

– Пожалуй. Замок точно такой же.

– Давайте возьмем его с собой. Нехорошо оставлять взаперти того, кого можно спасти. Тем более что сами мы бежим.

– Проклятие! – Де Сальва снова зажал рукой окошко. – Сигмон, это же просто лавочник.

– А он что, не человек?

– Господа! Господа! Я закричу!

– Ах ты мразь, – прошипел Риго. – Прикончить бы его, да времени нет. И шума будет много.

– Если мы оставим его здесь, он поднимет тревогу.

– Вы правы, тан. Придется взять его с собой.

Виконт отодвинул тяжелый засов и присел на корточки, всматриваясь в замок. Потом в его руке блеснул нож, и тут же заскрипело железо.

– Господа!

– Тише, Виуд, – попросил Сигмон. – Сейчас мы вас освободим.

Лавочник тихо скулил, как побитая собака, и царапал ногтями дверь с той стороны, словно желая помочь спасителями.

Замок глухо щелкнул, и виконт поднялся на ноги. Нож исчез из его руки так же внезапно, как и появился.

– Виуд!

Дверь распахнулась, и в коридор вывалился пленник. Это оказался коренастый широкоплечий мужик с заметным брюшком. Взлохмаченная рыжая борода была испачкана засохшей кровью, давно не стриженные волосы сбились колтунами. Разбитые губы алой сливой висели в бороде, придавая лавочнику вид сладострастца.

– Господа! – простонал лавочник, прижимая к груди пухлые руки. – Спасибо! Спасибо!

– Заткнись, – зло бросил виконт. – Умолкни, не то перебудишь всю стражу.

Виуд затряс головой, зажал себе рот ладонью и знаком показал, что будет молчать. Виконт смерил его взглядом, скривился и повернулся к тану.

– Куда теперь?

– Направо по коридору. Еще полсотни шагов, и мы подойдем к караулке. Там должен быть охранник.

– Отлично, – прошептал Риго. – Идите за мной. И старайтесь больше не шуметь. Сигмон, присматривайте за лавочником.

Поджав губы, виконт одернул камзол и свернул за угол. Сигмон положил руку на плечо трясущегося лавочника и мягко подтолкнул. Тот опустил взлохмаченную голову и покорно двинулся вслед за Риго.

Дверь караулки оказалась приоткрыта. Из широкой щели лился яркий свет масляного фонаря. Сигмон забеспокоился: что если правила изменились и теперь дежурят не два, а четыре стражника?

Виконт, шедший первым, обернулся и махнул рукой. Сигмон и Виуд прижались к стене, замерли, стараясь не дышать. Риго подкрался к двери, присел и аккуратно заглянул в щель. Потом перепорхнул на другую сторону, поднялся и прижался к стене.

Сигмон попытался понять, что задумал де Сальва, но ничего дельного в голову не приходило. Виконт махнул тану рукой. Потом еще раз, но Сигмон никак не мог сообразить, что бы это значило. Наконец, потеряв терпение, Риго снял изношенный сапог и запустил им в спутников. Сигмон шарахнулся в сторону, и сапог плюхнулся посреди коридора. Виуд испуганно охнул и тут же зажал рот обеими руками.

В караулке кто‑то заворочался, заскрипел лавкой и гулко позвал:

– Барго! Это ты? Эй, Барго!

Дверь распахнулась, и на пороге появился стражник с обнаженным мечом в руке. Он шагнул вперед, прищурился, привыкая к темноте, и увидел Сигмона, прижавшегося к стене. Стражник открыл рот, но закричать не успел.

Де Сальва навалился на него сзади, обхватил рукой за шею, и стражник лишь глухо захрипел. В руке виконта блеснул нож, но стражник извернулся, ударил назад локтем и вырвался из рук Риго. Разворачиваясь, он вскинул меч, но виконт рванулся вперед, сбил его с ног, и оба кубарем влетели в караулку. Оттуда раздался вскрик, и опомнившийся Сигмон бросился на помощь виконту.

Когда он влетел в караулку, все было кончено. Стражник лежал на полу с перерезанным горлом, и под ним уже собиралась темная лужа крови. Де Сальва сидел на полу рядом с телом и рассматривал свою босую ногу.

– Виконт! Вы целы?

– Все в порядке. Сигмон, вы не посмотрите, где там мой сапог?

Ла Тойя выглянул в коридор и увидел, что лавочник все так же сидит у стены, закрыв глаза от страха.

– Виуд, – громким шепотом позвал тан. – Виуд! Берите сапог виконта и несите сюда. Быстрей, быстрей!

Услышав шорох, Сигмон обернулся. Де Сальва стоял на коленях у тела стражника и бесцеремонно обшаривал его карманы. При этом он морщился, словно испытывал боль.

– Виконт, вы не ранены?

– Пустяки. Ударился рукой. Вот, возьмите нож, пригодится.

– Может, лучше меч?

– Что вы с ним будете делать? Таскать за собой в руках? Нет, не советую. Хотя тот экземпляр на столе выглядит очень неплохо.

Тан обернулся и радостно вскрикнул. На столе, между двух масляных фонарей лежал его меч, тот самый, что он вынес из подвала Фаомара. Сигмон бросился к столу и ухватился за знакомую рукоять.

– Мой меч! Виконт, это мой меч! Начальник караула, наверно, решил его присвоить.

– Ваш? Поздравляю. Отличный клинок. Раз так, то второй нож я оставлю себе. Благодарю, Виуд.

Сигмон поднял голову, с трудом оторвав взгляд от вновь обретенного меча, и увидел, что в дверях стоит сгорбленный лавочник, а виконт сидит на полу и натягивает сапог. Тан подошел и протянул меч.

– Посмотрите виконт, это старая эльфийская работа...

Де Сальва отшатнулся, словно ему ткнули в лицо горящей головней.

– Нет, спасибо, – сказал он, заметив, что тан удивленно вскинул брови. – Посмотрю в другой раз. Сейчас нам надо торопиться, скоро наступит рассвет.

Сигмон пожал плечами и осмотрелся в поисках ножен – в самом деле, носить меч в руках не самое приятное занятие. По счастью, ножны быстро нашлись – лежали на лавке и, видимо, принадлежали одному из стражников. Меч легко вошел в них, правда, не до конца. Клинок оказался слишком длинным. Рассудив, что лучшего ожидать и не стоит, тан опоясался ремнем стражника и пристроил меч на бок.

– Сигмон, послушайте, вы бы оделись. Ваш наряд нельзя назвать приличным.

Ла Тойя с удивлением оглянулся. Виконт, оказывается, нашел плащи стражников. В один он закутался сам, а второй протягивал тану. Сигмон принял плащ, накинул на плечи, прикрыв грязную рубаху. Заметив ухмылку виконта, опустил взгляд и увидел, что стоит босиком на каменном полу. В горячке побега он забыл про то, что бос.

– Примерьте сапоги стражника, – посоветовал виконт. – Кажется, они придутся вам впору.

Ужасаясь сам себе, тан стащил сапоги с мертвеца. Еще неделю назад он и не подумал бы о таком поступке. Грабить покойника! Но все переменилось в мгновение ока: он оказался за чертой, за которой не стоит привередничать, за той самой чертой, где стыдливая мораль отступает перед желанием выжить. Примеряя еще теплые сапоги, Сигмон вдруг понял, что ему еще не раз придется обирать людей, в том числе и мертвых. Он так ясно ощутил это, что даже сердце зашлось. Сигмон медленно выпрямился и мрачно взглянул на виконта. Тот кивнул, словно догадался, что сапоги оказались в самый раз.

– Господа, – подал голос молчавший до того лавочник. – Господа, давайте поторопимся!

– Толстяк прав, – заметил виконт. – Сигмон, куда дальше?

– Идите за мной, – велел тан.

Обычный путь, по которому в темницу доставляли пленников, хорошо охранялся и вел к комендатуре, поэтому ла Тойя свернул в другую сторону, к ходу стражи – через него в тюрьму доставляли провизию. Заключенные о нем, разумеется, не догадывались. Но тан прекрасно знал, где находится ход, и не забыл захватить из караулки ключи. Виконт, наблюдая за тем, как его спутник ловко открыл неприметную дверь, довольно хмыкнул. Без Сигмона ему пришлось бы с боем пробиваться к выходу из темницы.

Их никто не увидел: беглецы вышли в узкий проход между казармами, как и рассчитывал Сигмон. Отсюда было рукой подать до полковой кухни, но тан не собирался ее посещать. Сейчас им было совсем в другую сторону.

Он хорошо знал расположение караулов и маршруты часовых и потому повел бывших узников кратчайшим путем к забору в уверенности, что им никто не встретится.

Добравшись до угла склада, бывший курьер завел спутников в тупичок между стеной и забором. Здесь, в грязи и пыли росло одинокое чахлое деревце, чудом сохранившее ветки. По стволу, кое‑где отполированному до блеска, можно было забраться на каменный забор, окружавший полковые казармы. Это дерево давно стало полковой легендой: им часто пользовались курсанты, чтобы тайком выбраться в город. Засады Сигмон не опасался: комендант, устав от ночных дежурств у дерева – совершенно бесплодных, потому что весть о «засаде» моментально облетала часть, – махнул на все рукой и просто усилил патрули. Рубить дерево было бессмысленно – его прекрасно заменило бы любое бревно. Поэтому сейчас Сигмон боялся только одного – как бы его бывшим сослуживцам не вздумалось прогуляться в город. Но близилось утро, а в самоволку обычно отправлялись вечерами, когда впереди целая ночь.

– Великолепно! – восхитился виконт, увидев дерево. – Тан, вы наш спаситель!

Он сразу ухватился за ствол, отполированный сотней прикосновений, уперся ногой в забор, но Сигмон схватил его за плечо.

– Не сейчас, виконт. Надо подождать.

– Почему?

– Вдоль забора ходят часовые. Я не знаю, где они сейчас. Нам нужно затаиться и подождать, пока они пройдут мимо. Ждать нужно до тех пор, пока не услышим шаги. Потом досчитаем до двухсот, и лишь тогда можно будет перелезть через забор.

– Почему до двухсот? – удивился виконт.

– Столько времени надо часовым, чтобы свернуть за угол. Поверьте, Риго, все рассчитано точно. Многими поколениями курсантов.

– Вот оно что. – Де Сальва понимающе ухмыльнулся. – Тогда будем ждать. Надеюсь, что недолго.

Он взглянул на темное небо и недовольно нахмурился.

– Скоро утро, – сказал он. – Нам надо бежать, пока не рассвело. Мы выглядим не лучшим образом и мало похожи на добропорядочных граждан. При свете дня любой прохожий поймет, что мы беглые узники, и поднимет тревогу.

– Тут недалеко дом моего кума, – подал голос Виуд. – Он сейчас в отъезде, дома остались только жена и дети. Мы можем спрятаться на чердаке, хотя бы для начала. А потом переберемся в безопасное место.

– Что же, – отозвался виконт. – Приятная новость. Значит, нам нужно только немного подождать.

После этих слов он преспокойно уселся на землю и прислонился спиной к каменной стене. Он был невозмутим, словно вышел на вечернюю прогулку, а не бежал из военной тюрьмы. Лишь немного нахмурился, глянув на ночное небо. Сигмон даже позавидовал новому знакомому – его самого била мелкая дрожь. Он никак не мог успокоиться, все думал о том, что его ждет, если он попадет в руки магов. Стол, инструменты, новые опыты, мучения и кошмары. Нет. Лучше об этом не думать.

Тан положил ладонь на рукоять меча и подумал, что живым больше не дастся. Ни за что. Если ему суждено умереть, пусть это случится в бою, а не на разделочном столе.

Ожидание затянулось. Время ползло еле‑еле, как тяжело груженная телега по проселочной дороге. Тан трепетал, ожидая, что охранники с минуты на минуту поднимут тревогу. И даже виконту изменила невозмутимость: он все чаще поглядывал на светлеющее небо и кусал губы. Ждать было невыносимо, но Сигмон старался держать себя в руках. Он все крепче сжимал рукоять меча, и от этого становилось легче. Оружие немного успокаивало, вселяло уверенность, но это не могло продолжаться вечно.