Часть вторая. Илья спустился в гостиную и прошел в кухню

Илья спустился в гостиную и прошел в кухню.

Там он сварил себе кофе, откупорил бутылку коньяка и сделал два бутерброда.

Поставил все это на поднос, вернулся в гостиную, разжег камин и лег

на медвежью шкуру перед огнем.

Но обычно успокаивающий его треск поленьев на сей раз не навеял приятной истомы.

Кофе показался слишком терпким, коньяк был с непонятным и нехорошим привкусом.

Есть расхотелось.

«Надо что-нибудь полистать», — решил Илья и вышел в библиотеку, расположенную в соседнем помещении.

На большом столе посредине комнаты лежали стопки книг. Несколько человек из университета, чьему мнению Илья доверял, регулярно подбирали для него книжные новинки.

Илья их просматривал — большую часть выбрасывал, и лишь некоторые отравлялись на полки его домашней библиотеки.

*******

И взял со стола целую стопку книг и вернулся в гостиную. Усевшись перед камином, он стал перебирать их — сначала смотрел на оглавление, потом на аннотацию, затем пролистывал. Книжки, проходившие эту процедуру, одна за другой направлялись в огонь.

Вот какой-то роман про сошедшего с ума банковского клерка. Вот модная книжка, где сюжетом становятся все «знаковые события времени», а проще говоря — то, что в течение последних лет муссировалось средствами массовой информации. Вот какая-то притча не о чем. Вот книга о здоровье и пище, которая, как считает автор, должна потребляться человеком в строгом соответствии с группой крови едока.

Огонь жадно облизывает страницы. Поднимающийся вверх горячий воздух кружит тонкие пластинки пепла. Очертания букв растворяются на глазах. Завораживающее зрелище...

Ритуал сожжения не оправдавших ожидания книг производил на Илью почти магическое действие. Сожжение «чужих мыслей», мыслей, которые казались ему пустыми, поверхностными, ложными, доставляло Илье странное удовольствие. Актом сожжения он словно бы заставлял умолкнуть эту лишенную смысла и глубины человеческую речь.

Человек должен писать, если он пророк, если он настоящий мыслитель. В противном случае он должен читать, а не писать. Впрочем, Илья не был уверен, что чтение, пусть даже и очень умных книг, поможет такого рода писакам. И более того, он не верил, что кто-нибудь теперь вообще может написать что-то, хоть сколько-нибудь стоящее.

Но, на самом деле, где-то глубоко внутри себя Илья все еще мечтал найти книгу, которая бы заняла его ум, которая бы открыла ему что-то, о чем он прежде не знал и не думал. Книгу-откровение. Илья, сколько бы он ни хорохорился, сейчас, как никогда в своей жизни, нуждается в духовном сопровождении. Да, он разуверился в «истине», но ведь от этого он не стал желать ее меньше.

«Ницше — это дерево на горе, одинокое дерево, — на этой фразе в одной из книг Илья вдруг запнулся. — Много таких гор, много таких деревьев в мире, где каждый только хочет быть, но никто не является тем, что он есть».

— Забавно, — произнес Илья в пустой зале, и звук его голоса срезонировал, отразившись от стен просторного помещения. — «Каждый только хочет быть, но никто не является тем, что он есть».

Сам того не заметив, Илья погрузился в чтение этой книги. Прежде неизвестный ему автор рассказывал о Человеке. Человек, как следовало из текста, это тот, кто избавил себя от страха смерти и потому освободился. Свобода от страха делает человека зрячим. Свободный от страха, он видит самого себя в истинном свете, и свет других открывается ему, если он свободен от страха.

«Замешана жизнь ваша на страхе, — говорил герой этой книги. — Словно дрожжевой грибок, поднимает он тесто жизни вашей. И что делать вам, не будь у вас страха? Нет у вас ощущения жизни, мыслящие, страх стал отдушиной вашей знайте же: ваша отдушина задушила вас!»

За каждым нашим поступком стоит страх, и это — страх смерти. Но мы не осознаем его и не замечаем этого. А ведь именно этот страх — страх смерти — мешает нам любить и быть искренними, именно из-за него мы не чувствуем себя хозяевами собственной жизни. Все, как бы, не по-настоящему, все, как бы, взаймы, все с оглядкой.

Страх парализует, страх обозляет, страх обессиливает, страх убивает.

«Стала смерть для вас стимулом к жизни — такова теперь ваша жизнь! И затерялась жизнь ваша при бегстве этом в иллюзию, ибо не ради жизни вы стали бояться, но во имя смерти! Смерть — только имя, прозвище страха вашего!»

Странные, парадоксальные мысли. А главное — вывод! Логика, сводившая эти тезисы воедино, приводила к странному и в чем-то даже смешному итогу. Тот, кто боится смерти, тот не живет. Если же он не живет, то он уже умер. Так чего же он теперь боится?..

«Но не может смерти бояться тот, кто уже умер! Однако же всегда вы только то делаете, что не можете делать! Потом вы сетуете! Конечно, ничего у вас не получится, ибо из ничего — ничего не бывает! Такова ваша жизнь!»

— Безумие какое-то! — Илью охватила странная внутренняя паника.

Он закрыл книгу, секунду раздумывал и бросил ее в огонь.

Из прихожей донесся какой-то шум.

— Черт, кто там еще?! — выругался Илья.

*******

— Что такое? Все вымерли?! — раздалось из прихожей под аккомпанемент разноголосого женского смеха. — Эй, где все?! Илья!

«Кирилл!» — сердце Ильи чуть не остановилось от подступившего к горлу, внезапного, почти животного страха.

Кого уж он никак не ожидал встретить сегодня — так это Кирилла. Они познакомились с ним еще в университете. И были друзьями, ну, или считались таковыми. Поскольку у Кирилла в принципе не было друзей, то, с учетом оговорок, его отношения с Ильей действительно можно было бы назвать дружескими. Так или иначе, но это были особенные отношения, которые с течением времени становились все более и более непростыми.

Окружающим Илья и Кирилл казались очень похожими друг на друга. Некоторые даже всерьез утверждали, что они — братья. Оба отличались умом, хваткой и жесткостью. Что-то странно общее было в их способе принимать решения, в их поступках, образе мыслей. Они увлекались одними и теми же проблемами, читали одни и те же книги, у них были совместные дела и общие «правила игры».

Короче говоря, упражнение «найди десять отличий» — это не про них. Однако же отличия все-таки были. Илья знал, по крайней мере, о двух из них. Во-первых, Кирилл пользовался куда большим успехом у представительниц слабого пола. Во-вторых, он был настоящим подонком (причем, первое со вторым увязывалось здесь по принципу прямой зависимости). И это не для красного словца и не из-за предвзятости в оценке.

У Кирилла был уникальный дефект в чувстве самосохранения. Иногда таких людей называют «безбашенными», иногда — «сумасшедшими», иногда — просто «психами». Он был патологически бесстрашен: с удовольствием наблюдал за мучениями или унижением живых существ, без какого-либо внутреннего содрогания шел на любую мерзость. Маленькая, но показательная деталь: фильмы ужасов Кирилл смотрел не как все нормальные люди, а в необычайно приподнятом настроении, то и дело разражаясь неистовым смехом.

Сначала Илью подобное поведение Кирилла завораживало и даже восхищало. В этом странном, необъяснимом для него образе мысли и действия он видел некую сакральную исключительность Кирилла, его избранность. На протяжении всех пяти лет студенчества Илья, можно сказать, даже поклонялся своему другу.

Да, Илья хотел быть похожим на Кирилла. Конечно, он отчаянно это скрывал. Однажды, правда, признался ему в этом, чем вызвал в свой адрес поток унизительных оскорблений с его стороны. Впредь Илья зарекся рассказывать Кириллу о чем-либо, что тот впоследствии мог бы использовать против него.

Кирилл, как робот, лишенный всякой человечности, не понимал, что такое искренность и откровенность. Для него эти понятия были синонимом «слабости». Илья думал иначе. Чтобы быть открытым и искренним, Илье требовались огромные усилия. Так что подобные проявления человеческой натуры он считал проявлениями силы, а не слабости.

Впрочем, все это Илья понял слишком поздно. К этому моменту он уже представлял собой ту странную копию Кирилла, которая внешне была абсолютно похожа на оригинал, но внутри оказалась полной его противоположностью. Желание быть похожим на Кирилла сделало Илью тем, кем он стал. Его успех — это успех этой учебы у Кирилла.

Но чего же достиг Илья, пройдя этот курс? Он научился быть несчастным — успешным, но несчастным. А Кирилл... Кирилл втайне ненавидел Илью, ненавидел за то, что он был успешнее в делах и превзошел своего учителя. А в третьих... за то, что он был лучше и Кирилл был для Ильи настоящим воплощением злого рока.

— Илюшенька, привет! — Кирилл, как всегда ухоженный, в роскошном костюме, появился в дверях гостиной.

Они не виделись уже четыре года, может быть, даже больше. На слегка постаревшем лице Кирилла красовалась прежняя белозубая улыбка. Над висками появились небольшие залысины, в остальном же он совершенно не изменился. Если бы Илья встречал его с закрытыми глазами, то смог бы без малейшей ошибки указать и еще на одну непременную деталь любой встречи с Кириллом — наигранно, театрально раскинутые в стороны руки, специально приготовленные для «дружеских» объятий.

— Сегодня день воскресших из ада? — Илья не сдвинулся с места, продолжая сидеть на полу у камина.

— Ну, Илюшенька... — ни то укоризненно, ни то заискивающе пропел Кирилл.

Ах нет, понял, Дьявол по мою душу! Часто я сегодня чертей поминал... — Илья шутил, но лишь по форме, по сути же он говорил вполне серьезно.

*******

Все существо Ильи содрогалось — тряслось от мелкой, но иступленной дрожи. Тогда, четыре года назад, они расстались без ссоры и без скандала. Между ними вообще никогда не было активных ссор. Даже в самые плохие времена их ссора выражалась одним лишь расставанием — они переставали созваниваться и встречаться. Подробности самых разнообразных гнусностей и гадостей, которые в такие моменты Кирилл делал у Ильи за спиной, Илья узнавал от общих знакомых.

Последний раз их «размолвка» произошла из-за женщины. Женщина, которая любила Илью и в которую решил страстно и пламенно влюбиться Кирилл. Именно «решил», ведь на самом деле никакой любви к Кате у Кирилла не было. Чувства, рожденные его уязвленным самолюбием, были лишь театральным представлением. Любовная драма, разыгранная Кириллом, окончилась печально.

Да, это был спектакль — от начала и до конца. Но, несмотря на это, страсти пылали в нем нешуточные. Такого количества и такого качества грязи, которое вылилось в те дни на Илью, не выливали на него даже самые отчаянные его бизнес-конкуренты. И ведь вся загадка в том, что сам Илья так и не ответил Кате взаимностью. Причем, не ответил по глупости. И не просто по глупости, а по глупости, которую ему привил, которую воспитал в нем Кирилл.

Глядя на то, как Илья выстраивает свои отношения с женщинами, Кирилл говорил ему: «Читай „Заратустру", дурак! Там тебе все про все написано. Идешь к женщине — возьми с собой плеть! А если она сама под тебя ложится, значит, ее надо бросить. Это непременное условие! Иначе ты унизишься и тогда перестанешь быть мужчиной. Перестанешь быть мужчиной — все потеряешь!»

Тогда эта цитата из «Заратустры» изменила всю жизнь Ильи. Если люди таковы, как о них говорил герой Ницше, если общество таково, каким оно представало в этой книге, если, наконец, женщины таковы, как писал этот немец, то все тогда очень просто. Будь таким, как Кирилл, и у тебя все получится! Забудь о чувствах, иди к своей цели, «ищи своего дела» — и ты будешь на Олимпе!

С «плетью» все стало работать, все встало на свои места. Надо отдать Кириллу должное — его напутствия приносили желаемые плоды. Испытывая необъяснимое доверие к Кириллу, следуя всем его предписаниям, Илья, действительно, стал более удачливым мужчиной.

Он победил свое романтическое отношение к женщинам, и отношения с ними больше никогда не были для него проблемой. Он перестал тяготиться любовью, забыл о том, что такое неразделенное чувство и связанное с ним страдание.

Но в этот раз, в отношениях с Катей, все было по-другому. Катя любила Илью, любила по-настоящему, и поэтому «общие правила», о которых говорил Кирилл, с ней просто не срабатывали. Холодность Ильи не заводила и не разочаровывала эту девушку. Ей важно было любить, и она любила. В этой ее любви была такая душевная сила, такая внутренняя мощь, что всякие его уловки и игры обращались в ничто, словно бы проваливались сквозь какое-то сито.

Катя все терпела, все сносила — спокойно и ровно, без скандалов и истерик. Впрочем, даже и не скажешь, что она терпела и сносила, она просто не замечала этого. Она умела видеть глубже, а поэтому понимала, что все это наносное, ненастоящее. Она видела, понимала и считала самым главным то, что у Ильи было внутри, то, что он никому не показывал. Именно это главное в нем она и любила каждой толикой своей огромной, светлой, как солнце, души. Илья, загруженный до отказа инструкциями Кирилла, тогда этого так и не понял.

А Кирилл, напротив, все это заметил и оценил. Каково же было его негодование, когда он осознал: Катя — эта глубокая, чистая, сильная, настоящая женщина — любит не его, такого замечательного и превосходного, а Илью — этого неудачника, которого Кирилл всегда считал лишь слабой пародией на самого себя. Да, Илья оказался более удачлив в бизнесе, да, он был семи пядей во лбу. Кирилл отдавал себе в этом отчет. Но как человек, как мужчина — он, по его мнению, и в подметки ему не годился. А тут такая незадача!

Кирилл осаждал Катю, как ахейцы Трою. Но Троя не сдавалась, и ее драгоценность, ее красавица Елена — душа Кати — оставалась недоступной. Тогда-то Кирилл и использовал ход конем, ход «троянским конем». Его «лошадь» звали ложь.

На правах «друга» Ильи, Кирилл втерся в доверие к Кате. А потом открыл ей «страшную тайну»: Илья, на самом деле, любит Кирилла (и вообще, любит только мужчин). Кириллу, конечно, это неприятно, но что поделать?! Он же его друг, а все мы современные люди!

Так Катя исчезла из жизни Ильи. Просто пропала. Наверное, ей показалось неправильным докучать любимому человеку. Если он все равно не сможет ее полюбить, то зачем мучить и мучиться? Кирилл, разумеется, тоже остался ни с чем. Впрочем, ему и не нужна была Катя ему нужна была победа над Ильей, и он получил желаемое.

*******

— Какой большой домик! — наигранным, детским голосом просюсюкала длинноногая барышня, появившаяся вслед за Кириллом.

— Это твоя... — начал было Илья и тут же осекся, потому что вслед за первой девушкой тут же появилась вторая, третья, четвертая.

— Нет, дружочек, — отеческим тоном ответил Кирилл и подсел к Илье, — это не жена. И эта то же, и эта... Это, Илюшенька, подарок тебе на день рождения!

Кровь бросилась Илье в голову. Кирилл явился поздравить его с наступающим тридцатилетием, а в качестве «подарка» приволок с собой десяток девиц из службы «эскорта» — дорогих проституток из модельных агентств.

— Слушай, давай я заплачу, только пусть они уедут, — шепнул Илья ему на ухо.

— Подарочки — неотдарочки! — расхохотался Кирилл.

— Но я не хочу! Слышишь, я никого не хочу сегодня видеть! — заорал на него Илья.

Ну ладно тебе! Будет, будет! Хорошие девочки. Сам выбирал, — Кирилл делал вид, что хочет успокоить Илью. Но Илья прекрасно понимал — у него другие, прямо противоположные цели.

— Слушай, чего ты хочешь? — спросил Илья, глядя Кириллу прямо в глаза.

Кирилл лишь улыбался, но его фальшивая улыбка не могла скрыть ни тревоги, ни растерянности, которые прятались за темнотой его карих глаз.

— Чего тебе от меня нужно, я спрашиваю?! — повторил Илья.

— Порадовать тебя захотел, — ответил Кирилл и отвел взгляд.

— «Порадовать меня»?! Не смеши! Это последнее, что бы ты хотел сделать в своей жизни, — Илья продолжал неотступно смотреть на Кирилла.

— Тогда просто соскучился... — ответил тот.

— Слушай, прекрати Ваньку валять! Тебе деньги нужны? Сколько? — Илья готов был заплатить любую сумму, только бы проснуться завтра и думать об этом визите Кирилла как о страшном сне.

Тем временем привезенные Кириллом девицы уже расположились в креслах и на диванах в гостиной.

— Кокосику не желаете? — спросила одна из них, приблизившись к Илье на «интимное расстояние».

Пошли вон отсюда! — Илья вскочил с пола и указал пришедшим на дверь.

Дверь, как по заказу, отворилась...

— Все на пол! Руки за голову! — командовали люди в масках.

Ситуация с аварией на Садовом кольце получила неожиданное продолжение. Как оказалось, сегодня в районе Рублевки произошло убийство.

Молоденькую девушку-модель нашли изнасилованной и убитой.

причем как раз недалеко от того места, где на своем джипе в раздумьях припарковался Илья.

Оперативным данным быстро дали ход — как никак ЧП на правительственной трассе.

Быстро вышли на гаишника «со следами крови на руках».

Тот незамедлительно показал, что часом раньше в указанном районе он остановил джип, за рулем которого находился мужчина «весь в крови».

Мужчина объяснил, что попал в аварию, однако следов столкновения на машине, которую он вел, не было. Все складывалось как нельзя лучше...

*******

Илья пытался понять, что происходит. Почему эти люди ворвались в его дом? По какому праву они надели на него наручники? Кто им позволил проводить обыск? Чего они хотят, и в чем его обвиняют?

Тут он заметил подвозившего его гаишника. Правда, сейчас он выглядел как побитая собака.

Эй, я тебя знаю! — крикнул Илья. — Что такое? Что происходит?

Последовали достаточно скупые объяснения офицера, руководившего задержанием. Мол, Илья задерживается на основании оперативных данных по подозрению в изнасиловании и убийстве девушки.

— Это ошибка! — орал Илья. — Я говорю вам, это ошибка! Я действительно попал в аварию! Дайте я позвоню, куда надо!

— Телефон изъять! — скомандовал офицер, и его приказание было немедленно выполнено.

— Вы не понимаете! Это ошибка! Я никого не убивал! Я действительно попал сегодня в аварию! — Илья не верил происходящему. — Проверьте, на мне была не та кровь!

Но найденный у девушек кокаин не оставил Илье шансов для дальнейших препирательств со служителями закона. Всю компанию взяли под белы руки, посадили в милицейские машины и отвезли в отделение.

Когда их загружали в машину, Илья повернулся к Кириллу:

— Ты всегда приносил мне только несчастья. Жаль, что я понял это слишком поздно. Все твоя плеть...

— Не разговаривать! — заорал человек в маске и силой запихнул Илью в машину.

Илью, как подозреваемого, изолировали от остальных. Так что Кирилл оказался в другой машине. Последнее, что запомнил Илья — это его испуганный, бегающий взгляд. Никогда он еще не видел Кирилла таким.

В отделении милиции, куда их доставили, Илья сразу потребовал адвоката:

— Без адвоката разговаривать не буду! Вы у меня еще попляшете!

Следователи, принявшие это дело, удалились посовещаться. Подозреваемый был человеком известным и влиятельным, поэтому нужны были определенные меры предосторожности.

Через полчаса Илье объявили, что ему будет предоставлен государственный адвокат.

— Мне не нужен государственный адвокат! — заорал Илья.

— А нам не нужно, чтобы вы ушли от ответственности! — ответил ему начальник местного отделения милиции. — Вы можете дать ему отвод...

— Я дам ему отвод! — заорал Илья.

— Это ваше право...

— Тогда почему вы сразу не позволяете мне вызвать своего адвоката?!

— Нам просто нужно время...

— Вы что, рехнулись здесь все?! Вы вообще понимаете, кто я?!

— Если вы так уверены в своей невиновности, и все именно так, как вы говорите, то защитить вас сможет даже ребенок, — офицер, казалось, сам был испуган своими действиями. — Конечно, на это уйдет время. Но войдите и в наше положение!

— В ваше положение... Когда будет ваш адвокат? — процедил Илья сквозь зубы.

— Понимаете, сейчас уже девятый час...

— Завтра?! — перспектива провести ночь в камере шокировала Илью.

Начальник отделения словно бы прочел его мысли:

— У вас будет отдельная камера. Не волнуйтесь, пожалуйста. Завтра же все решится.

— Нет, это просто немыслимо! — заорал Илья.

Его растерянность, вызванная необычностью происходящего, абсурдностью ситуации, отступила на второй план. Гнев вырвался наружу. Илья вдруг ощутил себя беззащитным, беспомощным. Это разъярило его. Раздражение, которое он сейчас чувствовал, не шло ни в какое сравнение с тем, что он испытывал сегодня утром, перемалывая в себе свою ненависть к человеку.

Илья вдруг понял, причем внезапно: человек не так плох, как он о нем до сих пор думал. Дело в другом — мир плох! Бог плох!

Он плох тем, что Его нет, тем, что Он умер! И поэтому все люди — покойники! Да, поэтому! Они заложники обстоятельств, они ничего не могут. Они только следуют по пятам событий, которые создали для них другие люди. А сами эти «другие люди», в свою очередь, заложники других обстоятельств, других людей.

Илья вспомнил вдруг Ивана Рубинштейна, которого он мучил этим утром, потом мальчика, которого сбила его машина. Он вдруг увидел себя в этом ряду. А что если он тоже умрет, и так же глупо? Эта мысль заставила его содрогнуться.

*******

Все складывалось сегодня настолько глупо... Зачем он отослал обслугу?! В доме никого не осталось. Охранника у ворот взяли как свидетеля для дачи показаний. Соответственно никто не сообщит его службе безопасности о случившемся. Секретарь знает, что он отключил телефон, поэтому его молчание не вызовет подозрений.

Завтра у него день рождения, и он сказал, что никого не хочет видеть, поэтому разыскивать его не будут. Ему самому не дают возможности связаться с внешним миром. Милиционеры вполне резонно опасаются, что Илья воспользуется своими связями и улизнет из их рук, повесив на органы очередного и такого звучного «глухаря».

«Сколько они будут разбираться? Не хотелось бы провести в камере свое тридцатилетие. Даже и в одиночной... А может быть, это сфабрикованное дело? Его решили подставить?! Нет, не может быть... — мысли крутились в его голове, как потревоженный пчелиный рой. — Все, успокойся. Никакого риска. Миллион свидетелей! Уже завтра все выяснится, и тебя отпустят. Вот уж тогда он вздует всех этих...»

Илья нервно заходил по камере — из угла в угол.

— Это какой-то ребус! — сказал он вслух. — Какой-то ребус... Случайное или необходимое... Ненормальный день.

Философская проблема случайного и необходимого всегда занимала Илью. Почему нечто случается? По некому всеобщему закону или по какой-то ни с чем не связанной случайности? В его голове имелись аргументы в пользу обоих тезисов. Но от ответа на этот вопрос зависела его вера... Если случайностей не бывает, то Бог есть. Если же все происходящее лишь сцепленные друг с другом случайности, то Бога нет.

У Ницше было свое решение этого парадокса, но Илья не вполне его понимал. Ницше сформулировал на этот счет теорию, которую назвал законом «вечного возвращения». Суть этой теории проста: нет случайности и нет необходимости, мир — это большое колесо, которое вращается вокруг своей оси. Соответственно на каждом новом витке все произошедшее в какой-то момент снова повторяется.

И если Ницше прав, если мириады событий, действительно, ходят по кругу, то Илья уже не однажды проводил ночь в этой камере... Что ж, если так, а сейчас он снова здесь, то значит, все нормально, бояться нечего. Это уже было, теперь он опять здесь, когда-нибудь это случится снова. Рядовое событие! Конечно, не самое приятное, но рядовое.

Самогипноз действовал, Илья постепенно успокаивался. Вскоре ему надоело ходить по камере, а благодаря ницшеанской теории вечного возвращения, он даже почувствовал себя в ней достаточно комфортно.

— Все это, конечно, очень странно, — сказал Илья самому себе. — Но почему-то стало легче...

*******

Илья лег на матрас, положил руки под голову и заснул. Ему снился необычный сон. Он увидел себя идущим по дороге — бесконечной, вымощенной черным камнем. Перед ним, насколько хватало глаз, лежала странная, ни на что не похожая пустыня.

«Где я?» — подумал Илья и огляделся.

Как доподлинно выглядит лунный или марсианский пейзаж, Илья не знал. Но если бы его попросили описать, как он себе его представляет, то он бы указал именно эти детали — мертвая земля, горные гряды и черное небо над головой.

Смущала только вымощенная камнем дорога, ведущая к гигантской скале на линии горизонта. Илья пригляделся. Нет, это не скала, это Башня — странная, даже пугающая Башня, отдаленно напоминающая старинный средневековый замок. Холодные, мерцающие огни освещали ее основание.

Кругом не было ни души, и только где-то далеко-далеко, в этих огнях, некое подобие жизни. Илья испытал внутреннее смятение: эта дорога звала его, но плохое, тягостное предчувствие, напротив, удерживало на месте.

— ИДИ КО МНЕ! — неведомый, сотрясающий землю рокот на мгновение оглушил Илью. — ИДИ КО МНЕ!

Кто-то, живущий в Башне, звал его. Илья почувствовал, что не в силах сопротивляться этому голосу. Качнувшись, он против воли шагнул вперед.

— Постой! — раздалось сзади.

Илье захотелось обернуться. Но шея, словно залитая в бетонный воротник, не слушалась, ноги окоченели и, казалось, были готовы идти только вперед. Немыслимым усилием воли, напрягая каждый мускул своего тела, Илья полуповернулся, полуоткинулся назад.

Его глаза встретились с глазами незнакомца. На него смотрел высокий мужчина в черном сюртуке — черноволосый, смуглый, похожий ни то на латиноамериканца, ни то на индуса. Добрый, полный сочувствия взгляд незнакомца придал Илье силы.

— Тебе еще рано, у тебя еще есть дело, — сказал третий голос.

Илья напрягся еще сильнее, увеличил угол поворота и заметил второго человека, стоящего на дороге позади него.

Белокурый, с правильными чертами лица, одетый в белые одежды, он смотрел на Илью со странной, полной боли и сострадания улыбкой.

— Кто вы? — от напряжения Илья не мог произнести эти слова, лишь пошевелил губами.

— Мы пришли тебя задержать, — ответил незнакомец в черном.

— Кто вы? — Илье почему-то нужно было знать ответ на этот вопрос.

— Повернись к нам, — попросил человек в белом одеянии.

— Я не могу, — прошептал Илья.

— Просто ты думаешь, что у тебя есть тело. Но твое тело — только иллюзия, оно смертно. Пойми это, и ты сможешь двигаться, — сказал человек с черными волосами.

Илья сосредоточился: «Я думаю, что у меня есть тело. Но оно смертно, следовательно — его нет. Все дело в моих мыслях, — Илья повторил про себя слова незнакомца. — Но что тогда я? Моя душа?!» И как только он подумал об этом, оживляющее тепло волной пробежало по его телу. Он освободился от сковавшего его спазма и повернулся.

— Вот видишь, это просто, — улыбнулся человек в длинном, черном сюртуке.

— Но кто вы? Где я? — выкрикнул Илья, как кричит иногда человек, только что снявший наушники, в которых звучала громкая музыка.

Он еще не понял, что уже свободен и может пользоваться своим телом, как ему заблагорассудится. Прежнее напряжение грудных мышц и голосовых связок превратило его вопрос в крик.

Два незнакомца переглянулись. Они словно бы спрашивали друг друга о чем-то.

— Илья, — начал белокурый человек, — меня зовут Данила, а это — Анхель.

Анхель едва заметно кивнул.

— Где я? Кто звал меня идти по этой дороге? — Илья вспомнил об ужасном, раскатистом голосе из башни, и снова напрягся.

— Это дорога к твоей смерти, — ответил Данила. — Самый конец пути...

— Но мне только тридцать! Почему я должен умирать?! — Илья испугался и не верил своим ушам.

— Ты совершил свою последнюю ошибку, — сказал Анхель и отвел взгляд.

— Что это значит?! Какую?!

— Каждая душа, — начал Анхель, — много раз проходит путь от рождения к смерти. Все мы приходим в этот мир равными, в первый раз никто не рождается мудрецом или пророком. Но в каждой новой жизни, допуская ошибки и исправляя их, мы очищаем свою душу. Мы становимся лучше, мы получаем больше возможностей и большую силу, мы движемся к Свету...

У тебя старая душа, Илья. Она прожила уже много жизней — сотни, а может быть, тысячи жизней. Все возможные ошибки уже были тобою допущены, и ты исправил их в своих прежних воплощениях. Осталась одна, самая страшная ошибка, и ты сделал ее. Тьма торопится отнять твою жизнь, Она не может позволить тебе исправить эту ошибку. Сейчас у Нее так много силы, что всякое сопротивление Ей почти бессмысленно.

У Ильи похолодело внутри: «Господи, о чем говорит этот странный человек?!»

— ИДИ КО МНЕ! — и снова этот ужасный зовущий его голос.

Илья ощутил, как вдруг стало каменеть и поворачиваться в сторону Башни его «несуществующее» тело.

— Черт! — прошипел Илья.

— Смотри мне в глаза! — крикнул Данила.

Илья перехватил его взгляд, и напряжение в теле снова ослабло.

— Вы пугаете меня, — сказал Илья.

Послушай, Илья, — начал Данила. — Не важно, сколько у Тьмы силы, и есть ли Она вообще. Ты один на один со своей жизнью, и все зависит от твоего поступка, от твоей готовности быть верным самому себе. Поверь мне, не важно, одна у тебя жизнь или у тебя их сотни. Каждую надо проживать как единственную, как последнюю. В противном случае все бессмысленно.

— Но почему он говорит, что сопротивляться Тьме бесполезно? — спросил Илья, бросив взгляд на Анхеля.

— Я так не думаю... — протянул Данила.

— Так вы что, не согласны друг с другом?

— Да, мы не согласны, — ответил Данила.

*******

Последовала долгая, тяжелая пауза. Все трое по очереди смотрели друг на друга. Илья переводил испуганный взгляд то на Анхеля, то на Данилу. Данила смотрел на Анхеля с какой-то внутренней решимостью. В глазах Анхеля читалось отчаяние, он выглядел почти сломленным. На Илью они оба смотрели с великой скорбью. Казалось, что в этот миг они решали для себя какой-то очень сложный вопрос.

«О чем они думают?!» — спрашивал себя Илья и не находил ответа.

Данила прервал воцарившееся молчание:

— «У нас нет на это времени, Анхель. В конце концов есть только один шанс. Даже если его нет... Давай скажем Илье, он вправе знать.

Анхель согласился, хотя было видно, что это далось ему с большим трудом.

— Илья, ты сегодня умрешь, — сказал Анхель.

— Умру?!

— Да, — подтвердил Анхель. — То, что я смог увидеть, не предполагает другого поворота событий. Критическая точка пройдена, пути назад нет. Впереди только смерть. Я думаю, что это известие сломает тебя. Но на тебе лежит миссия... Ты о ней не знаешь, но ты должен ее выполнить. И я боюсь, что если у тебя не будет личного интереса, а у тебя теперь его просто не может быть, ты не выполнишь своего предназначения...

Илью затрясло, он взглянул на Данилу. Данила оставался спокойным и, кажется, не был согласен со своим спутником.

— Мы создаем обстоятельства, заложниками которых оказываемся. Ты сам создал все те обстоятельства, которые и станут сегодня причиной твоей смерти. Поступи ты иначе хотя бы однажды, и все было бы по-другому. Но никто не знает последствий своих поступков. Не вини себя, сейчас тебе нужно думать о другом...

На Илью накатило отчаяние, он ощутил себя беспомощным, раздавленным, потерянным.

— Я не видел того, что видел Анхель, и не знаю, о какой критической точке он говорит, — продолжил Данила. — Но я доверяю ему и, признаюсь, не могу не верить его словам. С другой стороны, я думаю, что в любых обстоятельствах нужно сохранять верность себе. И пока у тебя есть возможность совершать поступки — ты должен действовать. Ошибка совершена, и надо ее исправлять, даже если тебе кажется, что время упущено и шансов уже нет. Надо попытаться...

— Господи, — Илье казалось, что сейчас он просто не выдержит, — но что за ошибка?! О чем вы говорите?! Почему я должен умереть?!!

Данила оборвал его:

— Слишком много вопросов, Илья. Давай по порядку и начистоту. Во-первых, что за ошибка? Ты помнишь последний грех Заратустры?

Илья напрягся:

— Сострадание...

— Что ты думаешь об этом?

На фоне происходящего этот вопрос показался Илье нелепым и даже глупым. Но он взял себя в руки и решил не противоречить этим странным людям:

— Что я думаю?.. Я думаю, что это последний шаг, который нужно сделать, чтобы преодолеть путь от человека к сверхчеловеку.

— Ты не ответил, — сказал Данила.

— Я не ответил... — Илья задумался. — До тех пор пока человек способен на сострадание, он находится среди других людей, в плену человеческого. Бог умер, но человек может стать сверхчеловеком, то есть по-настоящему высшим существом. Для этого он должен победить в себе человека.

Твоя ошибка, Илья, — продолжил Данила, — в твоей ненависти к человеку. Ты ненавидишь других людей, но ведь ты и сам — человек. Своим чувством ненависти ты разрушаешь не кого-то постороннего, а самого себя. Своими действиями и поступками ты создаешь обстоятельства, которые ведут тебя прямой дорогой к смерти.

Тебе стыдно и неловко быть человечным. Ты не смог принять свою человечность, Илья, ты испугался ее. И чтобы спрятать свою подлинную сущность поглубже, ты стал ненавидеть других людей. Но твоя ненависть к ним разрушает тебя самого. Ты так и не понял, что твое счастье заключено в их счастье. Именно поэтому последний твой грех — сострадание.

— Сострадание?.. — Илья не понял этих слов Данилы.

— Да, сострадание к другим людям. Именно оно создает у тебя иллюзию, что ты сильнее их, что они зависят от тебя, что им что-то от тебя нужно. Но на самом деле все наоборот — это тебе от них нужно, Илья. И это ты зависишь от них, поскольку подлинная твоя сила — не в агрессии, а в помощи, в потребности помогать. Ты ненавидишь тех, кто тебе нужен. Именно потому твоя ненависть к человеку — твоя ошибка.

Илья тяжело выдохнул. Словно бы какой-то камень свалился сейчас с его плеч. Эти, такие, в сущности, простые слова Данилы все вдруг поставили на свои места.

Илья думал прежде, что он — заложник своего сострадания. Что именно его сострадание к другим людям не позволяет ему быть человеком с плетью — сверхчеловеком. Но внутри Илья всегда ощущал во всем этом какой-то подвох. На самом деле, он не хотел быть человеком с плетью, но ему казалось, что иначе просто нельзя, что другого и быть не может. Теперь Данила помог ему решить эту задачку.

Да, сострадание — это грех, странный, даже парадоксальный грех. Если ты сострадаешь, ты думаешь, что нуждаются в тебе, что своим сочувствием ты оказываешь помощь. Но, на самом деле, это ты нуждаешься в других людях, ведь именно они делают тебя человеком. Мы нуждаемся в других людях — в этом правда. Все прочее — ложь, и ты лжешь себе, если думаешь иначе.

Другие люди вполне могут обойтись без тебя, ведь их много, но сможешь ли ты обойтись без них? Глупо ненавидеть других людей, абсурдно считать их обузой или бременем. А ведь именно эти мысли одолевали Илью столько лет! Он пытался избавиться, спрятаться от других людей. А на самом деле, он просто страшился своей открытости и своей искренности.

Илья боялся быть таким, каким он в действительности хотел быть. Он прятал свою искренность, защищаясь состраданием. И ненавидел людей, потому что не мог не сострадать им. Он вытеснял свое сострадание ненавистью, а в действительности просто запирал себя в казематах собственного одиночества и мучился.

«Ницше — это дерево на горе, одинокое дерево, — Илья вдруг вспомнил эту фразу из сожженной им сегодня книги. — Много таких гор, много таких деревьев в мире, где каждый только хочет быть, но никто не является тем, что он есть».

Господи, зачем же он сжег ее?!

*******

— Теперь дальше, Илья, продолжал Данила. — Какую миссию мы имеем в виду? Если ты исправишь свою ошибку, то мы узнаем вторую Скрижаль Завета. Полагаю, тебе это мало о чем это говорит. Но поверь: то, что сейчас скрыто в тебе, тебе не принадлежит. Оно принадлежит всему миру, всем людям, оно принадлежит Источнику Света...

— ИДИ КО МНЕ! — неистовый вопль заставил землю ходить ходуном.

Неведомая сила развернула Илью, как легкий алюминиевый флюгер, и ноги сами понесли его вперед, в сторону Башни.

— Илья, дай себе время! — закричал Данила, глядя ему вслед. — Времени тоже не существует!

«Дай себе время!» — эта фраза буквально пронзила Илью. Если времени не существует, то он может дать себе время. Это не физическая проблема, это проблема мысли. Правильно, он просто может дать себе время! И тут его бег вдруг замедлился. Еще через секунду он смог остановиться.

Илья сосредоточился и попытался снова понять, что его тела не существует. Подумав об этом, он смог повернуться спиной к Башне, и увидел, что Анхель и Данила стоят рядом — чуть-чуть позади него.

— И последнее, Илья, — сказал Данила. — У тебя в мозгу кровотечение, хотя ты его и не чувствуешь. Врачи называют такое кровотечение «немой гематомой». Когда ты ударился виском о спинку кресла во время аварии, сосуд в противоположной части твоей головы лопнул от рикошетного удара мозга о стенку черепа. Вот почему ты должен умереть.

Сейчас ты спишь. По идее, ты уже не должен проснуться. Этой ночью тебе предписано «тихо и спокойно» умереть. Утром охранник должен найти в твоей одиночной камере остывающее тело. И если так, то ты не выполнишь той миссии, о которой я тебе сказал, и не поможешь себе. Неисправленная ошибка последней жизни станет причиной твоего вечного заточения в Башне... "До Конца Времен.

— Что значит «по идее»?! По какой «идее»?! — закричал Илья, терзаемый ужасом предстоящей смерти и неопределенностью слов Данилы.

Илья, — оборвал его Анхель. — «По идее», значит, что ты все равно умрешь. Но я могу отсрочить этот момент. Совсем чуть-чуть, но Данила считает, что тебе хватит этого времени, чтобы доделать свои дела...

— Доделать свои дела?.. — непонимающе протянул Илья.

— Да, — подтвердил Данила.

— Как ты собираешься отсрочить мою смерть? — Илья с растерянностью посмотрел на Анхеля.

— Я останусь с тобой в твоем сне, — ответил Анхель.

— В моем сне?! — не понял Илья.

— Да, в твоем сне. Мы сейчас находимся в твоем сне. Я буду говорить с тобой, и этот разговор на какое-то время удержит тебя вдали от Башни. Но ты все равно будешь двигаться к ней — каждый твой страх, каждый твой испуг будет очередным шагом к смерти. Я буду следовать за тобой, пока это будет возможно. Потом — всё...

— Считай, что у тебя теперь есть время, — «пояснил» Данила.

— Совсем чуть-чуть! — предупредил Анхель, глядя на Данилу.

— Хорошо-хорошо! — ответил ему тот. — Совсем чуть-чуть!

— Но как же я смогу исправить что-то в своей жизни, находясь во сне?! — Илье показалось, что в подобных обстоятельствах этот «выигрыш по времени» ничего не меняет.

Несколько часов мы можем помогать тебе существовать в этих двух параллельных мирах, — пояснил Анхель. — Данила будет сопровождать тебя в том, я — в этом. Так что у тебя будет возможность, хотя я думаю, что шансов нет никаких. Впрочем, Данила верит, а я верю Даниле...

— Мы должны попробовать, — Данила посмотрел Анхелю в глаза, и на этот раз в его взгляде уже не было прежней решительности, была только просьба — просьба быть сильным.

— Ты все понял? — спросил Анхель Илью. — Ты принял решение?

— Понял?.. — задумался Илья. — Нет, не понял. Но, кажется, у меня нет выбора?

— Нет. За то у тебя есть шанс, — ответил Данила.