Есенин и Мариенгоф в «Мышиной норе». Женитьба Есенина на С. А. Толстой. Выступление Есенина в Доме печати

Наше новое кафе на углу Кузнецкого моста мы назвали «Мышиной норой». На простенке возле буфетной стойки Боря Эрдман смонтировал на деревянном щите эффектную витрину из наших афиш, плакатов, обложек «Гостиницы» и сборников.
Вскоре на противоположном простенке, а потом и на стенах появились смонтированные им же плакаты и афиши кинотеатра «Лилипут», помещавшегося на Серпуховской площади. «Общество имажинистов» арендовало его: на малые доходы «Мышиной норы» нельзя было ничего издать.
По понедельникам в кафе с девяти до десяти часов вечера один из нас или двое выступали. То же самое происходило с шести до семи в кинотеатре «Лилипут».
В июне 1925 года я пришел днем в «Мышиную нору» и увидел, что за столиком спиной ко мне сидит Мариенгоф, лицом ко мне Есенин. Я услыхал обращенные к Анатолию слова Сергея;
— Я заслонял тебя, как рукой пламя свечи от ветра. А теперь я ушел, тебя ветром задует в литературе!
Есенин, в свое время покинувший суриковский кружок, «Скифов», «Красу», «Страду», Клюева, теперь «Орден имажинистов», конечно, знал и чувствовал творческую силу не только этих названных литературных объединений, но и каждого входящего в них литератора...
Понимая, что разговор идет тяжелый, я решил увести Сергея, сказав, что хочу ему кое-что показать в конторе кафе. Он встал и пошел за мной. Есенин прочитал плакат, выданный «Обществу имажинистов» на кафе «Мышиная нора», взглянул на заготовленное удостоверение кассиру кинематографа «Лилипут». — А что вы сейчас издаете?
— Пьесу Мариенгофа «Двуногие».
Я сообщил Сергею, что есть солидная организация, которая предлагает передать им наше кафе и кинематограф. Она согласна погасить наши долги. Уверен, добавил я, большинство согласится!
— Ты где-нибудь работаешь?
— Пишу в «Вечерке».
— Знаю.
— Еще заведую отделом кино в «Искусстве трудящимся». Спасибо Сергею Митрофановичу Городецкому! Он фактический редактор журнала.
— Мариенгоф нигде служить не сможет. Он сам четвертый. Закроетесь, им нечего будет есть!
Я удивился: после всего, что натворил Анатолий, Есенин проявлял о нем заботу!
Вскоре Грузинов сказал мне, что Есенин собирается жениться на внучке Льва Толстого Софье Андреевне. Он думает организовать большую свадьбу, и хорошо бы нам вдвоем пойти туда.
Я понимал, что Есенин снова пытается обрести семью, знаменитого сына. Он выбрал женщину и моложе себя на пять лет, и в жилах которой текла кровь величайшего писателя мира. Но, очевидно, решение Сергея созрело быстро, он не успел как следует узнать характер своей будущей жены. Она заведовала библиотекой Союза писателей, и мы знали ее. Она была сверх меры горда, требовала соблюдения этикета и беспрекословного согласия с ее мнением. Она умела все это непринужденно скрывать за своим радушием, вежливостью. Эти качества были прямо противоположны простоте, великодушию, благородству, веселости, озорству Сергея.
Все эти свойства Софьи Андреевны я узнал не только сталкиваясь с ней в библиотеке, но и принимая участие в выставке Союза писателей, во главе которой стояла она. Также встречался я с ней впоследствии на заседаниях по организации музея Есенина и на некоторых вечеринках в конце двадцатых годов...
Осенью 1925 года я сел в трамвай возле Арбатской площади, опустился на скамью и увидел, что напротив меня сидит С. А. Толстая. Я спросил, как ее здоровье, и, получив ответ, поинтересовался жизнью и работой Есенина, которого не видел с лета. Толстая ответила, что она ничего общего с ним не имеет...

В начале сентября я условился с Грузиновым поехать к Есенину, но случайно встретился с Сергеем раньше, на первой литературной пятнице Дома печати.
Он подошел и отвел меня в сторону. Минут пятнадцать мы беседовали. Больше всего поразили меня его глаза. Они всегда во время разговора расцветали, то голубея, то синея; теперь же были тусклые, невнимательно глядели на собеседника. Он стал немного сутулиться, у него появилась новая манера — класть руки в карманы пиджака. В этот вечер он должен был выступать, и обычное, незаметное для непривычного глаза волнение охватило его. Он расспрашивал о том, что я делаю. Я сказал, что закончил роман «Минус шесть», начал снова его переписывать и подумываю, какому издательству его предложить. Он посоветовал искать не издательство, а редактора.
— Теперь какой редактор народился? — говорил он.— Писал стихи — не печатали. Писал рассказы, повести — не печатали. Соорудил пьесу — не поставили. Куда податься? Писал рецензии. Из десяти одну поместили с поправками, сокращением. Ну, ни черта не выходит. Ложись да помирай! Вот такой урод густо пошел в редактора. Если твой роман ему попадет, он тебя своим елеем помажет!
— То есть?
— Отсоборует! Начнет править твой роман своим языком, своим стилем! Вымарывать твои фразы, вставлять свои. Подомнет под себя. Получится половина романа твоего, остальное его. Думаешь, такой роман нужен читателю?
Эти слова Сергея я накрепко запомнил и около года искал подходящего редактора. Писатель Михаил Гордеевич Сивачев (Автор романов «Прокрустово ложе», «Желтый дьявол» и др.), член правления «Товарищества писателей», предложил напечатать роман в этом издательстве, где стараются сохранить лицо автора. Я согласился. «Минус шесть» переводили и переводят за рубежом, а остальные романы завяли. Должно быть, отсоборовали...

Я спросил Есенина об его материальном положении. Шутя, он ответил, что оптом продался Госиздату, и потому в этом отношении все обстоит отлично. Я заговорил об имажинизме и поинтересовался, что же все-таки хотел он сделать «роспуском имажинистов». Он засмеялся и сказал, что все равно имажинизм без его имени немыслим. Я спросил, что он написал за это время. Он ответил, что многое прочтет сегодня. Потом стал расспрашивать о «Мышиной норе», и я посвятил его в дела «Общества имажинистов».
Выйдя на эстраду, он преобразился. И чем больше читал, тем увереннее звучал его голос с хрипотцой, тем ритмичней и торжественней поднималась его правая рука, обращенная тыловой стороной ладони к слушателям. Аудитория состояла из журналистов, работников издательств, редакторов, поэтов. Сергей умело подобрал свою программу: несколько стихотворений из «Персидских мотивов», куски из «Страны негодяев», «Анна Снегина», «Баллада о двадцати шести».
Эти свои вещи Есенин впервые читал в Доме печати. О «Балладе» мне рассказывал Георгий Якулов, который слыхал, как Сергей выступал с ней в день шестой годовщины расстрела бакинских комиссаров. Якулов сделал прекрасный проект памятника двадцати шести. Проекта я не видел, но мне с восхищением говорил о нем сын Степана Шаумяна Лев Степанович. Проект был высотой около метра.
— Штопор в небо! — сказал Георгий Льву Степановичу, показывая на свое произведение.
Действительно, в проекте была идея спирали, присущая древним памятникам. Проект очень нравился Есенину, который и посвятил свою «Балладу» Якулову...
Когда Сергей кончил читать, все слушатели, как один человек, встали и рукоплескали ему. Тогда он с необычайной простотой прочитал своего «Ленина». Этот отрывок из поэмы «Гуляй-поле» отличался от того, который опубликован в собрании сочинений. Я уже привык к тому впечатлению, которое вызывало чтение Есениным своих вещей. Но тогда на эстраде Дома печати он словно переродился: сверкали голубым огнем глаза, слегка порозовели щеки, разметались пшеничного цвета волосы. Одухотворенный, с чуточку вскинутой головой, с чудесно подчеркивающей смысл стихов ходящей вверх-вниз рукой, он казался мне пришельцем с другой планеты...

Date: 2015-08-22; view: 494; Нарушение авторских прав