Хэкиган-року», 94)

Еще раз вернемся к Хайдеггеру. Он думал, что, исследуя Существование, сумеет дойти до истинной природы Бытия. Но когда он разрабатывает некоторые из своих наиболее фундаментальных идей, такие как «бытие в мире», «покинутость», «контекст принадлежности», «озабоченность», «ужас», «беспокойство» и «совесть», мы обнаруживаем, что, вопреки нашим ожиданиям, этот скрупулезный философ вводит их в обиход слишком уж быстро и легко, без достаточных объяснений и обоснований. Мы чувствуем известное опасение, что он сформулировал их только тогда, когда ему случилось впервые задуматься о них. Вдобавок к этому явно произвольному подбору иам кажется серьезным упущением и то обстоятельство, что не подвергались обсуждению такие важные идеи, как децентрализация, симпатия, любовь, самоотречение, эстетическое чувство, привязанность, своекорыстие, ненависть, скупость. Проштудировав «Бытие и время», мы находим, что ие продвинулись ни на шаг по отношению к проблеме понимания Существования. Мы читаем, например, - о твердости, которая определяется следующими терминами: «Эту отчетливую и подлинную раскрытость, которая подтверждается внутри самого Существования его совестью, - эту молчаливую самопроекцию на свою неотъемлемую виновность, в которой человек готов к беспокойству, - мы назвали «твердостью». Итак, мы узнаем, что твердость подкрепляется особым настроением Существования, «готового к беспокойству», а не ясным пониманием бытия. Это хрупкая концепция, построенная на непрочном основании. Если бы проблему жизни и смерти можно было свести к простой манипуляции этой единственной концепцией «твердости», мы не испытывали бы тех мучительных страданий, которые в действительности существуют в этой жизни.

Поскольку неотвратимую проблему смерти при помощи простых рассуждений или размышлений решить невозможно, - тем более при помощи единственного понятия, - мы обращаемся к практике дзадзэн, которая охватывает многие годы приобретения опыта. Нельзя достичь спокойствия ума, если мы не будем сражаться за него, если не завоюем его своим собственным телом и собственным умом. Если однажды наше тело и ум отойдут от нас в абсолютном самадхи, тогда мы просто освободимся от колдовской власти проблемы жизни и смерти. Литература Дзэн изобилует политическими или внесловесны-ми выражениями, которые могут показаться довольно далекими от подхода к дзэн, предложенного в настоящей книге. Но эти выражения проникают в нас, ибо, когда иам хочется прямо показать истинную природу человека и его существования, мы обнаруживаем, что обычное концептуальное описание оказывается неадекватным.

Тогда появляется «языковое самадхи», в котором политическое выражение чьего-то самадхи делается понятно тому, кто способен испытать такое же состояние. Это языковое самадхи значительно помогает нам в раскрытии секретов дзэн. Но все же мы хотим сказать, что более всего нам хочется ясную и интеллектуально приемлемую демонстрацию того, что считалось высшей тайной. Мы думаем, что это можно сделать, по крайней мере до некоторой степени, максимально используя достижения современной культуры. Для этого потребуется содействие многих ученых и мыслителей, а прежде всего - появление гения дзэн. Гений -это редкий дар природы, но если вы ограничитесь единственной темой, работая упорно и с расчетом на перспективу, вы обнаружите этот гений дзэн в себе, Когда сознание лишается своих корней, оно обнаруживает, что плывет, подобно листку ряски, оно испытывает чувство покинутости. Только тогда, когда сознание пробуждено и твердо видит собственные корни, оно способно самостоятельно и безопасно находиться в этом мире. Исследуя Существование, как бы исполненное ощущения покинутости, и не обращая внимания на необходимость исследования происхождения этой покинутости, мы не можем надеяться на понимание подлинной природы человеческого существования. Автор «Бытия и времени», должно быть, чувствовал это, В своих последних трудах он выступает, как совершенно иной писатель; кажется, что он пробовал исследовать непосредственно существованием. Он говорит поэтическим языком и стремиться выйти за пределы языка, а когда поэт погружается в недра своего языка, он достигает состояния душевной прозрачности и безмятежности. Это состояние можно назвать особым видом положительного самадхи. Не только поэт, но также и живописец проникает в свой предмет, и тогда появляется особое безмолвное самадхи, которое выходит за рамки речи. То же самое явление имеет место и когда философ поглощен своими рассуждениями. Хайдеггер заявляет, что язык - это обитель существования, а в другом случае он утверждает, что язык - это само существование. Должно быть, он пережил языковое самадхи.

Языковое самадхи часто фигурирует в дзэн. Мы прикоснулись как бы к его краю, когда говорили о фразе Уммона «Рис в чашке, вода в ведре». Когда изучающий дзэн проникает во фразы и стихи дзэн, например, из «Мумои-кан» или «Хэгикан-року», в каком великолепном мире он оказывается! Отсюда берут начало шедевры живописи, каллиграфии, скульптуры или ландшафтного садоводства и поэзии мастеров дзэн. Подлинное языковое самадхи будет достигнуто только тогда, когда изучающий много раз пройдет через абсолютное и положительное самадхи, после многолетнего изучения литературы по дзэн во всех ее аспектах. Затем изучающий может дойти до состояния «мастерства в учении» и «мастерства в демонстрации», сможет создать отчетливую картину истины, пользуясь при этом самыми простыми выражениями и самыми понятными словами.

Date: 2015-09-02; view: 240; Нарушение авторских прав