Жизнь святителя

Говоря о жизни святого Григория в Главе I, я пользуюсь в качестве первоисточника автобиографическими сочинениями святителя. Среди его автобиографических произведений основное место занимает книга под общим названием "О себе". Она содержит девяносто девять стихотворных произведений, в том числе монументальную поэму "О своей жизни". Кроме того, автобиографическими являются некоторые Слова Григория - как те, что посвящены отдельным событиям его собственной жизни (иерейской хиротонии, удалению в пустыню, удалению с епископского престола), так и те, что посвящены его ближайшим родственникам и друзьям (отцу, брату Кесарию, сестре Горгонии, Василию Великому). Обширная переписка Григория тоже проливает свет на некоторые детали его биографии.

Приведу краткую биографию святого Григория. Он родился между 326 и 330 годом в Арианзе, в фамильном имении своего отца, который был епископом каппадокийского города Назианз.Григорий получил прекрасное по тем временам классическое образование: он учился сначала в Назианзе, затем в Кесарии Каппадокийской, Кесарии Палестинской, Александрии и, наконец, в Афинах, где его соучеником был Василий Великий, с которым его связывали узы дружбы. В 361 или 362 году Григорий вопреки своему желанию был рукоположен в сан священника и в течение около 10 лет помогал своему отцу в Назианзе. В 372 году, опять же, вопреки своей воле, Григорий был рукоположен Василием Великим в сан епископа Сасимского, однако своей епархией не управлял, продолжая оставаться в Назианзе и занимаясь пастырской, проповеднической и литературной деятельностью. В 379 году он получает приглашение возглавить православную общину Константинополя и в 380 году торжественно утверждается на престоле архиепископа Константинопольского императором Феодосием. Однако уже на следующий год Второй Вселенский Собор смещает Григория с архиепископского престола. Последние годы жизни Григорий проводит в своем фамильном имении в Арианзе, где и умирает около 390 года.

В жизни святителя Григория я выделяю несколько важных моментов. Прежде всего я подробно останавливаюсь на его дружбе с Василием Великим, которая наложила отпечаток на всю его жизнь. Григорий познакомился с Василием еще в Кесарии Каппадокийской, однако по-настоящему сблизился с ним в Афинах. Страницы, которые Григорий посвятил своей дружбе с Василием, являются одним из самых ярких во всей патристической литературе описаний дружбы:

Мы стали друг для друга все - друзья, сотрапезники, родные... Равные надежды руководили нами в деле самом завидном - в учебе; впрочем, зависть была далека от нас, ревность же делала еще более усердными. Оба мы боролись не за то, чтобы кому-либо из нас самому стать первым, но за то, чтобы уступить первенство другу, ибо каждый из нас славу друга считал своей собственной.Казалось, одна душа в обоих носит два тела...Одно занятие было у нас обоих - добродетель и жизнь для будущих надежд... Мы были друг для друга и правилом и отвесом, с помощью которых распознается, что прямо, а что - нет...

Кажется, что по-человечески Григорий был больше привязан к Василию, чем Василий к нему. Отношения между Василием и Григорием строились на основе взаимной преданности друг другу и равенства в правах; тем не менее Григорий всегда воспринимал Василия как старшего и главного. Это был тот случай, когда дружба в каком-то смысле перерастала в ученичество: "Мое дело - следовать за ним, словно тень за телом", - говорил Григорий. Он искренне считал Василия "в жизни, слове и нравственности превосходящим всех", кого он когда-либо знал.

Дружба между Григорием и Василием подверглась тяжелым испытаниям. Григорий, как кажется, до конца своих дней не мог простить Василию тот факт, что Василий вопреки его воле рукоположил его во епископа, поставив церковные интересы выше уз дружбы. Неоднократно Григорий письменно и устно упрекал Василия за это; в течение какого-то времени они даже практически перестали общаться друг с другом. Тем не менее после смерти Василия Григорий написал в память его "Надгробное слово" - одно из лучших произведений подобного рода во всей византийской литературе. В этом Слове Василий предстает перед нами не только как великий епископ Церкви, богослов и учитель, подвижник и мыслитель, но и как человек, еще в земной жизни достигший обожения. Личные обиды как бы отступают на второй план, и Григорий создает образ истинного пастыря, отдавшего жизнь служению Церкви и поднявшегося до вершин святости.

Еще один важный момент в жизни святителя Григория - его борьба за "никейскую веру" и его конфликт с Отцами Второго Вселенского Собора. Молодость святителя совпала по времени с почти повсеместным распространением арианства на православном Востоке. Вместе с Василием Великим и Григорием Нисским Григорий Богослов принял непосредственное участие в борьбе за восстановление никейского исповедания и горячо отстаивал догмат о Божестве Сына, который был торжественно подтвержден Вторым Вселенским Собором. В отличие от Василия Великого, который по тактическим соображением избегал говорить о Святом Духе как Боге, дабы не оттолкнуть от себя так называемых "подобосущников" (тех, кто в Символе веры вместо термина "единосущный" употребляли термин "подобосущный"), Григорий в своих сочинениях открыто говорил о Божестве Святого Духа.

Возможно, именно вопрос о Божестве Святого Духа стал причиной конфликта между Григорием и Отцами Второго Вселенского Собора, многие из которых принадлежали к числу "подобосущников". По крайней мере, сам Григорий считал причиной своего низложения на этом Соборе именно догматические расхождения между ним и членами Собора по вопросу о Божестве Святого Духа. Григорий полагал, что на Соборе догмат о Божестве Святого Духа не прозвучал достаточно четко. На Соборе слова из Никейского Символа "И в Духа Святого" были существенно расширены: " И в Духа Святого, Господа Животворящего, от Отца исходящего, со Отцом и Сыном споклоняемого и сславимого, вещавшего через пророков". Однако в этих словах нет ни прямого утверждения о Божестве Святого Духа, ни утверждения о "единосущии" Духа Сыну и Отцу.

Отцам Второго Вселенского Собора Григорий дал нелестную характеристику в своих стихотворениях:

Восстали беззаконно вожди народа друг против друга.

Вооружившись, вместо оружия, гневом и завистью,

Кипя гордыней, как свирепым огнем,

Они восстали, и разделилась вся вселенная...

Христос, осмелюсь сказать то, что у меня на сердце.

Завидуют они моим подвигам и камням, которые в меня метали;

А может быть, Дух всему причиной, скажу ясно -

Дух как Бог, слышите ли? Скажу снова:

"Ты мой Бог!" И в третий раз возглашу: "Он - Бог!"

Бросайте, цельтесь в меня камнями.

Стою непоколебимо, как мишень истины,

Презирая свист и слов, и стрел.

Мне представляются весьма существенными те уроки, которые можно извлечь из этого конфликта. Прежде всего он показывает, что история Церкви не является только историей свершений, побед и подвигов. В ней человеческое переплетено с божественным, греховное и страстное с благородным и великим. Но Церковь смотрит на свою историю не так, как на эту историю смотрят светские сторонние наблюдатели. Не случайно все участники этой драмы причислены Церковью к лику святых - не только Григорий Богослов, но и Отцы II Вселенского Собора.

В благодарной памяти Церкви остаются не человеческие немощи тех или иных богословов и церковных деятелей, но то великое, что им удалось сделать для нее. Именно поэтому Церковь нередко канонизирует лиц, которые при жизни оказывались во враждебном противостоянии друг другу - Григория Богослова и Отцов II Вселенского Собора, Иоанна Златоуста и Епифания Кипрского, Кирилла Александрийского и блаженного Феодорита (список может быть продолжен). Обращаясь к истории Церкви, мы не должны закрывать глаза на то, что действующие лица этой истории были людьми со своими слабостями и немощами, не должны упрощать чрезвычайно сложную и неоднозначную картину богословских споров эпохи Вселенских Соборов. Но необходимо помнить, что, несмотря на эти человеческие немощи, в Церкви никогда не ослабевало присутствие Духа Святого и что именно Дух вел и продолжает вести Церковь. История Церкви в конечном итоге творится не усилиями людей, но совместным творчеством человека и Бога - творчеством, при котором все второстепенное и наносное отступает на второй план.