Декабря, вторник

Проспав 14 часов и даже через силу поднявшись с постели, я вышел в гостиную. Еще не до конца очнувшись, я понял, душу гложет какой-то недостаток. Вчера еще заметил подобное, но не предал значения. Появилась какая-то сумасшедшая потребность в общении с Дашей, в простом пребывании ее рядом. Неужели я влюблен? О нет... Я не знаю. Я категорически не понимаю. Я отказываюсь понимать! Это было нечто другое. Другое, и очень странное. Проснувшись, я даже не четко вспомнил ее лицо... Точнее сказать, у меня только через некоторое время в голове всплыл ее образ. Зато душа металась из угла в угол и чего-то искала.

Набросив халат на дрожащие плечи, я включил телевизор и до минимума убавил звук. Диктор в новостях мешал моим мыслям.

Услышав скрип двери, из своей комнаты вышла Саша. Моя девочка, как две капли воды похожая на меня. Ее длинные светлые волосы спадали с плеч каждый раз, стоило ей встряхнуть головкой. Она моргнула своими большими голубыми глазами с блестками сна и подошла ко мне.

Я знал, она скучала, и в душе я винил себя за отсутствие. Взяв дочку на колени, я эмоционально воскликнул про себя: «Вот он материал, из которого я слепил бы все. Если бы смог. Если бы успел». Но у меня уже не было на это времени.

Я не успел опомниться, выйти из этого лихорадочно-возвышенного состояния, как в гостиную пришла Аня. Прищурившись, я осмотрел ее. Я всегда видел в ней опору для себя... Верную и надежную. А сегодня я посмотрел в ее глаза, и, впервые увидя там слабость, в душе осудил ее. Черство осудил. Во мне просто кипело все то, что я понял вчера и сегодня ночью. Вот-вот это вырвалось бы в виде бессвязного жестокого монолога. Она себя убивает. Больше всего мне не хотелось, чтобы она страдала. Я видел, как она мучается день ото дня. Я мучался точно так же. До сего момента. И сейчас внутри то и дело душу обжигал этот нечеловеческий страх, даже сейчас мне в пальцы бьют нервные окончания. Но сегодня я захотел быть сильнее. Быть выше этого инстинктивно-животного ужаса за собственную плоть. Почему она не знает этого? Почему не может? А я теперь знал и мог. Знал все это, хотя мне никто не объяснял, не показывал на пальцах. В районе ключицы нарастал незначительный дискомфорт, ощущение, будто по венам разливается адреналин. Я чувствовал себя Богом.

Чуть подергивая плечами от холода, я в пол оборота посмотрел на жену. Хотел ей помочь, я мог, чувствовал что мог, но, увы, не знал, как это сделать. Горазд был только на массу ненужных поучительных слов, не принесших бы результата.

В этот момент я понял, как чертовски нелепо звучали бы слова «с добрым утром». Аж по затылку мурашки пробежались.

- Здравствуй милая, - бросил я.

Аня кивнула. Я знал, она хочет спросить о том, где я пропадал весь вчерашний день, но никогда не задаст вопроса. Я снова разорвал тишину:

- Я вчера был у Ксении. Представляешь, Рита умерла.

Я старался говорить как можно мягче, мне казалось, что если я чуть повышу тон, у жены на глазах навернутся слезы. Непроизвольно я бросил взгляд на ее бледные руки и тут же мысленно сравнил их с Дашиными. Про себя, сам того не подозревая, я стал отмечать особенности ее ладоней.

У нее длинные пальцы... У Даши другие. Без синих венок...

- Давно? – Анна вывела меня из раздумья.

Я тут же очнулся и мотнул головой, отвел взгляд от ее рук и ответил:

- Вчера ночью.

Я больше ничего не сказал. Меньше всего мне бы сейчас хотелось это обсуждать, и без того было несладко. Я даже с ней не простился. Анна кивнула и только спросила:

- Ты сегодня уйдешь?

Я положительно качнул головой:

- Прости, мне нужно. Обещаю, что вечер мы проведем вместе.

Поднявшись из-за стола, я мягко поставил Сашу на пол, затем осторожными шагами подошел к жене сзади, положил руки на ее плечи так, что пальцами коснулся ключиц. Она глубоко вздохнула, мои ладони на ее плечах чуть поднялись вверх, а потом снова опустились. Я отошел в спальню за одеждой. Анна проводила меня взглядом.

Сейчас же я почувствовал себя неуютно. Я вроде должен быть с ней. «Сейчас, держать на плаву, не дать впасть в отчаяние, – думал я, натягивая свитер в стенах своей комнаты. – Однако я физически не могу находиться здесь, в этой угнетающей обстановке. С ее отчаянием и мертвыми глазами. Я люблю ее... Человечески люблю, как мать моего ребенка. Но я выбрал женщину, с которой можно жить, - с этими мыслями я вышел из дома, - а вчера я встретил ту, без которой жить невозможно».

Выйдя из темного помещения, я глубоко вдохнул зимний воздух и поднял глаза в небо. Кажется, отдышался. Ускорил шаг. Все никак не мог освободиться от этого мрачного состояния. Эта женщина всю жизнь поила меня отчаянием. Падала духом сама и тащила за собой меня. Я жалел ее, а вместе с тем питался этим ядом, вбирал в себя ее боль. А сегодня я не смог снова проглотить эту тяжесть, потому отстранился. Как бы ни был жесток... Но я не мог больше себя губить. Три дня... Я хотел жить.

Я шел по улицам и невольно стал разглядывать людей, встречавшихся мне. Прямо навстречу мне бежала девушка на огромных шпильках, с небрежно собранными в пучок волосами: из макушки сочились корни, ярко отличающиеся по цвету от основной массы волос. С сильно накрашенными глазами и ворохом цветных папок в руках. Журналистка. Я сразу понял. За несколько секунд я разглядел ее, а она, по-моему, даже меня не заметила. Мимо шагала женщина с ребенком, так бесперспективно пытаясь заставить сына идти быстрее, от чего он только сильнее упирался. Мать-одиночка. Мимо меня прошел солидный мужчина в черном пальто, прятал глаза под полами шляпы; я почувствовал его внутреннее состояние, и оно почему-то сделалось мне заблаговременно близким. Вдовец. Дальше я попал в толпу, где всех лиц разглядеть было невозможно. Но что же это... Мне кажется, я вижу людей.

По пути к станции метро мой восторг рассеялся, в душу снова вернулось это знакомое чувство «чеготонехватания». Признаться, ехать в вагоне метро после вчерашних событий было боязно. Но встречи с Дашей мне хотелось больше. И как можно скорее.

Снова увидев ее, я ощутил это чувство стойкой эйфории. Завершенности. Чувствовал внутри – все на месте.

- Как ты, Даш? – я спешил узнать все, что с ней случилось, пока меня не было рядом. Я вообще мечтал знать о ней все.

- Нормально... – ответила она.

По глазам было и не прочесть того, что внутри. Возможно, я еще не был на это способен. Или Даша слишком хорошо все прятала. Даже от меня. Но мне сразу стало понятно – это заведомо неправда.

- Не ври... – не зная, как же мне вытащить из нее истину, я выдавил из себя эти слова. Прозвучало так, как будто бы я умолял.

- Я никогда не вру, – твердо прозвучало из ее уст. - Я лишь приукрашаю, утрирую, искажаю и умалчиваю правду.

Я не нашелся, что сказать и почувствовал себя совсем подавленным. Будто бы все мои упования на встречу не оправдались. В душе я ждал от нее в точности такого же отношения как и мое, но, не получив того, чего подсознательно ожидал, ощутил какую-то странную боль. Заметив, как на мгновение мое лицо болезненно исказилось, Дарья заглянула мне в глаза. Мягко так, ненавязчиво:

- Не бойся. Я рядом, - и тут же она улыбнулась.

Несмотря на ее искренние слова, в душе я продолжал бояться. Сам даже не помнил, чего именно я боялся. Тут же судорожно стал вспоминать, чего. Казалось, я не вспомню, и все встанет на свои места, ан нет: этот оправданный страх выстрелил мне в затылок. Ведь совсем скоро я не увижу, как она улыбается.

- Она умерла. – сказала Даша, войдя в комнату.

Я тут же заметил какую-то отрешенность у нее в глазах, действительно ведь не знал, чего ждать от нее.

- Кто?.. – я передернул плечами.

Мать? Сестра?

- Соня... – ответила Даша, держа в руках трупик попугайчика и перебирая пальцами перья.

Пока я находил что сказать, она села на стул напротив монитора, стала искать сигареты. В этот момент я мысленно сравнил мертвого попугайчика со всеми душами, безвозвратно сгинувшими за последние дни. Сколько их еще будет?..

- Старая уже была, - снова заговорила Дарья, затушив сигарету пальцами. – Рано или поздно все умирают.

И снова по ее лицу проскользнула эта кривая, искаженная улыбка. Оскал, ставший привычкой. В эти моменты я знал, она так пытается скрыть свою боль и ужас, но только теперь я прочувствовал, как неискренне у нее это получается. И именно сейчас я хотел подойти и крепко обнять ее, казалось бы, закрыть от всего, как беспомощную.

Пока я боролся с собой, Даша поднялась, подошла к стене. Смотрела на нее, проводя по ней рукой. Потом сжав кулак, ударила по стене со всей своей силы:

- Устала терять... – зажимая рукой ранку, тихо повторяла она.

- Даша... – я несмело подошел к ней, протянув руку.

- Не трогай. – резко бросила Даша. – Не подходи ко мне…

Ощущение, будто бы горло, и без того через раз пропускающее воздух в легкие, сдавило еще больше. Я обессилено ударился спиной о стену, даже не изменившись в лице, медленно сползал вниз. С чем я борюсь? Я бы наверняка смог описать все это, придумать тысячи красивых и точных фраз, будь я писателем. Но мне не хватало слов...

Черт возьми, да я сам беззащитен. Но, смотря на Дашу, я научился скрывать это. От тех, кто был на ступень меня «ниже». Но не от нее. Я и не хотел. Я не хотел выйти из ранга «младше» в ее глазах, мне бы стало нечего черпать от нее. Я видел, как происходящее день ото дня ее истощает, как она слабеет, болеет внутри. Я даже видел, что ее съедает, что питается ее энергией, забирая у нее жизнь. Чей яд она пьет. Добровольно. Она любит? Нет, она не любит. Но это чувство очень схоже с любовью. Его можно описать одними и теми же словами что и любовь, но оно, так или иначе, будет носить иной характер. Казалось, есть оболочка, но стержня нет. Или наоборот. Я понимал это, глядя на нее, и, кажется, испытывал это чувство ранее. Но не обозначал его, не называл. Что это? Самоубийство ради спасения? Кого? Меня?

Судорожно вдохнув так, что эхо отразилось от стен, я ощущал всю ту же горькую боль в глотке. Я не знал, куда девать это чувство. Благодарности, жизненной необходимости в ней. Забрать, спрятать, вылечить. Оторвать от нее эти мнимые присоски, что вытягивают жизнь, истощают. Я хотел видеть, как она цветет подобно орхидее, прекрасной и жизненно свежей. Но все, что я видел сейчас – это ее страдания, и мое сердце сжималось подобно детскому кулачку всякий раз, когда понимал, что я не в силах как-то это исправить. Мне непреодолимо хотелось обнять ее, но я не решался…

Мои руки сделались влажными, я старался незаметно вытирать их о штаны. Подойдя к Даше, я обнял ее и сдавленно прошептал:

- Отдохни, дорогая, хорошая.

Было понятно, в ее квартире долгое время никто не жил. Постель была не застелена, на грубом матрасе валялись две небрежно брошенные сюда подушки. Но горечь отступила от горла - я видел, она больше не кукла с навязанным выражением лица, она настоящая. Вдыхая запах ее волос, вместе с запахом разъеденной молью ткани, я наконец-то чувствовал – я жив, я там, где нужен. Где-то внутри чувство долга обгладывало мои кости, тревожило воспоминаниями о жене, что она одна, что она не спит. «Ты обещал быть с ней в этот вечер». Черт побери, я не мог! Невыполненное обещание, как крест, приколоченный к телу гвоздями, тянуло бы ко дну еще долго. Я прекрасно осознавал свою вину перед Анной. Ведь когда-то я возложил на себя обязанность верности ей, ответственности за нее, за ребенка. Я не касался Даши, не состоял в близости с ней, мои чувства были не потребительскими. Чище, сильнее, выше. В этом и состояло главное мучение. Я дал клятву верности женщине, которую не любил.

Взглянув на Дашу, неподвижно лежащую головой на моем плече, я испытал самые нежные в своей жизни чувства. Перебирая ее волосы, мягко поглаживая по голове пальцами, я чувствовал, что набираюсь сил. Для завтра, для того чтобы жить. Жить, а не доживать последние дни. По моим венам, вместе с прикосновениями к ней, проходило приятное тепло, дающее ту самую силу, о которой мне рассказали, не проронив ни слова.

Последнее, что я сегодня почувствовал – это как моя рука соскользнула с матраса, будто повинуясь притяжению пола. С теплым чувством в груди я засыпал.

Доброй ночи, моя хорошая.