Вифлеемская звезда 4 page

Ники вздохнул. Иногда жизнь была очень тяжела. Иногда он мечтал, как будто он уже вырос и стал почти взрослым, и без проблем знает «что есть что». И он уже начинает привыкать к теплой и уютной постели и к полноценному ночному сну. Он особенно не хотел пробираться по трущобам Лондона в такое время, потому что, если на него нападут, никто не услышит его крика и не поспешит на помощь.

Одно время Нед Чандлер был ювелиром. Он до сих пор сохранил ремесленные инструменты и по-прежнему чинил разные безделушки для тех, кто приходил к нему и просил об этом, а так же подкидывал несколько монет. Ники, когда был маленьким, часто пролазил в лачугу мужчины, садился на пол по-турецки и с открытым от удивления ртом, наблюдал за его работой.

Вряд ли Чандлер когда-либо держал в своих руках золотое кольцо такого качества, да еще с россыпью из девяти сапфиров такого темного блеска и алмаза, который, должно быть, даже сам по себе стоит целое состояние.

– Где ты их взял, парень? – спросил он в полночь, абсолютно не обрадовавшись, что его разбудили и вытащили из-под двух уютных одеял. В одной руке он держал кольцо, в другой – алмаз.

– Они принадлежат миссис моего хозяина, – ответил ребенок. – Я должен их починить для нее. Она послала меня. Она дала мне шиллинг.

– Шиллинг? – бывший ювелир нахмурился. – И послала тебя посреди ночи, так что ли?

Ники кивнул.

– Ты украл их? – мрачно спросил Чандлер. – Я сдеру с тебя шкуру, если ты это сделал.

Ники заплакал. Вероятно, именно сейчас его слезы выглядели естественней, чем обычно.

– Она красивая, – всхлипнул он, – и пахнет, как сад, она приносит мне шоколад, когда я забираюсь в кровать. Я должен починить для нее.

– Но она не посылала тебя, парень. – Это было утверждение, а не вопрос.

Ники кивнул.

– Это будет сюрприз, – сказал он. – Честно, мистер Чандлер. Она потеряла алмаз и очень горько плакала, а я нашел его. Я должен починить для нее. Я дам вам шиллинг.

– Я сделаю, – внезапно согласился Нед Чандлер, жестко смотря вниз из-под густых бровей на крошечного ребенка взглядом, который напомнил Ники неуютный взгляд графа. – Но если я услышу, что у леди пропало кольцо, Ник, парень, я найду тебя и сдеру с тебя шкуру. Ясно?

– Да.

Ники следил с тихой сосредоточенностью, как инструменты ювелира были распакованы из старой тряпки и алмаз вправили в кольцо на свое прежнее место.

– Оставь шиллинг себе, – сказал мужчина, ероша волосы мальчика, когда отремонтированное кольцо было тщательно спрятано в потайное место. – И проследи, парень, чтобы кольцо было возвращено. И не поддайся искушению оставить его у себя, или я отыщу тебя, запомни.

– Возьмите деньги, – попросил мальчик, протягивая свое сокровище, – или это не будет считаться моим подарком. Пожалуйста.

Мужчина внезапно расхохотался.

– Будь по-твоему – сказал он. – Такой поступок доказывает, что ты – честный малый. Иди, парень. И будь осторожен на обратном пути.

Ники вызывающе улыбнулся ему и ушел.

***

Сочельник. Он всегда был любимым днем в году у Эстель.

Да, конечно, на Рождество распаковывали подарки, собирались всей семьей и наслаждались компанией друг друга за праздничным столом.

Но всегда было что-то волшебное в Сочельнике.

Сочельник был предвкушением Рождества.

И этот год не стал исключением. Присутствовало все: и беготня и суматоха слуг, и все эти дразнящие запахи, доносящиеся с кухни, – особенно среди них доминировал аромат сладких пирожков с начинкой из изюма и миндаля.

И Альма, предпочитающая забыть, что уже двадцать раз до этого подбегала к тому особенному месту, где висит омела, и снова, как бы невзначай, оказывалась под ней. Особенно, когда холостой брат Эстель, Родни, находился в комнате.

И папа, который из года в год подогревал всеобщий интерес, бросаясь намеками о подарках, намеками, которые раскрывали практически все, за исключением того, что это были за подарки. И мама, сидящая с шитьем и ведущая дружеский разговор с матерью Алана. И дети, вертящиеся под ногами, и их родители, грозящие, правда, без особого энтузиазма, отослать их в детскую, несмотря на приближающееся Рождество.

И мужчины, играющие на бильярде. И перешептывание, и хихиканье девушек.

И папа, щекочущий каждого ребенка, который оказался достаточно неблагоразумным, чтобы очутиться в пределах его досягаемости. И расслабленный, улыбающийся Алан, играющий роль приветливого хозяина.

Ники проследовал за подносом с чаем в гостиную, держа в руках блюдо с пирожными и булочками, он выглядел так, будто был готов съесть сам себя, и преисполнился такой радости, выпятив грудь, когда Эстель поймала его взгляд, улыбнулась и подмигнула ему.

И группа певчих, которые зашли в дверь перед тем, как семейство отправилось в церковь. Певчих пригласили в зал, и они стояли и пели, их щеки все еще розовели с мороза, и фонарики все еще горели в их руках. Потом последовал шумный и радостный обмен поздравлениями, и они ушли.

И тихое великолепие церковной службы после суматошного дня. И рождественская музыка. И Библейские чтения. И Вифлеем. И звезда. И появление на свет дитя – рождение Христа.

И внезапное понимание происходящего, и тихий застывший миг средь шумного праздника.

Рождение Христа.

Эстель сидела рядом с мужем, их руки почти соприкасались. Она взглянула на него, а он – на нее. И они улыбнулись друг другу.

***

Гостиная снова наполнилась шумом, когда они вернулись домой, и это притом, что дети отправились по своим кроваткам до того, как все ушли в церковь. Но, наконец, и взрослые стали зевать, и расходится по своим комнатам. В конце концов, кто-то высказался, что это была бы ужасная трагедия, если бы они устали настолько, что отведали бы гуся только на следующий день.

Эстель грустно улыбнулась мужу, когда они остались вдвоем.

– Все происходит так быстро, – пожаловалась она. – Еще один день и все закончится.

– Но будет и другое Рождество, – сказал он.

– Да, – ее улыбка не стала радостней.

– Ты устала, Эстель? – спросил он.

Она пожала плечами.

– Ммм, – в ответ замялась она. – Я не хочу, чтобы день закончился. Это было прекрасно, Алан, не так ли?

– Подойди и сядь, – сказал он, опускаясь на диванчик. – Я хочу рассказать тебе о Ники.

– О Ники? – Эстель нахмурилась. И Алан хочет поговорить с нею?

Рука графа лежала на спинке диванчика, но он не прикоснулся к ней, когда она опустилась рядом с ним.

– У меня есть для него ряд предложений, – поведал он. – Я говорил с ним в моем кабинете этим утром. И он, казалось, согласился со мной.

– Предложений? – осторожно переспросила Эстель. – Ты же не собираешься отослать его, Алан? Только не в подмастерья. О, пожалуйста, нет! Он слишком молод.

– Он собирается жить со своей матерью и сестрой, – сказал он.

Она выглядела непонимающей.

– Я рад сообщить тебе, что сиротский приют был выдумкой, – продолжил граф. – Полагаю, это было сказано, чтобы вызвать твое сочувствие.

– Он лгал мне? Значит, у него есть семья?

– Я боюсь, что он стал жертвой злодейского умысла, – мягко сказал он ей. – Кто-то, кто имеет влияние на его жизнь, купил его обучение на трубочиста, чтобы получать от ребенка краденые предметы из домов, куда мальчик имел бы доступ.

Глаза Эстель расширились от ужаса. Она даже не заметила, что муж держит ее за руку.

– Я обещал ему, что не расскажу тебе об этом, – уточнил он. – Но я решил рассказать, зная, что ты не обвинишь Ники, и не подумаешь о нем самое худшее. Я поймал его на этом неделю назад, Эстель, хотя уже имел подозрения.

Она закусила верхнюю губу. В глазах стояли слезы.

– Деньги за украденные вещи – или часть из них – шли на содержание его матери и сестры, – продолжил граф. – Кажется, отец бросил их некоторое время назад.

– О, бедный ребенок, – прошептала женщина.

– Я говорил с его матерью. – Он стал растирать ее похолодевшую ладонь своими руками. – Она вчера была здесь. Я узнал от нее имя злодея, который использовал ребенка, таким образом, и передал эту и некоторую другую существенную информацию соответствующим властям. Этого будет достаточно. По окончании нашего разговора мать Ники дала согласие работать у нас в поместье прачкой и поселиться в коттедже. Как выяснилось сегодня утром, Ники всю жизнь хотел иметь собственную лошадь. Я предложил ему работу в нашей конюшне и, конечно же, в свободное от уроков время. Перспектива учебы не вызвала у него столько восторгов, как идея с конюшней.

– То есть он будет жить с матерью в твоем поместье? – спросила графиня.

– Да. – Он поднес ее руку к своим губам, и на этот раз она обратила внимание, поскольку увидела и почувствовала его теплые губы на своих пальцах. – Как ты думаешь, это хорошее решение, Эстель? Ты рада? – Граф выглядел довольно-таки обеспокоенным.

– И ты сделал все это, не сказав мне ни слова? – спросила она в некотором недоумении. – Ты сделал это, чтобы уберечь меня от боли, Алан? Ты сделал это ради меня?

Его улыбка чуть дрогнула.

– Я должен сознаться, что испытываю некоторую симпатию к этому маленькому сорванцу, – сказал он. – Но да, Эстель, я думал о том, что такой поворот событий может сделать тебя счастливой. Ведь так?

– Да. – С некоторым волнением она вскочила на ноги и невольно оказалась под веткой омелы.

На протяжении последующих секунд он не сказал ни слова, но, в конце концов, встал с диванчика и подошел к ней сзади. Граф положил руки ей на плечи.

– А вот этому приглашению невозможно сопротивляться, – сказал он, склоняя голову и целуя ее затылок.

Она быстро повернулась и уставилась на него с некоторым изумлением. Алан никогда, ни при каких обстоятельствах, не обнимал и не целовал ее вне постели. Эстель даже не представляла, что он настолько высок, а он, в свою очередь, почувствовал себя в сравнении с ней таким сильным, теплым и очень надежным.

Он склонил голову, и его губы опустились на ее открытые уста.

Как мог этот поцелуй быть настолько же эротичным, как и те другие, разделенные ими в постели, когда его руки скользили по ее обнаженной коже под длинной ночной сорочкой, а их тела соприкасались в той сокровенной близости? И это несмотря на то, что сейчас они находились в вертикальном положении, да к тому же полностью одетыми и в общедоступной комнате, в которую в любой момент мог кто-нибудь войти.

Но это было так. Она почувствовала предательскую слабость, которая спиралью распространялась вниз от шеи до колен.

Он отстранил свои губы только для того, чтобы коснуться лбом ее лба и опустить взгляд на ее рот.

– Мне хочется преподнести тебе подарок сегодня вечером, – сказал он. – Сейчас. Тет-а-тет. Никто все равно не поймет. Можно?

Ее чувства были в смятении, но, тем не менее, она улыбнулась ему.

– Я чувствую то же самое относительно моего подарка тебе, – призналась она. – Да, сейчас. Сегодня вечером, Алан. Наедине.

Она прошла к тому месту, где все сложили свои подарки, и вернулась к нему с маленьким пакетом в руках. Он достал коробочку из кармана.

– Первой открой мой подарок, – попросил он и в ожидании смотрел на ее лицо. Они все еще близко стояли друг к другу, под омелой. – Это не оригинал, конечно, – быстро произнес он, когда она открыла бархатную коробочку. – Но оно почти так же прекрасно. Было ведь девять сапфиров? Я не мог вспомнить, сколько их, эти смотрятся по-другому. Но, тем не менее, я хочу, чтобы у тебя было кольцо. Эстель, ты будешь носить его?

Он достал кольцо из коробочки и надел его ей на палец.

– Алан! – прошептала она. – Но почему?

Он не был уверен, что сможет объяснить. Ему никогда не удавалось оперировать словами.

Особенно с нею.

– Ты назвала его «Вифлеемской звездой», – начал он. – Мне всегда нравилось это название, потому что оно подразумевало Рождество, любовь, мир и надежду. Все то, что я всегда хотел тебе дать. И с тобой разделить. Я чувствовал, что смогу сказать тебе об этом только кольцом. Не словами. До сего момента. – Он тихо рассмеялся. – Должно быть, всё дело в этой омеле. Я тебе не пара, Эстель. Ты настолько красива, настолько жизнерадостна. Ты такая... яркая! Я всегда завидовал тем, другим мужчинам, и хотел походить на них. Я был ужасно ревнив, и из-за этого твоя жизнь превращалась в ад. Но я этого не хотел. И после Рождества ты можешь уехать с твоими родителями, и никто не узнает, что мы больше не вместе. На твоем имени не будет никакого клейма. Но ты будешь свободна от моего молчаливого и угрюмого присутствия. – Он быстро улыбнулся. – От моей мраморно-статуйной особы. Но, возможно, кольцо поможет тебе запомнить меня немного более дружелюбным. Поможет?

– Алан! – она прошептала его имя. И посмотрела вниз на кольцо на пальце, кольцо, которое не было «Вифлеемской звездой», но она знала точно, что оно будет столь же дорого ее сердцу. И она заметила забытый пакет в ее руках. Она протянула его ему. – Открой твой подарок.

Он был разочарован, что она ничего больше не произнесла. Он постарался успокоить дрожь в руках, пока открывал ее подарок. Он улыбнулся серебряной табакерке с крышечкой, отделанной бирюзой.

–Это та табакерка, которую я не купил у Хамбера, потому что не смог его уговорить продать ее мне? – спросил он. – Тебе это удалось, Эстель? Ты помнила, что я хотел ее для своей коллекции? Спасибо, дорогая. Я всегда буду дорожить ею.

Но она с волнением смотрела в его глаза.

– Открой крышку, – подсказала она. – Внутри есть кое-что еще. Это не совсем подарок. Я имею в виду, это не для тебя. Для меня. То, что я потеряла. Да, Алан. Я потеряла все, хотя и побоялась сообщить тебе об этом. Но я хотела, чтобы оно было у тебя, чтобы ты знал, что я не настолько легкомысленна.

Он поднял крышечку табакерки и уставился на бриллиантовое кольцо с девятью сапфирами. Он перевел широко раскрытые и вопрошающие глаза на нее.

– Я вовсе не хотела его терять, – объяснила она. – Этим я разбила себе сердце, Алан. Это было мое самое главное богатство. Потому что это был твой первый подарок, и потому что в то время я надеялась, что это символ того, каким станет наш брак. И потому что я разрушила эту надежду, предпочитая компанию друзей твоему обществу и намерено флиртуя с другими мужчинами, в то время как ты был так невозмутим и никогда не говорил мне, что я что-то для тебя значу. Я хочу, чтобы ты знал, что мое поведение никогда не показывало моих истинных чувств. Те, другие мужчины, для меня абсолютно ничего не значат. Я никогда не позволяла ни одному из них касаться большего, чем моих пальцев. Ты – единственный мужчина, единственный, Алан, кто занимает центр моего мира. Единственный, без кого я не могу представить себе свою жизнь. Я хотела, чтобы у тебя осталось это кольцо, когда ты отошлешь меня после того, как Рождество закончится. Возможно для того, чтобы ты понял, что я люблю тебя. И только тебя. И, возможно, чтобы когда-нибудь ты захотел вернуть меня домой, и надеть его на мой палец снова. – Она взволнованно улыбнулась ему. – Я подарила тебе кольцо, как ты понимаешь, в надежде, что ты вернешь мне его однажды. Разве это не идеальный подарок?

Он вынул кольцо из табакерки, коробка от его подарка скользнула в карман, и взял ее правую руку в свою. Он надел кольцо на ее средний палец и взглянул ей в глаза.

– Идеально, – согласился он. – Теперь у тебя два подарка, а у меня один. Мне не нужно оставлять это кольцо у себя даже на минуту, Эстель. – Взгляд его глаз парализовал ее и сделал безмолвной. – Это самый замечательный подарок, который я когда-либо получал. То, что ты даришь мне себя, Эстель, понимаешь?

Она молча кивнула.

– Ну, тогда иди сюда, – сказал он. – Дай мне твой второй и самый драгоценный подарок.

Она очутилась в его объятьях и положила щеку на его широкое плечо.

Она закрыла глаза и расслабилась в объятиях мужа.

– Ты понимаешь, что мой подарок идентичен твоему по всем пунктам? – шепотом спросил он возле ее уха.

– Да. – Она не стала открывать глаз или поднимать голову. Она подняла руку, касаясь его щеки подушечками пальцев. – Не считая того, что твое кольцо имеет только восемь сапфиров.

Он тихо рассмеялся.

– Ты любишь меня, Алан? – она еще сильней закрыла глаза.

– Всегда любил, – ответил он. – Я понял это в тот момент, когда надевал «Вифлеемскую звезду» на твой палец два года назад. У меня не очень хорошо, получается, демонстрировать это, не так ли?

Она резко подняла голову и пристально посмотрела ему в глаза.

– Как это возможно, – с недоумением спросила она, – что два человека, будучи женатыми почти два года и живущие вместе друг с другом все это время на самом деле не знают друг друга вообще?

Он с сожалением улыбнулся.

– Поразительно, не так ли? – произнес он. – Но подумай о том, какое прекрасное время раскрывается перед нами, Эстель. Я так много хочу тебе поведать, если только смогу подобрать слова. И так много хочу услышать о тебе.

– У меня наоборот много слов, – сказала молодая графиня. – Ты знаешь, Алан, меня не так легко остановить, когда я начинаю.

– Но прежде ты всегда обращалась к другим людям, – уточнил он. – Очень редко ко мне, наверное, потому что считала, что я не захочу тебя слушать. О, Эстель!

Он притянул ее к себе и стал укачивать в своих объятиях.

Ее руки обхватили его. Она сцепила их за его спиной и внезапно рассмеялась.

– Мне нравятся два моих подарка, – счастливо проговорила она. – По одному на каждой руке. Но третий подарок мне нравится еще больше, Алан. Тот, который я держу в своих руках.

– Это место под омелой вдохновило нас на такое откровение, – сказал он, целуя ее снова. – Возможно, нам стоит взять ее наверх с собой, Эстель, и повесить над кроватью.

Она вспыхнула и тоже улыбнулась мужу.

– Мы никогда там ни в чем не нуждались, – напомнила она.

Он взял ее за правую руку, радостно улыбнулся своему рождественскому подарку, который держал, и увлек ее в направлении двери и лестницы, – впервые за их совместную жизнь, – ведя к собственной спальне.

***

Слуг пригласили в гостиную для вручения им рождественских подарков, поварихе вручили первой, так как она категорически отказалась оставить кухню дольше, чем на пять минут.

Граф Лайл предоставил право жене раздавать подарки, довольствуясь дружеским пожатием руки с каждым из слуг и перекидываясь с ними несколькими словами. Этим утром Эстель просто светилась от счастья, и граф думал, неужели и он выглядит так же. Но сомневался в этом.

Никто не был способен светиться так, как она.

Так или иначе, ему не свойственно выставлять свои чувства напоказ. Он, несомненно, выглядит как всегда – молчаливым и неулыбчивым, размышлял граф с некоторым сожалением, специально пересиливая себя и улыбаясь одной из служанок, которая совсем не представляла, куда ей деться, когда стало ясно, что она пожимает руку своего работодателя, которого редко видела.

Но граф еще сильнее поразил служанку своим вопросом, спросив, до конца ли она выздоровела от простуды, которая держала ее в постели два дня на прошлой неделе, и тем самым, показывая ей, что очень хорошо осведомлен, кто она такая. Невозможно, просто невозможно, чтобы Эстель чувствовала себя счастливее, чем он. Он надеялся, что она счастлива так же, как и он, но быть счастливым еще сильней просто невозможно.

Он знал, что свет и радость в ней, которые так и притягивали к себе взгляды окружающих с тех пор, как она появилась в комнате для завтраков, и потом, когда все перешли в гостиную, чтобы раскрыть подарки, вызвал он. Эстель светилась, потому что он любил ее и говорил ей об этом, и показывал ей это на протяжении всей ночи, точнее, на том промежутке времени, который остался от ночи, когда они пошли в кровать.

Действительно, просто удивительно, что она не зевает и у нее нет темных кругов под глазами, которые бы сказали окружающим, что она всю ночь не сомкнула глаз. Когда они не занимались любовью, то просто разговаривали. Они оба старались впихнуть мысли, чувства и события прожитой жизни в одну короткую ночь совместных признаний. Когда они замолкали, переводя дыхание, то по большей части использовали эти паузы, чтобы заняться любовью и продолжить их беседы в форме любовного шепота и незапоминающейся бессмыслицы.

Казалось, что они заснули перед самым появлением камердинера, который вошел в графскую спальню из гардероба, что он обычно делал по утрам, чтобы раскрыть шторы на окнах. Как удачно, что время года позволило графу укутать Эстель в одеяло до самой шеи, потому что под одеялом на ней, равно как и на нем, ничего не было.

Бедный Хиггинс примерз к месту, когда бросил взгляд на кровать и увидел хозяина, едва ли сознающего, что его щека лежит на темных кудрях, в беспорядке разметавшихся по подушке. Бедный мужчина буквально попятился из комнаты.

Эстель, к счастью, спала, не ведая о вторжении, пока он через несколько минут не разбудил ее поцелуями. Он с изумлением и улыбкой увидел, как румянец покрыл все ее лицо и шею. И это после двух лет брака!

Эстель только что вручила Ники его подарок, и, ребенок, каковым Ники и являлся, тут же стал открывать его. Она села рядом, обняла его за тонкую талию, не обращая внимания на присутствие всех гостей и слуг. Она смотрела на него с улыбкой и видела его удивленный взгляд, и как у него отвисла челюсть, когда он достал часы – первые в его жизни.

Она радостно рассмеялась.

– Это часы для тебя, Ники, – сказала она, – чтобы ты всегда знал, который час. Ты знаешь, как определить время?

– Нет, миссис, – сказал он своим тоненьким голоском, не отрывая глаз от своего нового сокровища.

– Тогда я научу тебя, – сказала она, обнимая его и целуя в щечку. – И когда ты поедешь в поместье с мамой и сестрой, то будешь знать, когда пришло время идти на конюшню ухаживать за лошадьми, а когда настало время возвращаться из школы домой. Счастливого Рождества, дорогой.

Он провел одним пальцем по серебряному корпусу часов, будто был не совсем уверен, что они настоящие.

– Его светлость и я также приедем в поместье после Рождества, – сказала она. – Мы встретим твою маму и сестру. Как ее зовут?

– Элси, – он сказал и затем добавил торопливо, – миссис.

– Ты, наверное, хочешь идти, – сказала она, целуя его снова в щечку. – Я слышала, что один из лакеев должен сопровождать тебя и нести корзину с едой твоей маме, а потом вечером проводить назад. Удачного тебе дня!

– Но ему не надо провожать меня, – сказал ребенок, собравшись с духом, – я знаю дорогу.

Эстель улыбнулась, а граф протянул ему руку и весьма серьезно сказал:

– Счастливого Рождества, Ники. Ее светлость и я очень счастливы, что ты пришел к нам.

Ребенок с усилием поднял глаза и взглянул в страшные глаза хозяина, но увидел в них только доброжелательность. Он повернулся, чтобы уйти, но в последнее мгновение выхватил из бриджей тряпку и почти впихнул ее в руки Эстель.

– Это вам, – буркнул он, и вышел из комнаты прежде, чем она успела отреагировать.

– О, Алан, он подарил мне свою морскую ракушку, – сказала она мужу с некоторым замешательством прежде, чем ее снова закружило в водовороте шума и суматохи утра.

Прошел час прежде, чем наступило относительное затишье, когда граф Лайл позволил себе взять жену за руку и прошептать на ухо предложение исчезнуть на полчаса. Она схватила полузабытую тряпку, и они покинули комнату.

– Я желал тебе счастливого Рождества очень ранним утром под омелой, – сказал он с улыбкой, когда дверь в кабинет была благополучно за ними закрыта, – и ранним утром после того, как закончил будить тебя. Но я чувствую потребность снова это повторить. Счастливого Рождества, Эстель. – Он по очереди поднес ее руки к своим губам, целуя сначала кольцо, которое он подарил ей, а затем то, которое подарила она ему. – Полагаю, что мы ввели оригинальную моду: два почти идентичных кольца, по одному на каждой руке.

– Они также идентичны и по значению, – сказала она, беря его за руки, и потянулась к его губам для поцелуя. – Алан, что мне делать с этой морской ракушкой? Он так ею дорожил.

– Ники действительно хотел вручить ее тебе, – ответил он. – Может, давай, посмотрим на нее?

Через несколько мгновений они оба застыли, почти касаясь, друг друга лбами, склонившись над развернутой тряпкой и рассматривая «Вифлеемскую звезду». А потом их лбы действительно коснулись друг друга, и Эстель закрыла глаза.

– О, – вымолвила она после затянувшийся паузы, в течение которой ни один из них не мог подобрать правильные слова, чтобы выразить происходящее, – разве у нас было когда-нибудь такое Рождество, Алан?

– Вот что мне интересно, – сказал он голосом, который прозвучал неожиданно обыденно, принимая во внимание те эмоции, которые повергли обоих в безмолвное состояние, – где мы найдем еще один палец, чтобы надеть его.

– Я знаю как, – сообщила она, сжимая кольцо и тряпку в ладони, и обнимая его за шею обеими руками. Она не предприняла никакой попытки разрешить проблему, которую он изложил. – Волхвы потеряли звезду на некоторое время, но когда нашли ее снова, она была над Вифлеемом, и они также нашли все, что искали. О, Алан, также случилось и с нами. Ведь так, правда? Что бы мы делали, если бы Ники не вошел в наши жизни?

Он не ответил ей, а вместо этого просто поцеловал. Когда он поднял голову, она внезапно рассмеялась.

– Мне пришла мысль, – сказала она. – Совсем глупая мысль. Ники спустился с дымохода и принес нам такой подарок на Рождество, о котором мы даже не могли и помыслить.

Его смех вторил ее.

– Но я думаю, что даже в самых диких мечтах мы не могли бы заподозрить у Ники хоть толику святости, – сказал он. – Не думаю, что он может быть настоящим Святым Николаем, Эстель. Будет ли настоящий святой воровать алмаз с кольцом впридачу? Или быть сраженным наповал, как заметили острые глазки Ники, симпатичной леди, которая приятно пахнет? Или реставрировать кольцо обходными путями? Думаю, что для моего пищеварения будет лучше, если я не буду вдаваться в подробности относительно последнего пункта, хотя, несомненно, завтра почувствую себя обязанным разобраться и с этим. Маленький чертенок. Возможно, он – Святой Николай, в конце концов. А сейчас, как ты считаешь, мы должны возвратиться наверх к нашим гостям?

Она колебалась, смахнула воображаемую пылинку с плеча мужа и облизнула губы.

– Что такое? – спросил он.

Она смутилась и уперлась взглядом в его плечо.

– У меня есть еще один подарок для тебя, – сказала она. – По крайней мере, я не совсем уверена в этом… Хотя почти уверена. Полагаю, что не должна преподносить это как подарок, пока полностью не удостоверюсь. Но к тому времени Рождество пройдет. А это Рождество такое особенное, что я вошла во вкус и хочу это приравнять к подарку.

Он тихо засмеялся.

– Предположим, что ты вручаешь его мне, – сказал он, – и позволь мне самому решить, достойно это считаться подарком или нет.

Она посмотрела в его глаза и покраснела еще сильней.

– На самом деле я не смогу дать его тебе еще семь месяцев или чуть больше, – сказала она. – Конечно, если я правильно все поняла. Но я думаю, что правильно, Алан, потому что прошел уже целый месяц.

– Эстель? – прошептал он.

– Я думаю, что это так, – сказала она, снова обнимая его за шею, – потому что у меня никогда не было задержек больше, чем на день или два. И, кажется, у меня иногда слегка кружится голова и подташнивает по утрам, когда я встаю с кровати, хотя, конечно, может быть, я выдаю желаемое за действительное. Я думаю, что я беременна, Алан. Я так думаю. Почти после двух лет брака. Это может быть правдой, как ты думаешь?

Он даже не пытался ответить на ее вопрос. Он сгреб ее в объятие, которое, казалось, могло переломать все косточки в ее теле и в теле их ребенка. И прижался лицом к ее шее, а Эстель уткнулась ему в плечо.

В следующие несколько минут было весьма сомнительно, что только у одной Эстель были глаза на мокром месте. Оказалось, что мужчины все-таки иногда плачут – при исключительных обстоятельствах.

Date: 2015-08-24; view: 227; Нарушение авторских прав