Повесть о составителе календарей, погруженном в свои таблицы. Лучшие календари составляются в столице.

Лучшие календари составляются в столице!

Первый день новой луны 1628 г. — день счастливой кисти. Все записанное в этот день принесет удачу, а второй день — день жен-шины, с древности постигают в этот день науку страсти. Жила в ту пору красавица, жена составителя календарей, обликом она была прекрасна, как первые вишни, что вот-вот расцветут, губы напомина­ли алые клены в горах осенью, брови могли поспорить с лунным сер­пом. Немало сложено было о ней песен, в столице много было модниц, но никто не мог с ней сравниться. На всех перекрестках столицы только и разговоров было, что о четырех королях — компа­нии молодых повес, сыновей богатых родителей. Целыми днями раз­влекались они, предаваясь любви, не пропуская ни одного дня, рассвет встречали с гейшами в Симабара — веселом квартале, вече­ром веселились с актерами, им что с мужчинами, что с женщина­ми — все равно! Однажды сидели они в ресторане и разглядывали проходящих мимо женщин, возвращавшихся с любования цветами. Но порядочные дамы проплывали в носилках за занавесками, и лиц их нельзя было, к сожалению, разглядеть. А те, что бегали мимо на своих двоих, красавицами не назовешь, хотя и дурнушками тоже. И все же придвинули тушечницу, кисти, бумагу и принялись писать, перечисляя все достоинства: какая шея, да нос, да что за подкладка на накидке. Вдруг какая-нибудь прехорошенькая дамочка раскроет

[792]

рот, а там зуба не хватает, тут уж, конечно, одно разочарование. Мимо снуют одна красавица за другой, вот молоденькая: нижнее пла­тье желтое, потом еще одно — по лиловому белые крапинки, а верх­нее из атласа мышиного цвета с мелким шитьем — воробушки летят, а на лакированной шляпе шпильки и шнурки из бумажных полос, но вот незадача — на левой щеке небольшой шрамик. Следом табачни­ца, волосы в беспорядке, одежда неказиста, а черты лица прекрасны, строги, и у всех повес заклубилась в груди нежность к табачнице. Следом жеманница, разнаряженная ярко, шляпа на четырех разноц­ветных шнурках сдвинута так, чтобы не закрывать лицо. «Вот она, вот она», — закричали повесы, а, глядь, за ней три няньки несут ро­зовощеких детей, ну и смеху тут было! Следующей была девушка на носилках лет всего четырнадцати, красота ее так бросалась в глаза, что подробно ее описывать не нужно. Модную шляпу несут за ней слуги, а она прикрывается веткой глицинии. Сразу затмила она всех красоток, что увидели сегодня повесы. И сама похожа на прелестный цветок.

Один придворный составитель календарей долго оставался холос­тым, вкус у него был весьма разборчивый. А он хотел найти женщи­ну и высокой души, и прекрасной внешности, обратился он к свахе по прозвищу Говорливая и попросил ее сосватать ему в жены девуш­ку с веткой глицинии, звали девушку О-Сан. Взяв ее в жены, он не пожалел, она оказалась образцовой хозяйкой купеческого дома, хо­зяйство процветало, радость в доме била ключом. А тут собрался со­ставитель календарей в дорогу, родители О-Сан забеспокоились, справится ли дочка с хозяйством, и прислали ей на подмогу молодого парня Моэмона, честного, за модой не гнавшегося. Как-то ожидая приближения зимы, решил Моэмон сделать себе для укрепления здо­ровья прижигание моксой. Самая легкая рука была у служанки Рин, приготовила Рин скрученные травинки чернобыльника и стала делать Моэмону прижигания, а чтобы утишить боль, принялась массировать ему спину, и в этот момент закралась в ее сердце нежность к Моэмо­ну. Но не умела служанка писать, с завистью глядела она даже на ко­рявые закорючки, которые выводил самый молодой слуга в доме. О-Сан, прознав о том, предложила Рин написать за нее письмо, благо надо было еще несколько писем написать. Рин потихоньку перепра­вила письмо Моэмону и получила от него довольно бесцеремонный ответ. Задумала молодая хозяйка дома О-Сан проучить невежу и по­слала ему красноречивое письмо, поведав все свои печали. И вправду, послание тронуло Моэмона, он сам назначил ей свидание на пятнад­цатую ночь. Тут уж все служанки принялись над ним хохотать, а хо-

[793]

зяйка сама решила, переодевшись в платье Рин, сыграть роль своей служанки. То-то будет потеха. Договорились, что служанки попрячут­ся по углам, кто с палкой, кто со скалкой, а на зов О-Сан выскочат с криками и накинутся на незадачливого кавалера. Но служанки уто­мились от крика и суеты, и все, как одна, уснули. Моэмон подкрался к хозяйке и, пока она спала, откинул полу ее платья и прижался к ней. О-Сан же, проснувшись, не помнила себя от стыда, но делать было нечего, в тайне все сохранить не удалось. И стал Моэмон наве­дываться к ней каждую ночь. О-Сан завладела всеми его мыслями, он уже и не думал о служаночке. Вот так свернул незаметно с истинного пути. Еще в старых книгах написано: «Неисповедимы пути любви». Нынешние модницы не тратят времени на храм, а только пытаются превзойти друг друга красотою нарядов. О-Сато решила съездить на богомолье с Моэмоном, сели они в лодку и поплыли по озеру Бива: «Наша жизнь еще длится, не об этом ли говорит имя горы Нагараяма — горы Долгой жизни, что видна отсюда?» Эти мысли вызывали слезы на глаза, и рукава их увлажнились. «Как от величия столицы Сига не осталось ничего, кроме предания, так будет и с нами...» И порешили они сделать вид, что вместе утопились в озере, а самим скрыться в горах и вести уединенную жизнь в глухих местах. Остави­ли они прощальные письма родным, приложили свои талисманы — фигурку Будды, эфес меча — железную гарду в виде свившегося в клубок дракона с медными украшениями, сбросили и одежду, и обувь и кинули все это под прибрежной ивой. Сами же скрылись в густых зарослях криптомерии. Люди же подумали, что они утопи­лись, подняли плач и крик, стали искать тела, но ничего не нашли. О-Сан и Моэмон блуждали в горах, страшно им было при жизни оказаться в числе погибших. Они сбились с пути, измучились, О-Сан так устала, что готовилась к смерти. Но все же после долгих блужда­ний по крутым горным дорогам вышли к людям, в чайной протянули хозяину золотой, но тот никогда не видел таких денег и отказался взять. Моэмон нашел далеко в горах домик своей тетки, здесь и зано­чевали, О-Сан выдали за младшую сестру, долго служившую во двор­це, но затосковавшую там. Местные жители дивились красоте барышни, да и тетка прознала, что у нее водятся деньги, и порешила выдать ее за своего сына. О-Сан только плакала украдкой, ведь сын тетушки был очень страшен собой: роста огромного, весь в завитках, словно китайский лев, руки-ноги, что сосновые стволы, в сверкающих глазах красные жилки, а имя ему — Рыскающий по горам Дзэнтаро. Обрадовался он, увидев столичную штучку, и загорелся в тот же вечер справить свадьбу. Стали готовиться к свадебной церемонии: мать со-

[794]

брала жалкое угощение, разыскала бутылочки с вином с отбитыми горлышками, устроила жесткое ложе. Представить невозможно горе О-Сан, смятение Моэмона! «Лучше нам было погибнуть в озере Бива!» Моэмон хотел уж было заколоться мечом, да О-Сан отговори­ла, ей в голову пришел хитрый план. Напоила она сынка, а когда он уснул у нее на коленях, они с Моэмоном снова бежали в горы. Бродя по дорогам, они вышли к горному храму и уснули усталые на пороге. И во сне им было видение: явилось божество храма и возвестило им, что куда бы они ни скрылись, возмездие настигнет их, и потому лучше им дать монашеский обет и поселиться порознь, только тогда отрешатся они от греховных помыслов и вступят на Путь просветле­ния. Но не послушались его влюбленные, решили и дальше испыты­вать судьбу. Отправляясь дальше по дороге, они услышали прощальные слова божества: «Все в этом мире — как песок под вет­ром, что свистит меж сосен косы Хакодатэ...»

О-Сан и Моэмон поселились в глухой деревне, и поначалу все шло хорошо, но затем Моэмон затосковал по столице и отправился туда, хотя никаких дел у него там не было. Он шел мимо пруда и увидел на небе лик луны, а в воде другой — отражение, совсем как он и О-Сан, и рукав его увлажнился от глупых слез. Добрел он до оживлен­ных столичных улиц, долго бродил по ним, вдыхая знакомый воздух утех и радостей столичных, и услыхал ненароком разговоры о себе. Приятели хвалили его за храбрость — соблазнил такую красотку, да еще жену хозяина! — за это не жаль и жизнью поплатиться, а другие уверяли, что он — живехонек, да только прячется где-то вместе с О-Сан. Услыхав про это, Моэмон бросился бежать да переулками и дво­рами вышел на окраину города. Тут он увидел, как бродячие артисты показывают на улице спектакль, он остановился взглянуть. По пьесе один из героев похищал девушку — и стало ему очень неприятно. Да тут еще увидел он среди зрителей супруга госпожи О-Сан! Дух захва­тило у Моэмона, замер он, чуть не окачурился от страха и опять бро­сился бежать.

Однажды во время праздника хризантем в дом составителя кален­дарей пришел бродячий торговец каштанами, он расспрашивал о хо­зяюшке и дивился, что в Танго видел точно такую же госпожу, неотличимую от О-Сан. Послал составитель календарей людей в гор­ную деревушку, схватили они любовников — и вот: вчера еще броди­ли живые люди, а сегодня всего лишь роса на месте казни в Авадагути, всего лишь сон, что приснился на рассвете двадцать второ­го дня девятого месяца... И сейчас жива о них память, помнят люди лаже светлое платье О-Сан.

[795]