Глава двадцать вторая. Однажды вечером мы с Люси смотрели передачу о британских солдатах, сражающихся в горячих точках

Однажды вечером мы с Люси смотрели передачу о британских солдатах, сражающихся в горячих точках. Внезапно Люси сказала, что мы ничего не знаем о судьбе ее брата Джека. Жив ли он вообще? А что, если он погиб? Что, если мы больше никогда его не увидим? Мне даже думать об этом было страшно.

Я твердо решила разыскать его. Даниэль поддержал меня и помог начать поиски. Мы связались с социальными службами и в конце концов вышли на Сэлли, служащую отдела усыновления. Она ознакомилась с моим делом и сказала, что, по ее мнению, в нем было допущено множество нарушений. По всем правилам Джека должны были отдать на воспитание во временную семью, разрешить мне видеться с ним в любое время и вернуть его мне сразу, как только улучшится мое материальное положение.

Я молча слушала ее.

В конце разговора Сэлли заверила, что выяснит все подробности и свяжется со мной, как только удастся что-либо разузнать. Шел уже девяносто второй год, Джеку должно было исполниться двадцать один.

Через пару недель Сэлли позвонила и сказала, что ей удалось связаться с приемным отцом Джека. Стараясь скрыть волнение, я внимательно слушала ее рассказ. Оказалось, что приемная мать Джека умерла совсем недавно. Было бы просто жестоко появляться в его жизни в такой момент, поэтому я согласилась отложить встречу с сыном. Сэлли пообещала через год снова связаться с его приемным отцом.

Был еще один человек, с которым мне хотелось возобновить общение: моя лучшая подруга Клэр. Мы потеряли связь еще до того, как я развелась с первым мужем и потеряла Джека. Дело в том, что муж Клэр, флотский офицер, часто менял место службы. Мы с ней закружились в вихре переездов, срочных дел и проблем и надолго потеряли друг друга из вида. А я вообще до сорока лет жила, одурманенная таблетками, плетясь от одной неудачи к другой. Теперь же жизнь наладилась, и мне захотелось восстановить старую дружбу. Взяв телефонную книгу, я обзвонила всех абонентов – однофамильцев Клэр и в конце концов вышла на ее тетку. Та дала мне телефон племянницы, и я сразу же позвонила подруге. Поначалу разговор не ладился: казалось, долгая разлука взяла свое, – однако уже спустя пять минут лед растаял, и мы весело щебетали, вспоминая детские годы. Клэр сказала, что пыталась разыскать меня, когда готовилась праздновать серебряную свадьбу, обратилась к моей матери, но та ответила, что не знает, как со мной связаться. Она просто соврала, мне назло. Это было уже не важно. Главное, что мы с Клэр снова нашли друг друга.

Вскоре после этого Клэр позвонила мне и сказала, что проводит отпуск неподалеку от моего города. Я сразу же поехала к ней. Она совсем не изменилась с тех пор, как мы с ней впервые учились пользоваться помадой в парфюмерном отделе супермаркета, разве что поседела немного. Некоторое время мы с улыбкой разглядывали друг друга, а потом крепко обнялись. Мы то смеялись, то плакали и не могли наговориться после стольких лет разлуки. Наскоро пообедав в местном пабе, мы поехали ко мне домой, где я познакомила Клэр с семьей. Домашние были счастливы наконец познакомиться с моей лучшей подругой – я им столько про нее рассказывала.

Потом мне захотелось встретиться и с ее родителями. Когда я внезапно появилась на празднике в честь их рубиновой свадьбы, мать Клэр расплакалась и сказала, что все эти годы скучала по мне. Оказалось, она тоже тщетно пыталась найти меня через мою мать. Я приезжала к маме Клэр еще несколько раз, и, вспоминая прошлое, она сказала, что очень волновалась за меня. Ей всегда казалось, что я была несчастливым ребенком, она знала, что мать не любила меня. Она старалась помочь мне, чем могла, и всегда была добра ко мне, когда я гостила в их доме. Я испытала огромное облегчение после встречи с Клэр и ее родителями, словно нашла и поставила на место потерянный кусочек из мозаики своей жизни. Я была уверена, что не потеряю связь с ними до конца жизни.

В той мозаике не хватало еще одного фрагмента. В июле девяносто третьего года в моей квартире раздался телефонный звонок, который помог мне вновь его обрести. Звонила Сэлли.

– Помните, я обещала разузнать как можно больше о вашем сыне? – спросила она, словно я и впрямь могла это забыть. – Вы еще потом согласились отложить встречу на год. Так вот, прошло уже тринадцать месяцев. На прошлой неделе я вновь связалась с приемным отцом вашего сына, и он показал Джеку ваше письмо.

Я задержала дыхание. Ну же, ну!

– Ваш сын хочет встретиться с вами!

Я не верила ушам. Меня трясло от предвкушения, возбуждения, страха, волнения и любви, накопившихся за двадцать один год разлуки.

– Вы хотите встретиться с Джеком? – спросила Сэлли.

Что за идиотский вопрос! Она и правда допускала, что я могу отказаться? Я не могла говорить и просто плакала.

– Конечно, хочу, – ответила я после паузы, но так тихо, что Сэлли попросила повторить. – Конечно, я хочу с ним встретиться.

Тогда Сэлли рассказала мне, что Джек прочитал письмо и попросил приемного отца устроить встречу со мной. Тот был не в восторге от затеи Джека и сказал, что позволит нам увидеться всего один раз.

Не нужно было соглашаться на его условия. Я ведь прекрасно понимала, что одной-единственной встречи будет недостаточно. Но согласилась.

– Когда я увижу сына? – быстро спросила я, словно опасаясь, что Джек или его отец передумают.

– В следующую среду, – произнесла Сэлли совершенно спокойно, словно такие разговоры происходят по пять раз на дню. Я была счастлива – ждать оставалась недолго.

– Отлично, – услышала я чей-то голос и только потом сообразила, что сама это сказала. Я говорила спокойно, очетливо. Конечно, сердце мое трепетало, но голос звучал на удивление спокойно.

Попрощавшись с Сэлли, я долго не могла унять дрожь. Младшая дочка Люси, слышавшая весь разговор, обняла меня. Она была счастлива и за меня, и за себя: Люси всегда мечтала встретиться со сводным братом. Я же для себя уже решила, что пойду к Джеку одна, ведь мне предстояло встретиться с сыном после двадцати двух лет разлуки.

Когда Даниэль пришел с работы, я сразу же сообщила ему радостную новость. Потом позвонила Мелиссе: она была единственной, кроме меня самой, кто видел Джека, кто разделил со мной радость первых недель с сыном. Я очень старалась держать себя в руках и не строить радужных планов. На какое-то время старые страхи вернулись ко мне. Я стала бояться, что встреча с сыном может не состояться. Лежа ночью в постели, я думала, что вся эта история мне привиделась. Может, никакого телефонного звонка не было? Конечно, я всегда надеялась, что этот момент настанет, и молила Господа приблизить его, но надежда и молитва часто подводили меня в жизни. Неужели мне наконец повезло? Я была счастлива в браке, муж любил меня такой, какая я есть, о таких чудесных дочерях, как у меня, можно было только мечтать, прошлое больше не мучило меня. Не слишком ли многого я хочу? Наверное, нужно радоваться тому, что уже имею?

Но Бог, казалось, услышал мои молитвы. Правда, с опозданием в двадцать два года, но лучше ведь поздно, чем никогда.

Несколько следующих дней пролетели незаметно. Я попросила отгул у начальника и, когда он спросил о причине, ответила правду.

– Я встречаюсь с сыном, – сказала я тихо-тихо, боясь сглазить.

– Мне казалось, у вас дочери, – удивился он.

Тогда я рассказала ему, как у меня отняли сына, а он слушал, внимательно глядя на меня. Сначала я подумала, что он сердится, и никак не могла понять почему. Но он не сердился. Вопреки моим ожиданиям, он положил руку мне на плечо, улыбнулся и сказал твердо:

– Конечно, вы можете быть свободны в среду. От всего сердца желаю вам удачи.

Нужно было купить новое платье. Я хотела выглядеть как следует, правда, не совсем понимала, что это значит. Мне приглянулось темно-синее платье, оно не очень старило меня, но и на молодую девушку я в нем тоже не была похожа: в конце концов, я же не свидание собиралась, а на встречу с сыном.

И вот долгожданный день настал. Я не могла ни есть, ни спать. Это была не просто среда, а Среда с большой буквы!

Встреча должна была состояться в другом городе, так сказать, на нейтральной территории. Даниэль подвез меня туда: сама я при всем желании не смогла бы в тот день сесть за руль. Подъехав к названному мне загодя зданию, мы поднялись в офис. Джека еще не было, и в ожидании мы обменялись парой фраз с социальными работниками. Внезапно я почувствовала, что мой сын вошел в здание. Не знаю, как это получилось, но я не сомневалась, что он близко.

– Он здесь, – сказала я, – я чувствую.

Дверь открылась, и я увидела сына. Он стоял прямо передо мной.

Я не могла пошевелиться и просто смотрела на него. Это было самое странное чувство, какое мне доводилось испытывать. Джек походил на обеих моих дочерей сразу, словно лучшие их черты чудесным образом воплотились в нем. Он был выше меня, повыше, чем Люси, с такими же, как у нее, темно-каштановыми волосами. На нем были модные джинсы и абсолютно новая рубашка. Я не могла поверить своим глазам: мой сын, Джек, стоит передо мной. Всеобщее волнение буквально повисло в помещении.

Он не сразу посмотрел на меня. Сначала Джек взглянул на представителей социальных служб, потом перевел взгляд на Даниэля. Я не нравлюсь ему? Он жалеет, что пришел?

Наконец его подвели ко мне. Даниэль встал и пожал Джеку руку.

Что можно сказать человеку, которого не видел столько лет? Я не знала, я не могла говорить. Джек сел рядом со мной и представился.

Он думает, я не знаю, как его зовут?! Но ведь я сама дала ему имя!

Специально для нашей встречи я подготовила небольшой фотоальбом. Несколько первых страниц были посвящены мне: снимки дома, моего мужа, собак. Потом шли фотографии дочек. Увидев своих сестер, Джек заплакал.

– Я впервые вижу кого-то, на кого я похож, – сказал он сквозь слезы. – Я словно в зеркало смотрюсь!

Мне хотелось прижать его к себе и никогда не отпускать. Но я боялась. Боялась самой себя и вновь обретенного сына. Нельзя прикасаться к нему. Это будет слишком сильное переживание для нас обоих.

Я уже пообещала его приемному отцу, что после этого, единственного, свидания больше не буду искать встреч с Джеком. Я опять, не подумав как следует, взяла на себя глупое обязательство! Было бы просто жестоко по отношению к сыну обнять его и снова исчезнуть из его жизни.

Джек плакал, а я просто сидела рядом.

Потом я показала ему свою фотографию, когда была беременна им, и несколько его детских снимков, которые успела сделать, прежде чем его забрали.

Джек вздохнул и сжал мою ладонь. Мне показалось, что время остановило свой бег: я тонула в нежно-голубых глазах сына, совсем как двадцать два года назад, когда он только появился на свет. Мы почти не говорили: что уж тут объяснишь словами? Мы молча сидели, взявшись за руки. Я не плакала. Джек, наверное, подумал, что я черствая. На самом деле я уже много лет не плакала о сыне. Приучила себя. Воспоминания о его рождении и о расставании с ним я запрятала в самый дальний уголок сознания и заглядывала туда лишь изредка.

Вместо того чтобы плакать, я стала рассказывать ему все, что он, наверное, хотел узнать.

Я потеряла ощущение времени, мне одновременно казалось, что я общаюсь с Джеком всего несколько минут… и что наша встреча длится уже целую вечность. Тут один из соцработников сказал, что ему нужно закрывать помещение и сдавать ключи вахтеру. Взглянув на часы, я с ужасом увидела, что уже полночь. Мы вышли на улицу. Даниэль предложил подбросить Джека до дома. Джек отказался. Мы по-прежнему держались за руки и не могли найти слов для прощания. Не помню точно как, но вдруг он оказался у меня в объятиях. Мои руки так скучали по нему! Как только я могла отпустить его тогда! Джек снова заплакал.

– Пожалуйста, возьми меня с собой, – проговорил он жалобно.

Не нужно было отпускать его в ту ночь. Я должна была прижать его к себе и никогда не отпускать. Теперь я это знаю. Как же я жалею, что сдержала обещание, данное его отцу. Надо было взять с собой сына, но я не взяла.

Потому что дала обещание.

– Тебе нужно ехать домой, – сказала я. – Я дала слово твоему отцу.

И стала мягко отталкивать сына от себя, избегая смотреть на него. Он судорожно всхлипывал.

Что он тогда подумал? Что он мне не нужен? Что мне все равно? Не знаю. Я в тот момент думала лишь о том, что нельзя давать волю чувствам: мой сын испытывал отчаяние, а я должна была сохранять внешнее спокойствие. Как же это было мучительно! И все из-за дурацкого обещания.

Я по наивности решила, что, если сдержу слово, приемный отец Джека разрешит нам встретиться снова. Я надеялась, он поймет, что я не представляю угрозы и что общение со мной очень важно для Джека, нашего «общего» сына. Я объяснила все это Джеку, и он согласился пойти домой. Сердце мое разрывалось. Все прошло не так, как должно было пройти, не так, как я хотела.

Прощаясь, Джек спросил, можно ли ему позвонить мне. Я сказала, что если отец разрешит, то да, конечно, можно. Мне хотелось закричать: «Да! Пожалуйста, обязательно позвони!»

Меня трясло от переизбытка чувств, когда я смотрела, как мой сын, вот уже второй раз в жизни, удаляется от меня, сопровождаемый социальным работником.

Та ночь была одновременно худшей и лучшей в моей жизни. Запоминается ведь не только хорошее. Воспоминания бывают счастливые, плохие и ужасные. Хорошим было то, что у меня родился чудесный мальчик, плохим – то, как его забирали, а с ужасом я вспоминала боль утраты, которая так и не прошла за двадцать с лишним лет. Когда Джек уехал домой, воспоминания нахлынули и накрыли меня с головой.

Не помню, как мы с Даниэлем доехали до дома. Помню только, что очень ослабла и всю дорогу меня бил озноб. Истерики не случилось, и это радовало, но, тем не менее, чувствовала я себя отвратительно. Несмотря на столь поздний час, Люси была на ногах: ей не терпелось узнать, как все прошло. По моему виду она быстро поняла, что я не в настроении, и пошла спать.

На следующее утро я проснулась истощенной. Все вокруг, кроме душевной боли, казалось мне иллюзией. Я испытывала почти то же, что и двадцать лет назад, когда впервые потеряла сына. Я чувствовала себя обделенной. Еще бы: всего одна встреча после стольких лет! Всего один вечер вместе, и он уже закончился, а я так и не сказала Джеку самого главного. Я не смогла открыться ему по-настоящему. Приняв его в объятия, я не открыла ему свое сердце, и все из-за страха перед горечью разлуки.

Прошел день, за ним другой. На третий день Джек позвонил.

– Алло, Кэсси? – произнес голос на другом конце провода. – Это ты?

Я не сразу поверила, что мой родной сын, которого я дважды потеряла, позвонил мне! Что же делать? Только бы не испортить все! Только бы не спугнуть его!

– Да, это я. Откуда ты звонишь? – Мой голос снова показался мне слишком спокойным.

Джек звонил с работы. Он предложил встретиться вечером того же дня и спросил, согласна ли я.

Согласна? Да я все дела немедленно брошу и помчусь к нему! Я быстро закончила разговор, пока Джек не передумал. Сердце бешено билось в груди, все мысли в голове перепутались, а голос оставался спокойным и рассудительным.

Мы с Джеком договорились, что я встречу его у вокзала. Джек сломал запястье и временно не мог водить машину. Я старалась не вспоминать о данном обещании. Я никогда не простила бы себе, если бы упустила возможность еще раз встретиться с сыном.

Когда я увидела, как он выходит из дверей вокзала, я чуть было не побежала к нему. Я сгорала от желания прижать его к себе и никогда не отпускать. Однако стойко сопротивлялась и внимала голосу разума, который твердил, что нельзя так рисковать.

Я ждала в машине.

Джек не сразу заметил меня, пришлось его окликнуть. Когда он сел на переднее сиденье рядом со мной, я не знала, что сказать сыну. Некоторое время мы просто молчали. Думаю, он нервничал не меньше моего. Наконец мы решили поехать в местный паб, где я часто бывала в молодости. Я сказала об этом Джеку. Его замечание застало меня врасплох.

– Мы с родителями ходили сюда по выходным, – сказал Джек. – Я довольно много времени провел тут, когда был маленьким.

Он произнес эти слова походя, не ведая, что они значили для меня. А ведь это было важно! Я очень любила этот паб, потому что там могла подумать, собраться с мыслями. Теперь выяснилось, что Джек тоже там часто бывал вместе с родителями.

Как так вышло, что мы оба часто бывали в одном заведении, а я ничего об этом не знала? Почему мы ни разу не встретились? Почему судьба так жестока? Я не знала, что и сказать. Поэтому попросила:

– Расскажи мне о детстве… Как ты рос? – прибавила я таким тоном, словно речь шла о самых обыденных вещах.

Он рассказал мне о сестре и о матери, которая постоянно волновалась за него, иногда даже слишком. Я с ужасом узнала, что в восемь лет он чуть не утонул.

«Я должна была быть рядом, чтобы помочь, – подумала я. – Почему же все так неудачно вышло?»

– А от чего умерла твоя приемная мама? – Я не придумала вопроса получше, слишком уж сложно оказалось найти нейтральную тему для разговора. Мне было больно слышать, как родной сын рассказывает о жизни, в которой мне до недавнего времени совсем не было места.

– Тебе, наверное, очень нелегко пришлось, – сказала я, когда он ответил. – Мне очень жаль.

И подумала: «Зато у тебя есть я, твоя настоящая мама. Я никогда тебя не брошу». Меня так и подмывало сказать эти слова.

Было тяжело смотреть, как Джек оплакивает смерть женщины, воспитавшей его вместо меня. Ее, а не меня он столько лет называл мамой.

Ответив на все мои вопросы, Джек принялся расспрашивать меня. Он не стал задавать вопросов о том, как родился, и о том, почему его у меня забрали. Его интересовала только моя нынешняя жизнь. Стремясь утолить любопытство сына, я рассказала ему, как познакомилась с Даниэлем и вышла за него замуж, как написала книгу сказок для детей, и рассказала о своих животных. Очевидно, в тот вечер он не был готов говорить о настоящем отце, о сестрах, о том, почему его забрали на усыновление. Меня это вполне устраивало: я не хотела торопить события.

Вечер пролетел незаметно. Я отвезла Джека обратно к вокзалу. Было поздно, на улице давно стемнело и заметно похолодало, но я забыла поднять крышу своего кабриолета.

Прощаясь, Джек встал в полный рост прямо в машине и, возвышаясь надо мной, сказал:

– Спасибо, что встретилась со мной. Может, как-нибудь повторим?

Конечно, повторим, сказала я, и он, пожелав мне спокойной ночи, зашагал к зданию вокзала.

Мне хотелось окликнуть его, попросить вернуться, но я промолчала. Достаточно было того, что мы стали видеться. Я не хотела испортить то, что уже было.

Еще один вечер мы провели вдвоем, а потом Джек захотел познакомиться с сестрами, и я пригласила его домой. Люси поехала со мной встречать Джека на вокзале. Я смотрела, как они медленно идут, поглощенные разговором, и не могла нарадоваться. Это было чудесное зрелище: дочь, ставшая моей лучшей подругой, и сын, с которым меня разлучили два десятилетия назад, как ни в чем не бывало шли, взявшись за руки.

Увидев брата, Мелисса не могла вымолвить ни слова. В ее глазах стояли слезы. К Люси же Джек уже успел привыкнуть. Они весело болтали об увлечениях, рассказывали друг другу смешные истории из детства. Постепенно мы с Мелиссой тоже присоединились к разговору. Перед тем как уйти, Джек отвел меня в сторонку.

– Спасибо, что познакомила меня с ними, – сказал он, и глаза его увлажнились. – Я всегда хотел знать, есть ли у меня братья и сестры. Мне про это ничего не говорили.

Почему приемные родители не сказали ему правду?

– Я ничего не знал о тебе, – продолжал Джек. – Не знал, почему при живой матери меня отдали на усыновление. Мне просто сказали, что ты отказалась от меня. – Он смотрел себе под ноги.

Отказалась? Как они посмели так сказать!

– Тебе передали мое письмо в стихах? – спросила я, заранее зная ответ. – А игрушечного слоненка, с которым ты играл, еще когда был младенцем? А одежду, которая была на тебе в день разлуки со мной? – Я говорила все громче и громче, а под конец вскричала: – Родители должны были передать тебе все это, когда ты подрос! Они обещали!

Прежде чем он отрицательно покачал головой, я уже знала, что они не сдержали слова.

Я чувствовала себя обманутой. Обещание приемных родителей Джека передать ему мое послание помогло мне не сойти с ума от горя. Оказалось, они предали и меня, и его. Мой сын рос, не зная, как сильно я любила его. Он думал, я от него отказалась.

– Нам нужно встретиться снова, – сказала я мягко. – Я просто обязана тебе рассказать, как все было на самом деле. Ты должен знать правду… Я всегда любила тебя, Джек, с того самого момента, как узнала, что беременна. Каждый день я жалею, что позволила забрать тебя тогда. Никогда, до самой смерти, себе этого не прощу.

Сколько раз я мысленно проговаривала эти слова, мечтая, что когда-нибудь скажу их при встрече с сыном. И вот этот момент настал. Джек крепко обнял меня. Тут уже я не выдержала и разрыдалась.

– Ну же, – успокаивающим тоном проговорил он. – Все хорошо, теперь мы всегда будем вместе.

Нужно было просто радоваться. Но ведь я дала обещание… К черту все обещания! Они ведь свое не сдержали! Если Джек хочет видеться со мной, так и будет! Но я опять все испортила.

– А как же отец? – спросила я. – Он явно не обрадуется.

– Кровь – не вода, – ответил Джек. – Ты же моя мама.

Я чуть не умерла от счастья! Он назвал меня мамой!

Оставалось только надеяться, что приемный отец не будет возражать против наших встреч. Хотя чего ему бояться, я ведь не намеревалась разлучать его с Джеком. Просто хотела поближе узнать сына после долгой разлуки – что в этом плохого?

Мы с Джеком стали видеться чаще. Я прочитала ему письмо в стихах, которое он должен был получить много лет назад, и постаралась объяснить, как вышло, что его у меня забрали. Я очень тщательно подбирала выражения, чтобы он не подумал, будто я пытаюсь очернить его приемных родителей. Мне казалось, он все понял и простил меня.

Так прошел год. Мы периодически созванивались. Если к телефону подходил муж, Джек спрашивал: «А мама дома?» О большем я даже мечтать не смела. Далеко не сразу я поняла, что он встречается со мной тайком от приемного отца. Тот полагал, что мы встретились всего один раз. Казалось бы, ну какая мне разница! Нужно было радоваться любому общению с сыном. Но я решила прояснить ситуацию. На личном опыте я убедилась, что тайны и секреты, как правило, до добра не доводят. Когда я напрямую спросила Джека, правда ли, что он скрывает наше общение от отца, он сказал «да». По его словам, у него не было другого выхода. Отец запретил ему общаться с кем бы то ни было из моей семьи, и Джек пообещал ему не искать с нами встреч.

Ну что ж, я сама была во всем виновата. Я не смогла удержать сына в детстве, так что, наверное, заслуживаю подобного обращения. Некоторое время мы с Джеком продолжали встречаться и созваниваться, но потом он перестал заезжать и звонить.

Я знала, что Мелисса по-прежнему иногда видится с ним, и это радовало меня. С Люси же Джек больше не общался. Видимо, дело было в том, что она жила со мной, а меня-то он как раз и избегал. Конечно, я завидовала Мелиссе, но в то же время была очень рада за нее. Прошло еще несколько лет. Было грустно сознавать, что в жизни взрослого уже сына для меня места не нашлось. До встречи с ним я вспоминала младенца, с которым меня разлучили, и это было мучительно. Теперь же, когда я вновь нашла сына, но не сблизилась с ним, мне стало еще хуже.

Вскоре Джек женился, и у него родилась дочь, моя внучка. Мысль, что я никогда ее не увижу, не стану частью ее жизни, была невыносима. Мне казалось, это наказание за то, что я позволила забрать его у меня. Не знаю, поверил ли сам Джек, когда я рассказала, что у меня тогда просто не было выбора.

Нужно было оставить все как есть. Я потеряла его, потом снова нашла и опять потеряла. Ничего нельзя было исправить.

Меня это не устраивало.

Через год после того, как узнала, что у Джека родилась дочь, я позвонила ему. Трубку взяла его жена. Она сказала, что прекрасно понимает мои чувства, но не была уверена, что Джек захочет поговорить. Оказалось, его приемный отец узнал, что мы встречались, и запретил ему видеться со мной. Джек повиновался. Меня это не остановило. Я надеялась, Господь не оставит меня! Он позволил чужим людям забрать у меня сына, значит, теперь должен помочь мне все исправить. Неужели после стольких лет разлуки мы с Джеком встретились лишь для того, чтобы снова расстаться? Неужели я мало страдала?

Наверное, я была слишком эгоистична в своем желании все исправить и думала только о себе. Именно поэтому заслуживала того, что потом произошло.

А случилось вот что. Жена Джека пообещала передать Джеку, что я звонила, и в тот же день, где-то в половине четвертого, он перезвонил.

– Алло, Кэсси? – произнес он не своим голосом.

Почему «Кэсси», а не «мама»?

– Да, это я, – сказала я хрипло. – Как ты? Жена сказала тебе, что я звонила?

Что я несу?! Конечно, сказала, иначе он не позвонил бы мне.

– Мне нужно кое-что сказать тебе, – продолжил Джек. – Не знаю даже, с чего начать. Это не просто.

– Ты можешь все мне рассказать, я пойму, – сказала я, ожидая худшего. Только бы он не сказал, что все кончено!

– Тебе прекрасно известно, что отец с самого начала не испытывал восторга, когда ты объявилась. Он поставил меня перед выбором, и я выбрал его, потому что он воспитывал меня, а не ты.

Я ничего не ответила. Слова застряли в горле.

Джек спокойно прибавил:

– В моей жизни нет места ни тебе, ни твоим дочерям. Оставьте меня в покое.

– Как ты можешь так говорить, – сказала я со слезами, – ведь я твоя мама!

Не знаю, разобрал ли он хоть что-нибудь из того, что я, всхлипывая, проговорила в трубку.

– Послушай, – произнес он так невозмутимо, словно мы говорили о погоде, – ты не нужна мне. Мне и так хорошо. Все, что было, должно остаться в прошлом.

Я была уничтожена. Рыдая, задыхаясь от слез, я умоляла его передумать. Не знаю, на что я рассчитывала. Я надеялась, он вспомнит, что «кровь – не вода», и поймет, что совершает ошибку. Сердце мое было разбито. Уже который раз.

Джек не передумал.

Он твердо заявил, что это наш последний разговор. Он принял решение и не собирался его менять: больше мы с ним никогда не увидимся.

Он положил трубку.

В отчаянии я рухнула на пол и зарыдала еще сильнее. Все эти годы слезы копились внутри меня, и теперь я была не в силах их сдерживать. В таком состоянии меня и нашел Даниэль.

Я винила во всем только себя. Я была одержима желанием исправить ошибки прошлого, а вышло так, что все усугубила. Нужно было забыть обо всех, кроме Джека, и прислушаться к голосу сердца. После самой первой встречи, когда Джек просил взять его с собой, я должна была взять его домой. Во время второго свидания на вокзале нужно было не ждать в машине, а выбежать ему навстречу с распростертыми объятиями. И плевать на все обещания! В результате мой сын решил, что он мне не нужен. Джек принял мою вынужденную сдержанность за безразличие и подумал, что я снова, уже во второй раз, отказалась от него. Вместо того чтобы выполнять глупое обещание, нужно было вести себя естественно, тогда сын понял бы, как я его люблю! Как всегда, я винила только себя. Преданность Джека приемному отцу можно легко понять, а вот мне следовало лучше готовиться к встрече с сыном. Как же я хотела, чтобы мне дали второй шанс!

Мелисса позже сказала мне, что Джек так до конца и не смог понять, почему я отдала его на усыновление. Он не поверил моему рассказу, не смог ни понять, ни простить меня. Я снова потеряла его.

Не скоро я свыклась с этой мыслью. Еще долго страдала от боли разлуки с сыном. В конце концов боль тоже прошла.

Оправившись от сильного потрясения, я вернулась к нормальной жизни. Даниэль и дочки очень мне в этом помогли. Я продолжала взрослеть, набираться сил, открывать свой внутренний мир и каждый день узнавала что-нибудь новое о самой себе. Была ли я счастлива? Да, без сомнения. Возможно, останься Джек в моей жизни, все было бы еще лучше, но этого мне узнать не дано.

В конце концов я смирилась с выбором Джека и приняла такое положение вещей. Жизнь была прекрасна. У меня была любимая работа, я была счастлива в браке с Даниэлем, имела чудесных дочек. Люси жила со мной, мы были лучшими подругами, а Мелисса переехала и стала жить отдельно, но мы по-прежнему оставались близки.

Я почему-то уверилась, что мое счастье будет длиться вечно. Я очень изменилась за последние годы, стала сильнее и уверенней в себе. После того как Джек отказался от меня, я решила, что больше уже ничто не сможет причинить мне боли. Но я ошибалась, ох как я ошибалась! Тени прошлого должны были вот-вот ожить и обрушиться на меня, причиняя страшную боль и не оставляя никаких тайн.

Наконец-то мне предстояло рассказать всем свою историю!