Коронный карлик 4 page

– Личный подарок генерала де Мовеля. Его последний резерв.

– Весьма трогательно, если учесть, что в нашем отряде осталось всего полторы сотни казаков, и что генерал никакого подкрепления не обещал.

– Узнав о решении высадиться в тылу испанцев и штурмовать форт Викингберг, генерал де Мовель был растроган вашей храбростью. Он был растроган, этот генерал. «Ни один французский офицер не рискует столь отчаянно, как наш полковник‑чужеземец. Мне трудно понять, что им движет, но что‑то же им все‑таки движет…». Именно такими были слова этого французского генерала. Я слышал их от адъютанта де Мовеля майора Косты.

– Мною движет понимание рыцарской чести – неужели неясно? – недовольно проворчал Гяур. Он еще мог понять людей, интересующихся подробностями его вылазок в тыл испанцев, совершенных после возвращения из плена. Однако его приводило в холодную ярость их стремление во что бы то ни стало добиться объяснения мотивов этих рискованных операций. – Надеюсь, генерал еще помнит о кодексе рыцарской чести, несмотря на то, что большинство французских офицеров благополучно забывают о нем.

– Генерал уважает вас, князь. Генерал – он уважает… – вновь попытался блеснуть красноречием Хозар. Впрочем, Гяур уже давно привык к этому изысканному блеску риторики.

Они сошли с коней, и Хозар сразу же направился к кораблю, чтобы лично убедиться, что там все готово к отплытию. Капитан ждал его у трапа, гордый собой и преисполненный желания повести корабль хоть на край света. Но прежде чем пообщаться с этим властелином судна, Гяур обратил внимание на офицера, командовавшего наемными чужестранцами.

– Так это вы, князь? – напыщенно поинтересовался тот.

Лицо офицера, восседавшего на пегом коньке перед строем наемников‑пехотинцев, показалось Гяуру настолько знакомым, что ему не хватало только вспомнить имя, чтобы затем припомнить все остальное, что с ним связано.

Это мрачное, почерневшее от пьянства и собственной угрюмости лицо… Этот тяжелый взгляд из‑под густых нависших бровей… Они были знакомы Гяуру, вот только он все еще не мог припомнить, где и при каких обстоятельствах это знакомство состоялось.

– Вы лично собираетесь командовать отрядом, который будет высаживаться в тылу испанцев, князь?

– Это единственное, в чем вы можете не сомневаться, поднимаясь на борт судна.

– Тогда мои головорезы могут не сомневаться в успехе, не будь я пехотным капитаном.

Только услышав слова: «Не будь я пехотным капитаном…» Одар‑Гяур неожиданно вспомнил: «Господи, да это же капитан Кодьяр! Хотя… неужели это действительно Кодьяр?! – поиграл он желваками. – Тот самый, что когда‑то похитил графиню де Ляфер, собираясь казнить ее в пригороде Варшавы, в имении графини д’Оранж. Тогда этому злодею удалось бежать. Интересно, в скольких еще грязных делах, в скольких интригах успел принять участие этот негодяй?»

Полковник оглянулся на своего коня, которого, вместе с конем Хозара, держал за поводья его адъютант. Но Кодьяр уловил этот взгляд и понял, что конь ему нужен для того, чтобы сразиться.

– Сам Бог послал мне вас во Францию, – оскалил остатки желтых, потрескавшихся зубов командир роты наемников.

– Мне хотелось встретиться с вами значительно раньше, – в тон ему ответил полковник.

То, что произошло дальше, показалось Гяуру совершенно невероятным. Капитан вдруг выхватил кавалерийскую саблю и понесся на него. Лишь в последнее мгновение князю удалось остановить страшный удар, приняв его на рукоять своего меча – к шпаге полковник так и не смог привыкнуть. Длинный, с узким лезвием, меч был именно тем оружием, к которому он был приучен с детства.

– Остановитесь! – метнулся наперерез Кодьяру молоденький лейтенант‑баварец. – К нам приближается принц де Конде!

Но капитан успел развернуть коня и вновь попытался срубить Гяура.

В этот раз полковник еще хладнокровнее остановил его удар, отвел лезвие сабли и, захватив руку Кодьяра, вывернул ее так, что, взвыв от боли, тот выпустил оружие.

Легко ранив капитана в бок, Гяур вдруг в ярости поднырнул под круп его коня, поднял вместе со всадником на плечи, ступил несколько шагов и, развернувшись, швырнул их обоих с крутого обрыва в море.

Если рота на какое‑то время и онемела, то лишь для того, чтобы, придя в себя, разразиться таким возгласом восхищения, что фрегат покачнулся у причала, словно от мощного порыва ветра. Взметнулись вверх полсотни сабель и шпаг. Кто‑то выстрелил в воздух из пистолета. И только отчаянная команда лейтенанта‑баварца: «Смирно! Равнение на главнокомандующего!» – заставила наемников умерить свой пыл и обратить внимание на приближающегося принца де Конце, в небольшой свите которого выделялся своим рослым вороным конем генерал де Мовель.

– Что здесь происходит, полковник? – рванулся к Гяуру комендант Дюнкерка.

– Небольшой урок рукопашного боя для негодяя, привыкшего убивать, пренебрегая не только правилами дуэли, но и просто правилами чести.

– Капитан Кодьяр подло напал на господина полковника, – неожиданно вмешался рослый лейтенант‑баварец. – Мы все готовы свидетельствовать, что это был нечестный поединок.

– Я видел, что здесь происходило, – успокаивающе поднял руку принц де Конде. Пришпорив коня, он приблизился к обрыву и наблюдал, как по каменистому мелководью, оступаясь и падая, выбираются на берег очумевшие от страха и всего происшедшего капитан Кодьяр и его конь.

Держась окровавленной рукой за бок, капитан почти поднялся на возвышенность, на которой его ждал главнокомандующий. Двое швейцарцев‑санитаров даже бросились к нему, чтобы помочь. Но Кодьяр наотмашь ударил одного из них в лицо и, выхватив кинжал, изо всей ярости всадил себе в грудь.

Не произнеся ни слова, принц де Конде с презрением на устах наблюдал, как Кодьяр ступил еще несколько шагов и упал навзничь прямо у ног его коня.

– Лейтенант, – спокойно обратился Гяур к рослому, с побитым оспой лицом баварцу. – Примите командование ротой и ведите ее на корабль. Через час отходим. Если только вы подтвердите мой приказ в отношении лейтенанта, ваше высочество, и позволите выйти в море, – со сдержанной вежливостью обратился он к принцу, и только теперь вернулся в седло.

– Уводите своих солдат, лейтенант, – небрежно махнул рукой принц.

Проследив, как наемники уходят, Гяур перевел взгляд на главнокомандующего и увидел, что они стоят рядом, чуть ли не соприкасаясь стременами.

– Теперь у меня полное представление о том, как вы сражаетесь на поле брани. – Они были почти ровесниками, но рядом с могучим князем Гяуром худощавый, слегка сутуловатый принц казался едва сформировавшимся подростком. Другое дело, что он старался держаться с унаследованной от своих воинственных предшественников‑аристократов из рода Конде горделивой властностью. – Признаюсь, ничего подобного в своей жизни я не видел, – слегка кивнул он в ту сторону, где мокрый конь, тревожно похрапывая, отряхивался над истекавшим кровью капитаном Кодьяром.

– Иногда меня вынуждают, – кротко объяснил Гяур. – Не хотелось бы говорить такое о мертвом, но что поделаешь, многие мертвые даже уходят от нас, как уходят негодяи.

– В чем я никогда не сомневался. Однако хватит об этом мерзавце. Мне давно докладывают, что вы почти непрерывно терзаете ближние и дальние тылы испанцев дерзкими набегами.

– Как еще совершенно недавно они терзали набегами с моря тылы ваших войск, господин главнокомандующий, и всю фландрскую часть Северной Франции.

– Судя по всему, вы прекрасно переняли их тактику.

– Простите за смелость, ваше королевское высочество, но у нас своя, казачья, тактика, которой мы обучаем также и ваших наемников.

– Это заметно. Ага, вот и дьявольское оружие, которым вы наводите на испанцев ужас и которое, как утверждает молва, обладает колдовской силой, – добродушно улыбнулся принц, принимая из рук встревоженного Хозара, который прибежал выяснить, что происходит на берегу, тяжелое стальное копье Гяура.

Взвесив оружие, принц внимательно осмотрел его и несколько раз перебросил из руки в руку. Копье‑меч рассчитан был явно не на него. Оружие создавалось под другую силу и предназначалось не для парадов.

– Обычное копье, – обронил полковник. – Всякое колдовство, очевидно, порождается страхом.

– Мне доложили, – мельком взглянул принц на генерала де Мовеля, – что вы собираетесь отправляться с войсками к Викингбергу.

– Мои лазутчики донесли, что там появился новый испанский генерал, дон Кастильеро, принявший командование после гибели генерала д’Арбеля.

– После загадочной гибели, – уточнил принц де Конце, с трудом перебросив копье Хозару. – Будет невежливо с моей стороны не нанести ему визит.

– Крайне невежливо, – согласился принц, многозначительно переглянувшись с генералом де Мовелем.

– Однако сам визит представляется довольно рискованным, – заметил доселе молчавший генерал.

– Этим он и запомнится – и моим воинам, и, конечно же, испанцам. По крайней мере, тем из них, кто уцелеет.

– Если ваш рейд, полковник, завершится успешно, вы получите двухнедельный отпуск, после которого понадобитесь мне для одного очень важного поручения, – принц де Конде проговорил это вполголоса, так что из всей свиты слова его мог расслышать разве что комендант Дюнкерка. Да и сама интонация свидетельствовала об особой секретности предстоявшей князю миссии, а, следовательно, исключала какие‑либо предварительные вопросы и разъяснения.

– Наш рейд, как и мой личный визит, потрясет испанцев своей изысканной вежливостью, – заверил его Гяур, – и не может оказаться безуспешным. После чего я сразу же поступаю в ваше полное распоряжение.

Почти весь день фрегат «Кондор» шел курсом на северо‑восток, держась подальше от берега и прибрежных островков, чтобы не выдать испанцам своего появления. И лишь когда с Северного моря в сторону Па‑де‑Кале подул пронизывающий ледяной ветер, нагоняя в пролив айсберги низких свинцово‑черных туч, полковник приказал резко сменить курс, нацеливаясь на берег где‑то между Дюнкерком и Остенде.

– Штурман должен вывести нас точно к мысу, на котором находится испанская батарея, – напомнил князь капитану судна Хансену, поеживаясь под порывами влажного норд‑оста.

– Вы неплохо освоили географию, полковник. Уж не собираетесь ли перейти на службу во флот Его Величества?

– Никогда, при всем моем уважении и к флоту и к Его Величеству королю Франции.

– Как по мне, так прозвучало вежливо, но решительно.

– Просто сам этот мыс запомнится мне на всю жизнь. Но это уже из сугубо личных воспоминаний.

– И все же, с чем‑то они связаны. Уж позвольте полюбопытствовать… – попыхивал коротенькой трубочкой капитан.

– Память о тех временах, когда я оказался в испанском плену.

– О да! Плен – это всегда незабываемо, – согласно кивнул Хансен, который, как уже стало известно Гяуру, тоже успел побывать в плену, но… в пиратском.

Часть команды и казаков он приказал усадить на весла, и теперь корабль шел так, как шел бы под сильным попутным ветром.

– Двадцать казаков во главе с сотником мы высадим в полумиле от мыса, – кивнул Гяур на стоявшего рядом с ним у борта Гурана.

– Я плохо смыслю в сухопутных баталиях, полковник, – сдержанно ответил капитан судна, – поэтому полностью полагаюсь на вашу рассудительность и ваш опыт.

– И чтобы к рассвету от батареи остались только орудия, – продолжил князь наставлять сотника, – но и те были нацелены на городок и порт.

– Орудия мы пощадим, – невозмутимо пообещал Гуран. – Они нам еще пригодятся.

– Ты, Хозар, садишь свою полусотню на плоты и от западной оконечности мыса пробираешься к причалам. Пока мы ворвемся в порт и высадимся, твои воины уже должны хозяйничать на двух‑трех кораблях, которые ты обозначишь факелами на корме.

– О‑дар! – ответил тот боевым кличем воинов Острова Русов.

– Вы, лейтенант Гордт, высаживаетесь в западной части бухты и, не поднимая лишнего шума, входите в северную часть города.

– И мы обязательно войдем в нее, – заверил его лейтенант. – Сегодня мои храбрецы будут сражаться, как никогда раньше.

– Иначе они не представали бы перед Францией в облике таких храбрецов, – с благосклонной снисходительностью поддержал его полковник. – А тем временем в южную часть должны будут ворваться сотни ротмистра Улича.

– Разве они уже здесь? – удивленно уставился на него лейтенант.

– По крайней мере, хочется в это верить. Улич высадился ночью, в двух милях от Дюнкерка, и движется на каком‑то расстоянии от берега.

– Однако же никаких вестей от него мы пока что не получали, – с тревогой заметил Гордт.

– Уверен, что вскоре он возвестит о себе самым решительным образом.

– Даже если Улич и не вступит в Викингберг, то значительную часть гарнизона все же отвлечет на себя, – уточнил Хозар.

– Пока мы будем сражаться на берегу, вы, капитан Хансен, направите по несколько моряков на захваченные суда. Два корабля они должны будут увести в море, остальные поджечь.

– Если мы захватим орудия, то ударим по кораблям, стоящим у западной части залива, – предупредил Гуран. – После пяти залпов орудия выводим из строя и прорываемся в порт, к кораблям.

Ветер пощадил их десанты. Когда началась высадка, норд‑ост почти совершенно утих, и даже те солдаты, которые ушли на плотах, сумели добраться до берега сухими, не намочив пороха.

В извилистый, похожий на узкий фьорд, залив фрегат «Кондор» вошел уже тогда, когда Гуран завязал схватку на батарее, а на южной оконечности в бой вступил полк Улича. Только рейтар лейтенанта Гордта все еще слышно не было, но Гяур успокаивал себя тем, что, очевидно, баварцы продвигаются к центру, не встречая никакого сопротивления. Уж где‑где, а появления французов на западном берегу залива, да еще и со стороны моря, испанцы, конечно, не ожидали.

Фрегат ворвался в бухту уже под ядрами батареи, захваченной казаками Гурана. Орудия били довольно метко, поскольку пять баварцев‑канониров, которых полковник присоединил к отряду сотника, дело свое знали. Какой‑то испанский корабль загорелся буквально рядом с проходящим мимо кораблем французов. Другой лишился кормовой надстройки и получил сильную бортовую пробоину. Теперь одна часть его команды пыталась вплавь добраться до берега, а другая все еще надеялась спасти судно, посадив его на песчаную отмель. По всему, что в эти минуты происходило, было ясно, что рейд противника оказался для испанцев полнейшей неожиданностью. Правда, полковник все упрямее задавался вопросом: «Где же находится Улич?»

При этом князь не столько переживал за успех рейда его подразделения, сколько за судьбу самого ротмистра. Как‑никак Улич оставался одним из тех немногих воинов, которые сопровождали его во время «французского похода», будучи выходцами из древней славянской земли Острова Русов, все еще ждавших и своих воинов, и своего часа под гнетом османского ига. Остальная же часть воинов, пришедших с ним из устья Дуная, по‑прежнему несла службу в районе Каменца‑Подольского, охраняя там днестровские рубежи Речи Посполитой. Это‑то и успокаивало наследника великокняжеского престола. Больше всего он опасался того, что придется возвращаться на землю отцов без воинов‑русичей.

– Капитан, огонь из всех орудий! – приказал Гяур. – По кораблям, шлюпкам и портовым постройкам, а также по любому судну, которое попытается оказывать сопротивление. Пальба должна быть такой, чтобы испанцы решили, что в гавань вошел весь французский флот.

Хансен что‑то крикнул артиллерийскому офицеру на своем фризском языке, и тот метнулся к орудиям.

– Вижу справа по борту факел на двухмачтовом бриге! – доложил марсовый.

– Значит, один корабль уже в наших руках, – откликнулся полковник, берясь за подзорную трубу.

– Мои бомбардиры предупреждены, – поспешил заверить Гяура капитан фрегата.

В ту же минуту на одном из кораблей испанцев ожили бортовые орудия. Ядро снесло часть парусной оснастки на первой носовой мачте «Кондора». Но фрегат ответил таким мощным залпом, что испанцы почти прекратили огонь, и команда поспешила оставить загоревшийся корабль.

– Только бы теперь твои казаки не разнесли нас в клочья! – успел прокричать Хансен, когда залп батареи с мыса ударил по западному причалу, но при этом ядро, уже свое, вновь повредило парусную оснастку.

– В любом случае, это похоже на настоящее сражение. Вам не кажется, гнев Перуна? – оживился Гяур.

Вид того, что происходило сейчас в порту и на берегу, вселял в него не страх, а воинственность. Этот человек был рожден для сражений. Смерть в бою воспринималась им с такой же неотвратимостью, как и победа.

– Мне все же кажется, что настоящее сражение ждет нас в кварталах этого города, – озабоченно предупредил его капитан. – Впрочем, нам еще только предстоит полностью овладеть портом и припортовыми кабачками.

– Так сообщите команде, что после взятия города все припортовые кабачки будут отданы ей для отведения истосковавшихся душ.

– А что, – рассудительно согласился капитан, – иногда обещание отдать добытый войсками город суток на трое «на волю победителей» действует на солдат значительно призывнее, чем самые возвышенные патриотические призывы. В свое время я успел побывать солдатом, и хорошо знаю это.

Коронный Карлик так и не заметил, какой знак подала королева кому‑то из своих слуг, и подавала ли вообще. Он только вдруг услышал, как резко распахнулась дверь. В следующее мгновение его оторвали от земли и швырнули в проем. Там подхватили и швырнули в другую дверь, которую им же и открыли.

Это работали норманны. Они швыряли его, как пираты‑висельники – игральную кость. Они пробовали его позвоночник о ребра массивного дубового стола; плечами его испытывали на ветхость массивные каменные стены…

К счастью, это продолжалось недолго. К ногам королевы Коронного Карлика швырнули в том состоянии, когда он еще способен был осознавать, где он, что с ним происходит и перед кем – хотя и на коленях – стоит, с кем разговаривает.

– Ты, славянская плесень, – накрутил его волосы себе на пальцы норманн, что задержался рядом с ним дольше остальных троих. – Сейчас ты будешь отвечать на каждый вопрос, который тебе зададут. – Продолжая накручивать волосы, он в то же время врезался кулаком в темя и вгонял голову Вуйцеховского в плечи с такой буйволиной силой, что в какую‑то минуту варшавский гном ощутил, как у него захрустели шейные позвонки.

– Буду отвечать, буду! – взмолился он, поняв, что его уже не пугают, а медленно и верно загоняют в иной мир.

– Оставь его, – наконец пробился до сознания Коронного Карлика все тот же властный голос Марии де Гонзаги.

Норманн послушно ослабил кулак, с силой вырвал пальцы из пропитанных потом и кровью волос и прогромыхал сапогами, удаляясь на свое место за дверью.

«Надо бы прибрать этого варяга к рукам, – с душевным стоном в груди пережевывал остатки своих мыслей Коронный Карлик, оседая на пол и чувствуя, что вновь поставить его на ноги не сумеет даже этот осатаневший норманн. – Он мне еще может пригодиться. Никак, его специально обучали искусству допроса. Интересно, кто и с какой целью? Обычный воин не сделает всего этого столь изысканно. Выживу – обязательно займусь им. Однако сначала нужно, во что бы то ни стало, выжить».

– Итак, мы остановились на светлом образе трансильванского князя Стефана Ракоци, – напомнила ему королева, все еще предпочитавшая не открывать ни своего лица, ни титула. – Какие черты ты способен добавить к нему?

– К Стефану Ракоци – никаких. К ситуации в пределах Речи Посполитой – пожалуйста. Здесь столько дегтя, столько черт и чертей…

– Тебе известно что‑либо такое, чего не знают король и его ближайшее окружение?

– Король многого не знает, поскольку все чаще отчуждается от земного, чтобы задумываться о вечном.

– Общие слова, – процедила венценосная француженка. – Что еще?

– Слишком смутные времена приближаются. Вот‑вот запылает Украина. Крымский хан гуляет чуть ли не под стенами Люблина. Как только дойдет до престолонаследия, раздоры между шляхетскими родами усилятся.

– Все это мне тоже известно, – сурово жала на него Мария де Гонзага.

– Проще будет, если вы попытаетесь прояснить свой интерес к грядущим событиям, – попытался подсказать ей тайный советник. – Что именно вас интересует?

– Чем руководствуются сенаторы и те шляхтичи, которые готовы броситься в ноги Ракоци?

Коронный Карлик с трудом отжался левой рукой от пола, встал на колени и повертел головой, пытаясь окончательно прийти в себя.

«Здорово же они помяли меня, твари норманнские, – проскрипел он зубами. – Ничего, лишь бы выбраться отсюда…».

– Они считают, что настало время, когда Польше снова нужен король‑полководец. А Ракоци достаточно повоевал для того, чтобы знать, как вести себя на поле боя во главе армии.

– Ян‑Казимир тоже воевал.

– Обычным офицером.

«Он прав, – признала Мария де Гонзага. – Сейчас, как никогда, Польше нужен полководец».

– Если вспыхнет война с казаками, а тем более – с турками и крымской ордой, Речи Посполитой… – тайный советник с болью разогнул спину и с трудом, но все же поднялся на ноги. «Что ни говори, а стоя на своих двоих, чувствуешь себя увереннее». ‑…Так вот, Речи Посполитой тут же понадобятся воины, много воинов. И хотя бы один надежный союзник, который бы способен был заменить ослабевшую в многолетней войне, растерзанную Францию.

– Ничего, Франция не из тех стран, которую можно заставить склонить перед кем‑то голову, – процедила Мария‑Людовика де Гонзага. – Она еще воспрянет во всей своей имперской мощи.

– Когда‑то в будущем, несомненно, воспрянет, – согласился Коронный Карлик. – Но… всякому сенатору понятно, что в будущем. А тем временем уже сегодня многие аристократы задаются вопросом: кто способен предстать перед поляками в роли надежного, воинственного союзника? Не когда‑нибудь в будущем, а… завтра? Тут‑то сенаторы и полководцы нашей страны неминуемо приходят к выводу: только князь Ракоци способен привести в Польшу хоть какое‑то войско, то есть несколько полков своих трансильванцев, имеющих, кстати, горький опыт войны с турками. Только он способен подарить Польше хоть какого‑то союзника – Трансильванию.

– С этим трудно не согласиться. Что еще? – нервно теребила платочек королева. Коронный Карлик понимал: ей важно знать абсолютно все доводы сторонников Ракоци. – О чем они говорят вне сейма? Не молчите, Вуйцеховский, не молчите, иначе за вас вновь примутся эти варяги.

Коронный Карлик выразительно передернул плечами, как бы говоря: «Если вы действительно хотите знать правду – пожалуйста. В данной ситуации мои откровения стоят недорого. Если только вы в самом деле хотите знать ее, эту правду…».

– Вам должно быть известно, ваша светлость, что многие сенаторы не желают больше видеть на престоле иезуита. Хватит с них Сигизмунда III. Однако же известно, что оба брата короля – иезуиты, кардиналы ордена святого Игнатия Лойолы.

– В то время как Ракоци скорее безбожник, нежели правоверный христианин, – парировала королева, начиная подозревать, что и сам Коронный Карлик является тайным сторонником трансильванского проходимца.

Что же касается засилья в Польше монахов‑иезуитов, их всевозрастающей властности, то сейчас это ее интересовало менее всего. На кону были трон и корона королевы. Она исходила только из этого.

– Возможно, в каком‑то смысле этот венгр действительно является безбожником, – вел свою линию в этом странном диалоге Вуйцеховский. – Зато ясно заявил, что готов каленым железом выжечь в католической Польше греческую схизму, не оставив православным не только ни одной церкви, но и ни одного камня на том месте, где эти церкви стояли.

– Он так сказал? – вздрогнув от удивления, всем телом подалась вперед королева. – Стефан в самом деле сказал именно так?

– Именно… И по словам, и по смыслу.

Мария‑Людовика вновь откинулась на спинку своего троноподобного кресла и вцепилась тонкими нежными пальчиками в подлокотники. В эти мгновения она не просто осмысливала свой ответ, она решалась на него.

– Пожалуй, их карпатский дикарь действительно способен на это, – наконец изрекла она то признание, которое с таким трудом далось ей и как женщине, и как королеве. – В отличие от польского сената и нашего королевского рода, никаких обязательств перед украинскими казаками и их православной верой у него нет.

– Поэтому мириться с существованием самих казаков, во всяком случае, тех, кто не пребывает на королевской службе, он тоже не намерен. Объединив полки трансильванцев с полками коронного войска и народным ополчением, он найдет способ искоренить и такое «великое зло Польши», как Запорожская Сечь.

– Над вашими доводами стоит задуматься, – неохотно признала королева.

– Притом что высказал я пока что не все: сенаторам стало известно, что Стефан Ракоци довольно богат. Мало того, в виде платы за трон он готов основательно пополнить казну Речи Посполитой. А что способны принести с собой европейские бездомники Ян‑Казимир или Кароль, которые сами постоянно нуждаются в пожертвованиях со стороны польской казны?

* * *

На сей раз королева замолчала надолго. Коронный Карлик понимал, что сейчас в душе ее разгорается целая буря чувств, которые Мария де Гонзага до поры предпочитала скрывать. Тем более при нем, «славянской плесени».

– А теперь вы должны назвать мне имена этих сенаторов, – наконец решилась она. – Всех до единого. Обещаю, что никто из них никогда не узнает, от кого я получила такие сведения.

– Все они хорошо известны вам.

– Мне известны имена всех сенаторов. Назовите тех, кто явно намерен присоединиться к лагерю Ракоци.

Варшавский гном не спеша назвал несколько фамилий. Это были влиятельные люди, за каждым из которых стояли большой аристократический род и целые кланы семейств мелкопоместных шляхтичей. А еще – обладал определенным влиянием в высших церковных кругах.

– Кстати, большинство из этих дворян, кроме всего прочего, не желают усиления влияния в Польше французского двора, поэтому они будут делать все возможное, чтобы после ухода короля к Господу, королева‑француженка тут же потеряла всякое влияние в стране. И в этом они тоже полагаются не на братьев Владислава, а на Стефана Ракоци.

– Этого вы могли бы и не говорить, – еще раз выдала себя королева.

– Я назвал только тех, кто уже явно раскрыл свои намерения, – предупредил тайный советник. – Когда дело дойдет до избрания короля, у них, уверен, появится немало новых сторонников.

– Мне нужно будет знать имена и этих, новых. Их действия. Знать людей, которые возьмут на себя роль посредников между ними и князем Ракоци.

Коронный Карлик едва сумел сдержать чуть было не вырвавшийся из его груди вздох облегчения. Как он ни бодрился, а после встряски, заданной ему норманнами, у него появилось серьезное опасение, что остаток этой ночи им опять будут развлекаться если не норманны, то литовские татары. Что было бы ужасно. Вуйцеховский панически боялся их азиатских пыток и дьявольских казней. Но, судя по всему, он снова понадобился королеве. Она пока что нуждается в его услугах – а это уже гарантия.

– Я выполню все, что прикажете. Простите, что прикажет вашими устами Ее Величество.

– …А также знать людей, которые опасаются влияния французского двора.

– Будет удобно, если я смогу передавать все интересующие вас сведения через графиню д’Оранж?

Для него это был принципиальный вопрос. Он пытался понять, что произошло. Ведь до сих пор королева довольствовалась теми сведениями, которые получала через свою землячку‑графиню. Если она хотела знать еще какие‑то подробности, нюансы, то опять же могла спокойно расспросить об этом через Клавдию или через нее же договориться о встрече с ним, тайным советником. Зачем королеве понадобился весь этот «налет орды», издевательства норманнов? Больше не доверяет д’Оранж? Заподозрила ее в измене? В том, что одновременно служит и ей, и коронному гетману Потоцкому?

Это важно было знать сейчас.

– Пока через нее, – сухо подтвердила королева. – Все, аудиенция завершена. Сейчас вас отвезут на то место, откуда привезли сюда.

– Весьма учтиво привезли, – без тени иронии уточнил Коронный Карлик, заверяя таким образом, что инцидент исчерпан и зла на ее слуг, а уж тем более на саму королеву, он не держит. – Но… Я ответил на все вопросы, которые интересовали вас. Позвольте же и мне задать всего один‑единственный вопрос.

– А вы уверены, что его следует задавать? – поднялась со своего места королева.

– Нет, он не будет затрагивать моральную сторону нашего чудного свидания. И не будет касаться вашей личности.

– Естественно, не будет, – иронично заверила его королева.

– Для меня важно знать: зачем понадобилось привозить меня сюда? Ведь Ее Величество могла воспользоваться услугами графини д’Оранж.

О королеве Вуйцеховский по‑прежнему говорил в третьем лице, решив до конца придерживаться условий игры, хотя, заявляя: «Аудиенция завершена», Мария‑Людовика тем самым окончательно выдавала себя.

– У вас глупая привычка, господин Коронный Карлик, – процедила королева. – Вы всегда норовите недоговаривать именно тогда, когда больше всего нужна ясность. Графиня тоже понимает это, но разве она обладает хоть какими‑то средствами влияния на вас?

Date: 2015-08-24; view: 240; Нарушение авторских прав