Встреча условного с безусловным. Следующим после «Титулярного советника» позитивным номером была песня Корчмарева «Про дьякона»

Следующим после «Титулярного советника» позитивным номером была песня Корчмарева «Про дьякона». Ее тема антирелигиозная, вернее, даже антиклерикальная, в какой-то степени перекликающаяся с чеховской «Канителью».

Содержание простое. Набожная кума Матрена приходит к дьякону, дает ему пятачок и просит помянуть души усопших Акулины, Марфы, Груши, Парамона, Филимона да еще помолиться за здравие Спиридона… Дьякон возмущен маленькой платой за такой большой список имен и ругает Матрену. Она обижается, берет пятак обратно и в свою очередь ругает дьякона.

Правда, эта песня не целиком идет от третьего лица, есть фразы, взятые в кавычки и принадлежащие героям, но они смешно построены на повторах, да, кроме того, это все-таки пение, а не разговорный диалог, и поэтому в точном подражании голосу кумы или дьякона необходимости нет. Достаточно небольшого изменения тембра.

В обоих этих номерах – ив «Титулярном советнике» и в «Дьяконе» – помимо их позитивности по отношению к авторам есть нечто, что их объединяет не только друг с другом, но и с неудавшимся номером «Самовар».

Титулярный советник пьет из настоящей стеклянной бутылки, а дьякон зажигает на аналое настоящую свечку, и она горит настоящим живым огоньком. Если титулярному советнику заменить бутылку на бутафорскую, а дьякону не зажигать свечку, то оба номера потеряют по крайней мере половину своей театральной выразительности и остроты.

Вначале у моего титулярного советника была маленькая бутылочка, так называемая сотка. Мне казалось, что она правильна, так как похожа на кукольную и ближе к кукле по пропорциям. Но однажды, приехав на концерт, я обнаружил, что забыл эту бутылочку дома. Так как в то время мой репертуар состоял всего из двух или трех номеров, я не мог отказаться от исполнения «Титулярного советника» и поэтому, достав тут же, в клубе, обыкновенную пол-литровую бутылку из-под водки, решил рискнуть в этом концерте заставить героя пить из не подходящей по размеру бутылки.

И вот в то время как появление маленькой бутылочки зрители обычно встречали только легким шорохом, большая бутылка вызвала взрыв хохота и аплодисменты. Зрители рассмеялись не просто на то, что бутылка слишком велика, а главным образом на то, что этот размер подтверждал ее настоящесть рядом с ненастоящим, изображенным человеком. Конечно, эту бутылку я навсегда оставил жить в этом номере и ругал себя только за то, что не догадался сразу взять большую бутылку и понадобился «несчастный случай», чтобы исправить мою недогадливость. А ведь догадаться я мог, так как у меня уже был опыт встречи куклы с «настоящим» самоваром.

Случай с бутылкой научил меня пользоваться приемом встречи условного с безусловным уже сознательно, а в дальнейшем я понял, что такие встречи возможны и существуют не только в театре кукол, но и во всяком другом виде театра, да и в литературе тоже. Возникают они чаще всего как некоторые нескрываемые отвлечения от сюжета, темы или пространства и своей неожиданностью создают особую силу воздействия на воспринимающего.

В драматургии встречу условного с безусловным легко обнаружить у Гоцци, когда в условном сюжете фантастической сказки Труффальдино, Тарталья или Панталоне говорят злободневные остроты, относящиеся к безусловным событиям или людям реальной жизни того времени.

То же самое есть и в комедиях Шекспира, и в русском старинном водевиле, и, как предельно прекрасное по смелости и остроте приема, в удивительных пушкинских отвлечениях, благодаря которым неожиданно на одной странице встречаются изображенный человек Онегин с реально существующим автором и предполагаемым читателем:

Онегин, добрый мой приятель,

Родился на брегах Невы,

Где, может быть, родились вы

Или блистали, мой читатель;

Там некогда гулял и я;

Но вреден север для меня.

Приведя этот пример встречи условного с безусловным, я вовсе не хочу сказать, что моя находка, соединившая условную куклу с безусловной вещью, хоть в какой бы то ни было степени соотносится с гениальными строчками Пушкина.

Я хочу этим сказать, что не сделал никакого открытия. Но для меня самого это было открытием, позволившим неожиданно объединить некоторые явления искусства, ранее казавшиеся мне различными.

А в практике искусства «открытие» давным-давно открытого, вероятно, закономерно и неизбежно. Ведь многие законы этой практики понять умом часто недостаточно даже для того, чтобы повторить пройденное другими. Необходимо многое заново находить самому, как будто до тебя никогда этого не было.