ГЛАВА 2. Там впервые увидел я черный лик преступления

Там впервые увидел я черный лик преступления…

Чосер

Когда я спустилась вниз, двор уже начал заполняться. Луизы еще не было, поэтому я выбрала столик в тени и заказала чинзано.

Я огляделась, заранее примирившись с тем, что почти все обитатели отеля окажутся скорее всего англичанами. Но пока что сборище было довольно пестрым. Я начала игру в угадывание профессий собравшихся и их национальностей. Этой игрой слишком часто увлекаются самодовольные типы, склонные провозглашать, что они изучают человеческую природу, но я тем не менее в нее играю. Двое мужчин за соседним столиком несомненно были немцами. Один – худой и интеллигентный, а второй, с толстой шеей, похож на немца с карикатур. Когда я услышала его обращение к компаньону: «Ach, so?»[7], не потребовалось большой проницательности угадать остальное. Была молодая пара, похожая на молодоженов во время медового месяца, по моему мнению американцы. Затем шел красавец‑француз, потягивающий в одиночестве перно в углу, и еще один одинокий мужчина, сидевший возле решетчатой стены. Он читал книгу и маленькими глоточками, осторожно и недоверчиво пил что‑то ярко‑зеленое. Я долго ломала голову над ним – он мог оказаться кем угодно, пока не заметила название книги – «Четыре квартета» Т. С. Элиота. Это водворило все на свои места. Еще две группы людей я не смогла разгадать. В этот момент ко мне присоединилась Луиза. – Мне не давала выпить мой коктейль, – пожаловалась она горестно, что было большой редкостью, – patronne[8], убежденная, что я жажду узнать историю, дела и планы всех постояльцев отеля. И, между прочим, она горела желанием выяснить все о нас с тобой.

Ей принесли вермут, она посмотрела бокал на свет и удовлетворенно вздохнула.

– L'heure de 1'aperitif[9]. Какой цивилизованный обычай. А, это, должно быть, месье Пауль Вери. – Она посмотрела на француза в углу. – Мадам сказала, он достаточно красив, чтобы из‑за него кончали жизнь самоубийством. Едва ли кому‑нибудь еще здесь подходит эта характеристика. Он из Парижа, что‑то делает с антиками.

– Это волнует.

– Второй одинокий мужчина – англичанин, школьный учитель. Его зовут Джон Марсден, и он почти наверняка бойскаут и к тому же трезвенник.

– Господи, почему?

– Потому что в эти дни любая одинокая особь мужского пола в пределах моей досягаемости оказывается и тем и другим, и в придачу избегает женщин. Это правильное слово – избегает?

– Думаю, да.

– Во всяком случае, из‑за него никто не совершит самоубийства. Хотела бы я знать, почему он такой серьезный? Как ты думаешь, он читает «Куда идет Англия?» или что‑нибудь подобное?

– Нет, это Т. Э. Элиот, «Четыре квартета».

– Вот как! – Луиза не видела в поэзии прока, и мистер Марсден был сброшен со счетов.

– Полагаю, вон та пара – американцы? – спросила я.

– Да. Их зовут Корнелл, или они приехали из Корнелла, или что‑то в этом роде. Моих знаний французского не хватило понять. А Мама и Папа под пальмой только что из Шотландии.

– Из Шотландии? – переспросила я рассеянно.

– Так мадам проинформировала меня, Шотландия – это север Англии, n'est‑ce pas[10]? Мне нравится дочка, а вам? Юная Идея.

Я осторожно оглянулась. Пара под пальмой словно сошла с картины «Провинциальные англичане за границей». Только британцы могут так вырядиться в субтропиках, то есть точно так же, как оделись бы для отпуска на северо‑восточном побережье Англии. Они сидели, потягивая коктейли с настороженным удовольствием, и рассматривали свою семнадцатилетнюю дочь с видом домашних кур, неожиданно высидевших фламинго. Ибо она по меньшей мере удивляла. По обычным английским меркам она считалась бы хорошенькой, но предпочла замаскироваться, зачесав волосы плоской толстой завесой на пол‑лица. Из‑под волос выглядывал один глаз, обведенный голубыми тенями так, что создавалось изумительное впечатление распущенности. Алые ногти, босоножки на высоченных шпильках, широкая цветастая юбка в сборку и обтягивающая трикотажная блузка, наполненная невероятными пропорциями невероятной фигуры… Голливуд пожаловал в Авиньон из Шотландии. И было очевидно, что весь этот немалый заряд очарования полностью обращен на кого‑то.

– Мужчина в углу…– пробормотала Луиза.

Я бросила взгляд на месье Пауля Вери, который, однако, проявлял полное равнодушие к затраченным ради него усилиям. Слегка нахмурив брови, он водил бокалом по скатерти, словно это было единственное стоящее занятие в мире.

– Боюсь, она впустую тратит время, – заметила я.

Словно услышав меня (что было невозможно), француз поднял глаза и встретился со мной взглядом. И долгую минуту демонстративно разглядывал меня, холодно и оценивающе. Затем, так же демонстративно, поднял и осушил бокал, не сводя с меня глаз. Я отвернулась в сторону и уставилась на загривок толстого немца, надеясь, что не покраснела.

– Она в самом деле впустую тратит время, – тихо сказала Луиза, игриво приподняв бровь. – Здесь есть металл более притягательный.

– Не будь идиоткой, – ответила я довольно резко. – И сдерживай свое воображение, ради Бога. Не забывай, мы в Провансе, и, если женщина настолько глупа, что попадается на разглядывании мужчины, то сама напрашивается на дерзость. Здесь это называют oeillade[11], что по‑французски означает заигрывающий взгляд.

– Хорошо, – сказала Луиза спокойно. – Ну, вот и все, что рассказала мне мадам. Думаю, остальные – шведы; кто еще, кроме них и американцев, может себе позволить такой роскошный вульгарный автомобиль, и они в Авиньоне проездом. Среди постояльцев есть еще миссис Бристол, то ли вдова, то ли разведенная. Et voila tous[12]. Закажем еще по коктейлю?

Затем появилась блондинка, прошла по двору и села возле решетчатой стены, через два столика от мистера Марсдена. Прелестные, обтянутые нейлоном ноги она положила одну на другую, вытащила сигарету и улыбнулась официанту. Произошло некоторое замешательство, разрешившееся движениями трех мужчин. Но толстый немец почти на голову опередил официанта и мистера Марсдена и поднес огонек к ее сигарете. Однако мистер Марсден выиграл по очкам, потому что зажигалка не сработала, а у Марсдена были спички. Она бросила улыбку Толстошеему, заказала коктейль у официанта и посмотрела на Марсдена поверх пламени спички глазами, в сиянии которых огонь потускнел. Какое‑то время после этого Марсден пытался читать «Четыре квартета», держа книгу вверх ногами. Я была права, сравнивая ее с гаммельским Крысоловом.

– Избегает женщин, – сказала Луиза, – предположение было явно неверным. Полагаю, перед нами миссис Бристол.

Я уже собиралась поправить ее, но в этот момент официант, вышагивая, как победитель дерби, объявил:

– Коктейль для мадам Бристол.

Поставив бокал на стол, он с поклоном удалился.

Миссис Бристол откинулась на спинку стула и огляделась. Вблизи она выглядела так же очаровательно, как издали, что говорило о многом. Ее красота была экзотической красотой чужеземного цветка. Метафора затасканная, но лучшей не подобрать. Гладкая кожа, огромные светло‑голубые глаза необыкновенного оттенка, пышные густые волосы, изящный нос. Нежный запах ее духов казался естественным и неотъемлемым. Но руки у нее не успокаивались, и в уголках губ и глаз озабоченность прорезала тонкие линии. Они вдруг стали глубже, и я поняла, что из отеля вышел Дэвид. Мальчик шел следом за официантом, несущим коктейль Луизе. Проходя мимо нашего столика, он увидел меня и извиняюще улыбнулся. Мадам Бристол этого не заметила, официант закрывал Дэвида от нее. Но тут же странное, угрюмое выражение появилось на лице мальчика, и он сел напротив матери. Она одобрительно посмотрела на его чистые шорты и белую рубашку и что‑то спросила; он не ответил. Секунду она глядела на его склоненную голову, затем снова стала небрежно рассматривать постояльцев за столиками.

Двор быстро заполнялся, и официанты раздавали меню.

– Ты встречала этого мальчика раньше? – спросила Луиза. – Или это был еще один заигрывающий взгляд?

Я сказала, что разговаривала с ним минуту во дворе. По причинам, не поддающимся анализу, мне не хотелось рассказывать о Дэвиде, и я вздохнула с облегчением, когда она сменила тему без дальнейших расспросов.

– Надо сделать заказ, – заметила она.

Мы с энтузиазмом принялись изучать меню.

Но когда Луиза спросила, хочу я cote d'agneau[13]или escalope de veau[14], я рассеянно ответила: «Шелли». В промежутке между жареным картофелем и пирогом по‑домашнему я все пыталась найти что‑нибудь общее между прелестной миссис Бристол и Гилбертом Уайтом, и этим ужасным псом, и выражением лица ребенка, вынужденного взвалить на свои плечи непосильный груз.

И я имела в виду не железный стол.

После обеда Луиза объявила, что идет за книгой и собирается просидеть с чашкой кофе с коньяком до отхода ко сну. Поэтому я оставила ее и отправилась осматривать Авиньон в одиночестве.

Как я уже упоминала, Авиньон обнесен стеной; это очень компактный и милый маленький городок. На севере и западе его омывает Рона, и он полностью окружен средневековыми валами. Город не потерял своей прелести в моих неискушенных глазах из‑за того, что был сильно отреставрирован в девятнадцатом веке. На севере над ним господствует Роше‑де‑Дом, отвесный белый утес, покрытый зеленеющими соснами и увенчанный кафедральным собором Нотр‑Дам. Возле собора сияет Папский дворец из золотистого камня. Улица Республики – главная и рассекает город надвое. Она ведет от главных ворот прямо к городской площади и оттуда к Дворцовой площади у подножия самого Роше‑де‑Дом.

Но все это мне еще предстояло обнаружить. Я вышла из отеля в сумерки. Улица была ярко освещена, все кафе переполнены. Я пробиралась между столиками на тротуаре; и во мне медленно росло чувство радостного возбуждения, неизбежно охватывающее любого в южном городе после захода солнца. Витрины мерцали и сверкали всевозможной причудливой роскошью, какую только может себе представить воображение туриста; неоновые огни скользили по атласу, тонули в бархате, танцевали на флаконах с духами и драгоценностях. И так как я немного научилась в свои двадцать восемь лет защищать сердце от излишней жалости, то задержала на них взгляд, стараясь не думать о нищих, крадущихся вдоль городских канав. Старательно выбросив из головы обездоленных, я продолжала идти по улице Республики, пока не добралась до ее конца, туда, где она расширялась и превращалась в главную площадь города. Казалось, весь Авиньон собирался здесь вечерами, и, похоже, со всеми детьми и собаками Франции.

Площадь окружали кафе, затопившие узкие тротуары пеной веселых маленьких столиков и плетеных стульев и даже выплеснувшие их на мостовую и в самый центр площади. Здесь, как я говорила, Авиньон собирался по вечерам, и за чашкой кофе, обеспечивающей вам стул, можно было сидеть целый час и наблюдать Францию, парадом проходящую перед вами.

Я заплатила за кофе и сидела в теплом, как парное молоко, воздухе, дивясь на чарующие манеры детей, невероятное разнообразие пород и форм собак, красоту кофейно‑коричневых полуобнаженных парней, скромную грацию юных девушек. Одну девушку я особенно отметила, изысканное темноволосое создание, медленно шедшее с опущенным взором. Ее платье было глубоко вырезано над грудью и туго обтягивало тоненькую талию, но лицо могло бы принадлежать монахине. Она скромно шла между тучными и респектабельными родителями, которые несомненно делали доступ к девушке не менее трудным, чем к Данае. И темные глаза провожали ее взглядами так же, как говорят, прекрасную Иоланту и светловолосую Амелот пять столетий назад, когда в Провансе пели трубадуры.

– Извините, – раздался женский голос позади меня. – Но не вас ли я видела в отеле?

Я обернулась. Это была Мама из Шотландии, и она улыбалась мне довольно нерешительно, сидя за ближайшим столиком.

– Я миссис Палмер, – представилась она. – Надеюсь, вы не против, что я заговорила, но я видела вас за обедом…

– Конечно, нет. Меня зовут Чарити Селборн. – Я встала, прихватив свою чашку. – Могу я присоединиться к вам?

– О, пожалуйста! – Она подвинула стул, освобождая мне проход. – Отец и Керри, они пошли погулять тут рядом, исследовать окрестности – так они это называют. Только иногда кажется, что их нет очень долго, и…

– И время тянется еще медленней, когда вы не знаете никого, с кем можно было бы переброситься парой слов, – закончила я за нее.

Она просияла, словно я сказала что‑то умное.

– Это именно то, что я чувствую. Вообразите! И, конечно, здесь все не так, как дома. С людьми, говорящими по‑французски, все по‑другому, правда?

Я признала, что это так.

– Конечно, если я захожу выпить чашку чая дома, – сказала миссис Палмер, – к Гаррику, вы знаете, или это может быть кафе Фенвика, там всегда окажется кто‑нибудь знакомый, и можно приятно поболтать, ожидая автобус. Поэтому как‑то смешно никого не знать здесь, и, конечно, тут в любом случае нет чая, настоящего чая следовало бы сказать. Я просто не могу назвать чаем то, что они подают с плавающим в чашке лимоном, а вы?

Я сказала, что согласна с ней полностью, и выразила восхищение храбростью, с какой она отправилась в такую даль ради отпуска.

– Ну, – призналась миссис Палмер, – на самом деле это не моя идея, а Керри. Я никогда не думала о большой поездке вроде этой. Но про себя я решила, почему бы и нет? Все время мечтаешь о юге Франции и при этом каждый год ездишь в Скарборо. Я просто подумала, что мы можем себе это позволить, так почему бы и нет? Вот мы и здесь.

Я улыбнулась ей и сказала, что она молодец и что Керри пришла в голову великолепная идея.

– Конечно, она любит, когда ее называют Кэрол, – заметила миссис Палмер. – Я думаю, это все фильмы, вы знаете. Она старается одеваться как в них, что бы я ни говорила.

Я сказала, что Кэрол хорошенькая девушка, и это было правдой.

– Вот миссис Бристол, бедняжка, – продолжила миссис Палмер, – она выглядит как кинозвезда, так, как никогда не будет выглядеть моя Кэрол. Конечно, она выступала на сцене или что‑то такое, перед тем как это случилось.

Я выпрямилась на стуле.

– Прежде чем что случилось, миссис Палмер?

– О, вы не слышали? Я ее сразу узнала. Ее фотография была во всех воскресных газетах. Я имею в виду, до того, как она вышла замуж за этого ужасного человека.

– Какого ужасного человека? Что случилось?

– Убийцу, – миссис Палмер понизила голос до шепота. – Его судили за убийство, «жестокое убийство лучшего друга», так писали в газетах.

Процитированный газетный заголовок странно отозвался у меня в голове эхом.

– Он думал, что друг увлекся ею, его женой, поэтому и убил его. Это все было в газетах.

Я уставилась в ее глупые, добрые, слегка взволнованные глаза и почувствовала дурноту.

– Отец Дэвида, вы хотите сказать? – спросила я оцепенело. – Отец Дэвида – убийца?

Она кивнула.

– Правильно. Задушил шнуром от шторы. Ужасно! Акт сумасшествия на почве ревности, говорят.

Я ответила невпопад, глядя в сторону:

– Бедный мальчик… Когда это произошло?

– Суд был в апреле. Конечно, она не мать мальчика, она вторая жена. Но, разумеется, она увезла ребенка, так как не могла оставить Дэвида отцу после всего случившегося.

– Что вы имеете в виду? Вы хотите сказать, он еще жив?

– О, да!

– В тюрьме?

Она покачала головой и наклонилась чуть ближе.

– Нет. Это ужасно, миссис Селборн. Он на свободе.

– Но…

– Его выпустили за недостаточностью улик, так они это называют. И его оправдали.

– Но, может быть, он невиновен. Я имею в виду, суд…

– Виновен, – сказала миссис Палмер, похлопав меня по руке. – Виновен как дьявол. – Она замолчала и покраснела. – Так говорит мистер Палмер, вы понимаете, миссис Селборн. И я верю, что бедняга был безумен, иначе он никогда не напал бы на мальчика, убийца он или нет.

– Напал… на мальчика? – повторила я потрясенно.

– Да. Ужасно, не правда ли?

Я увидела слезы в ее добрых светлых глазах и почувствовала расположение к ней. В миссис Палмер не было ничего от вампира; она наслаждалась этой историей не больше меня.

– Они нашли Дэвида без сознания в ванной возле спальни, где обнаружили тело убитого. Мальчика ударили по голове.

– Он сказал, что это сделал отец?

– Нет, он не видел, кто его ударил. Но это наверняка сделал убийца, застигнутый на месте преступления, как вы могли бы сказать. О, это было ужасное дело; удивляюсь, что вы его не помните. Газеты обсуждали его довольно долго.

– Нет, не помню. – Мой голос звучал ровно, почти механически. – Бедный Дэвид. Бедный мальчик. Не помню, чтобы слышала это имя раньше. Это… это ужасно.

Миссис Палмер издала восклицание, схватила сумочку и встала.

– О, здесь отец и Кэрри, на той стороне площади, они меня не видят… Я должна бежать. Приятно было с вами поговорить, миссис Селборн, в самом деле приятно. – Она лучезарно улыбнулась мне. – И не расстраивайтесь из‑за бедной миссис Бристол и мальчика. Она развелась с этим человеком. Он ничего не может им сделать. И дети, говорят, забывают быстро.

Некоторые вещи, да.

– Хорошо, что вы рассказали мне эту историю, – пробормотала я, – ведь я могла упомянуть что‑нибудь… Я понятия не имела.

– Ну, если вы не видели фотографий…– сказала миссис Пал‑мер. – Конечно, Бристол не настоящая их фамилия, поэтому вы не могли ее слышать. Их настоящая фамилия Байрон. Ричард Байрон, вот какое было имя. А теперь я должна бежать. Спокойной ночи, миссис Селборн.

Она пересекла площадь, а я долго сидела, не сознавая даже, что она ушла.

Date: 2015-08-24; view: 399; Нарушение авторских прав