Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Ещё об Ирафетльском Моури





(Ólafur Davíðsson, II)

Лаурус Йоунссон (ныне бонд на хуторе Кьярлаксветлир) в юности жил в Тверфетле. Однажды зимой он молол кофе на кухне; это было днём, и везде в кухне было светло, и только в одном уголке, возле очага, темно. В этом уголке любили лежать собаки — Бородка и Пятнашка. Пока Лаурус молол кофе, Пятнашка вошла в кухню и сунулась в свой уголок, но тотчас вылетела оттуда, подскочила вверх, громко завизжала и убежала. Лаурус очень удивился этому, решил осмотреть то место и обнаружил чернолапого кота, огромного и злого. В тот же миг в кухню заглянула Маргрет, сестра Лауруса, и он попросил её поскорее принести свечу. Пока она ходила за свечой, Лаурус не спускал глаз с кота. Но когда свечу принесли, кота в кухне уже не было. Через некоторое время пришла Сальбьёрг Йоунсдоттир; она была экономка Торстейна Стефаунссона из Кьярлаксветлира, которого преследовал Ирафетльский Моури. По всей видимости, в этот раз старик Моури принял обличье кота.

В Первый день лета 1882 года Лаурус всё утро стерёг овец на Горе, а под вечер пригнал их к туну и пошёл домой поесть. Подкрепившись, он вернулся, а овцы уже прибрели к дому и принялись щипать траву на скатах крыши. Среди них была красивая овца, принадлежавшая отцу Лауруса, его любимица; эту овцу звали Троллиха. Лаурус стоял на крыше рядом с овцами, а с ним был Рёгнвальд Стюрлёйгссон, с которым они вместе росли, и парень из Кьярлаксветлира — Эггерт Фридрикссон. Вдруг они увидели, как Троллиха поднялась в воздух, затем вновь шлёпнулась на землю и сломала себе шею. Через некоторое время в гости заглянул Стефаун, сын кьярлаксветльского Торстейна, и прошёл по тому самому месту, на котором погибла овца. Все подивились случаю с овцой и решили, что виной этому Моури.

Торстейн из Кьярлаксветлира происходил из рода с Тистильфьорда на севере; по слухам, он был побочным сыном Йоуна Бенедиктссона, свальбардского пастора (умер в 1862 году). А Стефаун, сын пастора Йоуна, видимо, признал его, чтобы отец не потерял должность. Бенедикт Габриель, который позднее осел в Ормсстадире на Скардстрёнде, где и жил до самой смерти (умер в 1881 году), был сыном пастора Йоуна. Он учился в университете, но потом бросил учёбу. Бенедикт занимался гомеопатией; говорят, ему это хорошо удавалось. Конец Бенедикта Габриеля был таким: его нашли бездыханным в кузнице. Он сидел на полу перед горном, удавленный ременной уздой. Многие думали: не может быть, чтобы он сам повесился таким образом, — и кое-кто обвинил в его кончине Моури, а иные называли другие причины. Известно, что Моури преследовал Бенедикта и, по всей видимости, сильно мучил его. Тот и сам часто жаловался, будто Моури чинит ему разные неприятности. Однажды к Эггерту Стефаунссону и Криструн Торстейнсдоттир пришёл на ночлег гость, — а это часто бывало, пока они жили на хуторе Батларау. Дело было зимой, и коня этого гостя поставили при входе, потому что другого места для него не нашлось. Вскоре конь повалился на землю и захрипел, а в этот миг ко входу как раз подошёл Бенедикт Габриель. Однако конь быстро оправился.

После того как Йоун Эггертссон, студент, и Кристин Скуладоттир из Итра-Фагридаля прекратили сами вести своё хозяйство, они стали жить у Стюрлёйга Тоумассона и Юлианы Хельгадоттир, но и переселившись, они, как и прежде, часто принимали гостей. В частности, у них всегда подавали в большом количестве кофе.

Однажды Кристин Скуладоттир пошла в гостиную за кофейными зёрнами: обычно она всегда брала по фунту зараз. Она засыпала зёрна в короб с крышкой и желобком; в жёлобе было очень много зёрен. От гостиной до прихожей тянулся длинный и тёмный коридор. Когда Кристин вышла в коридор, она почувствовала, что у неё выхватывают короб, и он отлетел к входным дверям. Крышка соскочила, и все зёрна рассыпались. Кристин принялась собирать их; на помощь ей прибежали несколько девушек. А пока они занимались этим, в гости пришёл Бенедикт Габриель. Кристин сказала, что, мол, его принесло в недобрый час, потому что, мол, этот бес, который всюду следует за ним, испортил ей весь кофе. Бенедикт сердито оглядел всё вокруг и сказал: «Презренная, как тебе не стыдно пугать моих друзей, которые всегда рады мне» — и ещё прибавил много чего недоброго.

Весной 1877 года мои родители переехали в дом на улице Хлидархусастиг (Переулок у дома на отшибе; сейчас — Восточная улица [в Рейкьявике]). В этом доме они потом жили до самой смерти. Они поселили у себя по весне — очевидно, за плату от сельской общины — некую Йоханну, которую обычно звали Гейрова Йоханна, потому что она была замужем за человеком по имени Гейр. Она долгое время владела хутором под названием Гейрсбайр (Гейров хутор), в Грьотаторпе (Каменной деревне), и жила там, когда уже овдовела. Эта Йоханна была из хорошего рода, во всём талантливая, с одним только недостатком: она любила пропустить стаканчик. В доме моих родителей была лестница из кухни на чердак, а кровать отца стояла на чердаке прямо напротив люка. В глубине чердака находилась ещё комната, в которой спали мы — старшие дети; мой брат Финн и я спали вместе. Эта комната закрывалась на вертушку, и часто по ночам дверь была приоткрыта. Однажды ночью по весне я проснулся оттого, что старая Йоханна, которая спала в кровати напротив люка, принялась шикать и браниться, а в промежутках плеваться и что-то ворчать. Я тогда не придал этому значения, но наутро спросил, что с ней стряслось ночью. Она ничего не ответила. В тот день у нас на Болоте (Ватнсмири) резали дёрн, и работникам носили туда обед, а под вечер все возвратились домой. Когда все пришли, мы с Йоханной сидели в кухне. Среди тех, кто в тот день резал дёрн, была юная девушка, которую мы не знали, а все остальные были нам знакомы. Йоханна обратилась к этой девушке и спрашивает: «Дитя моё, ты, часом, не из Ирафетльского рода?» Девушка остолбенела, но призналась, что так оно и есть. «Да уж и так понятно! — отвечает Йоханна. — Потому что вчера ночью я видела Моури, но не испугалась. Я его и раньше видала». Вот и весь их разговор. Когда все разошлись, я спросил Йоханну, что она видела. Она рассказала, что среди ночи проснулась и случайно взглянула на люк. Она будто бы увидела, что крышка люка поднята и Моури просунул голову внутрь и глядит на неё во все глаза. Тогда она будто бы начала браниться на него и плевать ему в лицо, и в конце концов он убрался. Больше Йоханна не захотела распространяться о том, как выглядел Моури, и вообще говорить на эту тему, но потом долго повторяла такие слова: «Мне ли не знать Моури!»


Как я уже сказал, никто в нашем доме не был знаком с этой девушкой и понятия не имел, какого она роду. Мой отец попросил Свейна, бонда из Сёйдагерди, прислать ему девушку для нарезки дёрна, и она пришла оттуда в то утро, когда у нас резали дёрн, так что я уверен, что Гейрова Йоханна тоже не слышала, кто она и из какой семьи. Я никогда не замечал за Йоханной склонности привирать, а я хорошо её знал.

Впрочем, во времена моего детства Моури был всем известен в Рейкьявике. Особенно часто он обретался в Вигфусовой Хижине позади «Глазго», потому что там жила хромая Марта, дочь одного сапожника по имени Торд. Она происходила из рода Корта, а стало быть, её сопровождал Моури.

Ирафетльский Моури сопровождал и Кристинна Магнуссона (умер в 1893 году), бонда с острова Энгей, и других выходцев с этого островка, поэтому его иногда называли Энгейским Моури. Мы часто слышали, как Кристинн и его сын Пьетюр говорят о «дядюшке Моури». Призрак не мог попасть на этот островок, потому что, когда островитяне собирались плыть домой, Кристинн всегда сам отталкивал лодку от берега и всегда принимал меры, чтобы Моури не влез в лодку. Зато на соседний островок — Видей — Моури попасть мог: там его всегда видели перед приездом людей с Энгея.


Моури очень хотелось попасть на Энгей, на новое для себя место, но это было непросто, потому что он вообще плохо переносил плавание. В конце концов он подсуетился и забрался в лодку, которая отчаливала с мыса Кьяларнес на Энгей, и уселся с наветренной стороны. Море было неспокойно, волны так и хлестали, и лодку качало. Те, кто плыл в ней, услышали, как с места, где сидел Моури, доносятся стоны, будто там кого-то тошнит, но никого не увидели. В конце концов Моури испустил из себя фонтан рвоты, которая источала такое зловоние, что корабельщики едва не задохнулись: прежде им никогда не доводилось чувствовать такой убийственной вони. Они не знали, откуда она, ведь никто не подозревал, что Моури с ними на борту. Как только лодка пристала к Энгею, Моури быстро спрыгнул на берег и был очень сердит. Он вошёл в хлев и убил у бонда Кристинна лучшую корову. Утром, когда все встали, то увидели, что корова мертва, и начали свежевать её. На мясе с левой стороны у крестца обнаружилось синее пятно, синяк доходил до кости, а с другой стороны синих пятен было четыре, и они напоминали отпечатки огромных пальцев; недаром бонд Кристинн сказал, увидев пятна: «Ну и ручищи у тебя, дядюшка Моури!» Про какие-либо другие бесчинства Моури в этот его визит на Энгей неизвестно.

Другие рассказывают, что как-то раз бонд Кристинн забыл сам оттолкнуть лодку от берега, когда отчаливал домой со своими матросами. Когда лодка дошла до середины пролива, Кристинн услышал, будто кто-то блюёт. Он спросил: «Может, кому-то на борту стало плохо?» — но все матросы отвечали, что нет. Тогда Кристинн сказал: «Значит, это дядюшка Моури. У бедняги морская болезнь. Давайте развернёмся и высадим горемыку на сушу». Матросы повернули обратно, и, когда они снова поплыли на остров, Кристинн сам оттолкнул судно от берега, как обычно. После этого случая Моури никогда не попадал на Энгей при бонде Кристинне.

Пока Моури обретался в Годадалире в Скагафьорде (1838–1847), его звали Годадальским Моури; он показывался в обличье красно-коричневого мальчика или красно-бурого пса. Нильса Йоунссона, поэта, как-то попросили найти управу на призрака, но Нильс сказал, что тот — глухой, поэтому на него не действуют ни заклятия, ни заговоры. Даже когда пастор Йоун Бенедиктссон переехал из Годадалира, там ещё временами появлялся Моури. Он часто бродил по долине, пока туда не приехал преподобный Хальфдаун Гвюдйоунссон (в 1886 году). Ни он сам, ни его домочадцы не верили в привидения, и вера в Моури потихоньку угасла.

 







Date: 2015-08-24; view: 260; Нарушение авторских прав



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.007 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию