Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Глава седьмая: добавления
Допустим, как это мы вообще делаем в настоящем отделе, что масса прибыли, присваиваемая в каждой отдельной сфере производства, равна сумме прибавочной стоимости, производимой всем капиталом, вложенным в эту сферу. Даже и в этом случае буржуа не будет рассматривать прибыль как нечто тождественное прибавочной стоимости, т. е.неоплаченному прибавочному труду, и не будет по следующим причинам: 1) В процессе обращения он забывает процесс производства. Реализация стоимости товаров, – включающая и реализацию заключающейся в них прибавочной стоимости,– ему представляется созиданием прибавочной стоимости. {Здесь в рукописи пропуск, указывающий на то, что Маркс намеревался более подробно развить этот пункт. – Ф. Э.} 2) Если предположить, что степень эксплуатации труда остается неизменной, то, как мы уже видели, независимо от всех модификаций, вызываемых кредитной системой, независимо от взаимного обмана и взаимного надувательства капиталистов и усилий каждого выиграть за счет другого, независимо, далее, от всякого удачного выбора рынка норма прибыли может быть весьма различной в зависимости от большей или меньшей дешевизны сырья, от большего или меньшего умения его закупить; в зависимости от того, насколько производительны, целесообразны и дешевы применяемые машины; в зависимости от того, более или менее совершенна общая организация различных ступеней производственного процесса, насколько устранено расточительство сырья, насколько просто и целесообразно организовано управление и надзор и т. п. Короче говоря, если дана прибавочная стоимость для определенного переменного капитала, то одна и та же прибавочная стоимость может выражаться в более высокой и более низкой норме прибыли, следовательно, может доставлять большую или меньшую массу прибыли в зависимости от индивидуальных деловых способностей самого капиталиста или его надсмотрщиков и приказчиков. Пусть одна и та же прибавочная стоимость в 1 000 ф. ст., продукт 1 000 ф. ст. заработной платы, в предприятии А приходится на 9000 ф. ст., а в другом предприятии В на 11000 ф. ст. постоянного капитала. В случае А мы имеем р' =1000/10000 = == 10%. В случае В мы имеем р' = 1000/12000 = 8 1/3%. Весь капитал производит в А относительно больше прибыли, чем в В, так как там норма прибыли выше, чем здесь, хотя в обоих случаях авансированный переменный капитал = 1 000 и извлеченная из него прибавочная стоимость также = 1 000, следовательно, в обоих случаях, имеет место одинаковая эксплуатация одинакового числа рабочих. Это различное выражение одной и той же массы прибавочной стоимости, или различие норм прибыли, а следовательно, и величины самой прибыли при одинаковой эксплуатации труда, может происходить и из других источников; но оно может также вытекать всецело и исключительно из различия в той умелости, с какой ведутся оба предприятия. И это обстоятельство создает у капиталиста иллюзию, убеждение в том, что его прибыль обязана своим существованием не эксплуатации труда, но по крайней мере отчасти и другим, не зависимым от этого обстоятельствам, в особенности его индивидуальной деятельности. Из всего изложенного в этом первом отделе видна ошибочность того взгляда (Родбертус), согласно которому (в отличие от земельной ренты, где, например, площадь земли остается неизменной, в то время как рента растет) изменение величины капитала не оказывает влияния на отношение между прибылью и капиталом, а следовательно, и на норму прибыли, так как в том случае, когда растет масса прибыли, растет и масса капитала, на которую она исчисляется, и наоборот. Это справедливо только в двух случаях. Во‑первых, тогда, когда при неизменности всех прочих условий, а следовательно, прежде всего нормы прибавочной стоимости, наступает изменение стоимости товара, являющегося денежным товаром. (То же самое имеет место при исключительно номинальном изменении стоимости, повышении или падении знаков стоимости при прочих равных условиях.) Пусть весь капитал равен 100 ф. ст., прибыль = 20 ф. ст., следовательно норма прибыли = 20%. Если стоимость золота понижается или повышается вдвое, то в первом случае тот же самый капитал, который раньше стоил 100 ф. ст., теперь стоит 200 ф. ст., и прибыль будет иметь стоимость» 40 ф. ст., т. е. будет выражаться в этой сумме денег вместо прежних 20 фунтов стерлингов. Во втором случае стоимость капитала падает до 50 ф. ст., и прибыль выражается в продукте стоимостью в 10 фунтов стерлингов. Но в обоих случаях 40: 200 = 10: 50 – 20: 100 = 20%. В действительности, однако, во всех этих случаях изменилась бы не величина капитальной стоимости, а произошло бы только изменение в денежном выражении одной и той же стоимости и одной и той же прибавочной стоимости. Следовательно, это не могло бы повлиять и на отношение, или на норму прибыли. Другой случай – тот, когда имеет место действительное изменение величины стоимости, но это изменение не сопровождается изменением отношения v:с, т. е. когда при постоянной норме прибавочной стоимости отношение капитала, затраченного на рабочую силу (причем переменный капитал рассматривается как показатель приведенной в движение рабочей силы), к капиталу, затраченному на средства производства, остается прежнее. При этих условиях, если мы имеем К, или пК, или K/n, например, 1000, или 2000, или 500, прибыль при норме прибыли в 20% будет в первом случае = 200, во втором = 400, в третьем = 100, но 200/1000=400/2000=100/500= 20%. Другими словами, норма прибыли остается здесь неизменной, так как строение капитала остается прежним и не затрагивается изменением его величины. Поэтому увеличение или уменьшение массы прибыли является здесь лишь показателем увеличения или уменьшения величины применяемого капитала. Итак, в первом случае имеет место лишь кажущееся изменение величины применяемого капитала, во втором случае происходит действительное изменение величины, но при неизменном органическом строении капитала, при неизменном отношении его переменной части к постоянной. Но, за исключением обоих этих случаев, изменение величины применяемого капитала является или следствием предшествующего изменения стоимости одной из его составных частей – и потому (поскольку изменение переменного капитала не сопровождается изменением самой прибавочной стоимости) следствием изменения относительной величины его составных частей, – или же это изменение величины капитала (как при работах в расширенном масштабе, при введении новых машин и т. п.) есть причина изменения относительной величины его обеих органических составных частей. Поэтому во всех этих случаях при прочих равных условиях изменение величины применяемого капитала должно сопровождаться одновременным изменением нормы прибыли. Увеличение нормы прибыли всегда происходит вследствие того, что прибавочная стоимость увеличивается относительно или абсолютно по сравнению с издержками ее производства, т. е. с размерами всего авансированного капитала; другими словами, вследствие того, что разница между нормой прибыли и нормой прибавочной стоимости уменьшается. Колебания нормы прибыли, независимые от изменений органических составных частей капитала или от его абсолютной величины, возможны в том случае, если стоимость авансированного капитала, в какой бы форме – основной или оборотной – он ни являлся, повышается или понижается вследствие независимого от уже существующего капитала увеличения или уменьшения рабочего времени, необходимого для его воспроизводства. Стоимость всякого товара, – а следовательно, и товаров, из которых состоит капитал, – определяется не тем необходимым рабочим временем, которое заключается в нем самом, а рабочим временем, общественно необходимым для его воспроизводства. Это воспроизводство может происходить при улучшающихся или ухудшающихся условиях, при условиях, отличных по сравнению с условиями первоначального производства, Пусть при изменившихся условиях требуется, вообще говоря, вдвое больше или, наоборот, вдвое меньше рабочего времени, чтобы воспроизвести тот же по своему вещественному содержанию капитал; тогда при неизменной стоимости денег капитал, стоивший раньше 100 ф. ст., теперь будет стоить 200 ф. ст. или соответственно 50 фунтов стерлингов. Если бы это повышение стоимости или, наоборот, обесценение затрагивало все части капитала в равной степени, то и прибыль соответственно с этим выразилась бы в двойной или вдвое меньшей сумме денег. Если же оно сопровождается изменением органического строения капитала, повышением или понижением отношения переменной части капитала к постоянной, то при прочих равных условиях норма прибыли будет расти при относительном возрастании, будет падать при относительном уменьшении переменного капитала. Если же повышается или понижается только денежная стоимость (вследствие изменения стоимости денег) авансированного капитала, то в том же отношении повышается или понижается денежное выражение прибавочной стоимости. Норма прибыли остается неизменной.
[1]Это казалось тем более необходимым, что существенные недоразумения имеются Даже в том раздело работы Ф. Лассаля, направленной против Шульце‑Делича, где дается. как заявляет автор, “духовная квинтэссенция” моего исследования по этому предмету. Кстати сказать: если Ф. Лассаль все общие теоретические положения своих экономических работ, например об историческом характере капитала, о связи между производственными отношениями и способом производства и т, д., заимствует из моих сочинений почти буквально, вплоть до созданной мною терминологии, и притом без указания источника, то это объясняется, конечно, соображениями пропаганды. Я не говорю, разумеется, о частных положениях и их практическом применении, к которым я совершенно непричастен
[2]См. мою работу “К критике политической экономии”. Берлин, 1859, стр. 39 [см. настоящее издание, т. 13, с. 47].
[3]Косноязычные болтуны германской вульгарной политической экономии бранит стиль и способ изложения “Капитала”. Литературные недостатки моего труда я сознаю лучше, чем кто‑либо другой. Тем не менее в назидание и к удовольствию этих господ и их публики я процитирую мнение английской и русской критики. “Saturday Review” безусловно враждебная моим взглядам, в своей заметке по поводу первого немецкого издания пишет, что “изложение придает даже самым сухим экономическим вопросам своеобразную прелесть (charm)”. “Санкт‑Петербургские ведомости” в номере от 8 (20) апреля 1872 г. между прочим замечают: “Изложение его труда (исключая некоторые слишком специальные частности) отличается ясностью, общедоступностью и, несмотря на научную высоту предмета, необыкновенной живостью. В этом отношения автор... далеко не походит на большинство немецких ученых, которые... пишут свои сочинения таким темным и сухим языком, от которого у обыкновенных смертных трещит голова”. У читателей современной нeмецко‑национально‑либеральной профессорской литературы трещит не голова, а кое‑что совершенно другое.
[4]“Le Capital”, par Karl Marx. Traduction de M. J. Roy, entierement revisee par 1'auteur. Paris, Lachatre. Этот перевод, в особенности в последней части книги, содержит по сравнению со вторым немецким изданием значительные изменения и добавления
[5]На состоявшемся сегодня очередном квартальном собрании Манчестерской торговой палаты разгорелась горячая дискуссия по вопросу о свободе торговли. Была предложена следующая резолюция: “После 40 лет тщетных ожиданий, что другие нации последуют в вопросе о свободе торговли примеру Англии, палата считает, что наступило время пересмотреть свою позицию”. Резолюция была отвергнута большинством только в один голос: 21 голос – за и 22 голоса – против. “Evening Standard”, 1 ноября 1886 года
[6]* В настоящем издании квадратные скобки заменены фигурными. Ред.
[7]* См. настоящий том, часть I, стр. 9 (12–IS. Peд, ””–общее место, банальность. Ред
[8]** акционерные компании. Ред
[9]Карл Маркс. «К критике политической экономии». Берлин, 1859, стр. 3 [см. Сочинения К. Маркса и Ф. Энгельса, 2 изд., том 13, стр. 13].
[10]«Желание предполагает потребность, это аппетит духа, и он присущ ему столь же естественно, как голод телу... большая часть вещей имеет стоимость потому, что удовлетворяет потребности духа». Nicholas Barbon. «A Discourse concerning Coining the New Money lighter. In Answer to Mr. Locke's Considerations etc.». London» 1696, p. 2, 3.
[11]«Вещи имеют присущее им внутреннее свойство» (vertue – таково у Варбона специфическое обозначение потребительной стоимости), «которое везде остается неизменным; например, способность магнита притягивать железо» (N. Ваrbоп, цит. соч., стр. 6). Свойство магнита притягивать железо стало полезным лишь тогда, когда при помощи него была открыта магнитная полярность
[12]«Естественная стоимость [natural worth] какой‑либо вещи состоит в ее способности удовлетворять потребности или служить удобствам человеческой жизни» (John Locke. «Some Considerations of the Consequences of the Lowering of Interest, 1691», in «Works». London, 1777, v. II, p. 28). В XVII столетии мы еще часто встречаем у английских писателей «worth» для обозначения потребительной стоимости и «value» для обозначения меновой стоимости: это совершенно в духе английского языка, который любит вещи, непосредственно данные, обозначать словами германского происхождения, а рефлектированные – словами романского происхождения
[13]В буржуазном обществе господствует fictio juris [юридическая фикция], будто каждый человек, как покупатель товаров, обладает энциклопедическими познаниями в области товароведения
[14]«Стоимость есть то отношение, в котором одна вещь обменивается на другую, определенное количество одного продукта на определенное количество другого» (Le Trosne, "De 1'Intérêt Social», «Physiocrates», ed. Daire, Paris, 1846, p. 889)
[15]«Ничто не может иметь внутренней стоимости» (N. Ваrbоп, цит. соч., стр. 6), или, как говорит Батлер: «The value of a thingjust as much as it will bring" [«Вещь стоит ровно столько, сколько она принесет»)] 24
[16]«Один сорт товаров так же хорош, как и другой, если равны их меновые стоимости. Между вещами, имеющими равные меновые стоимости, не существует никакой разницы, или различия... Количество железа или свинца на сто фунтов стерлингов имеет такую же меновую стоимость, как и количество серебра или золота на сто фунтов стерлингов» (N. Ваrbоп, цит. соч., стр. 53 и 7)
[17]Примечание к 2 изданию. («Стоимость их» (предметов потребления), «когда они обмениваются один на другой, определяется количеством труда, необходимого и обычно употребляемого для их производства»(«Some Thoughts on the Interest of Money in general, and particularly in the Public Funds etc.». London, p. 36). Время издания этого замечательного анонимного произведения прошлого столетия не обозначено. Но из его содержания видно, что оно вышло в свет при Георге II, приблизительно в 1739 или 1740 году
[18]«Все продукты одного и того же рода образуют, в сущности, одну массу; цена которой определяется в целом, независимо от частных обстоятельств» (Le Trosne, цит, соч., стр. 893)
[19]Карл Маркс. "К критике политической экономии». Берлин, 1859, стр. 6 [см. Сочинения К. Маркса и Ф. Энгельса, 2 изд., том 13, стр. 16]
[20]11a (Примечание к 4 изданию. Я вставил заключенные в скобки слова, так как при их отсутствии очень часто возникало недоразумение, будто, по Марксу, всякий продукт, потребляемый не тем, кто его произвел, является товаром. Ф. Э.)
[21]Карл Маркс. “К критике политической экономии”. Берлин, 1859, стр. 12, 13 и др. [см. настоящее издание, том 13, стр. 21, 22 и др.]
[22]“Все явления вселенной, созданы ли они рукой человека или же всеобщими законами природы, не дают нам идеи о действительном сотворении материи, а дают лишь идею о ее видоизменении. Соединение и разделение – вот единственные элементы, которые обнаруживает человеческий разум, анализируя идею производства. Производство стоимости” (потребительной стоимости, хотя, полемизируя здесь с физиократами, Верри сам не знает толком, о какого рода стоимости он говорит) “и богатства в одинаковой степени имеет место как в том случае, когда земля, воздух и вода превращаются на полях в пшеницу, так и в том случае, когда под рукой человека клейкие выделения насекомых превращаются в шелковую ткань или когда отдельные кусочки металла соединяются вместе и образуют часовой механизм” (Рietrо Vеrri. “Меdditazoni sulla Есоnоmia Роlitiса” (впервые напечатано в 1771 г.) и издании Кустоди сочинений итальянских экономистов, Рагtе Моdеrnа, t. XV, р. 21, 22)
[23]Ср. Неgе1. “Рhilosophie des Rechts”. Вегlin, 1840, S. 250, § 190
[24]Читатель должен иметь в виду, что здесь речь идет не о заработной плате, или стоимости, которую рабочий получает, например, за один рабочий день а о стоимости товаров, в которой овеществляется его рабочий день. Категория заработной платы вообще еще не существует для нас на данной ступени нашего изложения
[25]Примечание к 2 изданию. Чтобы доказать, “что один лишь труд является окончательной и реальной мерой, посредством которой мы можем оценивать и сравнивать между собой стоимости всех товаров во все времена”, А. Смит пишет – “Одинаковые количества труда должны иметь во все времена и во всех местах одинаковую стоимость для рабочего. При нормальном состоянии здоровья, cилы, деятельности и при средней степени умения, которым он обладает, он должен всегда отдавать одну и ту же долю своего покоя, свободы и своего счастья” (“Wealth of Nations” v. I, сh. V).
[26]Те немногие экономисты, которые, как, например, С. Бейли, занимались анализом формы стоимости, не могли прийти ни к какому результату, с одной стороны, потому, что они смешивают форму стоимости и самую стоимость, с другой стороны потому, что, находясь под влиянием грубого практичного буржуа, они с самого начала обращают внимание исключительно на количественную, определенность менового отношения. “Власть над количеством... конституирует стоимость” (“Моnеу аnd its Vicissitudes”. London, 1837, р. 11). Автор С. Бейли
[27]17а Примечание к 2 изданию. Один из первых экономистов, который после Уильяма Петти разглядел природу стоимости, знаменитый Франклин, говорит: “Так как торговля есть вообще не что иное, как обмен одного труда на другой труд, то стоимость всех вещей наиболее правильно оценивать трудом” (“Тhе Works оf В. Franklin еtс., еdited bу Sрагks”. Воston, 1836, V. II, p. 267). Франклин не уяснил себе, что оценивая стоимость всех вещей “трудом”, он тем самым отвлекается от различий между обмениваемыми видами труда, – следовательно, сводит их к одинаковому человеческому труду. Но хотя он этого не знает, он непроизвольно высказывает это. Он говорит сначала об “одном труде”, затем о “другом труде”, в заключение о “труде” без дальнейшего определения как о субстанции стоимости всех вещей
[28]В некоторых отношениях человек напоминает товар. Так как он родится без зеркала в руках и не фихтеанским философом: “Я есмь я”, то человек сначала смотрится, как в зеркало, в другого человека. Лишь отнесясь к человеку Павлу как к себе подобному, человек Петр начинает относиться к самому себе как к человеку. Вместе с тем и Павел как таковой, во всей его павловской телесности, становится для него формой проявления рода “человек”.
[29]Выражение “стоимость” употребляется здесь, как и в некоторых местах выше, для обозначения количественно определенной стоимости, т. е. величины стоимости
[30]Примечание к 2 изданию. Это несовпадение величины стоимости и ее относительного выражения используется вульгарной политической экономией с обычным для нее остроумием. Например: “Допустите только, что А падает потому, что В, на которое оно обменивается повышается, причем, однако, на А затрачивается не меньше труда, чем раньше, и ваш всеобщий принцип стоимости терпит крушение... Раз мы допустили, что стоимость В по отношению к А падает вследствие того, что стоимость А по отношению к В возрастает, то тем самым уничтожается та почва, на которой Рикардо воздвигает свое великое положение, что стоимость товара всегда определяется количеством воплощенного в нем труда. Потому что, если изменение в издержках производства А изменяет не только его собственную стоимость но отношению к В, на которое оно обменивается, но изменяет также стоимость В по отношению к А, хотя никакой перемены в количестве труда, необходимого для производства В, не произошло, то рушится не только доктрина, уверяющая, что стоимость товара регулируется количеством затраченного на него труда, но также доктрина, согласно которой издержки производства данного товара регулируют его стоимость” (J. Вrоаdhurst. “Роlitiса1 Есоnоmу”. Lоndon, 1842, р. 11, 14)
[31]Такие соотносительные определения представляют собой вообще нечто весьма своеобразное. Например, этот человек король лишь, потому что другие люди относятся к нему как подданные. Между тем они думают, наоборот, что они – поданные потому, что он король
[32]* В оригинале перефразировка известной немецкой пословицы “Kleider machen Leute” (буквально: “платье делает людей”, а по смыслу: “наряди пень, и пень хорош или: по платью встречают”). Ред.
[33]Примечание к 2 изданию. F.L. А, Fеrrier (sous‑inspecteur des douanes). “Du Gouvernement considere dans ses rapports avec le commerce”. Раris, 1805, и Сharles Ganilh. “Dеs Systeines de l Economie Polittique”, 2eme ed. Раris, 1821
[34]22а Примечание к 2 изданию. Например, у Гомера стоимость одной вещи выражается в целом ряде различных вещей
[35]Поэтому говорят о сюртучной стоимости холста, если выражают стоимость холста в сюртуках, о его хлебной стоимости, если выражают ее в хлебе, и т. д. Каждое такое выражение означает, что в потребительной стоимости сюртука, хлеба и. т. д. проявляется не что иное, как стоимость золота. “Так как стоимость каждого товара означает его меновое отношение... мы можем говорить о ней... как о хлебной стоимости, суконной стоимости и т.п., в зависимости от того, с каким другим товаром данный товар сравнивается; таким образом, имеются тысячи различных видов стоимости – ровно столько видов стоимости, сколько существует товаров, и все они одинаково реальны и одинаково номинальны” (“А Сгiticаl Dissertation оn the Nature, Меаsures, аnd Саuses оf Vаluе; сhieflу in геfегеnсе tо the writings оf Мг. Ricardo аnd his followers. By the Author оf Essays on the Formation etc. off Opinions”. London, 1825, р. 39). С. Бейли, автор этой анонимной работы, которая в свое время наделала много шума в Англии, воображает, что указанием на эти пестрые относительные выражения одной и той же товарной стоимости он уничтожил всякую возможность определить понятие стоимости. Что он, несмотря на всю свою ограниченность, все же нащупал уязвимые места рикардовской теории, доказывает то раздражение, с которым напала на него школа Рикардо, например в “Westminster Review”
[36]Форма всеобщей непосредственной обмениваемости не обнаруживает при первом взгляде на нее того обстоятельства, что она – противоречивая товарная форма, так же неразрывно связанная с формой не непосредственной обмениваемости, как положительный полюс магнита с его отрицательным полюсом. Поэтому столь же допустимо вообразить себе, что на все товары одновременно можно наложить печать непосредственной обмениваемости, как допустимо вообразить, что всех католиков можно сделать папами. Для мелкого буржуа, который в товарном производстве видит nес рlus ultraа [вершину] человеческой свободы и личной независимости, было бы, конечно, в высшей степени желательно устранить недостатки, связанные с этой формой, в особенности же тот недостаток товаров, что они не обладают непосредственной обмениваемостью. Размалевывание этой филистерской утопии и составляет прудоновский социализм, который, как я показал в другом месте, не отличается даже оригинальностью, а лишь повторяет то, что гораздо раньше и лучше сказали Грей, Брей и др. Это не препятствует в наши дни такой мудрости распространяться в известных кругах под именем “науки”. Ни одна школа не носилась так со словом “наука”, как прудоновская, потому что “Коль скоро недочет в понятиях случится, Их можно словом заменить”
[37]Напомним, что Китай и столы начали танцевать – pour encourager les autres [для ободрения других] – как раз в то время, когда весь остальной мир казался находящимся в полном покое
[38]Примечание к 2 изданию. У древних германцев величина моргена земли измерялась трудом одного дня; отсюда название моргена: Tagwerk (или Tagwanne) (jurnale или jurnalis, terra jurnalis, jornalis или diurnalis), Mannwerk, Mannskraft, Mansmaad, Mannshauetи т. д. См. Georg Ludwig von Maurer. “Einleitung zur Geschichte der Mark‑, Hof‑, u. s. w. Verfassung”. Műnchen, 1854, S. 129 sq
[39]Примечание к 2 ‑изданию. Поэтому, когда Галиани говорит: стоимость есть отношение между двумя лицами – “La Ricchezza è una ragione tга due persone”, – то ему следовало бы добавить: отношение, прикрытое вещной оболочкой (Galiani, “Della Moneta”, стр. 221, том III издания Кустоди: “Scrittori Classici Italiani di Economia Politica”. Parte Moderna. Milano, 1803)
[40]“Что должны мы думать о таком законе, который может проложить себе путь только посредством периодических революций? Это и есть естественный закон, покоящийся на том, что участники здесь действуют бессознательно” (Фридрих Энгельс. “Наброски к критике политической экономии” в журнале “Deutsch‑Französische Jahrbűcher”, издаваемом Арнольдом Руге и Карлом Марксом. Париж, 1844 [см. настоящее издание, том 1, стр 561])
[41]Примечание к 2 изданию. Даже Рикардо не мог обойтись без своей робинзонады. “Первобытного рыбака и первобытного охотника он заставляет сразу, в качестве владельцев товаров, обменивать рыбу и дичь пропорционально овеществленному в этих меновых стоимостях рабочему времени. При этом он впадает в тот анахронизм, что первобытный рыбак и первобытный охотник пользуются при учете своих орудий труда таблицами ежегодных процентных погашений, действовавшими на лондонской бирже в 1817 году. “Параллелограммы г‑на Оуэна” 34, кажется, были единственной формой общества, которую он знал кроме буржуазной” (Карл Маркс. “К критике политической экономии”. Берлин, 1859, стр. 38, 39 [см. настоящее издание, том 13, стр. 46–47])
[42]Примечание ко 2 изданию. “В последнее время распространился смехотворный предрассудок, будто форма первобытной общинной собственности есть специфически славянская или даже исключительно русская форма. Она – первобытная форма, которую мы можем проследить у римлян. германцев, кельтов; целый ряд ее разнообразных образцов, хоти отчасти уже в разрушенном виде, до сих пор еще встречается у индийцев. Более тщательное изучение азиатских, особенно индийских, форм общинной собственности показало бы, как из различных форм первобытной общинной собственности вытекают различные формы ее разложения. Так, например, различные, оригинальные типы римской и германской частной собственности могут быть выведены из различных форм индийской общинной собственности” (Карл Маркс. “К критике политической экономии”. Берлин, 1859, стр. 10 [см. настоящее издание, том 13, стр. 20])
[43]Недостаточность рикардовского анализа величины стоимости – а это лучший анализ ее – будет показана в третьей и четвертой книгах этой работы. Что касается стоимости вообще, то классическая политическая экономия нигде прямо не проводит вполне отчетливого и сознательного различия между трудом, как он выражается в стоимости, и тем же самым трудом, поскольку он выражается в потребительной стоимости продукта. Фактически она, конечно, проводит ото различие, так как в первом случае рассматривает труд с количественной, во втором – с качественной его стороны. Но ей и в голову не приходит, что чисто количественное различие видов труда предполагает их качественное единство или равенство, следовательно их сведение к абстрактно человеческому труду. Рикардо, например, заявляет, что он согласен со следующими словами Дестюта де Траси: “Так как вполне очевидно, что наши физические и духовные способности есть единственное первоначальное богатство, то применение этих способностей, т. е. труд, является нашим единственным первоначальным сокровищем. Только это применение создает все предметы, которые мы называем богатством... Ясно также, что все эти предметы представляют только труд, создавший их, и если они имеют стоимость или даже две различные стоимости, то она проистекает только от стоимости труда, которым они порождаются” (Ricardo. “The Principles of Political Economy”, 3 ed. London, 1821, p. 334). Мы отметим лишь, что Рикардо приписывает Дестюту свое собственное более глубокое понимание вопроса. Правда, Дестют, с одной стороны, говорит, что все вещи, составляющие наше богатство, “представляют труд, которым создал их”, но, с другой стороны, он утверждает, что “две различные стоимости” их (потребительная и меновая) заимствуются от “стоимости труда”. Он тем самым повторяет плоскости вульгарной политической экономии, которая предполагает стоимость одного товара (в данном случае труда) для того, чтобы затем при ее помощи определить стоимость других товаров. Рикардо же читает его так: и в потребительной и в меновой стоимости представлен труд (а не стоимость труда). Но сам он настолько плохо различает двойственный характер труда, который и представлен двойственно, что на протяжении целой главы “Стоимость и богатство и их отличительные свойства” вынужден возиться с пошлостями такого господина, как Ж. Б. Сэй. В конце концов он с изумлением замечает, что Дестют, хотя и признает вместе с ним труд источником стоимости, тем не менее в своем определении понятия стоимости оказывается в то же время согласным с Сэем
[44]Один из основных недостатков классической политической экономии состоит в том, что ей никогда не удавалось из анализа товара и, в частности, товарной стоимости вывести формулу стоимости, которая именно и делает её меновой стоимостью
[45]“Экономисты употребляют очень странный прием в своих рассуждениях. Для них существует только два рода институтов: одни – искусственные, другие – естественные. Феодальные институты – искусственные, буржуазные – естественные, В этом случае экономисты похожи на теологов, которые тоже устанавливают два рода религий. Всякая чужая религия является выдумкой людей, тогда как их собственная религия есть эманация бога... Таким образом, до сих пор была история, а теперь ее более нет” (Карл Маркс. “Нищета философии. Ответ на “Философию нищеты” г‑на Прудона”, 1847, стр. 113 [см. настоящее издание, том 4, стр. 142]). Поистине комичен г‑н Бастиа, который воображает, что древние греки и римляне жили исключительно грабежом. Ведь если люди целые столетия живут грабежом, то должно, очевидно, постоянно быть в наличии что‑нибудь, что можно грабить, другими словами – предмет грабежа должен непрерывно воспроизводиться. Надо думать поэтому, что и у греков с римлянами был какой‑нибудь процесс производства, какая‑нибудь экономика, которая служила материальным базисом их мира в такой же степени, в какой буржуазная экономика является базисом современного мира. Или, быть может, Бастиа хочет сказать, что способ производства, покоящийся на рабском труде, тем самым покоится на системе грабежа? В таком случае он становится на опасный путь. Но если такой исполин мысли, как Аристотель, ошибался в своей оценке рабского труда, то почему мы должны ожидать правильной оценки наемного труда от такого экономиста‑карлика как Бастиа? – Я пользуюсь этим случаем, чтобы вкратце ответить па возражение, появившееся в одной немецко‑американской газете по адресу моей работы “К критике политической экономии, 1859. По мнению газеты, мой взгляд, что определенный способ производства и соответствующие ему производственные отношения, одним словом – “экономическая структура общества составляет реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания”, что “способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще” [см. настоящее издание, том 13, стр. 6, 7], – все это, по мнению газеты, справедливо по отношению к современному миру, когда господствуют материальные интересы, но неприменимо ни к средним векам, когда господствовал католицизм, ни к древним Афинам или Риму, где господствовала политика. Прежде всего удивительно, что находится еще человек, который может предположить, что эти ходячие фразы о средних веках и античном мире остались хоть кому‑нибудь неизвестными. Ясно, во всяком случае, что средние века не могли жить католицизмом, а античный мир – политикой. Наоборот, тот способ, каким в эти эпохи добывались средства к жизни, объясняет, почему в одном случае главную роль играла политика, в другом – католицизм. Кроме того, не надо обладать особенно глубокими познаниями, например, по истории Римской республики, чтобы знать, что секрет ее истории заключается в истории земельной собственности. С другой стороны, еще Дон‑Кихот должен был жестоко поплатиться за свою ошибку, когда вообразил, что странствующее рыцарство одинаково совместимо со всеми экономическими формами общества
[46]“Observations on certain verbal disputes in Political Economy, particularly relating to Value, and to Demand and Supply”. London, 1821, p. 16.
[47]S. Bailey, “A Critical Dissertation on the Nature etc. of Value”, p. 165.
[48]Автор “Observations” и С. Бейли обвиняют Рикардо в том, будто он не заметил относительного характера меновой стоимости и превратил ее в нечто абсолютное. В действительности наоборот: ту кажущуюся относительность, которой обладают эти вещи, например алмаз, жемчуг, как меновые стоимости, он свел к скрытому за этой их внешностью истинному отношению, к относительности их как простых выражений человеческого труда. Если рикардианцы ответили Бейли грубо, но не доказательно, то лишь потому, что у самого Рикардо они нe нашли указания на внутреннюю связь между стоимостью и формой стоимости, или меновой стоимостью
[49]В XII веке, столь прославленном своим благочестием, между товарами часто попадались очень деликатные вещи. Так, например, один французский писатель того времени среди товаров, находившихся на ярмарке Ланди 37, называет наряду с материями, сапогами, кожами, сельскохозяйственными орудиями, шнурами и т. и, также “femmes folles de leur corps” [публичных женщин]
[50]Прудон сначала черпает свой идеал вечной справедливости, justice éternelle, из юридических отношений, соответствующих товарному производству, чем дает, кстати сказать, столь утешительное для всех филистеров доказательство того, что форма товарного производства столь же вечна, как справедливость. Затем он старается, наоборот, преобразовать в соответствии с этим идеалом справедливости действительное товарное производство и соответствующее ему действительное право. Что мы сказали бы о химике, который, вместо того чтобы исследовать действительные законы обмена веществ и разрешать на основе их определенные задачи, захотел бы преобразовать обмен веществ сообразно “вечным идеям” “naturalité” и “affinité” [“естества” и “сродства”]? Когда нам говорят, что ростовщичество противоречит “justice eternellé” [“вечной справедливости”], “équité éternelle”, “mutualité éternelle” [“вечной правде”, “вечной взаимности”] и другим “verités éternelles” [“вечным истинам”], то разве мы узнаем о ростовщичестве хоть немного больше, чем знали еще отцы церкви, когда они говорили, что ростовщичество противоречит “grâce éternelle”, “foi éternelle”, “volonté éternelle de Dieu” [“вечному милосердию”, “вечной вере”, “вечной воле божьей”]?
[51]“Ибо двояко употребление каждого блага. – Первое присуще вещи как таковой, второе – нет; так, сандалия может служить для обувания ноги и для обмена. То и другое суть потребительные стоимости сандалии, ибо даже тот, кто обменивает сандалию на что‑либо, в чем он нуждается, например, на пищу, пользуется сандалией как сандалией. Но это не есть естественный способ ее употребления. Ибо она существует не для обмена” (Aristoteles. “De Republica”, кн. 1, гл. 9)
[52]Мы можем теперь оценить по достоинству ухищрения мелкобуржуазного социализма, который хочет увековечить товарное производство и в то же время устранить “противоположность между деньгами и товаром”, т. е. устранить самые деньги, так как они существуют только как составная часть этой противоположности. С таким же успехом можно было бы стремиться к упразднению папы, сохраняя в то же время католицизм. Подробнее об этом см. мою работу “К критике политической экономии”, стр. 61 и сл. [настоящее издание, том 13, стр. 67 и сл.]
[53]До тех пор, пока обмениваются не два различных предмета потребления, а, как это часто мы встречаем у дикарей, за одни предмет предлагается в качестве эквивалента хаотическая масса вещей, до тех пор даже непосредственный обмен продуктов еще не зашел дальше своего преддверия
[54]Карл Маркс. “К критике политической экономии”, стр. 135 [см. настоящее издание, том 13, стр. 137]. “Драгоценные металлы... по природе своей деньги” (Galiani, “Della Moneta”, в издании Кустоди, Parte Moderna, т. III, стр. 137)
[55]Подробнее об этом смотри в моей только что цитированной работе раздел “Благородные металлы”
[56]“Деньги суть универсальный товар” (Verri, цит. соч., стр. 16)
[57]“Сами по себе золото и серебро, которым мы можем дать общее наименование денежного металла, суть... товары... стоимость которых то повышается, то падает... Стоимость денежного металла тогда считается более высокой, когда меньшего по весу количества его оказывается достаточно для того, чтобы приобрести большее количество земледельческого или промышленного продукта страны” и т. д. ([S. Clement, ] “A Discourse of the General Notions of Money, Trade, and Exchanges, as they stand in relation each to other”. By a Merchant, London, 1695, p. 7). “Серебро и золото, как чеканенные, так и нечеканенные, хотя и употребляются как мера для всех других вещей, все же суть товары не в меньшей степени, чем вино, табак, масло, одежда или ткань” ([J. Child. ] “A Discourse concerning Trade, and that in particular of the East‑Indies etc. ”. London, 1689, p. 2). “Капитал и богатство королевства не ограничиваются только деньгами, равным образом золото и серебро нельзя исключить из числа товаров” ([Th. Papillon.] “The East‑India Trade a most Profitable Trade”. London, 1677, p. 4)
[58]“Золото и серебро имеют свою стоимость как металлы раньше, чем они делаются монетами” (Galiani, цит. соч.). Локк говорит: “Всеобщее соглашение людей придало серебру, в силу тех его свойств, которые делают его пригодным для роли денег, воображаемую стоимость”. Ло, напротив, говорит: “Каким образом различные нации могли бы придать какой‑либо вещи воображаемую стоимость?.. И каким образом эта воображаемая стоимость могла бы удержаться?” Насколько плохо он сам понимал суть дела, показывают следующие его слова: “Серебро обменивалось по той потребительной стоимости, которую оно имело, т. е. по своей действительной стоимости; благодаря своему назначению служить в качестве денег оно получило еще добавочную стоимость (une valeur additionnelle)” (Jean Law. “Considerations sur le numeraire et le commerce”, в издании Э. Дэра: “Economistes Financiers du XVIII siecle”, p. 469, 470)
[59]“Деньги суть универсальный товар” (Verri, цит. соч., стр. 16)
[60]“Сами по себе золото и серебро, которым мы можем дать общее наименование денежного металла, суть... товары... стоимость которых то повышается, то падает... Стоимость денежного металла тогда считается более высокой, когда меньшего по весу количества его оказывается достаточно для того, чтобы приобрести большее количество земледельческого или промышленного продукта страны” и т. д. ([S. Clement, ] “A Discourse of the General Notions of Money, Trade, and Exchanges, as they stand in relation each to other”. By a Merchant, London, 1695, p. 7). “Серебро и золото, как чеканенные, так и нечеканенные, хотя и употребляются как мера для всех других вещей, все же суть товары не в меньшей степени, чем вино, табак, масло, одежда или ткань” ([J. Child. ] “A Discourse concerning Trade, and that in particular of the East‑Indies etc. ”. London, 1689, p. 2). “Капитал и богатство королевства не ограничиваются только деньгами, равным образом; золото и серебро нельзя исключить из числа товаров” ([Th. Papillon. ] “The East‑India Trade a most Profitable Trade”. London, 1677, p. 4)
[61]“Золото и серебро имеют свою стоимость как металлы раньше, чем они делаются монетами” (Galiani, цит. соч.). Локк говорит: “Всеобщее соглашение людей придало серебру, в силу тех его свойств, которые делают его пригодным для роли денег, воображаемую стоимость”. Ло, напротив, говорит: “Каким образом различные нации могли бы придать какой‑либо вещи воображаемую стоимость?.. И каким образом эта воображаемая стоимость могла бы удержаться?” Насколько плохо он сам понимал суть дела, показывают следующие его слова: “Серебро обменивалось по той потребительной стоимости, которую оно имело, т. е. по своей действительной стоимости; благодаря своему назначению служить в качестве денег оно получило еще добавочную стоимость (une valeur additionnelle)” (Jean Law. “Considérations sur le numéraire et le commerce”, в издании Э. Дэра: “Économistes Financiers du XVIII siècle”, p. 469, 470)
[62]“Деньги суть их” (товаров) “знак” (V. de Forbonnais. “Éléments du Commerce”. Nouv. Édit. Leyde, 1766, t. II, p. 143). “Как знак они притягиваются товарами” (там же, стр. 155). “Деньги – знак и представитель вещи” (Montesquieu. “Esprit des Loix”. Oeuvres. London, 1767, t. II, p. 3). “Деньги не простой знак, потому что они сами суть богатство; они – не представители стоимостей, они сами стоимость” (Le Trosne, цит соч., стр. 910). “Когда мы обращаем внимание на понятие стоимости, тогда сама вещь рассматривается лишь как знак, и она имеет значение не сама по себе, а как то, чего она стоит” (Hegel. “Philosophie des Rechts”, S. 100). Гораздо раньше экономистов представление о золоте как простом знаке и лишь воображаемой стоимости благородных металлов было пущено в ход юристами, которые, прислужничая перед королевской властью, на протяжении всех средних веков обосновывали право королей фальсифицировать монету традициями Римской империи и теми понятиями о деньгах, которые выражены в пандектах 41. “Никто не смеет и не должен сомневаться”, – говорит верный ученик этих юристов Филипп Валуа в одном декрете 1346 г., – “что только нам и нашему королевскому величеству принадлежит право... чеканки монеты, снабжения деньгами и всяких распоряжений относительно монеты, право пускать ее в обращение, и притом по такой цене, как это нам угодно и признано нами за благо”. Догмой римского права было, что император декретирует стоимость денег. Было безусловно запрещено обращаться с деньгами как с товаром. “Денег же никто не должен покупать, ибо, учрежденные для пользования всех, они не должны быть товаром”. Хорошие разъяснения но этому поводу см. G. F. Pagnini. “Saggio sopra il giusto pregio delle cose”, 1751, в издании Кустоди, Paite Moderna, т. II. В частности, во второй части своей работы Паньини полемизирует с господами юристами
[63]“Если одну унцию серебра можно добыть и доставить в Лондон из перуанских рудников с такой же затратой времени, какая необходима для производства бушеля хлеба, то первый из этих продуктов будет составлять естественную цену второго; в если вследствие открытия новых, более богатых рудников две унции серебра можно будет добывать так же легко, как теперь одну, то caeteris paribus [при прочих равных условиях] бушель хлеба будет стоить 10 шиллингов, если он раньше стоил 5 шиллингов” (William Petty. “A Treatise of Taxes and Contributions”, London, 1667, p. 31)
[64]Г‑н профессор Рошер поучает нас: “Ложные определения денег могут быть разделены на две основные группы; определения, считающие деньги за нечто большее, и определения, считающие деньги за нечто меньшее, чем товар”. Затем идет пестрый каталог работ о деньгах, в котором нельзя уловить и намека на понимание действительной истории теории денег. В заключение мораль: “Нельзя, впрочем, отрицать, что большинство новейших экономистов обращает недостаточное внимание на особенности, отличающие деньги от других товаров” (значит, деньги все‑таки суть нечто меньшее или нечто большее, чем товар?) “... Поскольку это таи, постольку полумеркантилистская реакция Ганиля и др. имеет некоторые основании” (Wilhelm Roscher. “Die Grundlagen der Nationalökonomie”, 3. Aufl., 1858, S. 207‑210). “Большее – меньшее – недостаточное – постольку – некоторые”! Это называется определением понятий! И подобного рода эклектическую профессорскую болтовню г‑н Рошер скромно окрестил “анатомо‑физиологическим методом” политической экономии! Впрочем, наука все же обязана ему одним открытием, а именно, что деньги – “приятный товар”
[65]Вопрос, почему деньги не представляют непосредственно самого рабочего времени, почему, например, бумажный денежный знак не представляет х рабочих часов, сводится просто к вопросу, почему на базисе товарного производства продукты труда должны принимать форму товаров, так как форма товара предполагает разделение их на товары и денежный товар; или – к вопросу, почему частный труд не может рассматриваться как непосредственно общественный труд, т. е. как своя собственная противоположность. В другом месте я подробно рассмотрел плоский утопизм “рабочих денег” на основе товарного производства (“К критике политической экономии”, стр. 61 и сл. [см. настоящее издание, том 13, стр. 67 и сл.]). Здесь отмечу только, что, например, “рабочие деньги” Оуэна имеют с “деньгами” так же мало общего, как, скажем, театральный билет. Оуэн предполагает непосредственно обобществленный труд, т. е. форму производства, диаметрально противоположную товарному производству. Рабочая квитанция лишь констатирует индивидуальную долю участия производителя в общем труде и долю его индивидуальных притязаний на предназначенную для потребления часть общего продукта. Но Оуэн и не думал предполагать товарное производство и в то же время стремиться устранить его необходимые условия посредством денежных фокусов
[66]Дикарь и полудикарь употребляют при этом свой язык несколько иначе. Капитан Парри рассказывает о жителях западного берега Баффинова залива: “В этом случае” (при обмене продуктами) “... они лижут ее” (вещь, предложенную им для обмена) “два раза, после чего, по‑видимому, считают сделку благополучно заключенной”. У восточных эскимосов выменивающий также всегда облизывал вещь при получении ее. Если на севере язык является, таким образом, органом присвоения, то нет ничего удивительного, что на юге живот считается органом накопления собственности; так, например, кафр оценивает богатого человека по толщине его брюха. Как видим, кафры весьма смышленый народ: в то время как отчет английского правительства за 1864 г. о здоровье населения указывает на недостаток у значительной части рабочего класса жирообразующих веществ, – в том же самом году некий доктор Гарвей (не тот, который открыл кровообращение) сделал свою карьеру шарлатанскими рецептами, сулившими буржуазии и аристократии избавление от избытка жира.
[67]См. Карл Маркс. “К критике политической экономии”. “Теории денежной единицы измерения”, стр. 53 и сл. [настоящее издание, том 13, стр. 60 и сл. ]
[68]Примечание к 2 изданию. “Там, где золото и серебро согласно закону одновременно функционируют как деньги, т. е. как мера стоимостей, постоянно делались тщетные попытки рассматривать их как одну и ту же материю. Предполагать, что одинаковое рабочее время неизменно овеществляется в одинаковых пропорциях серебра и золота, значит предполагать в сущности, что серебро и золото суть одна и та же материя и что определенное количество менее ценного металла, серебра, составляет неизменную дробную часть определенного количества золота. Начиная с правления Эдуарда III до времен Георга II, история английского денежного обращения представляла собой непрерывный ряд его нарушений, вызванных коллизией между установленным по закону соотношением стоимости золота и серебра и действительными колебаниями их стоимости. То золото оценивалось слишком высоко, то серебро. Металл, оцененный слишком низко, изымался из обращения, переплавлялся в слитки и вывозился за границу. Тогда соотношение стоимостей обоих металлов вновь изменялось законодательным путем, но вскоре новая номинальная стоимость приходила в такой же конфликт с действительным соотношением стоимостей, как и старая. – В наше время даже очень слабое и преходящее падение стоимости золота по сравнению с серебром, вследствие спроса на серебро со стороны Индии и Китая, вызвало во Франции в самых крупных масштабах то же явление, а именно вывоз серебра и вытеснение его из обращения золотом. В течение 1855, 1856 и 1857 гг. ввоз золота во Францию превышал его вывоз на 41 580 000 ф. ст., между тем как превышение вывоза серебра над его ввозом составляло 34 704 000 фунтов стерлингов. Фактически в таких странах, где по закону оба металла являются мерой стоимостей и потому оба должны приниматься при платежах, – причем каждый по желанию может платить золотом или серебром, – тот металл, стоимость которого повышается, приобретает лаж и, подобно всякому другому товару, измеряет свою цену в металле, оцененном слишком высоко, в то время как мерой стоимостей служит только этот последний. Весь исторический опыт в этой области сводится просто к тому, что там, где по закону функцией меры стоимостей были наделены два товара, фактически эта функция, всегда закреплялась лишь за одним из них” (Карл Маркс. “К критике политической экономии”, стр. 52, 53 [см. настоящее издание, том 13, стр. 59, 60])
[69]Примечание к 2 изданию. Тот странный факт, что в Англии унция золота, как денежная единица измерения, не делится на целое число равных частей, объясняется следующим: “Наша монетная система первоначально была приспособлена к употреблению одного только серебра, – поэтому одна унция серебра может быть всегда разделена на определенное число равных монет; но так как золото было введено позднее в монетную систему, приспособленную исключительно к серебру, то одна унция золота не может быть разделена на целое число равноценных монет” (Maclaren. “History of the Currency”. London, 1858, p. 16)
[70]Примечание к 2 изданию. В сочинениях английских авторов имеет место невообразимое смешение понятий “мера стоимостей” (measure of value) и “масштаб цен” (standard of value). Постоянно смешиваются сами эти функции, а следовательно, и их названия
[71]Впрочем, и эта хронология встречается не у всех народов
[72]Примечание к 2 изданию. Так, английский фунт представляет менее 1/8 своего первоначального веса, шотландский фунт накануне объединения 44 – всего лишь 1/36, французский ливр – 1/74, испанское мараведи – менее 1/1000, португальский рейс – еще меньшую долю
[73]Примечание к 2 изданию. “Монеты, названия которых теперь лишь идеальны, суть самые старые монеты каждой нации; некогда все они были реальны, и так как они были реальны, то на них и велся счет” (Galiani. “Delia Moneta”, p. 153).
[74]Примечание к 2 изданию. Г‑н Давид Уркарт в своем “Familiar Words” называет чудовищным (!) тот факт, что в настоящее время фунт (фунт стерлингов), единица английского масштаба денег, равняется приблизительно 1/4 унции золота: “Это – фальсификация меры”, – говорит он, – “а не установление ее масштаба”. В этом “ложном наименовании” веса золота он, как и везде, усматривает фальсифицирующую руку цивилизации
[75]Примечание к 3 изданию. “Когда спросили Анахарсиса, для чего эллины употребляют деньги, он ответил: для счета” (Аlhепaeus. “Deipnosophistarum [libri quindecim” 1. IV, 49, v, II, ed. Schweighäuser, 1802 [p. 120])
[76]Примечание к 3 изданию. “Так как золото в качестве масштаба цен выступает под теми же самыми счетными названиями, как и товарные цены, –например, унция золота, точно так же как и стоимость тонны железа, выражается в 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенсах, – то эти счетные наименования золота назвали его монетной ценой. Отсюда возникло странное представление, будто золото (или серебро) оценивается в своем собственном материале и, в отличие от всех других товаров, получает от государства твердую цену. Установление счетных названий для определенных весовых количеств золота ошибочно принималось за установление стоимости этих весовых количеств” (Карл Маркс. “К критике политической экономии”, стр. 52 [см. настоящее издание, том 13, стр. 59])
[77]Ср. “Теории денежной единицы измерения” в “К критике политической экономии”, стр. 53 и сл. [см. настоящее издание, том 13, стр. 60 и сл. ]. Фантазии относительно повышения или понижения “цены монеты” все сводятся к тому, чтобы актом государственной власти перенести установленные законом денежные наименования с установленных законом весовых количеств золота или серебра на более крупные или более мелкие весовые части, так чтобы, например, чеканить на будущее время из 1/4 унции золота 40 шиллингов вместо 20. Все такие фантазии, поскольку они не являются просто грубыми финансовыми махинациями, направленными против частных и государственных кредиторов, а задаются целью отыскать экономическое “всеисцеляющее лекарство”, прекрасно охарактеризованы уже Петти в “Quantulumcunque concerning Money. To the Lord Marquis of Halifax, 1682”. Анализ Петти настолько исчерпывает вопрос, что даже его непосредственные преемники, сэр Дадли Норе и Джон Локк, не говоря уже о более поздних, могли только вульгаризировать его мысли. “Если бы богатство страны”, – говорит он между прочим, – “могло быть удесятерено с помощью декрета, то было бы удивительно, почему такие декреты давным‑давно уже не изданы нашими правителями” (в только что упомянутой работе, стр. 36)
[78]“Или придется признать, что миллион в деньгах стоит больше, чем равная стоимость в товарах” (Le Trosne, цит. соч., стр. 919), следовательно, “одна стоимость стоит больше, чем равная ей другая”
[79]Если в юности Иерониму большого труда стоило смирять свою материальную плоть, как показывает его борьба в пустыне с прекрасными женскими образами, то в зрелом возрасте столь же трудно было ему сладить со своей духовной плотью. “Я предстал мысленно”, – рассказывает он, например, – “пред судией мира”. “Кто ты?” – спросил голос. “Я христианин”, “Лжешь”, – загремел судия мира, – “ты только цицеронианец”.
[80]“На огонь, – говорит Гераклит, – обменивается все, и огонь – на все, как на золото обмениваются товары и на товары обменивается золото” (F. Lassalle. “Die Philosophie Herakleitos des Dunkeln”. Berlin, 1858, Bd. I, S. 222). В примечании к этому месту, стр. 224, примечание 3, Лассаль неправильно рассматривает деньги как простой знак стоимости
[81]* В письме к Н. Ф. Даниельсону (Николаю –ону) от 28 ноября 1878 г. Марко предложил исправить эту фразу следующим образом: “И в самом деле, стоимость каждого индивидуального аршина есть лишь материализация некоторой части того общественного труда, который затрачен на все количество аршин”. Аналогичная поправка сделана и в личном экземпляре Маркса второго немецкого издания первого тома “Капитала”, – правда, не рукой Маркса. Ред
[82]“Всякая продажа есть в то же время купля” (Dr. Quesnay. “Dialogues sur le Commerce et les Travaux des Artisans”. “Physiocrates”, ed. Daire, partie I, Paris, 1846, p. 170), или, как говорит тот же Кенэ, “продавать – значит покупать”
[83]“За цену одного товара можно заплатить только ценой другого товара* (Меrcier de la Riviere. “L'Ordre Naturel et Essentiel des Societes Politiques”, “Physiocrates”, ed. Daire, partie II, p. 554)
[84]“Чтобы иметь деньги, сначала надо продать” (там же, стр. 543)
[85]Исключение составляет, как уже было упомянуто выше, производитель золота или серебра, который обменивает свой продукт без предварительной продажи его.
[86]“Деньги в наших руках представляют вещи, которые мы можем пожелать купить, и в то жe время вещи, которые мы продали за эти деньги” (Mercier de la Riviere, цит. соч., стр. 586)
[87]“Итак, здесь имеется... четыре крайних точки и три контрагента, из которых одни выступает два раза” (La Тrоsnе, цит. соч., стр. 909)
[88]Примечание к 2 изданию. Как ни бросается в глаза это явление, его в большинстве случаев не в состоянии заметить экономисты, особенно фритредер vulgaris.
[89]Ср. мои замечания о Джемсе Милле: “К критике политической экономии”, стр. 74–76 [см. настоящее издание, том 13, стр. 79–81]. Два пункта характерны здесь для метода экономической апологетики. Во‑первых, отождествление обращения товаров и непосредственного обмена продуктов путем простого отвлечения от их различий. Во‑вторых, попытка отрицать противоречия, присущие капиталистическому процессу производства; последнее достигается тем, что отношения между капиталистическими агентами производства сводятся к простым отношениям, вытекающим из товарного обращения. Между тем производство товаров и обращение товаров представляют собой явления, свойственные самым разнообразным способам производства, хотя объем и значение их далеко не одинаковы. Мы, следовательно, ровно ничего не знаем о differentia specifica [характерных особенностях] данных способов производства, не можем ничего сказать о них, если нам известны только общие им всем абстрактные категории товарного обращения. Ни в одной науке, кроме политической экономии, не провозглашаются с такой претенциозностью элементарнейшие общие места. Например, Жан Батист Сэй берется судить о кризисах, зная только одно: что товар есть продукт
[90]Даже и в том случае, если товар все снова и снова продается. – явление, которое для нас пока еще не существует, – он с момента своей окончательной продажи переходит из сферы обращения в сферу потреблении, чтобы послужить здесь жизненным средством или средством производства
[91]“Они” (деньги) “не имеют другого движения, кроме того, которое сообщено им продуктами” (La Trosne, цит. соч., стр. 885)
[92]“Именно продукты приводят их” (деньги) “в движение и заставляют обращаться... Быстрота их” (денег) “движения заменяет их количество. Когда в них обнаруживается надобности, они переходят из рук в руки, не останавливаясь ни на минуту” (Le Trosne, цит, соч., стр. 915, 916)
[93]“Так как деньги... служат всеобщей мерой для купли и продажи, то всякий, кто имеет что‑либо для продажи, но не находит покупателя, склонен думать, что недостаток денег в стране есть причина, вследствие которой он не может сбыть своих товаров; и вот повсюду раздаются жалобы па недостаток денег. Но это большая ошибка... Что нужно тем людям, которые жалуются на недостаток денег?.. Фермер жалуется... он думает, что если бы в стране было больше денег, он мог бы продать свои продукты по хорошим ценам. Следовательно, не деньги нужны ему, а хорошая цена за его хлеб и скот, которые ему хотелось бы, но не удается продать... А почему ему не удается получить за них хорошую цену?.. 1) Либо потому, что в стране имеется слишком много хлеба и скота, так что большинство из тех людей, которые приходят на рынок, нуждается, подобно ему самому, в том, чтобы продать эти продукты, и только немногие нуждаются в том, чтобы купить их. 2) Либо потому, что сократился обычный вывоз этих продуктов за границу... 3) Либо потому, что сокращается потребление, как это бывает, когда люди из‑за бедности тратят на жизнь меньше прежнего. Следовательно, не увеличение количества звонкой монеты способно помочь фермеру сбыть его товары, а устранение этих трех причин, которые в действительности вызывают спад на рынке. В таком же точно смысле нуждаются в деньгах купец и лавочник, а именно – они нуждаются в том, чтобы продать те товары, которыми они торгуют, и это – в результате падения спроса па рынке. Нация лучше всего процветает тогда, когда богатства непрерывно переходят из рук в руки” (Sir Dudley North. “Discourses upon Trade”. London, 1691, p. 11–15 passim). Все шарлатанские изобретения Херреншванда сводятся к тому, будто бы противоречия, порождаемые самой природой товара и потому проявляющиеся в обращении товаров, могут быть устранены путем увеличения количества средств обращения. По если объяснение приостановок в процессе производства и обращения недостатком средств обращения есть только популярная иллюзия, то это не означает, что действительный недостаток в средствах обращения, вследствие, например, официальных махинаций в области “regulation of currency” [“регулирования средств обращения”], не может, со своей стороны, вызвать приостановку
[94]“Для торговли нации деньги требуются в определенном количестве или пропорции: большее или меньшее по сравнению с этим количество денег повредило бы торговле. Совершенно так же, как в мелкой розничной торговле необходимо определенное количество фартингов, чтобы разменять серебряную монету или произвести такие платежи, которые не могут быть выполнены даже при помощи самых мелких серебряных монет... И подобно тому как число фартингов, потребных для торговли, определяется численностью населения, частотой совершаемых им меновых сделок и, главным образом, стоимостью наименьшей серебряной монеты, так и количество денег” (золотых и серебряных), “потребных для торговли, определяется частотой меновых актов и размерами платежей” (William Petty. “A Treatise of Taxes and Contributions”. London, 1667, p. 17). Теорию Юма защищал против Дж. Стюарта и др. А. Юнг в его “Political Arithmetic”. London, 1774, где ей посвящена особая глава: “Цены зависят от количества денег”, стр. 112 и сл. В моей работе “К критике политической экономии”, стр. 149 [см. настоящее издание, том 13, стр. 149], я делаю следующее замечание: “Вопрос о количестве находящихся в обращении монет он (А. Смит) молчаливо устраняет, рассматривая деньги совершенно ложно как простой товар”. Это относится лишь к тем местам работы А. Смита, где он рассматривает деньги ex officio [специально]. В некоторых отдельных случаях, например критикуя прежние системы политической экономии, он высказывает правильный взгляд: “Количество звонкой монеты в каждой стране определяется стоимостью товаров, обращающихся в ней... Стоимость товаров, покупаемых и продаваемых в течение года в данной стране, тре‑Оует определенного количества денег для обращения их и распределения среди соответствующих потребителей и не может дать применении добавочному количеству денег. Каналы обращения необходимо вбирают в себя сумму, достаточную для наполнения их, и никогда не вмещают сверх того” (“Wealth of Nations”, b. IV, ch. I). Подобным же образом А. Смит начинает свой труд ex officio апофеозом разделения труда, а в последней кни Date: 2015-08-24; view: 388; Нарушение авторских прав |