Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Глава четвертая. Эта бедная старая невинная птица ругается, как тысяча чертей, но она не понимает, что говорит
Эта бедная старая невинная птица ругается, как тысяча чертей, но она не понимает, что говорит. Р. Стивенсон
Однако завтра с самого утра мне пришлось заняться своими прямыми обязанностями. «Алдан» был починен и готов к бою, и, когда я пришел после завтрака в электронный зал, у дверей уже собралась небольшая очередь дублей с листками предлагаемых задач. Я начал с того, что мстительно прогнал дубля Кристобаля Хунты, написав на его листке, что не могу разобрать почерк. (Почерк у Кристобаля Хозевича был действительно неудобочитаем: Хунта писал по‑русски готическими буквами.) Дубль Федора Симеоновича принес программу, составленную лично Федором Симеоновичем. Это была первая программа, которую составил сам Федор Симеонович без всяких советов, подсказок и указаний с моей стороны. Я внимательно просмотрел программу и с удовольствием убедился, что составлена она грамотно, экономно и не без остроумия. Я исправил некоторые незначительные ошибки и передал программу своим девочкам. Потом я заметил, что в очереди томится бледный и напуганный бухгалтер рыбозавода. Ему было страшно и неуютно, и я сразу принял его. – Да неудобно как‑то, – бормотал он, опасливо косясь на дублей. – Вот ведь товарищи ждут, раньше меня пришли… – Ничего, это не товарищи, – успокоил я его. – Ну граждане… – И не граждане. Бухгалтер совсем побелел и, склонившись ко мне, проговорил прерывающимся шепотом: – То‑то же я смотрю – не мигают оне… А вот этот в синем – он, по‑моему, и не дышит… Я уже отпустил половину очереди, когда позвонил Роман. – Саша? – Да. – А попугая‑то нет. – Как так нет? – А вот так. – Уборщица выбросила? – Спрашивал. Не только не выбрасывала, но и не видела. – Может быть, домовые хамят? – Это в лаборатории‑то директора? Вряд ли. – Н‑да, – сказал я. – А может быть, сам Янус? – Янус еще не приходил. И вообще, кажется, не вернулся из Москвы. – Так как же это все понимать? – спросил я. – Не знаю. Посмотрим. Мы помолчали. – Ты меня позовешь? – спросил я. – Если что‑нибудь интересное… – Ну конечно. Обязательно. Пока, дружище. Я заставил себя не думать об этом попугае, до которого мне, в конце концов, не было никакого дела. Я отпустил всех дублей, проверил все программы и занялся гнусной задачкой, которая уже давно висела на мне. Эту гнусную задачу дали мне абсолютники. Сначала я им сказал, что она не имеет ни смысла, ни решения, как и большинство их задач. Но потом посоветовался с Хунтой, который в таких вещах разбирался очень тонко, и он мне дал несколько обнадеживающих советов. Я много раз обращался к этой задаче и снова ее откладывал, а вот сегодня добил‑таки. Получилось очень изящно. Как раз когда я кончил и, блаженствуя, откинулся на спинку стула, оглядывая решение издали, пришел темный от злости Хунта. Глядя мне в ноги, голосом сухим и неприятным он осведомился, с каких это пор я перестал разбирать его почерк. Это чрезвычайно напоминает ему саботаж, сообщил он, в Мадриде в 1936 году за такие действия он приказывал ставить к стенке. Я с умилением смотрел на него. – Кристобаль Хозевич, – сказал я. – Я ее все‑таки решил. Вы были совершенно правы. Пространство заклинаний действительно можно свернуть по любым четырем переменным. Он поднял, наконец, глаза и посмотрел на меня. Наверное, у меня был очень счастливый вид, потому что он смягчился и проворчал: – Позвольте посмотреть. Я отдал ему листки, он сел рядом со мною, и мы вместе разобрали задачу с начала и до конца и с наслаждением просмаковали два изящнейших преобразования, одно из которых подсказал мне он, а другое нашел я сам. – У нас с вами неплохие головы, Алехандро, – сказал наконец Хунта. – В нас есть артистичность мышления. Как вы находите? – По‑моему, мы молодцы, – сказал я искренне. – Я тоже так думаю, – сказал он. – Это мы опубликуем. Это никому не стыдно опубликовать. Это не галоши‑автостопы и не брюки‑невидимки. Мы пришли в отличное настроение и начали разбирать новую задачу Хунты, и очень скоро он сказал, что и раньше иногда считал себя побрекито, а в том, что я математически невежествен, убедился при первой же встрече. Я с ним горячо согласился и высказал предположение, что ему, пожалуй, пора уже на пенсию, а меня надо в три шеи гнать из института валить лес, потому что ни на что другое я не годен. Он возразил мне. Он сказал, что ни о какой пенсии не может быть и речи, что его надлежит пустить на удобрения, а меня на километр не подпускать к лесоразработкам, где определенный интеллектуальный уровень все‑таки необходим, а назначить меня надо учеником младшего черпальщика в ассенизационном обозе при холерных бараках. Мы сидели, подперев головы, и предавались самоуничижению, когда в зал заглянул Федор Симеонович. Насколько я понял, ему не терпелось узнать мое мнение о составленной им программе. – Программа! – желчно усмехнувшись, произнес Хунта. – Я не видел твоей программы, Теодор, но я уверен, что она гениальна по сравнению с этим… – Он с отвращением подал двумя пальцами Федору Симеоновичу листок со своей задачей. – Полюбуйся, вот образец убожества и ничтожества. – Г‑голубчики, – сказал Федор Симеонович озадаченно, разобравшись в почерках. – Это же п‑проблема Бен Б‑бецалеля. К‑калиостро же доказал, что она н‑не имеет р‑решения. – Мы сами знаем, что она не имеет решения, – сказал Хунта, немедленно ощетиниваясь. – Мы хотим знать, как ее решать. – К‑как‑то ты странно рассуждаешь, К‑кристо… К‑как же искать решение, к‑когда его нет? Б‑бессмыслица какая‑то… – Извини, Теодор, но это ты очень странно рассуждаешь. Бессмыслица – искать решение, если оно и так есть. Речь идет о том, как поступать с задачей, которая решения не имеет. Это глубоко принципиальный вопрос, который, как я вижу, тебе, прикладнику, к сожалению, не доступен. По‑моему, я напрасно начал с тобой беседовать на эту тему. Тон Кристобаля Хозевича был необычайно оскорбителен, и Федор Симеонович рассердился. – В‑вот что, г‑голубчик, – сказал он. – Я н‑не могу дискутировать с т‑тобой в этом тоне п‑при молодом человеке. Т‑ты меня удивляешь. Это н‑неп‑педагогично. Если тебе угодно п‑продолжать, изволь выйти со мной в к‑ко‑ридор. – Изволь, – отвечал Хунта, распрямляясь как пружина и судорожно хватая у бедра несуществующий эфес. Они церемонно вышли, гордо задрав головы и не глядя друг на друга. Девочки захихикали. Я тоже не особенно испугался. Я сел, обхватив руками голову, над оставленным листком и некоторое время краем уха слушал, как в коридоре могуче рокочет бас Федора Симеоновича, прорезаемый сухими гневными вскриками Кристобаля Хозевича. Потом Федор Симеонович взревел: «Извольте пройти в мой кабинет!» – «Извольте!» – проскрежетал Хунта. Они были уже на «вы». И голоса удалились. «Дуэль! Дуэль!» – защебетали девочки. О Хунте ходила лихая слава бретёра и забияки. Говорили, что он приводит противника в свою лабораторию, предлагает на выбор рапиры, шпаги или алебарды, а затем принимается а‑ля Жан Маре скакать по столам и опрокидывать шкафы. Но за Федора Симеоновича можно было не беспокоиться. Было ясно, что в кабинете они в течение получаса будут мрачно молчать через стол, потом Федор Симеонович тяжело вздохнет, откроет погребец и наполнит две рюмки эликсиром Блаженства. Хунта пошевелит ноздрями, закрутит ус и выпьет. Федор Симеонович незамедлительно наполнит рюмки вновь и крикнет в лабораторию свежих огурчиков. В это время позвонил Роман и странным голосом сказал, чтобы я немедленно поднялся к нему. Я побежал наверх. В лаборатории были Роман, Витька и Эдик. Кроме того, в лаборатории был зеленый попугай. Живой. Он сидел, как и вчера, на коромысле весов, рассматривал всех по очереди то одним, то другим глазом, копался клювом в перьях и чувствовал себя, по‑видимому, превосходно. Ученые, в отличие от него, выглядели неважно. Роман, понурившись, стоял над попугаем и время от времени судорожно вздыхал. Бледный Эдик осторожно массировал себе виски с мучительным выражением на лице, словно его глодала мигрень. А Витька, верхом на стуле, раскачивался как мальчик, играющий в лошадки, и неразборчиво бормотал, лихорадочно тараща глаза. – Тот самый? – спросил я вполголоса. – Тот самый, – сказал Роман. – Фотон? – Я тоже почувствовал себя неважно. – Фотон. – И номер совпадает? Роман не ответил. Эдик сказал болезненным голосом: – Если бы мы знали, сколько у попугаев перьев в хвосте, мы могли бы их пересчитать и учесть то перо, которое было потеряно позавчера. – Хотите, я за Бремом сбегаю? – предложил я. – Где покойник? – спросил Роман. – Вот с чего нужно начинать! Слушайте, детективы, где труп? – Тр‑руп! – рявкнул попугай. – Цер‑ремония! Тр‑руп за бор‑рт! Р‑рубидий! – Черт знает что он говорит, – сказал Роман с сердцем. – Труп за борт – это типично пиратское выражение, – пояснил Эдик. – А рубидий? – Р‑рубидий! Резер‑рв! Огр‑ромен! – сказал попугай. – Резервы рубидия огромны, – перевел Эдик. – Интересно, где? Я наклонился и стал разглядывать колечко. – А может быть, это все‑таки не тот? – А где тот? – спросил Роман. – Ну, это другой вопрос, – сказал я. – Все‑таки это проще объяснить. – Объясни, – предложил Роман. – Подожди, – сказал я. – Давай сначала решим вопрос: тот или не тот? – По‑моему, тот, – сказал Эдик. – А по‑моему, не тот, – сказал я. – Вот здесь на колечке царапина, где тройка… – Тр‑ройка! – произнес попугай. – Тр‑ройка! Кр‑руче впр‑раво! Смер‑рч! Смер‑рч! Витька вдруг встрепенулся. – Есть идея, – сказал он. – Какая? – Ассоциативный допрос. – Как это? – Погодите. Сядьте все, молчите и не мешайте. Роман, у тебя есть магнитофон? – Есть диктофон. – Давай сюда. Только все молчите. Я его сейчас расколю, прохвоста. Он у меня все скажет. Витька подтащил стул, сел с диктофоном в руке напротив попугая, нахохлился, посмотрел на попугая одним глазом и гаркнул: – Р‑рубидий! Попугай вздрогнул и чуть не свалился с весов. Помахав крыльями, чтобы восстановить равновесие, он отозвался: – Р‑резерв! Кр‑ратер Р‑ричи! Мы переглянулись. – Р‑резерв! – гаркнул Витька. – Огр‑ромен! Гр‑руды! Гр‑руды! Р‑ричи пр‑рав! Р‑ричи пр‑рав! Р‑роботы! Р‑роботы! – Роботы! – Кр‑рах! Гор‑рят! Атмосфер‑pa гор‑рит! Пр‑рочь! Др‑рамба, пр‑рочь! – Драмба! – Р‑рубидий! Р‑резерв! – Рубидий! – Р‑резерв! Кр‑ратер Р‑ричи! – Замыкание, – сказал Роман. – Круг. – Погоди, погоди, – бормотал Витька. – Сейчас… – Попробуй что‑нибудь из другой области, – посоветовал Эдик. – Янус! – сказал Витька. Попугай открыл клюв и чихнул. – Я‑нус, – повторил Витька строго. Попугай задумчиво смотрел в окно. – Буквы «р» нет, – сказал я. – Пожалуй, – сказал Витька. – А ну‑ка… Невстр‑руев! – Пер‑рехожу на пр‑рием! – сказал попугай. – Чар‑родей! Чар‑родей! Говор‑рит Кр‑рыло, говор‑рит Кр‑рыло! – Это не пиратский попугай, – сказал Эдик. – Спроси его про труп, – попросил я. – Труп, – неохотно сказал Витька. – Цер‑ремония погр‑ребения! Вр‑ремя огр‑раничено! Р‑речь! Р‑речь! Тр‑репотня! Р‑работать! Р‑работать! – Любопытные у него были хозяева, – сказал Роман. – Что же нам делать? – Витя, – сказал Эдик. – У него, по‑моему, космическая терминология. Попробуй что‑нибудь простое, обыденное. – Водородная бомба, – сказал Витька. Попугай наклонил голову и почистил лапкой клюв. – Паровоз! – сказал Витька. Попугай промолчал. – Да, не получается, – сказал Роман. – Вот дьявол, – сказал Витька, – ничего не могу придумать обыденного с буквой «р». Стул, стол, потолок… Диван… О! Тр‑ранслятор! Попугай поглядел на Витьку одним глазом. – Кор‑рнеев, пр‑рошу! – Что? – спросил Витька. Впервые в жизни я видел, как Витька растерялся. – Кор‑рнеев гр‑руб! Гр‑руб! Пр‑рекрасный р‑работник! Дур‑рак р‑редкий! Пр‑релесть! Мы захихикали. Витька посмотрел на нас и мстительно сказал: – Ойр‑ра‑Ойр‑ра! – Стар‑р, стар‑р! – с готовностью откликнулся попугай. – Р‑рад! Дор‑рвался! – Это что‑то не то, – сказал Роман. – Почему же не то? – сказал Витька. – Очень даже то… Пр‑ривалов! – Пр‑ростодушный пр‑роект! Пр‑римитив! Тр‑рудяга! – Ребята, он нас всех знает, – сказал Эдик. – Р‑ребята, – отозвался попугай. – Зер‑рнышко пер‑рцу! Зер‑ро! Зер‑ро! Гр‑равитация! – Амперян, – торопливо сказал Витька. – Кр‑рематорий! Безвр‑ременно обор‑рвалась! – сказал попугай, подумал и добавил: – Ампер‑рметр! – Бессвязица какая‑то, – сказал Эдик. – Бессвязиц не бывает, – задумчиво сказал Роман. Витька, щелкнув замочком, открыл диктофон. – Лента кончилась, – сказал он. – Жаль. – Знаете что, – сказал я, – по‑моему, проще всего спросить у Януса. Что это за попугай, откуда он, и вообще… – А кто будет спрашивать? – осведомился Роман. Никто не вызвался. Витька предложил прослушать запись, и мы согласились. Все это звучало очень странно. При первых же словах из диктофона попугай перелетел на плечо Витьки и стал с видимым интересом слушать, вставляя иногда реплики вроде: «Др‑рамба игнор‑рирует ур‑ран», «Пр‑равильно» и «Кор‑рнеев гр‑руб, гр‑руб, гр‑руб!». Когда запись кончилась, Эдик сказал: – В принципе, можно было бы составить лексический словарь и проанализировать его на машине. Но кое‑что ясно и так. Во‑первых, он всех нас знает. Это уже удивительно. Это значит, что он много раз слышал наши имена. Во‑вторых, он знает про роботов. И про рубидий. Кстати, где употребляется рубидий? – У нас в институте, – сказал Роман, – он, во всяком случае, нигде не употребляется. – Это что‑то вроде натрия, – сказал Корнеев. – Рубидий – ладно, – сказал я. – Откуда он знает про лунные кратеры? – Почему именно лунные? – А разве на Земле горы называют кратерами? – Ну, во‑первых, есть кратер Аризона, а во‑вторых, кратер – это не гора, а скорее дыра. – Дыр‑pa вр‑ремени, – сообщил попугай. – У него прелюбопытнейшая терминология, – сказал Эдик. – Я никак не могу назвать ее общеупотребительной. – Да, – согласился Витька. – Если попугай все время находится при Янусе, то Янус занимается странными делами. – Стр‑ранный ор‑рбитальный пер‑реход, – сказал попугай. – Янус не занимается космосом, – сказал Роман. – Я бы знал. – Может быть, раньше занимался? – И раньше не занимался. – Роботы какие‑то, – с тоской сказал Витька. – Кратеры… При чем здесь кратеры? – Может быть, Янус читает фантастику? – предположил я. – Вслух? Попугаю? – Н‑да… – Венера, – сказал Витька, обращаясь к попугаю. – Р‑роковая стр‑расть, – сказал попугай. Он задумался и пояснил: – Р‑разбился. Зр‑ря. Роман поднялся и стал ходить по лаборатории. Эдик лег щекой на стол и закрыл глаза. – А как он здесь появился? – спросил я. – Как вчера, – сказал Роман. – Из лаборатории Януса. – Вы это сами видели? – Угу. – Я одного не понимаю, – сказал я. – Он умирал или не умирал? – А мы откуда знаем? – сказал Роман. Я не ветеринар. А Витька не орнитолог. И вообще это, может быть, не попугай. – А что? – А я откуда знаю? – Это может быть сложная наведенная галлюцинация, – сказал Эдик, не открывая глаз. – Кем наведенная? – Вот об этом я сейчас и думаю, – сказал Эдик. Я надавил пальцем на глаз и посмотрел на попугая. Попугай раздвоился. – Он раздваивается, – сказал я. – Это не галлюцинация. – Я сказал: сложная галлюцинация, – напомнил Эдик. Я надавил на оба глаза. Я временно ослеп. – Вот что, – сказал Корнеев. – Я заявляю, что мы имеем дело с нарушением причинно‑следственного закона. Поэтому выход один – все это галлюцинация, а нам нужно встать, построиться и с песнями идти к психиатру. Становись! – Не пойду, – сказал Эдик. – У меня есть еще одна идея. – Какая? – Не скажу. – Почему? – Побьете. – Мы тебя и так побьем. – Бейте. – Нет у тебя никакой идеи, – сказал Витька. – Это все тебе кажется. Аида к психиатру. Дверь скрипнула, и в лабораторию из коридора вошел Янус Полуэктович. – Так, – сказал он. – Здравствуйте. Мы встали. Он обошел нас и по очереди пожал каждому руку. – Фотончик опять здесь? – сказал он, увидя попугая. – Он вам не мешает, Роман Петрович? – Мешает? – сказал Роман. – Мне? Почему он мешает? Он не мешает. Наоборот… – Ну, все‑таки каждый день… – начал Янус Полуэктович и вдруг осекся. – О чем это мы с вами вчера беседовали? – спросил он, потирая лоб. – Вчера вы были в Москве, – сказал Роман с покорностью в голосе. – Ах… да‑да. Ну хорошо. Фотончик! Иди сюда! Попугай, вспорхнув, сел Янусу на плечо и сказал ему на ухо: – Пр‑росо, пр‑росо! Сахар‑рок! Янус Полуэктович нежно заулыбался и ушел в свою лабораторию. Мы обалдело посмотрели друг на друга. – Пошли отсюда, – сказал Роман. – К психиатру! К психиатру! – зловеще бормотал Корнеев, пока мы шли по коридору к нему на диван. – В кратер Ричи. Др‑рамба! Сахар‑рок!
Date: 2015-08-24; view: 467; Нарушение авторских прав |