ГЛАВА 3. Сентябрь 1125 года. Реки Припять и Пина, окрестности города Пинска

Сентябрь 1125 года. Реки Припять и Пина, окрестности города Пинска

Погодка выдалась лучше не придумаешь — хороший хозяин собаку на улицу не выгонит. На небе ни звездочки, все обложено тучами, моросит мелкий дождичек из тех, что могут длиться часами и днями, пропитывая влагой всё и вся, порывы ветра время от времени шумно треплют намокшую листву, забивая все остальные звуки. Прекрасная ночь для диверсии, прямо как по заказу!

Правда, и проблем погода тоже подкинула. Доспех оставили на ладьях, впрочем, даже если бы и не всепроникающая сырость, способная почти уравнять вес мокрого войлочного поддоспешника с самой кольчугой, все равно, ввязываться в бой на причалах и ладьях с риском упасть в воду лучше, имея на себе поменьше железа. А вот шлемы не подвели. Мишка в очередной раз помянул добрым словом искусство кузнецов — стекающие со смазанного жиром шлема дождевые капли не попадали в глазницы полумаски, а падали вниз, минуя даже щеки и подбородок. Бармицу, прикрывающую нижнюю часть лица, все же пришлось откинуть — при резком вдохе висящие в ее кольцах капли воды могли попасть в горло, а закашляться в бою… недолго и до беды. За шиворот, правда, текло немилосердно, но «терпи, ратник, воеводой станешь!».

Все четыре насада Семена Дырки в кромешной тьме поднимались вверх по Пине к причалам Пинского речного порта. Следом шел самый большой челн, который Семен Дырка то ли по жадности, то ли просто из принципа увел из разоренной ляхами рыбачьей веси. Как кормщики умудрялись находить правильный путь, Мишка не представлял себе совершенно. Возможно, ориентировались на шум ветра в растущих на берегах кустах и деревьях, возможно, в чем-то им помогал слабый плеск воды, а может быть, еще что-то, но, как гласит народная мудрость, дело мастера боится — насады шли уверенно и почти бесшумно. Отроки Младшей дружины Погорынского войска набились в них, как шпроты в банки, стараясь сбиться поплотнее, чтобы не мешать гребцам. Весел огневцы отрокам не доверили — нашумят. Тряпками лопасти весел, как это описывается в приключенческих романах, не обматывали, а вот с уключинами «колдовали» весьма тщательно, и в результате гребля действительно получилась практически бесшумной.

Люди дреговического старейшины Трески тоже были заняты в операции, но действовали на суше (хотя что можно назвать сушей в такую погоду?) — обнаружили еще днем, а с наступлением темноты перебили втихую два тайных дозора полочан, скрывавшихся у впадения Пины в Припять и у слияния Пины и Струмени. Ну не совсем втихую — в первом дозоре кто-то успел коротко вскрикнуть, но находился этот дозор так далеко от своих, что хоть во всю глотку ори, не услышат. Нет, что ни говори, а в лесу дреговичи Трески чувствуют себя как дома, куда там отрокам, несмотря даже и на науку наставника Стерва — учиться еще и учиться.

Пинск — «некоронованная» столица Припятского Полесья — стоял как раз в углу, образованном руслами Пины и Струмени. Когда Семен Дырка объяснял «диспозицию», чертя по земле веточкой, Мишка подивился про себя, насколько ЗДЕСЬ бедно с названиями рек. Под названием Случь две штуки, и обе в бассейне Припяти, Струменей тоже две штуки — одна возле Турова, другая возле Пинска…

— Тсс, — прошипел с кормы Семен Дырка, — подходим. Снизу, снизу гляди, пригнись к борту.

Мишка пригнулся к левому борту, и действительно, на, казалось бы, беспросветно черном фоне неба проступили контуры чего-то еще более темного. Тут же «заработал» и слух, сквозь шелест дождя донесся храп спящего человека, даже, пожалуй, не одного, а как минимум троих — вахта на стоящей у причала ладье, убаюканная монотонным шорохом мелкого дождичка по натянутому пологу, совершенно бессовестно дрыхла, пренебрегая служебными обязанностями.

— Одерживай, одерживай! — снова зашипел Семен.

Мишка вытянул руки и ощутил ладонями мокрое дерево корпуса ладьи. Встал в рост, поднял руки на уровень плеча и нащупал край борта. Тут же под руку попалась какая-то веревка.

— Первый пяток, товсь! — Этот свистящий шепот принадлежал уже не Семену, а десятнику Егору. — По-тихому, осторожненько… тудыть тебя… ножи! Режь растяжки!

Мачта на ладье была убрана и вся ладья накрыта от дождя кожаным тентом;[10]вахта, под музыку дождевых капель, дрыхла, как в палатке. Мишка правой рукой выдернул кинжал из ножен и тут же отдернул и левую руку, с трудом удержав рвущееся наружу ругательство — стоявший слева от него отрок, перехватив растяжку тента, еще и зацепил лезвием Мишку по пальцам.

— Приподнимай… — снова донесся шепот Егора, — пошли!

Мишка оперся ладонями на планширь и втянул свое тело под тент, внутрь ладьи. Неожиданно подвела уже много раз пострадавшая левая рука, которой Мишка оперся на что-то — резко ослабла и подогнулась. Падение лицом вниз чуть не заставило ругнуться в голос, еле удержался. Пока изворачивался и поднимался на ноги, храп спящих сменился возней, звуками ударов, бульканьем и хрипами, означавшими не что иное, как насильственную смерть спящих полочан. Одновременно в темноте под тентом раздался показавшийся очень громким сдавленный мальчишеский вскрик, Мишка узнал голос Демьяна, на которого тут же зашикали со всех сторон. В ответ донеслась смесь мычания с невнятными ругательствами.

Протиснуться к Демьяну, чтобы узнать, что случилось, не вышло — через борт ладьи с насада полезли отроки второго пятка. Надо было действовать по плану, и Мишка торопливо принялся перебираться через сложенный в середине ладьи груз, забирая влево, чтобы добраться до носовой чалки.[11]Несколько раз стукнувшись в темноте о какие-то выступающие предметы, он, тихонечко ругаясь про себя, миновал наконец переднюю скамью для гребцов и нащупал канат, соединяющий нос ладьи с берегом. Извлек из ножен кинжал и принялся перепиливать им пеньковые волокна.

«Блин, книжки почитаешь, так там сплошь и рядом швартовые концы и якорные канаты перерубают одним ударом чего-нибудь острого, как бритва. Ага, сейчас! Пеньковый канат толщиной в руку топором перерубается с двух-трех ударов и то, если лежит на чем-то твердом, а если на весу (даже туго натянутый), так и вовсе намучаешься. А здесь-то еще и провисший — речное течение, толкая ладью в корму, натягивает кормовую чалку и ослабляет носовую. А не обтягивали чалки наверняка с момента окончания погрузки, вот кормовая намокла и растянулась, а носовая…»

Мишкины мысли прервал толчок в спину и злой шепот Семена Дырки:

— Не порть вещь! Я сейчас гашу[12]со столба скину.

Бормоча под нос почти точную цитату из анекдота:

«Сопляки, только б им резать…» — Семен поднырнул под кожаный тент и перелез с борта на причал.

«Вот куркуль, нашел время веревки беречь… стоп, а почему он здесь, ему же положено на насаде оставаться?»

— Первый пяток, на берег! — передали отроки шепотом команду Егора.

Мишка вылез на причал и припал на правое колено, настороженно поводя из стороны в сторону самострелом, рядом, в таких же позах, вглядывались в темноту отроки шестого десятка.

— Чего скрючился? — раздалось рядом кряхтенье Семена. — Помоги оттолкнуть, корму уже течением отвело!

Ветер, хоть и не постоянный, а порывистый, был прижимным, поэтому, чтобы течение «забрало» ладью, ее надо было хоть немного оттолкнуть от берега. Семен, видимо, опасался, что, если не оттолкнуть нос, ладью развернет бортом к течению и она станет неуправляемой. Упершись руками в борт, Мишка почувствовал, как корпус ладьи медленно отходит от причала, но при этом под действием речного течения еще и смещается вправо. Зазор между бортом и причалом начал увеличиваться и, чтобы не сорваться в воду, пришлось резко оттолкнуться руками и отшатнуться назад. Рядом Семен Дырка сначала так же отшатнулся, а потом сиганул с края причала на борт ладьи, словно кот на забор.

«Ловок, ничего не скажешь! Первая, считай, ушла, и вроде бы не нашумели. Как там остальные?»

В темноте разглядеть что-нибудь даже в нескольких шагах от себя было невозможно, но, судя по тому, что никакого шума Мишка не слышал, захват первых пяти ладей, причаленных ниже других по течению, прошел удачно. Оставалось еще шесть…

Днем люди Трески безошибочно вывели разведку через лес на берег Пины прямо напротив причалов. Мишка, Егор и Семен Дырка, охраняемые с тыла десятком лесовиков, затаились на противоположном от города берегу и долго наблюдали за тем, что творится в речном порту, вырабатывая план ночного налета.

Ладей было всего одиннадцать, и все они сидели глубоко, значит, были уже нагружены (а может быть, и вовсе не разгружались, оказавшись захваченными полочанами сразу по прибытии). Только на два самых больших судна что-то таскали из складов, довольно хаотично, явно без единого плана, расставленных на берегу. Мишке, еще ТАМ привыкшему к строгой линейной упорядоченности ленинградского порта, подобное устройство представлялось сущим безобразием.

Ладьи тоже были разнокалиберными — начиная с просто больших лодок, метров пяти — семи в длину, и кончая довольно солидными судами в десятки тонн водоизмещения. Экипажей, как удалось разглядеть, на ладьях не было, только по два-три человека, значит, сегодня днем суда уходить не собирались.

Склады и причалы находились на достаточно приличном удалении от города, да иначе их было и не разместить — земляные валы укреплений довольно близко подходили к берегу, начинаясь на таком расстоянии от уреза воды, чтобы их не подмывало в половодье. Порт между городскими укреплениями и водой просто не поместился бы. Мишка сильно опасался, что вместо складов они увидят только груду головешек — могли же пинчане их поджечь, чтобы не достались врагу, но, видимо, укрывшиеся в городе купцы и экипажи ладей смогли убедить защитников Пинска этого не делать в надежде хоть что-то отбить при удачном стечении обстоятельств.

Семен Дырка и Егор, ссылаясь на приметы, уверенно предсказали дождливую и ветреную ночь, поэтому план угона ладей особых споров у них не вызвал, а Мишка, в таких делах не разбиравшийся, в дискуссию «специалистов» не встревал. Решено было подойти ночью на насадах и захватить первые пять судов (по числу собственных десантных средств — четыре насада и челн), потом оставить на каждой из захваченных ладей кормщика, пару гребцов из огневцев и пару Мишкиных отроков (этого должно было хватить для безопасного сплава по течению) и, отпихнув добычу от берега, заняться остальными ладьями. Это если все пройдет гладко, а если полочане всполошатся, то попрыгать в насады и смыться, удовлетворившись малой долей добычи. От плана поджечь оставшиеся ладьи пришлось отказаться — и погода дождливая, и полочане не лопухи, не дадут огню разгореться, и задерживаться, в случае тревоги, опасно.

Не то чтобы Мишка сомневался в квалификации Егора и Семена Дырки, но как-то все очень уж просто у них получалось: подошли, взяли вахтенных в ножи, отчалили… С другой стороны, чем проще план, тем меньше шансов, что что-то пойдет «не так». К тому же Мишка очень плохо представлял себе, как у полочан налажена охрана порта. Прежний опыт мало чем мог помочь — в XX веке наиболее тщательно охранялся периметр порта, по самой территории ходили редкие патрули пограничников, а суда охранялись силами экипажей (штатных или подменных), да и работал порт круглосуточно, так что народу там постоянно толклось довольно много. А ЗДЕСЬ… никакого периметра не было вообще, заходи, кто угодно, и ночью, разумеется, не работали. Ну будет по несколько человек на ладьях, возможно, кто-то заночует в складах (или склады охраняют?), а больше вроде бы никого быть и не должно.

Впрочем, когда уже собрались уходить, на пинском берегу произошла сцена, которая заставила призадуматься о том, какими силами будут охраняться ночью склады. В порт заявились десятка два всадников, вернее, какая-то важная персона в сопровождении двух десятков конных, и устроили, судя по жестикуляции, скандал. В чем заключалась суть конфликта, Мишка, со скрежетом зубовным, сожалея об отсутствии бинокля или хоть завалящей подзорной трубы, так и не понял. Вроде бы приехавшие остановили процесс погрузки и, спешившись, пошли инспектировать склады, такое, по крайней мере, сложилось впечатление.

Семен Дырка выдвинул версию происходящего, полностью соответствующую его куркулистому характеру:

— Пришли проверить, не слишком ли много увозить собрались! Об своей доле пекутся, дырка сзаду! А эти, значит, недовольны, что их проверяют. Нет, точно разбегаться собрались и прикидывают, что и как вывозить придется.

— Угу, — поддержал огневца Егор. — Каждому охота не только свою долю урвать, но и чтобы она весом и размером поменьше была, а ценой подороже! На ладьях-то можно и то, что потяжелее вывезти, а тележным обозом или на вьюках еще подумаешь да в затылке почешешь.

«Та-ак, сэр, похоже разногласия между союзниками действительно имеют место быть. Сейчас имя как-то не вспоминается, но кто-то из исторических личностей утверждал, что для успешного ведения войны нужны три вещи: деньги, деньги, и еще раз деньги. Миллионных состояний ЗДЕСЬ, пожалуй ни у кого нет — сотня гривен уже серьезный капитал, а уж о тысяче и говорить не приходится. Так что товар, находящийся на этих ладьях, даже для князя весьма существенная ценность. Значит, наш удар придется в самое чувствительное место — по кошельку!»

— Дядька[13]Егор, они же тогда у складов охрану выставят… Ну чтобы «друзья» своей рукой не надумали долю в добыче отгрести.

— Так не сотню же в охрану поставят! И стеречься будут со стороны берега, а мы с воды налетим. Гм, а знаешь, так оно даже и лучше будет! Они же, поначалу не разобравшись, не на нас подумают, а на то, что кто-то из них своровать решил. Потом-то разберутся, но до того поругаются крепко, и косо друг на друга смотреть станут обязательно! А нам это только на пользу.

На обратном пути Мишка ломал голову над тем, кого из отроков взять с собой на ночную операцию и кого поставить надзирать за десятками, которые Семен Дырка взялся распихать по своим насадам. И вот тут-то, совершенно неожиданно (хотя мог бы и заранее об этом подумать) вылезло одно весьма неприятное обстоятельство — не всем десяткам Мишка мог одинаково доверять.

С тремя-то десятками все было понятно — опричники и разведчики. Насчет поручиков и старшины тоже никаких сомнений. С этими отроками Мишка общался чаще других, хорошо знал практически каждого. Но вот те десятки, к командирам которых были применены репрессии… один повешен, другого Демка убил, да еще и отроков некоторых… Нет, в спину не выстрелят, но брать их в рискованный ночной набег… не лежала душа, и все тут!

«Что, сэр, уже любимчики и нелюбимчики появились? Впрочем, совершенно одинаковых подразделений не бывает. Есть надежные, есть серая масса, а есть… действительно, лучше не рисковать — будете оглядываться, уделять излишнее внимание и упустите что-то важное. Решено, тех, в ком сомневаемся, не берем, пусть ладьи и пленных охраняют! Блин, надо было не слушать Нинею, а переформировать подразделения с самого начала, глядишь, и казнить никого не пришлось бы…

А из поручиков оставим Роську. Он и за оставленными ладьями присмотрит квалифицированно, и пленным острастку, если понадобится, сможет дать».

Сам Мишка решил идти на том насаде, на котором пойдет десятник Егор, чтобы быть рядом, а Егор выбрал насад, которым правил Семен Дырка. Так Мишка и оказался в компании десятка, которому выпало захватывать первую ладью, стоявшую ниже других по течению.

Ладьи с огневцами и отроками бесшумно отваливали от причала и уходили вниз по течению, унося вместе с добычей погорынцев и тела полочан, заплативших жизнями за нерадивое отношение к своим обязанностям. Одна, вторая… пятая. На берегу и остальных судах так никто и не спохватился — ни огонька, ни голоса, ни какого-либо другого признака поднявшейся тревоги.

«Блин, как в кино! Ну не может же все идти так гладко!»

Мишка прошлепал босыми ногами по мокрому настилу причала к следующей ладье. Зрение смутно улавливало в темноте светлые пятна рубах отроков, и Мишка скорее догадался, чем рассмотрел, что они уже скидывают чалки с причальных столбов и упираются в борт ладьи отталкивая ее от берега.

— Э-к-к… навал-л-лись… т-туды т-тебя…

Негромкое натужное кряхтение издавал, похоже, Фаддей Чума. Мишка уже собрался идти дальше, как вдруг Фаддей охнул и с громким, показалось, что прямо-таки оглушительным, плеском свалился в воду. То ли руки соскользнули по мокрому дереву борта, то ли увлекся и не успел вовремя откинуться назад…

«Ну вот, сглазил…»

Мишка замер, сжимая самострел, и до боли в глазах всмотрелся в темный проход между складами — показалось или там действительно что-то шевельнулось? Изнутри ближайшего строения донеслось какое-то невнятное бормотание, потом сонный голос что-то гнусаво спросил, кажется: «Что там такое?»

«Охрана? Спали? А почему храпа не было слышно? Где у них вход?..»

Мишка так и не успел решить, что ему делать — то ли двигаться к складу, чтобы попытаться как-то заставить замолчать проснувшегося человека (убить, конечно, а как же еще заставишь-то?), то ли наоборот, бежать к воде и спрыгивать в ближайший к нему насад (еще ведь найти надо в темноте). Громкий голос ратника Арсения заставил его вздрогнуть так, что оружие чуть не выпало из рук.

— Раззява! По нужде сходить не можешь, чтоб за борт не сверзиться!

Фаддей Чума, громко отфыркнувшись, забубнил из воды что-то неразборчивое.

— Вот-вот! — продолжил скандальным тоном Арсений. — Купайся теперь, заодно и портки простирнешь! Погоди, я тебе еще и портянки твои кину — стирать так стирать!

— Чего разорались, обормоты?! — донеслось от склада. — Пос…ть и то толком сходить не могут… работнички…

— Тебя, дурня, не спросили! — отозвался Арсений. — Как хотим, так и с…м!

— А я вот щас выйду, так поглядим, кто тут дурень! — пообещали из склада.

— Эй, вы! — донеслось от ближайшей ладьи. — Хватит глотку драть, полуношники! Охота друг другу рыло начистить, так бейтесь! И нехрен тут орать!

— А я вот свайку[14]возьму, — продолжал блажить дурным голосом Арсений, — да как раз по рылу-то… а ну, высунься!

Судя по звукам, скандалист с ладьи действительно высунулся из-под тента — сначала раздался звук смачной затрещины и ругательства, потом какая-то возня, потом, уже из-под тента, шум драки.

— Да уйметесь вы, дуроломы, в конце-то концов? — снова заорали в складе. — Сейчас дружинников дозорных кликну!

Хозяин голоса явно не желал вылезать под дождь. Мишка просто не верил своим ушам — ратник Арсений прямо-таки с виртуозной артистичностью превратил смертельно опасную ситуацию в банальный скандал с мордобоем. Полочанам могло прийти в голову все что угодно, но только не то, что ругань и драку у них под носом устроили туровские воины. Из ступора Мишку вывел толчок в спину и шепот ратника Савелия:

— Не стой столбом!

Мишка побежал к следующей ладье. Там уже тоже дрались под тентом, а отроки скидывали чалки с причальных столбов. Дальше линия причалов прерывалась, и с полсотни шагов пришлось бежать по дикому берегу, заваленному всяким мусором.

«Во, и ЗДЕСЬ то же самое, разве что мусор экологичный — ни тебе ГСМ, ни пластика, ни металлолома… Блин, о чем думаю?»

Третья ладья… Тут под тентом угадывались вспышки от кресала, кто-то пытался высечь огонь, а отроки, просунув верхнюю часть тела внутрь, стреляли из самострелов. Четвертая ладья. Край тента приподнялся и в щель ударил показавшийся ослепительным свет масляного светильника. Заспанная рожа с всклокоченной бородой недоуменно уставилась на Мишку и пыталась спросить:

— Э… парень, чего это…

Болт из Мишкиного самострела ударил мужика прямо в лоб. Мишка рыбкой влетел в ладью, извернулся, щурясь от света, уловил какое-то движение совсем рядом, торопливо вскочил на ноги и оказался нос к носу с молодым парнем, держащим в руке светильник. Тот как-то странно перекосился лицом, словно собирался заплакать, и начал заваливаться набок. Только тут Мишка понял, что держится за рукоять кинжала, вошедшего парню в солнечное сплетение — как ударил, сам не заметил. Светильник упал, разлившееся масло вспыхнуло, и Мишка в свете зарождающегося пожара торопливо оглянулся. Больше никого на ладье не было. Пока оглядывался, «на автомате» зарядил самострел, потом высунулся из-под тента и прикрикнул на щурящихся от света отроков:

— Здесь все! Давайте дальше!

— Никаких «дальше»! — рявкнул вынырнувший из темноты Егор. — Охрана всполошилась, уходим!

Мишка глянул направо — примерно в сотне шагов, там, где стояла последняя ладья, мелькали факелы и слышались голоса.

«Ага, княжьи дружинники опомнились! Пора линять, пока они не разобрались, в чем дело».

— Быстро, быстро! — Егор принялся пихать стоящих на причале отроков. — Все на ладью. Петруха, не зевай, чалку скидывай.

Ратник Петр скинул гашу с причального столба и, перебежав чуть ближе к середине корпуса, навалился на борт, отпихивая ладью от причала. Ноги его скользнули по мокрому настилу и он, так же, как недавно Фаддей Чума, рухнул в воду.

— У… туды тебя! — ругнулся Егор. — Да не лезь ты тут! Обплывай корму, с той стороны насад, вытащат! Да шевелись ты…

Дальше Мишка уже не слушал и не смотрел — в проходе между складов появился человек с факелом в руке, позади него были, кажется, еще двое или трое. Мишка выстрелил, факел упал и по ушам резанул отчаянный крик:

— А-а-а!!! Убили, убили!!!

Тут же сзади раздался крик Семена Дырки:

— Пожар, дырка сзаду!!! Да гасите же, олухи, гасите!!!

Действительно, от разлившегося горящего масла уже начал заниматься с краю груз.

«Пожар в борделе во время наводнения. Еще и плывем. И „адмирал Дрэйк“ откуда-то вылез. Стопроцентный сюр, позвольте вам заметить, сэр».

Мишка растерянно оглянулся в поисках пожарного инвентаря и ничего не обнаружил. Рядом так же растерянно оглядывались отроки.

— Да рубахи, рубахи снимайте, копуши! Мокрые же, дырка сзаду! Накрывайте огонь!!!

Стянуть с себя липнущую к телу долгополую рубаху — задачка еще та. Мишка подергал за ворот, ничего не добился и по-женски ухватившись за подол, потянул его вверх, выворачивая рубаху наизнанку. Где-то на середине этого процесса Мишку толкнули, он не удержался на ногах, упал и окончательно запутался в мокрой одежке. Пока выпутывался и поднимался на ноги, пожар уже погасили и ладью вновь окутала темнота, заполненная движением, криками, ругательствами и бестолковой толкотней. И над всем этим царил раздающийся откуда-то с кормы командный голос Семена Дырки:

— Полог заворачивайте, дырка сзаду, грести мешать будет! Да не стаскивайте, а завертывайте края, товар же дождем подмочит! Весла разбирайте, они вдоль бортов лежат… Ай, едрить твою в грызло!

— Всем укрыться! — рявкнул Егор. — Стреляют! Семка, живой? Куда тебя?

— Живой, дырка сзаду, ох тудыть…

— Неужто прямо туда?

— Да почти… другого места не нашли, ироды!

Мишка почувствовал, что его начинает разбирать нервный смех, но тут рядом с ним болезненно вскрикнул кто-то из отроков, еще одна стрела свистнула поверху, а еще одна ударила в тент.

— Драть вас всех! Я же сказал укрыться!

Мишка поспешно пригнулся и тут понял, что кое-то все-таки видно. На фоне мелькающих на причале факелов можно было разглядеть головы и плечи отроков, уложивших самострелы на планширь и азартно отвечающих на выстрелы с берега.

— Прекратить стрельбу! — В голове у Мишки занозой сидела мысль об ограниченности запаса болтов к самострелам. — Всем исполнять приказы кормщика! Разбирай весла, и головы ниже, не подставляться под выстрелы!

Отроки бестолково, но энергично закопошились в темноте. Откуда-то, чуть ли не из-под ног донеслось тихое тоскливое поскуливание.

«Блин! В кого-то же попали!»

— Эй, ты кто? Ранен?

— Лютоню убили-и-и… — отозвался плачущий мальчишеский голос.

— Какого Лютоню?

— Дементия…

«Дементий… четвертый десяток. Еще один… будь оно все проклято! „Вернется только половина“. А на других ладьях как? Демка! Он же тоже вскрикнул… еще на первой ладье! Не дай бог… что я тетке Татьяне скажу?»

— А тебя-то как звать? — Мишка склонился к плачущему отроку.

— Это… Тарас.

«Господи, даже имя христианское не сразу вспомнил… дети же еще!»

— Вот что, Тарас, давай-ка его поднимем. Я посмотрю, может быть, живой, только ранен.

— Не-а… ты же сам учил жилку на шее щупать…

— Давай, давай, все равно надо скамью для гребцов освободить. Ну-ка, взяли.

Обломок древка торчал у Дементия из спины. Мишка поискал пульс на шее, потом приложился ухом к груди отрока. Все было безнадежно — наповал.

— Тарас… ты посиди с ним… помолись за упокой души. Для воинов, в битве павших, райские врата открыты безвозбранно. Он — воин и пал в бою… душа его на нас из Царствия Небесного глядеть будет.

Мишка помолчал, не зная, что еще сказать. Кем был Тарасу отрок Дементий? Родичем, другом детства, просто односельчанином?

«Дела, дела… суета сует. Ведь собирался же поподробнее обо всех ребятах разузнать, картотеку сделать… так руки и не дошли. Вот когда убили… Вернется только половина… Неужели правда? Или Егор только пугал? Егор… блин, чуть не забыл!»

— Тарас, мне отойти надо… ты… ты поплачь, не стыдись, никто смеяться не будет. Посиди, посиди с ним, мы и без тебя управимся. Слышишь меня?

Отрок ничего не ответил, только шмыгнул носом. Мишке захотелось погладить его по волосам, но пальцы натолкнулись на мокрое холодное железо шлема. Ладонь соскользнула по бармице и опустилась на плечо. Тарас всхлипнул и прижался к тыльной стороне Мишкиной ладони щекой.

ТАМ Михаилу Ратникову всегда казались жуткой фальшью сцены в кинофильмах про войну, когда герой или героиня склоняются над убитым товарищем, сразу же стихают выстрелы, начинает звучать грустная музыка и всякое действие вокруг как бы прекращается… но сейчас убрать руку показалось страшным кощунством.

«Много ли мальчишке надо? Немного сочувствия, незамысловатая ласка… но… надо идти. Провались оно все! Лучше б я в Крестах на шконке загнулся!»

Мишка похлопал Тараса по спине, осторожно высвободил ладонь и начал пробираться к корме, откуда доносились голоса Семена Дырки и Егора.

— Дядька Егор, не пора ли?

— А? Ты, что ли, Михайла?

— Я, господин десятник. Не пора ли стрелу пускать, спрашиваю.

— Ну… — судя по голосу, Егор повернулся в сторону оставшейся позади факельной суеты на причалах. — Да, до нас уже из лука не добьешь, можно пускать. Давай, что у тебя там приготовлено.

Мишка дернулся руками к талии и только тут сообразил, что пояс, со всем, что на него навешено, он сбросил прямо под ноги перед тем, как стягивать с себя рубаху. Где ж его теперь искать? Повернувшись к шевелящейся темноте внутри ладейного корпуса, крикнул:

— Внимание! Всем слушать меня! На правом борту, пошарьте под ногами, там мой оружейный пояс где-то лежит. Передать сюда!

После короткой паузы, откуда-то из носовой части ладьи донеслось:

— Здесь, боярич! Сейчас передадим!

Пока его амуниция путешествовала из рук в руки, Мишка спохватился, что не сделал самого главного и снова подал команду.

— Кто из урядников есть? Подай голос!

— Урядник шестого десятка Ксенофонт!

— Младший урядник шестого десятка Никон!

«Надо же, они что, через все причалы за мной тащились? Как умудрились-то в темноте?»

— Младший урядник четвертого десятка Сергий!

— Из других десятков кто-то еще есть?

— Отроки второго десятка Марк и Тимофей!

«Опричники? Эти-то откуда взялись? Блин, неужели опять прикрывали?»

Пояс с подсумками и оружием наконец-то добрался до Мишкиных рук, но он продолжал перекличку.

— Урядник Ксенофонт, доложить о потерях!

— Отрок Глеб ранен — ступню на берегу чем-то пропорол… сильно. Отрок Софроний обжегся, когда пожар тушил… тоже вроде бы сильно. Отроки Тихон… ой, да тихо ты с веслом-то! Отроки Тихон и Гавриил на первой ладье уплыли, еще двое здесь, со мной, целые, а младший урядник Симеон и с ним еще один отрок… потерялись. Темно же…

«Ну, может, на других ладьях ушли, но Ксюха молодец — в такой обстановке все под контролем держит и обо всех помнит! Не то что вы, сэр…»

— Младший урядник Сергий, доложить о потерях!

— Отрок Дементий убит… здесь еще отроки Пахом, Нифонт и Тарас… все целые, но Нифонт, придурок, самострел утопил. Про первый пяток не знаю — мы сразу разошлись.

— Опричники!

— Оба целые!

«Итого: двенадцать… сборная солянка из разных десятков, все поперепутались».

— Так… раненых обиходили?

— Перевязали… как вышло, посветить бы…

— Сейчас, будет вам свет, погодите немного…

Мишка залез в прицепленную к поясу сумку и достал оттуда два небольших свертка, в одном лежали два жгута промасленной пакли, в другом — две берестяных грамотки.

— Дядька Егор, вот, нашел.

— Погоди, сейчас огонь высеку…

Егор принялся чиркать кресалом, и в редких вспышках света Мишка разобрал, что Семен Дырка стоит скособочившись, правой рукой ворочая рулевым веслом, а левую прижимает к ягодице.

— Дядька Семен, крепко зацепило-то?

— Да не воткнулось, чиркнуло только, но что-то крови… прямо как с барана, перевязать бы.

— Кто-нибудь, у кого бинт сухой есть, ко мне! — выкрикнул Мишка в сторону отроков.

— Да иду, иду уже! — донесся с середины ладьи голос одного из огневцев. — Сейчас, сейчас уже, сопляков на весла рассадить надо было.

— Разобрались там… — начал было кормщик, но вдруг умолк на полуслове и пошатнулся.

— Сенька! — Егор подхватил оседающего на подкосившихся ногах Семена Дырку. — Что ж ты сразу-то не сказал… туды тебя…

Егор уложил кормщика лицом вниз и шуганул подсунувшегося огневца:

— Да сам я перевяжу! Ты вон бери правило да командуй, раз с веслами разобрались. Михайла, посвети-ка.

Пока Егор с Мишкиной помощью перевязывал Семена Дырку, огневец окриками, перемешанными с руганью, кое-как наладил греблю. Гребцы из отроков были совсем никакие, ладья двигалась не столько за счет их усилий, сколько за счет того, что ее несло течением.

— Дядька… — позвал нового кормщика Мишка. — Тебя как величать-то?

— Карасем величай, — то ли в шутку, то ли всерьез отозвался огневец. — Чего надо-то?

— К берегу поближе возьми, нам стрелу с грамоткой в город закинуть надо.

— Это можно… прямо сейчас стрелять будешь?

— Погоди немного, приготовить все надо… дядька Егор, ты сам стрелять будешь?

— Не… Петруха, ты лук-то не утопил?

— Да иди ты! — недовольно пробурчал невидимый в темноте ратник Петр. — Теперь до конца жизни попрекать будешь?

— А никто тебя купаться не заставлял. Дай Михайле две стрелы, он все приготовит.

— А чего две-то, с одного раза, думаешь, не докину?

— Да нет, дядька Петр, первую стрелу надо на вал уронить, вроде бы как не получилось у нас с первого выстрела, а вот вторую уже надо точно в город забросить. Я, кроме грамоток, еще и паклю горящую к стреле привяжу, чтобы видно было, что она летит.

— Ага! А в первой грамотке, значит, вранье какое-то написали? Для полочан, значит? Пусть читают, дураки, и радуются, что весть перехватили? Мудер ты, боярич, мудер… а только и полочане не дурнее тебя! Так они твоему вранью и поверили!

— А никакого вранья там и нет! — Мишка протянул ратнику Петру грамотку и посветил лучинкой.

Кусочек бересты с одной стороны обгорел и разобрать на нем можно было только первую строчку:

«КНЯЗЮ ИЗЯСЛАВУ СВЯТОПОЛЧИЧУ ОТ ВОЕВОДЫ…»

— Вот, дядька Петр, выглядит так, будто упала, не долетев, да обгорела, а не сгорела вовсе, потому что от дождя намокла. И ничего мы не наврали — вторая грамотка точно так же начинается.

— Так зачем же посылать-то? Тут же, почитай, и не сказано ничего!

— Вот-вот, — согласился Мишка. — Раз не сказано ничего, то и верить или не верить тут нечему. Можно только догадываться о том, что было написано. А уж своим-то догадкам кто ж им помешает поверить? После того, что мы нынче учинили, полочане такого надогадываются… нам самим и не придумать никогда!

— Гы… хитр о!

По поводу содержания первой грамотки Мишке пришлось выдержать яростный спор с Егором. Сама идея дезинформации противника десятнику понравилась, но сначала он требовал написать явную «липу» — мол, князь Вячеслав Туровский вот-вот будет здесь с дружиной и ополчением — потом сам же соглашался, что полочане могут этому и не поверить.

— Ну ты сам подумай! — вдалбливал Егору Мишка, — если они догадаются, что про скорый приход княжьего войска мы врем, то значит, что мы сами полочанам и скажем: «Князя нет, и будет он не скоро»!

— Ну и что же писать, чтобы поверили?

— Ничего не писать!

— А грамотка зачем тогда?

— Чтобы только ДУМАЛИ, что написано, да гадали, что именно!

— Не, Михайла, мало ли до чего они догадаются? — Егор устремлял задумчивый взгляд куда-то вдаль, чесал в бороде и предлагал:

— А давай напишем, что самого войска еще нет, но от князя гонец прискакал…

И все шло по новому кругу…

В свое время Михаилу Ратникову довелось послушать лекцию одного американского профессора об альтернативной концепции истории развития человеческой цивилизации. Профессор делал упор не на разницу социально-экономических отношений в разное время, а на доминирующем в тот или иной период виде деятельности. Если традиционное общество использовало, главным образом, природный потенциал (земледелие, скотоводство, силу ветра, воды и животных), то в индустриальном обществе доминирующей стала деятельность по превращению одного вида энергии в другой (сначала пар и электричество, потом по нарастающей, вплоть до атомной энергии). В информационном же обществе, естественно, доминирующей должна стать деятельность по созданию, сбору и переработке информации.

Вот эта-то теория и вспомнилась Мишке во время дискуссии с Егором. Еще ТАМ у него сложилось убеждение, что предки были не глупее нас — знали они не меньше, просто знали другое. Но в вопросах переработки и использования информации предки были откровенно слабы (потому-то и вспомнилась та лекция) — просто не было в средневековье материальной базы для работы с информацией и развития информационных технологий. Материальных носителей информации — всего ничего, да и доступны они не всем, а изустная передача данных и хранение их в человеческой памяти порождали искажения, легко достигающие критического уровня.

В этом Мишка, уже ЗДЕСЬ, убеждался неоднократно, а особенно ярко это проявилось во время попытки организации информационной войны с бунтовщиками в Ратном. Вот и десятник Егор, мужик, несомненно, очень неглупый и с богатым жизненным опытом, проявлял в вопросах информационной борьбы прямо-таки детскую наивность! Он никак не мог понять, что для ослабления противника вовсе не обязательно напрямую «впаривать ему дезу», достаточно всего лишь активизировать процесс принятия решений в условиях острого дефицита информации и времени. Ну отправили какие-то хмыри, вырезавшие дозоры и устроившие черт-те что в порту, в Пинск грамотку. А что в ней? Совершенно ясно, что там не было приказа открыть городские ворота и сдаться. Так же очевидно, что не рекомендовали пинчанам разбираться с проблемой своими силами, не надеясь на помощь извне. Но что-то же сообщали! Что?

И вот тут-то и должно начать работать воображение, а оно у каждого свое! И выводы все делают свои, зачастую очень и очень разные, вплоть до прямо противоположных. К примеру, что является главной задачей ночной операции для таких разных людей, как Семен Дырка, Егор, Треска и Мишка? Для Семена, несомненно, добыча. Для Егора — военный эффект: потери противника, угроза повторения нападений, сковывание дополнительных сил охранной и разведывательной деятельностью, ненадежность коммуникаций и линий снабжения. Для Трески — в первую очередь доказательство боеспособности его отряда и его полезности, то есть избавление от статуса младшего партнера. А для Мишки ключевым эпизодом операции является засыл добротной информации в Пинск и «пустышки» полочанам.

Так и у противника. Главная задача у князя Давыда Полоцкого — военно-политическая: формирование антикиевской коалиции, возвращение под свою руку Минска, создание буферной зоны между Минским и Туровским княжествами. У удельных князей задачи попроще — усилиться за счет добычи и, если получится, новых земель. У литвы и ляхов — откровенный разбой.

Ситуация и без того напряженная — Пинск не взят, князья Святополчичи на посулы не купились, стратегическая цель не достигнута, Киев содеянного не простит. И вот тут появляется некое вооруженное формирование и начинает вести себя нагло: вырезает дозоры, уводит из-под носа добычу в особо крупных размерах, перекрывает водный путь, да, вдобавок ко всему, договаривается о чем-то с гарнизоном осажденного города!

Какова должна быть реакция на происходящее? Ляхи и литва, разумеется, захотят побыстрее смыться с добычей. Удельные полоцкие князья — тоже, но не бросишь же старшего родича и сюзерена. Хоть пополам рвись! А этому самому сюзерену — Давыду Всеславичу Полоцкому — надо сохранить лицо и не испортить отношения с союзниками. То есть убегать, бросая обозы, никак невозможно! Конфликт интересов порождает конфликт кадров, а затем, с неизбежностью, и конфликт структур, этими кадрами наполненных! А наличие важной информации в сочетании с ее недоступностью все эти конфликты обостряет, при удаче — вплоть до открытого противостояния! Поэтому «пустышка» в данных обстоятельствах может нанести войску князя Давыда вреда больше, чем самая изощренная деза.

Все это Мишка и пытался объяснить десятнику Егору в доступных тому терминах, до тех пор, пока у Егора глаза не сделались как у мороженой рыбы. В конце концов боярич просто взмолился:

— Дядька Егор! Поверь мне, Христа ради! Просто поверь, вреда-то никакого не будет в любом случае, а польза великая может выйти!

Это почему-то убедило десятника больше, чем все приведенные Мишкой аргументы. Егор сплюнул, ругнулся (в одобрительном ключе) и перешел к обсуждению технических вопросов.

— Дядька Петр, ты закинь первую стрелу повыше, как будто бы ты побоялся через стену не перекинуть и слишком высоко взял, оттого она не за стену улетела, а перед стеной упала…

— Да, понятно, понятно, не суесловь под руку… Карась, ближе к берегу не надо, так хорошо будет. — Ратник Петр немного помолчал, словно собираясь с мыслями, и уже совсем другим тоном произнес: — Ну Господи, благослови… Поджигай, Михайла.

Мишка поднес пламя лучины к жгуту из пакли, и стрела яркой звездочкой ушла по крутой траектории, казалось, к самым тучам. Достигнув верхней точки полета, она развернулась наконечником вниз и по красивой параболе упала к нижней части городского вала — лучник все рассчитал точно.

— Вот и ладно, как задумали, так и вышло, — удовлетворенно пробормотал Петр. — Давай вторую, парень.

— Рано, подождать надо, — не согласился Мишка.

— Чего ждать-то?

— А если б ты на самом деле промахнулся, то что бы мы сейчас делали?

— Гы… Егора бы слушали! Как ругается!

— А еще новую грамотку бы писали, новую стрелу готовили и… — Мишка поколебался, но все же продолжил: — Другого лучника искали бы.

— Это чего другого-то?

— А если б господин десятник тебе в ухо дал?

— Гы-гы… А тут промазал и ничего. Красота! Гы…

— Ладно, гыгыкало, ты только не привыкни мимо стрелять! — По голосу чувствовалось, что Егор улыбается. — Ишь, понравилось ему…

Выждав нужное время, выстрелили второй раз, и снова у Петра все получилось как надо — огонек горящей пакли скрылся за городскими стенами.

— Во, Егор, а ты говорил: привыкну мазать!

— Ну да, великий лучник! — язвительно отозвался Егор. — В такую мелкую и шуструю цель, как целый город, не промазал! Лука Говорун обзавидуется!

— Гы… А что? Мы могем!

— Х-холодно… — неожиданно подал голос Семен Дырка.

— Ты как? — Егор склонился к лежащему на животе раненому. — Михайла, посвети-ка… тудыть, повязка промокла, чего ж с тебя льет-то так? Или жилу кровяную порвало? Да не должно бы…

— Знахарка говорила, что полнокровный я, дырка сзаду…

— Ага, с нее и льется… а не размахивай задом под стрелами!

Мишку словно какой-то черт за язык тянул, к тому же вспомнился кинофильм «Батальоны просят огня»:

— Да не размахивал он! Просто полочане в главную ценность на нашей ладье целили! Хорошо, Семен Варсонофьич зад рукой придержал, а то рубанули срезнем и ищи ветра в поле!

— Хо-хо! — хохотнул Егор.

— Гы-гы-гы, — загоготал Петр.

— Хи-хи-хи… ой… хи-хи-хи, — вторил им тоненьким, совершенно несоответствующим его объемистой комплекции голоском Семен Дырка.

«С чего веселимся-то, сэр Майкл? Отходняк приплыл? Глядите, плакать бы не пришлось! О-хо-хо, жизнь есть жизнь — чего б там ни было, а молодой организм свое берет…»

— Со стен огонь мечут! — выкрикнул кто-то из отроков.

Все дружно обернулись на медленно уходящий назад темный силуэт городских укреплений. Действительно, в одном месте со стены вниз кидали что-то горящее, похоже, факелы. Кидали как раз туда, где упала первая стрела, выпущенная ратником Петром.

— Гляди-ка, Михайла, чего твоя задумка натворила! Полочане за стрелой к валу сунулись, а пинчане их отгоняют — светят и, надо понимать, стрелами бьют. — Егор, помолчав, хмыкнул. — Вот досада-то ворогу будет, когда ничего прочесть на грамотке не смогут… О даже как!

Последнее замечание, видимо, относилось к тому, что с городской стены слетел вниз клубок огня, значительно превышающий размерами факел — не то горящий бочонок, не то корзина.

— Ага! Сжечь стрелу с грамоткой хотят! — прокомментировал Петр. — Гы… Ой, не могу, такие страсти из-за… гы-гы-гы… из-за ничего совсем! А народу-то постреляют и пожгут! А самый ловкий-то стрелу добудет и загордится! А там… гы-гы, ой, держите меня… гы-гы-гы, а там и нет ничего-о-о!!! А он-то… гы-гы, он-то! Ну Михайла, потешил! Он-то, дурак, награ-а-аду получить… гы-гы-гы… награду получить надеется!!!

Петр согнулся пополам от хохота, не обращая ни малейшего внимания на то, что его смех никто не поддерживает. Мишка и раньше слыхал о том, что ратник Петр в общем-то очень неплохой боец, был нелюбим товарищами за прямо-таки дубовое чувство юмора, и постоянно влипал в мелкие неприятности из-за своих дурацких шуток и розыгрышей, но воочию наблюдал это впервые.

— Кончай кудахтать, яйцо снесешь! — недовольным тоном пробурчал Егор. Кажется, ему стало неудобно за своего подчиненного перед мальчишками. — Умолкни, я сказал!

Петр, явно делая над собой усилие, еще пару раз гыгыкнул, пробормотал что-то про «Михайла измыслил» и умолк. Похоже было, что Егор окорачивает его уже вполне привычно, и какие Петра ждут неприятности в случае продолжения смеха, тот прекрасно знает. Над ладьей повисла тишина, прерываемая только плеском весел, постукиванием в уключинах да мерными командами Карася:

— И-и раз, и-и раз… На левом борту, не спешите, слушать меня! И-и раз, и-и раз…

— Зря суетятся! — подал голос огневец, сидящий загребным с правого борта. — Утром туман падет, тогда можно будет стрелу с грамоткой и забрать безопасно, а так только людей зазря губят… дуроломы.

— Мм? Верно? Туман будет? — переспросил Егор у кормщика.

— Угу. Гляди, дождик кончился и тучи разгоняет. Скоро совсем развиднеется, а к утру похолодает… Быть туману непременно.

Холодать, впрочем, начало уже сейчас. Мишка спохватился, что все еще стоит по пояс голый и тело уже давно покрылось гусиной кожей, но как-то не до того раньше было. Отроки-то на веслах согрелись, а вот ему…

— Кто-нибудь, гляньте… там рубаха моя валяться должна!

Через пару минут ему передали ком мокрой ткани, по которому, похоже, еще и как следует потоптались ногами. Надевать это на себя было просто страшно. Тут же вспомнилось, что Семен Дырка пожаловался на холод, значит, его знобило не только от потери крови.

— Эй, кто от гребли свободен! Покопайтесь в товаре, найдите полотно или мягкую рухлядь какую-нибудь! Раненого укрыть надо, да и сами укутайтесь, нам еще попростужаться не хватало!

«Отец рассказывал, что на фронте почти не болели. Мерзли, мокли, ночевали на морозе и под дождем, но никакая простуда не брала. Видимо, постоянная угроза смерти задействовала какие-то резервы организма… зато потом, через много лет после войны… Нет, не зря я ребят в любую погоду по утрам купаться заставляю, будем надеяться, обойдется, да и взрослые мужики тоже в мокрых рубахах щеголяют, и ничего, как будто так и надо…»

— Карась, дырка сзаду! — неожиданно вскинулся Семен. — Уши заложило? Я те прочищу!

— Суши весла! — мгновенно отреагировал кормщик. — Тихо! Не шуметь, не разговаривать!

Карась, приоткрыв рот, повел головой из стороны в сторону.

— Чего там… — попытался спросить ратник Петр, но тут же огреб затрещину от Егора.

— Лодки… две! — сообщил Карась после короткого молчания. — Большие… по две пары весел… или больше. Погоня! Семен, чего делать будем? С этими гребцами не уйдем!

— Не бзди, дырка сзаду! По-тихому к берегу и затаиться, не дышать. По стрежню идут, проскочат, не заметят.

— Весла на воду, тихо, не шуметь! — Карась пошевелил рулевым веслом. — Два раза гребанули… и-и раз… и-и два… еще два раза, да посильнее вы, задохлики… и-и раз… и-и два… все, суши весла. Тихо… не дышать!

Над ладьей снова повисла тишина, было слышно, как с лопастей весел падают в реку капли воды. Ладью сносило течением, ее движения совершенно не чувствовалось.

— Егор, — вполголоса обратился к десятнику Карась, — держи правило, мы с Гунькой подгребем по-тихому, а то детишки шумят сильно.

— Давай.

Карась согнал с места загребного левого борта кого-то из отроков, и ладья, под двумя веслами бесшумно двинулась к берегу. Шорох днища по песчаному дну показался таким громким, что у Мишки даже заломило виски.

«Нервы, сэр Майкл, нервы…»

Впрочем, нервы были не у одного только Мишки. Когда кто-то из отроков закашлялся, зажимая себе рот ладонями, Семен Дырка пообещал его удавить таким голосом, что невольно вспомнилось вычитанное где-то выражение: «Если в аду есть музыка, то она состоит наполовину из шипения змеи, а наполовину из шелеста денежных купюр».

Теперь уже и Мишка отчетливо различал звуки погони: плеск воды, стук в уключинах и размеренные команды:

— И-и… эх! И-и… эх! Навались! И-и эх!

Не заметив приткнувшуюся к берегу ладью, погоня проскочила ниже по течению.

— Наших предупредить надо, — озаботился Егор. — Михайла, у тебя еще осталось чего, чтобы стрелу с огнем соорудить?

— Нет, нету ничего больше.

— Ты же ладьи поджигать собирался, если угнать не выйдет!

— Так на насадах все осталось… кто же знал…

— Эх ты, тютя!

— Погоди! — влез Семен Дырка. — Ты чего делать собрался?

— Наших предупредить о погоне, не все ж такие ушастые, как ты…

— Да ты что? Заметят же нас, дырка сзаду!

— Они все вперед смотрят, не поймут, откуда стреляли…

— Да хрен бы с этими! Другие! Ты что, дырка сзаду, думаешь в Пинске всего две лодки нашлось? Да там их несчитано! Просто поотстали!

— Так… — Егор на секунду задумался. — Тогда нам прятаться не резон, все на последнюю ладью навалятся… ну, не на последнюю, так на следующую, не все же у берега укрыться догадаются! Еще скольких-то пропустим, а потом остальным дорогу загородим. Петруха, есть из чего стрелу с огнем…

— А как же, господин десятник! — Слова «господин десятник» Петр произнес так, что стало понятно — передразнивает отроков. — Мы народ запасливый, господин десятник, уже и готово все, господин десятник! Господин сотник Михаил Фролыч, поджигай!

«Балабон, блин! Как тебе еще морду в лепешку не разбили, с твоими шуточками…»

Стрела с огнем ушла в ту сторону, где должна была находиться предпоследняя захваченная погорынцами ладья. Егор, проводив ее взглядом, скомандовал:

— Карась, Гунька, снимаемся с мели, на плаву воевать будем!

— Э! Погоди! — снова влез Семен Дырка. — Зачем на плаву? У берега сподручнее! Если что, в лес уйти можно, нас там хрен найдут, да и искать не станут…

— А зазывать погоню к берегу ты как будешь? — вызверился Егор. — Эй, люди добрые! Не гоняйтесь за другими, к нам идите! Так, что ли?

— Гы-гы-гы! — опять возрадовался Петр.

— Они же там все доспешные, — продолжил Егор. — У берега воды воробью по яйца, а на глубине они осторожничать станут, никому тонуть неохота.

— Ну уж нет! Я не согласный! — Семен тоже зло ощерился. — И вообще, я раненый, немощный… Карась, Гунька, тащите меня на берег, пускай сами плавают, без н…

— На хрен! Потому, что не хрен! — отрубил Егор.

Семен от такой аргументации даже примолк.

«Можете гордиться, сэр Майкл, вас уже и взрослые ратники цитируют. Хотя, скорее всего, все же не вас, а лорда Корнея. Помните, как ему сей лингвистический изыск понравился? Даже больше, чем „козлодуй“! От него и другие переняли».

— Петруха! Заткни Дырку! — прорычал Егор, извлекая меч из ножен. — Карась, Гунька, исполнять приказ!

— Урядник Ксенофонт! — подключился Мишка. — Дать людей в помощь! И присмотреть, чтобы не выкинули чего!

— Слушаюсь, господин сотник!

Мишка, машинально покосившись на Егора, уловил одобрительный кивок головой и только тут сообразил, что вокруг слегка посветлело — в разрыве туч засветился тонкий месяц. С носа ладьи доносился шум какой-то возни, потом раздался сердитый голос Гуньки:

— Да переверните вы весло-то! Вальком надо толкаться, вальком, а не лопастью! Она же тонкая, поломаете. — Опять некоторое время слышны были только сопение, кряхтение и возня, а затем снова прорезался Гунька: — А ну переходите все на корму, нос вывесить надо! И вы тоже ступайте, не сбежим мы без кормщика, не бойтесь!

Спустя какое-то краткое время и после целой серии энергичных выражений с носа донеслась реплика Карася:

— Снимай портки, Гунька, придется вылезать и спихивать.

— Никон, к бою! — нарочито громко скомандовал Ксенофонт. — Глядите, дядьки, мы не промахнемся!

— Ой, напугал! Да сказано же тебе, что не сбежим, молокос-с-сос!

Огневцы с плеском соскочили в воду, натужно ухнули, и ладья свободно закачалась на поверхности реки.

— Эй, помогите влезть… вояки! Да на кой нам твоя ладошка сдалась! Весло подайте… ни хрена не соображают… самострелы из-под лавки…

Следующая группа погони шла не скрываясь, с факелами. То ли не нашлось кормщиков, способных обходиться лишь слабым светом месяца, то ли еще почему-то, но было хорошо видно, что погоня сильно растянулась. Скорее всего не потому, что гребли с разной скоростью, а потому, что загружались в лодки по мере того, как подходили новые люди из стана осаждающих. Да и лодки еще надо было отыскать…

«Однако, сэр, полочане вовсе не лопухи. Да, поначалу выступили не лучшим образом — и охрана стояла не там, где надо, и народ на ладьях дрых без задних ног, но сориентировались быстро, успели даже пострелять по последней ладье… и стрелу заметили, и поняли смысл выстрела. Нет, не лопухи. Ох и дадут они нам сейчас! На что же Егор рассчитывает?»

— Это… дырка сзаду… раз уж такое дело, Гунька, лук мой подай! Ох, етить тя в грызло! Значит, ты с Карасем загребными садитесь, а на правило пусть Егор встает. И сами там смотрите, как грести, не забывайте, что детишки на веслах. Что-то я еще хотел, дырка сзаду… А! Егор, ты, ежели припечет, от правила вниз соскакивай, мы уж сами тут разберемся, как загребать. Михайла, там на носу жернов лежит,[15]Карась отрокам покажет, как его скидывать. Если, значит, лодка или челн подвернется, так пусть твои ребята не зевают.

— Понятно, дядька Семен. Урядник Ксенофонт, выделить людей!

— Слушаюсь, господин сотник!

— Петруха! — Егор, видимо, тоже решил раздать указания. — Сколько стрел осталось?

— Двадцать две.

— Зря не раскидывай, выбирай, в кого бить…

— Понятно, не впервой.

— Пойдешь на нос, я отсюда, ты оттуда, а когда надо будет, ребятне поможешь жернов скинуть.

— Гы… во удивятся-то, когда каменюка на головы свалится!

— Так… ребятки, слушайте внимательно! — обратился Егор к отрокам. — Стрелять из самострелов не дальше чем на тридцать шагов — свету мало, целиться трудно. И учтите, на воде все кажется ближе, чем на самом деле, так что думайте, прежде чем выстрелить. Хотя… лучше вот что. Первый выстрел по моему слову, я так рассчитаю, чтобы вы успели зарядить и еще раз выстрелить. Выбивать в первую очередь гребцов — лодки остановятся или на месте закрутятся, а нам того и надо. Полог приспустите и закрепите так, чтобы не мешал стрелять. Все вроде бы… Михайла, добавишь чего?

— Без команды не стрелять, и вообще, слушать внимательно, не забываться, как в Ратном! Урядников особо касается! Никон, не забыл, как я тебя башкой об тын лупил?

— Не забыл, господин сотник.

— Вот и не доводи до этого в другой раз!

— Слушаюсь господин сотник!

— На левом борту старший — Сергий, на правом — Никон, уряднику Ксенофонту быть на носу.

Поначалу все вроде бы пошло хорошо. Пропустив три мелких посудины, в которых находилось по четыре-пять человек, Егор, несмотря на то, что гребцы из отроков были аховые, умудрился вывести ладью на таранный удар в борт насаду, в котором сидело человек десять — все в доспехе. Скорость была мала, и борт насада хрустнул, но удар выдержал, однако масса и инерция ладьи была таковы, что она просто подмяла под себя вражескую посудину, отправив на дно сразу всех, кто в ней находился. Отроки, побросав весла, принялись лупить из самострелов по подходящим к ладье лодкам и сумели-таки «привести ворога в смущение» — лодки шарахнулись в стороны.

А потом полочане доказали, что они действительно не лопухи и воевать на воде умеют, да и с чего бы, спрашивается, не уметь, коли держишь под своей рукой одну из ветвей пути «из варяг в греки»? Давно прошли те времена, когда викинги шастали по рекам, впадающим в восточную Балтику, как хотели, наводя ужас на славян и их соседей. Сами всему научились: и строить суда, и ходить на них, и кузькину мать показывать кому надо. И полочане в этом вопросе исключением не были!

Все переменилось как-то быстро, непонятно и самым роковым для экипажа погорынской ладьи образом. Мелкие челны убрались подальше, а насады и дощаники развернулись носами к противнику и прикрылись спереди составленными щитами — стреляй не стреляй, толку мало или вовсе нет! Образовав неровный круг, они по команде ринулись вперед, атакуя сразу со всех сторон — ни дать ни взять «звездный» налет торпедоносцев и топмачтовиков времен Второй мировой войны.[16]

— Весла, весла из уключин! — заорал, надрываясь, Семен Дырка. — Разбивай щиты! По двое хватайтесь, силы не хватит!

С правого борта получилось — сила удара весла в выставленный щит сложилась со скоростью лодки, и щитоносец вылетел за борт, в образовавшуюся брешь влетело сразу несколько болтов и стрела ратника Петра, ополовинив экипаж. К тому же убитые и раненые навалились на один борт, опасно накренив посудину, и полочанам в ней стало не до атаки. Вторым веслом вышло менее убойно — просто удалось отклонить лодку с курса и она ушла куда-то под корму.

А вот с левого борта не получилось вообще ничего — полочане не довели свои суденышки до дистанции удара веслом, а внезапно опустив щиты, дали по ладье залп из луков. Мишке аж взвыть захотелось, чтобы заглушить звук, с которым стрелы впивались в незащищенную человеческую плоть. Силуэты отроков в просвете между бортом и тентом исчезали один за другим.

— Слева, Ксенофонт, слева!!! — заорал он, пытаясь привлечь внимание находящихся на носу ладьи.

Там его не слышали — вываливали за борт жернов. Удар, треск дерева, крики… Мишке стало не до них — над левым бортом вылез по грудь человек и рубанул мечом по тенту, освобождая себе проход. Мишкин болт ударил его в грудь и опрокинул назад. Заряжая самострел, Мишка в бессильном отчаянии смотрел, как под потоком воды, выливающейся из завернутой части тента, разрубленной мечом, над бортом поднимаются сразу три головы в шлемах.

«Где опричники, почему не…»

Щелкнул лук в руках Семена Дырки, и голова одного полочанина исчезла, двое оставшихся полезли внутрь, но болт наконец-то лег на ствол Мишкиного самострела, и один из абордажников так и остался висеть, перегнувшись через планширь. Третьего завалил опять Дырка — из лука стрелять быстрее, но вместо троих убитых лезли… сколько, Мишка уже не разобрал. Вытаскивая из подсумка болт, он нашел глазами опричников и увидел, что оба стреляют в сторону кормы. Глянул туда и похолодел. На кормовом помосте Егор, прикрываясь каким-то тюком вместо щита, рубился сразу с троими! Двоих завалили опричники, но снаружи уже лезли еще какие-то рожи с распяленными в крике ртами, а в тюке, которым прикрывался Егор, завязло копье. В одну из этих рож Мишка и выстрелил. Потом заряжать стало уже некогда и Мишка выхватил кистень. Первый удар достался полочанину, неловко топтавшемуся, привыкая к темноте под тентом, второй — по руке, схватившейся за планширь, потом Мишка ударил еще кого-то и тут же сам отлетел назад от удара по шлему.

Дальше все стало восприниматься как-то фрагментарно. Вот кистень бьет по ноге в сапоге (свои-то все босые), стоящей на кормовом помосте, вот — по шее полочанина, свалившегося вниз в обнимку с Егором… Потом непривычно толстое для рук древко копья скользит в ладонях, а наконечник скребет по чьей-то кольчуге… Жгучая и одновременно холодная боль в груди, прямо там, где левый сосок… Спина кого-то из огневцев, замахивающегося обломком весла, полочанин, уклоняющийся от удара этим обломком, а в руке уже не кистень, а меч, и этот меч рубит полочанина по ноге… Щека лежит на мокрых досках настила, на голове уже нет шлема, а прямо перед лицом мертвые глаза отрока и текущая из его рта кровь… И снова в руке меч, тело поет, переполненное силой боевого транса, ни боли, ни усталости, ни страха! Сейчас всех… но что-то бьет под колени, потом какая-то тяжесть наваливается сверху… Все, темнота!

— …Ить, как вышло-то, дырка сзаду! Мы-то стрелу с огнем посылали, чтобы вас упредить, а вы, ребятушки, решили, что на помощь зовем. А и верно решили! Без вас… а, дырка сзаду… Ну за мной не пропадет, вы меня знаете!

— Да ладно тебе, дядька Семен, Гунька рассказал: это ж вы нас от погони прикрывали, себя не жалеючи! Какие счеты?

— Да… гм, дырка сзаду… прикрывали, но и вы вовремя подоспели. Эх, Карась, Карась, Царствие Небесное… вдовцом был, теперь детишки совсем сиротами остались. И ведь не хотел же я его с собой брать, как чувствовал…

Мишка попытался приподнять голову и чуть не заорал в голос — все тело казалось одной сплошной раной… а где не раной, то синяком. Кто-то поддержал ему голову, и голос опричника Марка тревожно спросил:

— Минь… боярич, ты как?

— Живой вроде бы… помоги сесть.

— О, дядька Семен, гляди, очнулся этот! А как он на меня кинулся! Бешеный какой-то!

— Хе! Дырка сзаду, так его так и кличут — Бешеным Лисом… как прадеда его, значит. Ну перепутал немного, так где ж там разбираться было, сам же все видел.

— Ничего себе «немного»! Чуть не зарубил! Хорошо, Пинька его вовремя…

— А ты тоже хорош, дырка сзаду! На хрена ж по голове было бить? У него и так… на-ка, вот, глянь шлем его. Усекаешь?

— Да, постучали…

— То-то, что постучали… но верткий, дырка сзаду! Ни одного прямого удара, все вскользь!

Мишка с помощью Марка сел и попытался открыть глаза. Уже рассветало, и свет показался нестерпимо ярким. Голова гудела, но ни тошноты, ни головокружения… даже странно.

— Воды дай. Что с ребятами?

— Четверо…

— Убитых?

— Живых. Остальные… — Марк не договорил, но Мишка все понял и так.

— Блин… мать… двенадцать было… Господи, дети же еще!

— Боярич… на, испей…

— Да пошло оно все! Суки!!! Детей!!! Всех… падлы! Огнем и мечом!!! Порох сделаю, все княжество напалмом выжгу!!! Пирамиды из голов…

Мишка кричал что-то еще, пока вода, выплеснутая на голову сразу из двух ведер, не прервала бессвязные крики, перемешанные с матерщиной двадцатого века.

— А ну, еще раз, дырка сзаду! Не жалей.

На Мишку снова обрушился холодный душ, он закашлялся и, кажется, начал успокаиваться.

— Еще раз! — опять скомандовал Семен.

— Не надо! Все уже, все!

— Ты гляди у меня! Колдовать он тут будет, дырка сзаду! Понабрался волховства, етить тя в грызло. Все равно не оживишь ребят, хоть весь исколдуйся!

— Да не колдовал я…

— А то я не знаю! Не колдовал он… пурамиды из голов… Тьфу!

Мишка отвернулся от Семена и обвел глазами ладью. Лучше бы не смотрел! Все было залито кровью так, словно ею поливали из шланга. Прямо напротив Мишки лежал ратник Петр с перевязанными головой и обеими руками. Чуть дальше один из огневцев что-то делал с животом Егора, а тот сиплым голосом не то ругался, не то давал советы. Под остатками изорванного тента лежали… Мишка не смог заставить себя смотреть, отвел глаза и снова наткнулся на взгляд Семена.

— Ну налюбовался? Говорил же я, на берег… гм, дырка сзаду…

Кормщик заткнулся, не договорив, и начал с преувеличенным вниманием рассматривать что-то на проплывающем мимо берегу.

— Марк, кто из ребят выжил?

— Никон, Сергий и мы с Тимофеем. Все раненые… Да, еще Глеб с Софронием, но они еще раньше ранены были, сидели под помостом, так им ничего… Еще Тарас дышит, но… не довезем, наверное.

«Так, выжили опричники и урядники. Случайность или все-таки показатель? Для опричников, наверное, да».

— С тобой что?

— Да мне ногу копьем прокололи, а потом ошеломили…[17]не помню ничего. Очнулся, когда уже все кончилось.

— А Тимофей?

— С ним плохо, но говорят, что может выжить. Ключица перерублена. Совсем бы зарубили, но он самострел успел подставить…

— А урядники?

— Не знаю. Отсюда не видно, а подойти не могу, мне же ногу…

— Понятно… Дядька Семен, а что с ратником Петром?

— А? Ах с ним-то? Ну двух-трех пальцев недосчитается, это точно, а с глазом не знаю, да и голове тоже досталось. Вот Егору, кажись, повезло. Тот бугай, которого ты кистенем приголубил, ему живот-то не сильно порезал — так, поверху только. Но потом его чем-то опять в то же место ударило… на вид-то страшно, а на деле неопасно.

— А Гунька?

— Гунька? Гунька молодец, дырка сзаду! Гунька витязь! Как размахался веслом, так к нему и подойти боялись! Из лука стреляли раз пять, наверное. Попали два раза. Ухо порвали и… хе, дырка сзаду, как у меня, только с другого боку! А я, хошь верь, хошь не верь, без единой царапинки. Сидел вот здесь на половине задницы да постреливал. Карась только вот… Эх, Карась, Карась… ведь не хотел же я его брать, как чувствовал…

«Вернется только половина… Откуда он знал?»

Туман, как и предсказывал покойный Карась, действительно пал на реку перед рассветом. Кормщики не решились идти дальше, и ладьи, собравшись в одном месте, приткнулись к берегу. Первым к Мишке явился Демьян. Левая рука у него была перевязана — укусил полочанин, которого Демка резал наощупь еще в первой ладье. Впрочем, это он объяснил Мишке уже потом, а поначалу просто потерял дар речи, увидев, что стало с экипажем Мишкиной ладьи в результате абордажного боя. Такую же, даже еще более острую, реакцию продемонстрировал и подошедший чуть позже Артемий — когда он отвернулся от тента, которым были накрыты тела убитых отроков, лицо его было белым как мел, подбородок трясся, а правой рукой он судорожно делал жесты, в которых только с большим трудом можно было опознать крестное знамение.

Однако все это не шло ни в какое сравнение с тем, что испытал Мишка, когда из слов поручиков понял, во что Младшей дружине обошлась операция по захвату ладей. Из полусотни, которую он привел в Пинский речной порт, боеспособными остались меньше половины. Одиннадцать убитых, десяток раненых и пятеро пропавших без вести. И самое страшное — среди пропавших без вести был старшина Младшей стражи Дмитри