Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Сикким: из папоротников на ледник





 

Мы прибыли в Силигури и теперь уже совсем рядом с Гималаями, которые отвесными стенами возвышаются над равнинами Бенгалии. Через несколько дней пути, меньше чем через неделю, можно попасть из страны пальм и древовидных папоротников в страну снега и льда. На следующих страницах я собрал записки, написанные в разное время в штате Сикким между Индией и Тибетом, чтобы дать представление об одной из красивейших дорог в мире от долин, погруженных в туман и дождь, к вершинам гор, мерцающих в ярких лучах солнца.

Между Дикчу и Мангеном. Мы идем вдоль огромного оврага, по которому течет Тиста. По характеру Тиста – горный поток, по размеру – большая река. Представьте себе Адидже или По в половодье, которые текут по извилистому ущелью, неся вырванные с корнем деревья и крутя их по дороге, словно ветки. Мы в нескольких сотнях метров над уровнем моря, стоит удушающая жара. Воздух потеет и плачет; все как будто растекается жидкостью. Если бы не пиявки и комары, можно было бы идти голышом, но из-за них приходится хорошенько закрываться, и одежда прилипает к телу. Мы со всех сторон окружены зеленым влажным лесом, и туман размывает все, что мы видим, – скользкую перегнойную землю, листья, пни, деревья, близкие и далекие, – в однообразную, таинственную серость, которая отнимает у всего индивидуальность и все заливает смутной похотью. Зеленые усы растений и балдахин плотной листвы деревьев скрывают зловещие провалы в растительности, в которые я заглядываю так же, как дилетант разглядывает рану. То и дело мы натыкаемся на купы белых орхидей, которые свисают на сучьях. Она прекрасны, но зловещи – цветы с ядовитым ароматом, такие, которые посылают врагу. Потом там змеи, которые останавливаются и молча ускользают прочь, и мягкие плоды, которые с хлюпаньем падают в текучей тишине. Лес живой; по отдельности и целиком он живой. Он живой в стволах деревьев, покрытых лишайником и мхом и одетых в папоротник, в бабочках, в постоянном писке и уханье, в каждом внезапном необъяснимом шорохе. Ты чувствуешь, что у леса своя собственная личность, свои желания и капризы, свои неприязни, свой голод, усталость и истома, свои скрытые глаза. Как только ты проник в него, ты уже не можешь их избежать. Его зеленые щупальца заключают тебя в мучительном объятии.

Как описать странное возбуждение, которое внушают буйная растительность, чудовищные стволы, покрытые каплями лишайника, ласка этих огромных, блестящих деревьев на твоей руке, ощущение от коры, опьянение запахами и ароматами? И в то же время как выразить отвращение, которое внушает эта кишащая, скользящая, ползущая, необузданная жизненная силы? Кто может выразить словами страх смерти, который прячется повсюду? Не смерти от какой-то конкретной опасности, а смерти в трудноуловимом, всепроникающем смысле. Нигде еще жизнь и смерть так тесно не переплетаются и не сливаются. Тут упавшее дерево дает прокорм тысячам живых существ, которые питаются его распадающейся плотью; целая популяция грибов, насекомых, червей, папоротников, мха, лишайника и плесени; там змея скользит бесшумно между хищными цветами; там бабочка летит торжественно и капризно и наконец усаживается на желтом скелете зверя; тут засада, ловушка – тайное, пронзительное зло; тут и великолепие, и ужас. Бодлер пришел бы от этого в восторг.

 

У нас в мозгу кишит рой демонов безумный

Как бесконечный клуб змеящихся червей…

 

И сразу бы провел заметную параллель между тропическим лесом и сердцем человека.

Манген. Слава и освобождение сегодня утром? На миг облака разошлись, и после многих дней мы снова увидели голубое небо, и там, на невероятной высоте, в семи с лишним километрах над нашими головами, пугающе далеко и близко одновременно, нам открылась та божественно чистая и невещественная вещь, состоящая только из формы и света, – искрящаяся пирамида Канченджанги.

Приближаясь к Сингхику. Вчерашнее незабываемое зрелище длилось всего миг. Когда снова туман спустился, погрузив нас в удушающий подземный мир зелени, моросящей полутьмы, чреватой агрессивными запахами леса. Деревья, деревья, миллионы деревьев. Тем вечером, когда день медленно превращался в ночь, я услышал, как вдалеке поют синие голуби. Их курлыканье музыкально и изысканно печально, со странными транспозициями в минорном ключе, они повторяют свой мотив через долгие интервалы с такой изящной интонацией, которая восхитила бы Дебюсси.

Между Сингхиком и Тонгом. Люди, населяющие эти долины, – лепча – маленькие, незаметные и молчаливые. Изобилие природы в этих краях – грозные реки, разрушительные, прожорливые леса, окованные льдом пики, исчезающие в синем небе, – кажется, совершенно одолели и подчинили тех, кто пришел жить сюда в древности. Или они смогли приспособиться только ползком, прячась, уклоняясь? Сегодня я услышал едва различимый шорох за спиной, и из плотного подлеска появились двое босых мужчин. Это были отец и сын. У обоих были длинные волосы, все еще обычные в этих местах, но не было ни следа бороды. Юноше по имени Гулунг было девятнадцать лет, но он вел себя как тринадцати– или четырнадцатилетняя девочка, робел, стеснялся и краснел. Сейчас лепча осталось лишь несколько тысяч, большинство из них живут в окрестностях Мангена, Сингхика и в долине Талунг.

Власть в Сиккиме находится в руках небольшого правящего класса тибетцев, завоевавших эту землю с севера несколько веков назад. В целом это энергичные, предприимчивые люди. Однако в большинстве своем население Сиккима состоит из недавно иммигрировавших непальцев. Как и лепча, это люди небольшого роста, но они чрезвычайно активны и разбегаются повсюду, как муравьи в человеческом облике. Они чем-то похожи на японцев. (Непал – индийская Япония!) Они постепенно распространяются на восток и запад. Они трудолюбивы, помогают друг другу, организуются, умножаются и всегда говорят по-непальски. За городом они всегда ходят с кривым ножом, который называется кукури. Я купил такой вчера у двух непальцев, которые неприязненно посмотрели на меня. Я подумал, что, если куплю у них оружие, это позволит мне отдохнуть в полном спокойствии. Кукури вместе с ножнами, дополнительным кинжалом, кремнем и кресалом и прочим весит около двух с небольшим килограммов.

Идя по нашей каменистой ослиной дороге, мы то и дело натыкаемся на жилища лепча. Они живут в хижинах, типичных для всей Юго-Восточной Азии, но построенных на сваях разной высоты. От Японии до Явы, от Бирмы до Бенгалии детали меняются, но общая конструкция одна и та же.

В какой-то момент мы повстречали у ручья нескольких тибетцев. Они поставили шалаш, искупались и сели есть и пить. Когда я поздоровался с ними по-тибетски, они уговорили меня выпить вместе с ними чанга. Разница в характере между группами людей, обитающих в этих долинах, самая примечательная. Лепча маленькие, робкие, молчаливые, как дети; они всегда прячутся и знают все секреты леса. Непальцы тоже маленькие и молчаливые, но они активные и энергичные, постоянно шевелятся, как муравьи. Тибетцы большие, шумные, экспансивные и наименее восточные из всех восточных людей, созданные, чтобы шагать, как великаны, по своим бескрайним плато, всегда готовые пить, петь или поверить в чудо; купцы, разбойники, монахи и пастухи.

У Цунтанга. Мир, казалось, состоит исключительно из воды и зелени. Камни и валуны настолько заросли растениями, что их совсем не видно. Только там, где есть проточная вода, обнажается горный камень. Сегодня ненадолго вышло солнце, и я спустился к Тисте, чтобы искупаться. Воздух все такой же жаркий, но вода, стекающая прямо с ледников, очень холодная. Течение страшно сильное, плавать было невозможно. Можно было только окунуться между двумя большими валунами у берега, где поток не такой быстрый. Недалеко оттуда над оврагом протянулся веревочный мост, типичный для этих мест. Он очень пугающе раскачивался, и только лепча могут уверенно ходить по нему. Изобилие воды в долинах Восточных Гималаев – это что-то жуткое. Везде там водопады, потоки, омуты, родники. Создается смутное впечатление, что эти горы все еще сказочно молодые, что процесс роста все еще очень активен, что все движется, плюхается, скользит и съезжает под гору. На самом деле вода уносит фантастическое количество земли и песка и перекатывает массы камня, таким образом понемногу каждый день разрушая колоссальные горы.

Лачунг. Последние туманы и первые ели. Внезапно мы оказываемся в другом, более знакомом мире, в обстановке, которая напоминает Альпы, Италию, прекрасную и далекую Европу. Даже хижины уже не на сваях и покрыты соломой. Если бы не некоторые характерные признаки, показывающие, что мы в буддийской стране, эти домики перед нами вполне могли бы находиться в Бернском Оберланде или в Валле-д'Аоста.

После Лачунга. Мы снова посреди густого и, кажется, нескончаемого леса, но как он отличается от леса, в котором мы были всего два или три дня назад! Теперь мы забрались на высоту 2700 метров, и вместо чужой и экзотической, поразительной и ужасающей растительности мы оказываемся среди хвойных деревьев и рододендронов. Невозможно представить более разительный контраст. Единственное препятствие, которое ограничивает кишащую жизнь в бесконечной жаре и влаге внизу, – это нехватка физического пространства. Каждая форма жизни вынуждена проделывать свой путь за счет других форм жизни; жизнь процветает на смерти, воры и паразиты, кровососы и ловкачи жиреют и размножаются. Здесь борьба за жизнь другая. Это меньше борьба видов между собой, скорее борьба всех видов против сил природы – ветра, мороза, камня, лавины, бурь. Поэтому основной характер двух лесов диаметрально противоположен. Лес, где мы сейчас, высокий и сухой. Здесь хитрые и ловкие уже ни на что не годны, потому что для выживания нужна сила, стойкость, внутренняя энергия. На человеческом языке нижний лес как большой город, где процветают ловкачи и вымогатели, но здесь нас окружает жизнь, существующая в солнце и ветре, больших вещах, перед лицом которых ложь бесполезна.

Вверх по боковой долине. Рододендроны! В Гималаях рододендроны – деревья высотой с липу или грецкий орех. Это отнюдь не маленькие кустики, как в Альпах, они образуют чащу, покрывающую целые горные склоны. С мая по июль они цветут великолепными розовыми, сиреневыми или ярко-желтыми цветами, цветами изящными чуть ли не до декадентства. Сегодня утром я ушел с тропы, с дороги, с последнего следа человека и несколько часов карабкался по боковой долине, затерянной в лесу. В такой дали от всех обитаемых мест природа нетронутая, дикая, полная тайны. Мне пришлось перебираться через стволы деревьев, недавно поваленных бурей, и других, лежавших там годами, заросших мхом и лишайником. То и дело испуганная птица вспархивала из-под листвы и улетала. Сухие листья, сосновые иголки, бурелом трещали, когда я наступал на них. Наконец в этих альковах первобытного леса, подходящего для битв между медведями и великанами или для криков дикарей, я наткнулся на сады роскошных рододендронов, пышных, бесконечно утонченных и томных, с текстурой, похожей на нечто среднее между плотью и шелком, с тонкими оттенками – праздник, который тихо готовился каждый год в течение веков, совсем ни для кого.

За Юмтангом. Мы среди последних деревьев, и вдалеке видно первый снег. Сегодня утром мы вышли на рассвете. На деревьях в лесу свисали странные лишайники в жемчужинах росы в лучах раннего утра.

Приближаясь к Самдонгу. Деревья вдруг исчезли. Чащобы рододендронов провожали нас некоторое время, а потом мы вышли на открытые пространства, к высоким горам. Но что это за персонажи цвета серы, которые карабкаются по горам? Они были похожи на жрецов, собирающихся на торжественную встречу на какой-то далекой вершине. Это чукар, странное растение из семейства гречишных, которое растет в одиночестве вплоть до невероятной высоты, до четырех с половиной километров и выше, на моренах, за последними скудными пастбищами, где выживают только трава, осока да крошечные горные растения. Носильщики сказали мне, что сердцевину чукара можно есть сырой. Я попробовал, она освежала. Кто же занес тебя сюда, великолепное, экзотическое растение, достойное оранжереи? Может быть, ты последнее приветствие из Индии.

Себу (5250 метров). Наша первая настоящая встреча с Центральной Азией: як, большое, лохматое, смирное, медлительное, умеренное и симпатичное вьючное животное Тибета. Он мирно пасся у подножия колосса высотой 6400 метров и чувствовал себя как дома. Потом мы встретились с первым снегом и первый раз переночевали на морозе. Мы отправились к перевалу Себу вчера на рассвете, и вскоре солнце осветило ледяные дворцы Чомбу, последней большой горы в этих местах, еще не покоренной человеком. Прошлой ночью мы расположились на ночлег у небольшого озера, в спокойных водах которого великолепно отражались неизвестные и безымянные пики. Странно, что озеро не замерзало; возможно, его питают теплые источники. В Самдонге, недалеко отсюда, есть несколько таких озер.

Мы лишь в нескольких милях от долины Тисты, где провели последние несколько дней в пути, но каким невозможно далеким кажется мир, который мы оставили внизу! Там нас угнетали огромные нависающие горы, буйство зелени, низкий потолок облаков, который давил на нас, словно ужасная кара. Здесь мы вдыхаем открытое небо и нам видны гиганты Восточных Гималаев: Канченджанга (8586 метров), Кангченджхау (6920 метров), Паухунри (7128 метров), Джомолхари (7134 метра) и очень далеко Джомолунгма (8848 метров), сияющие, как возвышенные ослепительные острова в бескрайнем море пространства. Здесь можно обернуться и сказать: вот Тибет, вот Непал, а там огромное пространство Индии. Мы на короткой ноге с дыханием континентов.

Долины внизу были жаркие и влажные, полные прожорливых, властных или хитрых, агрессивных или вкрадчивых жизненных форм. Здесь мы в царстве льда и ясности, полной и исконной чистоты. Как велика разница между ночью и смертью здесь и там, внизу! Внизу ночь еще живее дня. Ночь превращает долину в огромную утробу. Тебя как будто окружают странные секреции; ты чувствуешь прикосновение странного дыхания; невидимые желания и ужасы обвивают себя плотной тканью ветвей, листьев и почвы. Но здесь ночь не более чем свет и простор. Все лежит недвижно в великом холоде, только звезды светят или луна скользит по ледяным каналам или ярко-синим покровам. Время и материя как будто больше не существуют. Здесь смерть сразу же означает вечность. Внизу смерть – это разложение, мелкая, незначительная фаза в цикле жизни; состояние, которое постоянно дает пищу круговороту новых жизней. Здесь у ночи торжественное, кристальное достоинство великих истин; это разум, Бог.

Носильщики, которые идут с нами, – это бхутия (тибетцы) из Лачунга. Сильные, простые, жизнерадостные малые, полностью приспособленные к этим местам. Они встречают подъем без жалоб; наоборот, они смотрят на поход и его трудности как личный вызов, который с радостью принимают. Вечером они поют вокруг костра, поют на перевалах, громко, хором. Долины далеко внизу закрыты туманом, который сверху похож на море облаков. Какой внезапный переход! Несколько дней назад мы могли остановиться, чтобы полюбоваться отсветом луча на крыле бабочки. В тот вечер один из носильщиков взял пригоршню снега и дал ему упасть снежинка за снежинкой на землю. Кристаллы легко отлетали прочь, отражая свет солнца, садившегося между горными пиками в отблесках зеленого, розового и золотого цветов.

 

Date: 2015-08-24; view: 291; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.005 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию