Иудейство

Значительные последствия имел уход в вавилонский плен иудеев и разрушение ветхозаветного храма, только что торжественно объявленного единым законным местом культа единого истинного бога. Не уcпело пройти половины столетия с памятного 621 г., когда старания пророков достигли результата, произведена реформа в строго монотеистическом духе, в основу жизни положен закон, упорядочен культ. Все ждали обновления, милости божией и едва ли не всемирного господства Израиля, Вместо этого произошла катастрофа, и реформа была даже ее косвенной причиной. Народу, еще не окрепшему в чистом монотеизме, еще не отставшему от обычных на Востоке представлений о тесной связи местного божества с народом и его историей, о локальности божеств и их различном могуществе, грозила серьезная опасность. Но еще Амос, предвещая плен Израиля, говорил и о возвращении, а также называл Иегову богом не одних евреев: он вывел и филистимлян из Кафтора и арамеев из Кира. В том же духе говорили великие Исайя и Иеремия. Бог Иерусалима и Синая есть единый владыка вселенной: все творится по воле его; в руках его все народы и царства; если его храм разрушен, а народ уведен, то это случилось не потому, чтобы он оказался слабее Ассура и Мардука, а в виду особенных причин, вызвавших гнев его на избранный народ. И вот проповедь великих пророков до плена и во время самого пленения — это проповедь обличителей нечестия и провозвестников наказания за него. Предсказания их сбылись: Иерусалим попран, Израиль уведен в лице своих лучших представителей в центр мировой культуры.

Здесь он попал в сравнительно сносные, не только культурные, но и материальные условия, его бывший царь даже был восстановлен в своем сане, хотя и не дождался полной реабилитации на престоле. И вот, среди чуждого по вере, но близкого по расе, более высокого по культуре народа, начинает Израиль оглядываться на свое прошлое, старается дать отчет в своей истории и в своем положении. Как он решит великий вопрос о боге, забывшем свой народ? Он обращается к истории, «искушает, себя», зовет себя самого на ее суд и убеждается, что против него свидетельствует закон: все, что было до 621 г., полно, конечно, отступлений от его нормы, но и что было после, также далеко не вполне безупречно. Вся история теперь была обработана в духе Второзакония: вместо «словес деяний царей» и других древних, до нас не дошедших, памятников, имевших частью случайное, частью специальное происхождение, появляются связные прагматические произведения, обнимающие всю историю Израиля от сотворения мира и представляющие ее с точки зрения верности закону, т. е. то, что мы называем священной историей ветхого завета. Так возникли, например, книги Царств. Разрушение храма заставило порвать с представлением о связи божества с определенным местом и вместо храмовой горы поставило небесную или мировую. Никакой храм не довлеет величию божества, он только видимый знак его вездесущия. Параллельно с ним появляются синагоги, молитвенные дома, где справляется культ без жертвоприношений. Таким образом, деятельность пророков нашла здесь свое завершение. Народ, по крайней мере, в лице переселенных, проникся их идеями и даже на основании их не только перестроил свою современность, но и написал свою историю. Благодаря тому, что Навуходоносор, не следуя примеру ассирийских завоевателей, оставил Иудею незаселенной новыми иноплеменными колонистами, не была отнята возможность надеяться на возвращение и поддерживать связь со священным Сионом. Лучшие люди считали себя обязанными постоянно быть готовыми в путь; они отказывались от удобства жизни и прочных жилищ, видя в этом неверность Иерусалиму; духовные вожди начали готовить народ к возрождению и мечтали о грядущем богоправимом царстве. В этом отношении особенно замечательна деятельность пророка Иезекииля, иерусалимского священника, бывшего в числе уведенных в плен в 597 г. вместе с Иехониею.

Будучи поселен «в земле халдейской на р. Ховар» (канал Хабур у Ниппура), он был призван к пророческому служению «в пятый год пленения царя Иоакима». Таким образом, он был пророком, оторванным от священного Сиона, проповедывал изгнанникам, и только в видениях представлял себя перенесенным на родину, чтобы возвещать оставшимся волю господню или созерцать происходящее в святом граде. Живо следя за грозными событиями в последнем, он оставил нам пророческую хронику пленения и падения государственности. Выступив на служение уже в то время, когда катастрофа началась, он, хотя и был младшим современником Иеремии и, вероятно, слышал его речи (это заметно в его книге), но во многом должен был частью пойти дальше, частью стать на другой путь. Политическая катастрофа, будучи сама по себе величайшим ударом и испытанием для верующих, в то же время явилась наилучшим доказательством истинности пророков типа Иеремии: «станут просить видения у пророков, исчезнет закон у священника и закон у старцев» (7, 26). Действительно, светская власть оказалась бессильной, иерархия также не отвратила гибели и даже не оценила опасности, только пророки не умолкая твердили о грядущей беде. Таким образом, они остались единственными, и нравственно и фактически, вождями народа. «Я поставил тебя блюстителем над домом Израилевым, и когда услышишь слова из уст моих, то от меня вразумляй их» (33, 7). Слова эти, приложимые к деятельности всех пророков, особенно идут к Иезекиилю. Это настоящий, духовник народа, ответственный за гибель нечестивого, не вразумленного им вовремя (8). В связи с этим стоит теория индивидуальной ответственности, обстоятельно и казуистически (33, 12—20) излагаемая пророком, в противность вере в наследственность греха и воздаяния, оказавшейся сильнее и вошедшей в закон (напр., Исх. 20, 5: «Я... бог ревнитель, за вину отцов наказывающий детей до третьего и четвертого рода»...). Иезекииль, в ответ на часто раздававшийся тогда ропот несчастных пленников: «отцы ели кислый виноград, а у детей оскомина», говорит, суммируя свои рассуждения и нравственные предписания: «все души мне принадлежат, как душа отца, так и душа сына, но только душа согрешающего должна умереть» (гл. 18); только грешник казнится, да и то в том случае, если был до конца упорен в грехе, так как бог не только правосуден, но и милостив и «не хочет смерти грешника, но чтобы он обратился и жил». Это высокое учение, отвергнутое иудейством, но принятое христианством, где оно вполне понятно при вере в загробное воздаяние, для современников Иезекииля должно было служить ответом, на их ропот: «неправилен путь господень» и доказать им, что они не лучше отцов своих и не менее их непокорны и преступны.

Рассматривая с этой точки зрения всю историю своего народа, пророк видит его преступником с самого начала. Еще в Египте он идолопоклонствует; завет, заключенный с богом в пустыне, нарушен: Иерусалим, ублюдок аморея и хеттеянки (16, 3), и Самария — это блудницы Огола и Оголита, поведение которых рисуется с отталкивающим реализмом. В этом отношении Иезекииль идет дальше всех пророков, не признавая в прошлом ни одной светлой черты и клеймя всю историю Израиля тем приговором, который другие пророки изрекли только относительно отступничества после Езекии. Это и понятно в устах современника грозных событий и гибели государства. Вместе с тем индивидуальная этика Иезекииля, объясняя настоящее, давала ответ и на вопросы о будущем. Позади — сплошное преступление, в настоящем — гибель: что же дальше? «Покайтесь и обратитесь от всех преступлений своих, и нечестие не будет вам преткновением. Отвергните от себя все преступления свои, чрез которые вы отпали, сделайте себе сердце новое, и дух новый, и зачем вам умирать, дом Израилев?» (18, 30—31). Итак, покаяние и обращение может спасти, несмотря на грехи отцов. И вот Иезекииль, как духовник, набрасывает краткий катехизис (18, 5—9; 22, 7—12) нравственных требований: отказ от идолопоклонства, упорядочение супружеской жизни, уклонение от ростовщичества и лихоимства, дела милосердия. «Пастыри» народа не радели о нем и не воспитывали его в духе этих постановлений, почему Иегова сам будет пастырем. Он спасет благочестивый остаток (6, 8, 14, 22), будет для него святилищем в землях изгнания, вместо разрушенного храма (11, 16) соберет Израиля из расселения (34, 13), возвратит в землю обетованную и восстановит как нацию под властью потомка Давида (34, 23); завет будет восстановлении вся природа благословенна. Все окрестные народы: моав, аммон, филистимляне, финикияне, египтяне, идумеи будут уничтожены за их вражду к избранному народу: в этом oтношении Иезекииль начинает собой ряд непримиримых иудеев, отрицавших всякую возможность призвания и примирения язычников; здесь он совершенно порвал со своими предшественниками. Бывший священник и свидетель погрома сказался в этом суровом проповеднике, снова вернувшемся к представлениям о «дне господнем», как дне торжества Израиля. Иегова казнит народы и возрождает Израиля для славы своей, для того, чтобы все уразумели, «что он есть Иегова»; он совершает невозможное для человека-реформатора дело, воскрещая целый народ, превратившийся в поле, «полное костей человеческих» (гл. 37), повелев своему служителю-пророку изречь на них пророческое слово. Этого мало: «В последние годы» (38, 8) уже на возвращенный и помилованный Израиль бог наведет полчища новых врагов, которых Иезекииль, при отсутствии тогда ассириян и халдеев, приурочил к северу и сопоставил с известными в его время арийскими, частью хеттскими племенами, под начальством «Гога». Они все найдут себе позорную гибель «на горах Израилевых» (39, 4) — «и увидят народы суд мой... и будет знать дом Израилев, что я бог их» (39, 21—22). Это было новым представлением о язычниках, нападающих в последние времена на мессианское царство; оно находится в связи с представлением об антихристе и последнем суде.

Что касается самого мессианского царства, то Иезекииль посвятил его подробному описанию последние девять глав своей книги (40—48). Здесь он уже не пророк, а скорее политик и социолог, и эту часть его книги, по справедливости, можно назвать одной из первых в истории политических утопий. Представляя себя перенесенным в землю Израилеву, он видит ангела, отмеривающего тростью участки для храма и его частей, города и возвращенных; «слава господня» снова наполняет святилище, пророк получает откровение о законах, которым будет следовать возвращенный народ в церковной и гражданской жизни. Здесь прежде всего замечается полное игнорирование географических и исторических условий и господство теории. Для торжества и удобства последней пророк отказывается от Заиорданья с его этнографическими и культурными особенностями и математически делит Ханаанскую землю, от Эмафа до «воды Пререкания» и Египетского потока, не считаясь с прошлым, на центральную область для храма, столицы (имя ей «Иегова там»), владения «князя» (не царя) и духовенства, на участки 12 колен: 5 к югу от центра и 7—к северу. Кроме того, каждое колено представлено участком в столице. Таким образом, вся страна как бы однообразная равнина, среди которой выдается храмовая, видимая отовсюду гора. Из-под порога храма течет река живой воды (гл. 47), превращающая пустыню в плодородную область с деревьями, оздоровляющая местность ж Мертвое море, обильное рыбами; плоды на окружающих ее деревьях будут ежемесячно созревать, а листья служить для врачевания. Сам храм должен быть тщательно отделен от окружающей местности, как святыня; описание всех его частей, утвари и размеров дается с пунктуальной точностью, равно как приводятся и самые мелочные предписания относительно культа. О первосвященнике совсем не упоминается — он вероятно считался опасным для теократии. Священствовать предоставляется только потомкам Садока, а не всем священникам левииным, как это допускало Второзаконие; левитам (это имя из пророков впервые встречается у Иезекииля) вменяется в вину их склонность к идолопоклонству, и им предоставлены лишь черные работы. Мяряне не допускаются даже во внешний двор. Вблизи храма и города отдельные участки получают священники, левиты и «князь». Так как настоящий царь и владетель всей земли — Иегова, то князь сохраняет лишь тень власти. Он выселен из Сиона, чтобы не нарушать святости храма; ему дан особый участок, «чтобы впредь князья мои не притесняли народа моего и остальную землю отдали дому Израилеву по племенам его» (45, 8). Таким образом, здесь впервые на почве Востока высказывается мысль, что государь — не помещик государства. Князь получает «приношения от народа», и он употребляет их для потребностей культа, пользуясь сам некоторыми преимуществами (напр., он один из мирян может входить пред внешние восточные врата святилища, всегда запертые, и «есть здесь хлеб пред Иеговой»); вход лишь через притвор и чрез него уход (44, 1—4). Вся остальная земля делится (точно указываются пределы) между коленами, в пределах которых каждая семья получает равный надел, причем не обделяются и «пришельцы». Таким путем пророк думал устранить возможность социального неравенства, на которое жаловался, напр., Амос. Нечего и говорить, что эти идеи были совершенно невыполнимы; о них можно было мечтать только в изгнании, с повышенным национальным и религиозным чувством, с уверенностью в гибели окрестных народов.

И действительно, последующая история не могла выполнить этой утопии; развитие пошло несколько по иному пути, а существование разногласий между Иезекиилем и Торой давало даже повод иудейским богословам сомневаться в подлинности его книги. Однако, тем не менее, его схема превращала израильский народ в религиозную общину; в этом отношении пророк по справедливости называется отцом иудейства. Право на это наименование дает ему и то место, какое он отводит в своей книге вопросам культа и ритуальным предписаниям. Понятная под пером священника и изгнанника, лишенного храма, «радости очей своих и самого дорогого для души своей» (24, 21), эта сторона его писания, конечно, действует иначе, нежели высокие учения Исайи и Иеремии. Равно и представление о боге у Иезекииля иное — это одно олицетворенное величие и всемогущество, пред которым можно только падать на лицо свое, который действует чрез посредствующие существа (9,10), который карает и милует ради славы своей, который ревнив к своему величию и требует сложного культа. Таким образом, если предшествующие пророки были ступенями к евангелию, то Иезекииль был кроме того первым камнем к талмуду, а также к богатой апокалиптической литературе, с которой сближает его литературная манера и характер его видений. Черпая обильно из запаса вавилонских образов, бывших у него всегда пред глазами, он, однако, видоизменил их под влиянием национальной ж индивидуальной склонности к чрезмерному и лишил первоначальной стройности. Постоянные математические данные, а также склонность к излишним подробностям л запутанным аллегориям, несколько вредят литературной стороне его книги, несмотря на неоспоримое присутствие в ней таких величественных и возвышенных картин, как видение славы господней и видение костей, и таких поэтических мест, как песнь о Тире. Конечно, нельзя забывать, что Иезекииль, действовавший в плену, был не столько проповедником, сколько писателем, и это не могло не отразиться на степени теплоты и непосредственности его речей.

Едва умолк Иезекииль, как занялась заря желанного дня. Весною 561 г. Евиль Меродах реабилитировал Иехонию. Почему дело пока на этом остановилось, и чем была вызвана эта милость к иудейскому народу, мы не знаем, но не может быть сомнения, что чаяния вождей иудейской общины с этого дня получили реальную поддержку и программа их перестала быть утопией. Страстное желание вернуться на родину и осуществить идею богоправимого государства все более и более овладевает ими, а политические условия только благоприятствуют поддержанию в них надежд. Вавилонское царство идет верными шагами к разложению и катастрофе. Иудеи рано узнали о Кире и рано оценили его. Великий поэт, известный в науке под именем Девтероисаии, при первом появлении мидян и персов на историческом горизонте понял, что дни Вавилона сочтены. История стала оправдывать его предчувствие; предсказания Иеремии и Иезекииля стали осуществляться. Значит бог помиловал Израиля, простил грех его, искупленный страданиями. И вот, пророк обращается к народу с книгой, в которой уже нет места для обличений и угроз: вся она проникнута утешениями и обетованиями, вся она — торжественный радостный гимн. Вся природа приглашается ликовать во славу господа, помиловавшего своего раба (гл. 55, 12; «вы войдете с веселием и будете провожаемы с миром; горы и холмы будут петь пред вами песнь, все деревья рукоплескать»... 44, 23 и др.), за которого он дал в выкуп новому мировому царству Египет, Эфиопию и Аравию. Он призвал для этой цели раба своего Кира, который, не зная его, исполнил его повеление (гл. 45, 44, 28).. Он, всемогущий владыка вселенной, нарочно избрал не еврея для исполнения воли своей, «дабы узнали от восхода солнца и до запада, что нет кроме него>>... (45, 6), а потому нечего сомневаться и препираться с создателем своим (ив. 9). За этим чудом последуют другие, не меньшие тех, которыми был ознаменован первый исход из Египта (гл. 43, 16—20; 48, 20—21; 51, 9-11): евреи пойдут чрез пустыню, которая для этого сделается садом. Таким образом будет обнаружено бессилие богов: Вавилона не спасли мудрецы и чародеи (47) — немедленно после полного расцвета его богатств и могуществ его боги падут в прах (46); между тем, уничтоженный и убогий Израиль возник и сделался центром вселенной (гл. 49); он будет господствовать над народами и учить их истинному богопочитанию. Чрез него прославится Иегова, чрез него до концов земли проникнет спасение. Пред глазами всех народов господь явил силу свою и все концы земли видели его спасение. Таким образом, мы присутствуем при развитии идеи мессианства. Подобные же восторженные речи дают нам 34 и 35-я главы книги пр. Исаии.

Наконец, давно желанный час пробил. Осенью 538 г. Кир в Экбатане издал, указ, помещенный Ездр. 6, 3 и 5; к этому Ездра (1, 8) добавляет имя Митридата, называя его сокровищехранителем. Правителем, с титулом князя, был назначен «Шешбацар, князь Иудин», вероятно Син или Шамаш-бал-уссур, может быть, сын Иехонии; с Шенацаром, с. Иехонии (Парал. 1, 3, 17), он, вероятно, тожественен. Ездра 5, 14—16 говорит, что Шешбацар действительно положил основание храму, а до его-построения, конечно, должен был совершаться культ на жертвеннике, о сооружении которого говорится в кн. Ездры, 3, причем почему-то назван вместо Шешбацара Зоровавель. Для отправления культа прибыли уже с первым караваном священники; в числе их внук первосвященника Сераии, казненного Навуходоносором (Иерем. 52, 24—27), Иисус, сын Иоседеков, в качестве главного. Таким образом руководители иудейского возрождения, казалось, добились, чего хотели: светского князя, духовного, хотя пока неполноправного (Ездр. 2, 63) главы и обетованной земли.

Но как это было далеко от их чаяний! Вместо границ «от Эмафа до Великого моря по Египетскому потоку» с наделами всех 12 колен, как того хотел Иезекииль, они получили в удел лишь Иерусалим с его окрестностями, как это видно из перечня работ у Неемии(гл. 3). Мало того, Беторон, в двух милях к сев.-зап. от Иерусалима — место пребывание Санаваллата.

Не удалось им также увлечь весь народ: весьма многие предпочли остаться в Вавилоне; ушли большею частью энтузиасты, да и то не сразу, и в течение первых 17 лет переселилось всего 42 360 чел. с 7000 рабов. Правда, в числе переселившихся были и такие, «которые не могли» в специально учрежденном для проверки документов бюро «показать о поколении своем и о племени своем — от Израиля ли они»; может быть, это были иноплеменники-мыслители, увлекшиеся чистым культом Иеговы, но вообще переселенцев скоро ждало самое горькое разочарование. Вместо триумфального шествия всего народа в землю, точащую мед и молоко, в среду народов, жаждавших Израиля, как светоча истинного богопознания, жалкие караваны прибыли в одичавшую, обезлюдевшую Палестину, где они застали осевшими исконных врагов — моавитян, аммонитян, идумеев и своих братьев, северных израильтян, смешавшихся с ассирийскими колонистами и, в виде так называемых самарян, осквернивших культ Иеговы языческими обрядами и служением, на ряду с ним, другим богам. Вместо верности закону и проведения в жизнь закончивших свое развитие постановлений о чистоте, пришлось соприкасаться с этими «нечистыми» и даже видеть, как возвратившиеся из плена брали себе в жены их дочерей, в силу уже того, что из Вавилона не было возможности выселить достаточное количество иудейских женщин. Наконец, и заветная мечта — храм истинного бога — получила неожиданную помеху. В его сооружении изъявили желание участвовать и самаряне, также чтившие Иегову, и с этой целью обратились к Шешбацару и Иисусу. Получив, как и следовало ожидать, отказ, они стали к переселенцам окончательно во враждебное положение. Иудеям пришлось подумать уже о простой безопасности. На ряду с этим подверглись иудеи и естественным бедствиям: неурожаи и голодовки опустошали одичавшую Палестину. При таких условиях пожертвования на постройку не могли поступать обильно. Социальная нужда и семейные узы заставили иудеев быть менее щепетильными относительно самарян, составлявших в стране громадное большинство и уважавших Иерусалим (ср. Иерем. 41, 5). Они терпели их языческие культы (аб. 66, 3, Аггей), может быть, даже и увлекались ими, как в старину, сами. У благочестивых и руководителей опускались руки. Они готовы были притти в отчаяние. Где же царство Мессии? Неужели рука господня сократилась, чтобы спасать, и ухо его отяжелело, чтобы слышать? Другие, примыкая к Девтероисаии и другим пророкам одного с ним направления, выступали с проповедью о том, что храм вообще не нужен и недостоин величия божия (Ис. 66, 1—3), особенно если сооружается грешниками.

Таким образом, пришли к сознанию, что мессианское время еще не наступило, гнев божий еще не вполне, прошел, и осуществления древних пророчеств надо ждать с сокрушенным сердцем и покорностью. Храм не строился, безопасность упала до того, что жить в Иерусалиме сделалось подвигом. Дальнейшая судьба Шешбацара лам совершенно неизвестна.

Надежды Израиля скоро получили новую пищу. Дарий I в самом начале своего царствования отправил в Иудею молодого потомка Давида Зоровавеля, сына Салафииля, внука Иехонии. С ним, конечно, прибыла новая партия переселенцев.

Само по себе появление сына Давидова возбудило самые несбыточные мечты и напомнило восторженные речи Второисаии. Идеальное государство было готово: первосвященник и царь-князь из дома Давидова были налицо. Тем более сказывалось отсутствие величественного храма, необходимого для всякого самостоятельного народа и государства. И вот, выступают пророки Аггей и 3ахария. Первый, во второй год Дария, в 6-м мес., в 7-й день обращается к Зоровавелю и Иисусу с увещанием не откладывать храм на неопределенное время; он говорит, что стыдно жить в украшенных домах и оставлять дом божий в запустении: за это поражают народ естественные бедствия. Увещание подействовало: через три недели работы возобновились, а еще через месяц Аггей ободряет строителей, возвещая будущую славу и всемирное значение создаваемого храма: господь еще раз «потрясет море и сушу», т. е. попустит совершиться мировой катастрофе, подобной падению Вавилона (может быть, и Синая), явится Мессия, и в новый храм придут все народы, подобно тому, как после первой катастрофы явились к нему плененные иудеи: языческие царства будут истреблены, престолы царей ниспровергнуты, а Зоровавель будет «как перстень» в руке божией. Действительно, прежний жертвенник и культ были столь незначительны, что не могли служить для освящения страны: напротив, они сами осквернялись постоянным соприкосновением с язычниками и раскольниками; теперь же созидается новый храм,уже после закладки которого небо вернуло свое благоволение, неурожаи и естественные бедствия прекратились.

Через два месяца Захария, для укрепления строителей и народа, записал свои: восемь сновидений, относившихся к судьбе израильской общины, сопровождая. их пояснениями и предпослав назидательное введение об исправлении, Видения эта касались вопросов, волновавших общину в знаменательное время; они примыкали; к идеям Иезекииля и имели важно значение в развитии иудейства. В ночь на 24-е число 11-го месяца 2-го года Дария пророку приснились видения: одно, указывавшее на водворение всеобщего мира, другое — на сокрушение врагов народов, рассеявших Иуду, третье на новое заселение Иерусалима без стен, ибо сам бог будет его огненною стеною — намек на то, что правители не должны ссылаться на отсутствие стен, чтобы не строить храма. Затем он рассказывает сон, который указывал на восстановление самим богом сана первосвященника и очищение его носителя: священник Иисус, как представитель грешной общины и сам нуждавшийся в очищении, как прибывший из Вавилона, стоит пред богом на суде с двумя ангелами — защитником и обвинителем. Он оправдан, с него сняты запятнанные одежды, он облачен в торжественные ризы. Бог обещает привести в страну мужа «Отрасль», т. е. Зоровавеля, который не должен иметь пред ним преимущества власти: следующее видение указало пророку во сне семисвечник с двумя маслинами по сторонам. Ангел объяснил ему, что это «два помазанника, предстоящие господу», и этим успокоил тех, которые опасались раздоров между светской и духовной властью. Следующий сон грозил погибелью за обычно обличаемые и у других пророков еврейские пороки: клятвопреступление и грабительство; следующий — удостоверял, что все грехи; Израиля удалены в Вавилон, а в Палестине собралось только очищенное и избранное общество. Наконец, последний сон предвещал собрание отовсюду рассеянного Израиля, царство Мессии действительно наступает. Но для него необходим царь; этот царь — Зоровавель. И вот Захария возвещает глас, повелевающий ему итти. в дом, где пребывали наиболее восторженные энтузиасты — Иосия, Хелдаия, Товия, Иедай, составляя рода общины. Они должны пожертвовать золото и серебро длд короны Иисусу, а Зоровавель «создаст храм господень, и примет славу, и воссядет, и будет царствовать на престоле своем, будет и иерей на престоле своем, и совет мира будет между ними обоими» (6, 13). Пророк идет еще дальше — раз мессианское время наступило, становятся излишними всякая печаль и покаяние. В этом смысле он отвечает посланным к нему из Вефиля относительно постов: «плакать ли и поститься в пятый месяц» по поводу разрушения Иерусалима и храма? — бог требует милости и правды, запрещает утеснения и зложелательство. Народ этому не внимал, за что и был рассеян. Ныне же бог «возревновал о Сионе ревностью великою, будет снова жить в Иерусалиме, спасет народ свой и соберет его из всех стран света, и не будет уже «таким, как в прежние дни» — неурожаи прекратились, небеса вернули росу свою, Израиль перестал быть проклятием у народов. Поэтому пусть народ будет достоин этого: оставит злобу, несправедливость и ложную клятву; пост не только 5-й, но и все остальные он может превратить в праздники и веселые торжества. Тогда и чуждые сильные народы придут «взыскать господа в Иерусалиме», десять язычников ухватятся за полу одного еврея; они будут говорить: «пойдем с тобой, ибо бог с вами есть».

Такие восторженные речи не могли не влиять на правителей и население, обрадованное реставрацией давидова дома и прекращением естественных бедствий. После того, как прибывший Зоровавель организовал общину утверждением первосвященника и 24 сентября 520 г. положил новый краеугольный камень храму, постройка пошла быстро вперед, Не без влияния интриг соседей, вновь назначенный Дарием Уштанни (Татнай библии; имя найдено в клинописи), сатрап Вавилона и Аbаr-Nahara, вероятно, организуя свою сатрапию, обратил внимание на строительную деятельность в Иерусалиме (Ездр. 5), но его вмешательство только помогло делу: указ Кира был найден в Экбатане, после поисков в Вавилоне; Дарий подтвердил его, повелев чиновникам, чтобы они содействовали старейшинам иудейским в их работе, уделяя на нее суммы из подати в царскую казну Abar-Nahara. Сатрап со своими чиновниками получил приказ удалиться из Иерусалима. Таким образом, дело устроилось как нельзя лучше, и в 516 г. храм уже мог быть освящен.

Итак, исполнились слова древних и новых пророков. Зоровавель, второй Соломон, совершил великое дело и восстановил Израиля. Поэтому особенно непонятно молчание об его последующей судьбе в кн. Ездры, которая затем обрывает последовательный рассказ и сразу переходит к повествованию о деятельности Ездры. Еще Киттель глухо заметил, что вероятно дальнейшие события были слишком печальны. На мысль об этом наводят и тон книги, Неемии, пр. Малахии и др., нет больше прежних восторженных речей пророков, чаяний и т, п.

Мессианские чаяния энтузиастов потерпели крушение. Смуты в персидском царстве, последовавшие за смертью Камбиза, вероятно, дававшие пищу их мечтам, были прекращены, и империя Дария I восстановлена в прежнем грозном могуществе, исключавшем всякие дальнейшие поползновения. Кроме того, фискальный характер правления Дария выдвигал на первый план вопрос «о царской дани», а материальная нужда в голодной стране не прекращалась; мало того, скоро в ней снова появилось социальное неравенство (Неемия, гл. 5). Иудеи уже давно получили вкус к торговле и капитализму. Еще древние пророки и Второзаконие жалуются на аграрные притеснения, на корыстолюбие не только в торговле, но и в суде; уже у них «богатые» упоминаются с оттенком неприязни. В плену были все условия для развития этой стороны: иудеи попали в крупнейшие торговые и промышленные центры; с этих пор они начинают особенно охотно селиться в столицах и больших городах, вблизи банков и фабрик. Оторванные от земли, вовлеченные в круговорот Жизни мировых центров, они оставили следы в виде имен в различных торговых документах, добытых археологическими изысканиями; они достигли благосостояния и стали до некоторой степени силой в вавилонской и персидской монархии. Конечно, они оказали влияние и денежную помощь при возвращении, но сами по большей части не вернулись. Возвратились преимущественно энтузиасты. Но у последних от несбыточных мечтаний до полного отчаяния бывает недалеко. И вот, когда, несмотря на окончание храма, их идеалы не осуществились, большинство их ушло в противоположную крайность, в то время как другие стали отдаваться и в Палестине духу наживы и корысти. Появились богачи на фоне нищеты и отчаяния. Родственные связи с преобладающим в численном отношении местным населением все более и более вовлекали подрастающее поколение переселенцев в языческие культы (Ис. 65). Люди мыслящие, бывшие энтузиасты, не находили выхода в своем отчаянии. Стали раздаваться из их среды голоса сомнения в любви Иеговы, а следовательно в истинности Девтероисаии (Малах. 1, 2), в его неизменности (ив. 3, 6), даже в его мудрости и правосудии (2, 17, 3, 14, 15). Духовенство стало не лучше мирян и обнаруживало небрежность в делах культа (1, 7—44). Те, которые старались исполнять все внешние предписания закона, недоумевали, каким образом их ревность не приносит немедленных видимых плодов (Ис. 58). Новой общине грозила катастрофа, и поглощение окружающим язычеством делалось лишь вопросом времени. Но пророки этого времени, называемые «Тритоисаия», и Малахия отмечают существование и сохранивших твердость «рабов Иеговы» (Ис. 65, 13) и «боящихся его» (Мал. 3, 16 сл.), которые терпеливо ждали наступления лучших дней, хотя бы в отдаленном будущем (Ис. 65, 17 сл.), и после явления ангела или Илии (Мал.) с неба. Являвшиеся пророки укрепляли их в этом одухотворяя до поразительной, почти христианской высоты ритуальные требования (Ис. 58, Малах. 1, 9 сл.), представление о последнем суде (Мал. 3, 1—5) и о семье (Мал. 2, 14 сл.), заставляя умолкнуть малодушных, направляя мысли энтузиастов на надлежащий путь. Но дальнейшее движение пошло не по их пути.

История Израиля делалась уже не в Палестине или, по крайней мере, не в одной Палестине. Вавилонские иудейские колонии и их общины в персидских столицах были богаты, образованы, влиятельны. В то время они привыкли ревниво оберегать от окружающей среды свою самобытность: если для палестинского еврея брак с самарянкой-раскольницей был только неудобен, то для вавилонского супружеские связи с язычницами были уже совершенно недопустимы. Для него не было безразлично и положение дел в Иерусалиме, и притом не только потому, что он туда направлял свои молитвы и свои материальные пожертвования, но и в виду того, что правильное отправление священного культа было для него едва ли не необходимее, чем для палестинца. Последний жил всегда «пред лицом божиим» т был близок к нему уже в силу географических условий; иудей же рассеяния мог только в том случае иметь связь е ним, если эта связь будет выражаться видимым образом в ритуале и жертвах, связывающих небо с землей, в которых и он принимал посредственное участие и благодатная сила которых распространяется и на него. Пока действует в Иерусалиме правильный культ, он мог спокойно жить, где ему угодно, чувствуя, что связь между ним и небом существует. Вот почему идеи Иезекииля и его партии нашли себе среди вавилонских иудеев широкое распространение и развитие: с основанием храма они получили и реальную основу. Священнические роды, переселенные в Вавилонию, работают дальше в том же направлении; окружающая их культура является могущественным средством в их руках. Их заботой делается укрепить среди палестинского иудейства обрядовый закон, а для этого был необходим подходящий человек и царский указ. Первого нашли в лице знаменитого Ездры, потомка древнего первосвященнического рода и отца тех книжников (соферим), которые потом стяжали себе столь дурную славу. С персидским правительством также дело уладили: в 7-м году Артаксеркса I (457) Ездра получил указ от царя и его государственного совета из «7 советников» вывести в Иерусалим, новую партию переселенцев и пожертвования, собранные в Вавилонии, и ввести в Палестине «премудрость бога своего и закон его», т. е. другими словами, книге иудейского закона дается сила обязательных царских постановлений (Ездра, гл. 7).

Ездра пошел не один: с ним двинулось 1 496 представителей различных иудейских родов, оставшихся в Вавилоне, в том числе один потомок Давида и два: потомка Аарона. Все это, конечно, были его единомышленники, которые должны были значительно усилить партию «благочестивых». Но то, что они нашли в Иудее, невидимому превзошло все их самые худшие ожидания. О немедленном обнародовании книги закона не могло быть и речи: «благочестивые» вскоре по прибытии каравана своими рассказами довели Ездру до исступления (гл. 9). Приходилось еще готовить почву для реформы. И вот, Ездра заботится об уничтожении смешанных браков. Созванное им в ноябре народное собрание, громадным большинством, под влиянием его экстаза, склоняется на его предложение и постановляет развод с женами из туземного населения. Противная партия, таким образом, была изолирована и потеряла почву. Но она не успокоилась и нашла себе поддержку в тех же «самарянах», для которых деятельность книжника была и оскорбительна и опасна. Их недоброжелательство заставило Ездру повременить своей реформой и озаботиться о внешней безопасности построением стен. Это дало его недругам в руки оружие, которым они могли бороться с ним уже на законном основании. В указе царя о стенах не говорилось, и повод для доноса был налицо. Артаксерксу отправили докладную записку, в которой изложили историю иерусалимских построек и указывали на опасность со стороны «мятежного города». Персидская власть приостановила работы, но столичные иудеи не унывали. Им удалось выдвинуть нового деятеля, более способного и более влиятельного, чем Ездра. Это был Неемия, придворный Артаксеркса, который в 445 г., узнав о бедствиях Иерусалима, сумел выпросить у добродушного царя отпуск в Палестину, чтобы отстроить «город, где гробницы отцов его». Царь дал указ к чиновникам заевфратской провинции, чтобы они выдавали ему лес и оказывали содействие, дал и военную Силу. Таким образом Иудея снова получила туземного наместника. Прибыв, Неемия ночью объезжал Иерусалим с немногими людьми. Затем он распорядился постройкой, распределив части ее по родам. Начались интриги Санаваллата и его клевретов Товии и Гешама — сначала насмешки, потом насилия (Неемия организует вооруженную охрану работ), вероломные замыслы, угрозы, но это не помогло. Неемия не поддавался — он твердо и умело шел к цели. Чтобы предотвратить ропот в народе, и без того бедствовавшем, а теперь, благодаря необычайному напряжению материальных и духовных сил, пережившем тяжелый экономический кризис (гл. 5), он уговорил капиталистов простить долги и вернуть должникам их поля и виноградники. Сам он подавал в этом отношении пример: он «с братьями своими не ел хлеба наместнического», не подражая в этом отношении своим предшественникам, а напротив, сам кормил за своим столом 150 человек знатных иудеев и даже из «народов, живших вокруг». Чрез 52 дня после начала работ стены были окончены. Но тут обнаружилось, что город по населению не соответствует отмежеванному пространству: в старых стенах оказалась пустота, л пришлось прибегнуть к искусственным мерам для ее заполнения. Неемия произвел перепись, а затем было отпраздновано освящение стен: две процессии обходили навстречу друг другу стену с пением и встретились у храма; во главе одной шел Неемия, во главе другой — Ездра.

Теперь наступило время действовать последнему. В день нового года было народное собрание, и Ездре предложили читать книгу закона. С высокого помоста возглашал он текст, который отныне должен был наложить на иудеев законную тяготу. Левиты сопровождали его чтение толкованием; народ плакал от раскаяния, что он не исполнял повелений божиих. Неемия, Ездра и левиты успокаивали его, убеждая праздновать день господень. На другой день чтение продолжалось пред главами родов, между прочим, о празднике Кущей, которые и были 15 числа отпразднованы.

24 числа было новое собрание, но уже покаянного характера. Опять началось чтение закона, потом левиты прочли покаянную молитву, в которой припомнили историю евреев с точки зрения священного прагматизма. Народ «четверть дня» исповедывал грехи свои. Затем следовал торжественный заключительный акт: старейшины, священники и левиты в количестве 85 человек дали подписку держаться закона, провозглашенного Ездрой; остальной народ принес присягу «ходить по закону божию, данному рукою Моисея, раба его».

Ed. Meyer, Die Entstehung d. Judentums. Halle, 1896. Nikel, Die Wiederherstellung d. judischen Gemeinwesens. Freib. В., 1900. Sellin, Serubbabel. Lpz., 1898. Studien zur Entste-hungsgeschichte der judischen Gemeinde. Lpz., 1901. Кlamrоth, Die judischen Exulanten in Babylonien. Leipz., 1912 (Beitrage z. Wiss. v. Alten Testam. X). В. Попов, Возвращение иудеев из плена вавилонского и первые их годы в Палестине до прибытия Кадры. Киев, 1905. Rothstein Die Naehtgeschichte des Zacharja. Lpz., 1910. О самарянах: Montgomery. The Samaritans, 1907. Рыбинский, Самаряне, Киев, 1913.

Date: 2015-08-24; view: 322; Нарушение авторских прав