Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Великий утешительЛеонид Дмитриевич Семенов Великий утешитель
Текст предоставлен правообладателем. http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=2572245 Аннотация
Рецензия на спектакль Александрийского театра по трагедии Софокла «Эдип в Колоне».
Леонид Дмитриевич Семенов Великий утешитель
Есть только одна трагедия – мировая. Мы не знаем ни ее начала, ни ее конца, но мы все – ее невольные участники и жертвы. С полным правом мы можем сказать про нее, что она в нас и мы в ней. Ведь все мы – от Эдипа и до последнего современного человека – страдаем и страдали, а раз есть страдание, то, значит, есть какой‑то конфликт, и должно быть его разрешение. Дело, конечно, не в словах. Назовем ли мы этот конфликт борьбой добра и зла, или двух начал – материи и духа, или еще как‑нибудь иначе, дело от этого не изменится. Есть борьба, есть страдание, а, следовательно, должно быть и будет когда‑нибудь искупление. Его мы ждем. Его мы ищем в религии, когда приступаем к ее искупительным жертвам и таинствам, о нем гадаем в науке и в искусстве, когда созидаем и созерцаем полные ужаса и смерти наши человеческие трагедии. Да. Трагедия есть. Сухо, но зато, может быть, ясно говорит о ней философия. Она говорит о коренном непримиримом противоречии нашего бытия и сознания и определяет его так: человек сознает себя свободным и в то же время – всецело во власти внешней необходимости. Назовите последнюю Роком или эллинским словом Мойра[1]– и вы получите основную идею древней трагедии, т. е. все той же всемирной трагедии, но так, как она открывалась сознанию греков. В величавых, почти до схематичности простых образах и символах выражена она Софоклом в его Эдипе. Эдип в Колоне[2]. Он, кровосмеситель и убийца собственного отца, невольный преступник, уже беспощадным самосудом вырвал себе глаза и
претерпел такие муки в жизни, Каких никто из смертных не терпел.
Нищий после царской пышности, всеми гонимый и презираемый дряхлый старик, он пришел наконец к священному месту, заповедной роще дев Эвменид[3], где должен совершиться последний приговор судьбы, исход его трагедии, и тут – сам не смеющий подать руки своему другу Тезею[4], чтобы «не осквернить чистого своим прикосновением» – перед хором, полным ужаса и омерзения к его преступлению и перед лицом грозных дев Эвменид, на пороге Аида[5], он вдруг встает перед нами, как светлый бог в гордых вызывающих словах:
Убил – отрекаться не буду: но разве я знал, Что творю? Я перед богом невинен!
и далее:
Сам я чист. За что же ты порочишь Невинного, коль боги предрекли В те дни, как я еще и не рождался, Что сын убьет отца.
Вот она – вечная антитеза: свободен и несвободен, невинен и виновен, два мира, две правды, а посреди них – бездна отчаяния, ужаса и омерзения – и все в потрясающих, до наивности ясных, чтобы и дети слышали, образах! Скажут про древнюю повесть о царе Эдипе: она – сказка, миф, в завязке ее лежит невероятный случай. Но что же тогда не сказка и не миф? Жизнь? Мы так любим говорить про жизнь, говорим: «она научит», «жизнь отрезвит», «жизнь поломает». Жизнь – неизменная и единственная тема нашей литературы. Но что она такое? Не тот же ли это миф, только в новых словах, все о той же древней судьбе, – богине с повязанными глазами, которая, не разбирая кому и что – сыплет нам то цветы, то свои ужасные случаи – и не случаи; мы не хуже греков знаем, что все здесь определено – и предрешено еще
В те дни, когда мы не родились.
Сказано нам и в религии, что ни один волос не упадет с головы нашей без воли Отца. Так для чего же и откуда тогда все наши слезы и муки раскаяния? Я – преступник, я совершил преступление, но мог ли я его не свершить, раз таково от века сплетение причин, которые породили меня, и вас, и все. Не вправе ли и я, как Эдип, всегда кричать: я невинен, я чист, я исполнил только то, что предназначено мне Роком, Как смеешь ты меня судить. Эдип не знал, что творил. Мудрец, разгадавший тайны сфинкса, он не знал, что ему нужно и что не нужно, и вырвал себе за это свои видящие, но не видевшие и ненужные глаза. Но разве наши глаза нам что‑нибудь говорят, и мы знаем, что нам нужно и что нет!? Если бы мы это знали! тогда бы и не было никаких вопросов и никаких трагедий! И все‑таки каждый раз, как жизнь (наша Мойра) приносит нам горе и испытание, в душе просыпается мучительный, неотвязчивый голос: ты бы мог, ты бы мог… Ты свободен, что же ты делал?! «Если бы я знал, что это отец, разве бы я убил его!» – вот мука Эдипа – теперь терпи и страдай! Это не угрызения совести, их не может быть у Эдипа, раз он невиновен. Да их и вообще нет. Это открыл и этому ужаснулся Раскольников[6]. С ними‑то было бы еще очень хорошо: был бы виновник, а, следовательно, и возможный искупитель страданий и всех несчастных случаев. Но в том‑то и ужас, что девы‑Эвмениды молчат и в продолжение всей трагедии Эдипа, а трагедия все‑таки есть – и есть до сих пор. До сих пор жив крик Эдипа в нас: если бы я это знал, ведь тогда бы… Но что – тогда бы? Вы чувствуете эту вечную насмешку сатаны: или ты – свободен, ты – бог, тогда бросься со скалы, и ангелы твои понесут тебя на руках своих, и ты не преткнешься о камень ногою, или – вы можете быть не свободны – тогда примиритесь с этим, откажитесь от всех криков и признайте себя побежденными, признайте, что вы все равно ничего не могли и не можете, что вы только камень, который падает с высоты с таким‑то и таким‑то ускорением, больше ничего; но тогда и будьте камнем, т. е. не страдайте. Или что же вы, наконец?! Такова трагедия нашего бытия, для которой даже и такой всепримиряющий философ, как Вл. Соловьев, не нашел лучшего слова как «основная нелепость»[7], т. е. бессмыслица, а на язык чувств она – полное отчаяние, истинная смерть.
|