История героя

Военное командование во Вьетнаме благополучно переправило меня из Сайгона на военно-воздушную базу Кларк на Филиппинах, с Кларка на Гуам, с Гуама на Гавайи. Здесь я начал понемногу вспоминать, зачем дают отпуск: девушки, женщины, прекрасные создания, глядя на которых я улыбался. Сексуальная шовинистская свинья в образе мужчины? Признаюсь. Не забывайте, это было начало 70-х годов. Мужчины все еще имели право бросать плотоядные взгляды и улюлюкать... и Гавайи были для этого очень подходящим местом.

Я переночевал на Гавайях и улетел из Гонолулу в Лос-Анджелес, а потом в Даллас. Поселился в мотеле и проспал целый день и ночь и все равно чувствовал себя измученным. Я преодолел 9000 миль и все еще жил по сайгонскому времени. Думаю, я также сопротивлялся неизбежному. Я боялся встречи с Синди Колдуэлл, боялся сказать ей, что ее муж погиб, а я жив. Я чувствовал себя виноватым... и до сих пор чувствую.

В аэропорту Далласа я сел в автобус и начал 250-мильный путь в Бомонт. В Техасе было холодно. Холодно было и мне.

Я стоял на крыльце не в силах позвонить. Как я скажу этой женщине и ее детям, что ее муж и их отец не вернется домой? Я терзался между желанием убежать и обещанием, которое дал человеку, можно сказать, незнакомому, но перевернувшему всю мою жизнь.

Пошел дождь. Я стоял на открытом крыльце, парализованный страхом и чувством вины. Снова, в сотый раз, я увидел растерзанное тело Колдуэлла, услышал его тихий голос, заглянул в его темно-карие глаза, почувствовал его боль и заплакал. Я плакал о нем, о его семье и о себе. Я должен был жить дальше. Жить с сознанием того, что остался жив, а многие и многие погибли в этой трагической, бессмысленной войне, которая ничего не доказала и не принесла никаких результатов.

Послышался шорох шин подъезжающего автомобиля. На подъездной дорожке остановилось старое, помятое такси, и из него вышла чернокожая женщина средних лет. Вышел и водитель, чернокожий старик в матерчатом шлеме, как у Шерлока Холмса. Они в изумлении молча уставились на меня, пытаясь понять, что в этом по преимуществу «черном» районе делаю я, белый.

Я тоже стоял и смотрел на них, потом внезапно лицо женщины исказилось ужасом. Она закричала, уронила свои свертки и бросилась ко мне. Взлетев по ступенькам, она схватила меня за отвороты пальто и сказала:

— Что случилось, скажите мне. Кто вы и что с моим сыном?

«Час от часу не легче, — подумал я. — Это мать Колдуэлла». Я взял ее за руки и, как мог, мягко произнес:

— Меня зовут Фред Пале, я приехал повидать Синди Колдуэлл. Это ее дом?

Женщина смотрела на меня, пытаясь понять, что я говорю. Через какое-то время она затряслась. По ее телу пошли такие жестокие судороги, что, не подхвати я ее, она упала бы с крыльца. Поддерживая женщину, я покачнулся и с треском ударился о дверь.

Водитель поспешил мне на помощь, и в этот момент дверь открылась. Синди Колдуэлл увидела такую сцену: на ее крыльце стоит незнакомый белый мужчина, поддерживая знакомую черную женщину. Она стала действовать.

Прикрыв на мгновение дверь, она появилась вновь, держа двенадцатизарядный пистолет, который очень ловко сидел у нее в руке, и процедила:

— Убери руки от моей матери и убирайся с крыльца. Надеясь не погибнуть по недоразумению, я сказал:

— Если я ее отпущу, она упадет.

Тут в поле зрения Синди появился водитель, и ее лицо сразу же прояснилось.

— Мейнард, что тут происходит? — спросила она у него.

— Не пойму, милая. Этот белый стоял на крыльце, когда мы подъехали, а твоя мама бросилась к нему, крича про твоего брата Кеннета.

Она вопросительно посмотрела на меня. Я сказал:

— Меня зовут Фред Пале, и если вы Синди Колдуэлл, мне нужно с вами поговорить.

Уже не так крепко сжимая пистолет, она ответила:

— Да, я Синди Колдуэлл. Я пока плохо понимаю, в чем дело, но вы можете войти, только помогите заодно и маме.

Я со всей осторожностью провел мать Синди в дом. Водитель такси вошел за нами и положил забытые свертки у подножия лестницы, ведущей наверх. Он стоял в смущении, не зная, уйти или остаться, кто я такой и что у меня на уме.

Я помог усадить мать Синди в кресло и отступил назад, выжидая. Молчание стало невыносимым, и я откашлялся и заговорил одновременно с Синди.

— Извините, продолжайте, — сказал я.

— Простите, — проговорила она, — обычно я не встречаю своих гостей с оружием в руках, но я услышала треск, испугалась, а когда увидела на крыльце вас и маму, то, естественно...

— Прошу вас, не извиняйтесь, — перебил я. — Не знаю, как бы я повел себя в подобной ситуации. Главное, никто не пострадал.

— Хотите кофе? И может, снимете мокрое пальто? А то простудитесь и заболеете.

Я согласился на то и на другое, тем более что, снимая пальто, я мог собраться с духом.

После нашего с Синди объяснения ее мать и Мейнард, похоже, успокоились и осторожно разглядывали меня. Видимо, испытание я выдержал, потому что женщина протянула руку и представилась:

— Ида Мэй Клемонс, а это мой муж, Мейнард. Садитесь, пожалуйста, устраивайтесь поудобнее. — И с этими словами она указала мне на большое кожаное кресло.

Я понял, что это кресло Марка Колдуэлла, и я должен был сидеть в нем, зная, что приехал нарушить душевный покой этой семьи. Я медленно сел и, понимая, что ступаю по очень тонкому льду, сказал:

— Ида Мэй, простите, что напугал вас, но я не знаком с вашим сыном Кеннетом. Где он?

Она собралась, выпрямилась в кресле и ответила:

— Мой мальчик Кеннет — морской пехотинец, он служит в посольстве США в Сайгоне, в Южном Вьетнаме, и через две недели возвращается домой.

— Я рад, что он цел и невредим и возвращается домой. Служба в посольстве — хорошая служба, безопасная. Я правда рад, что он скоро возвращается домой, — сказал я.

Заметив теперь мои короткие волосы и немодную одежду, она спросила:

— Вы тоже служите? Тоже были во Вьетнаме?

— Да, и я вернулся только вчера или, может, позавчера. Меня сбивают с толку 13 часов разницы во времени. — Они с Мейнардом сочувственно на меня посмотрели.

В этот момент в комнату вошла Синди с подносом, на котором стояли чашки, печенье, сливки, сахар и кофе.

Запах был восхитительный, я просто смертельно захотел кофе. Все что угодно, лишь бы сохранить непринужденную атмосферу и занять дрожащие руки. Мы немного поговорили, а потом Синди сказала:

— Что ж, Фред, приятно было с вами познакомиться и поговорить, но мне любопытно, что же привело вас в мой дом?

В ту же секунду входная дверь распахнулась, и появились две маленькие девочки. Обе они, едва войдя в гостиную, начали поворачиваться кругом, чтобы показать новую одежду. За ними вошла женщина средних лет с младенцем на руках.

Мое присутствие и цель моего визита были забыты. Все мы заахали и заохали и сказали девочкам, как им идет новая одежда. Когда возбуждение улеглось и девочек отправили в столовую поиграть, Синди представила мне пришедшую женщину:

— Это моя свекровь, Флоренс Колдуэлл. Флоренс, это Фред...

— Пале, — подсказал я.

— И он как раз собирался сказать нам, почему он здесь, — добавила Синди.

Я сделал глубокий вдох и сказал:

— Даже не знаю, с чего начать. Несколько лет назад я сбежал из лагеря военнопленных в Северном Вьетнаме. — Повернувшись к Синди, я посмотрел ей прямо в глаза. — Когда я был в заключении, вашего мужа, Марка, принесли в нашу хижину полумертвого. Его ранили и взяли в плен во время боевых действий и доставили в наш лагерь. Я делал все, что мог, но его рана была слишком серьезной, и мы оба понимали, что он умрет.

Зажав ладонью рот, Синди тихо вскрикнула, но не отвела глаз. Ида Мэй и Флоренс ахнули, а Мейнард проговорил:

— Боже Всемогущий.

— Марк сказал, что, если я кое-что ему пообещаю, он поможет мне бежать из лагеря. Честно говоря, я думал, что он бредит, поэтому пообещал сделать все, о чем он попросит.

К этому моменту мы все уже плакали, и мне пришлось остановиться, чтобы успокоиться. Я посмотрел на Синди и увидел, что ее взгляд устремлен куда-то в пространство, глаза остекленели, потом она расплакалась, уткнувшись в ладони. Когда смог, я продолжил:

— Он сказал: «Обещай мне, что ты съездишь в Техас и скажешь моей жене Синди, что она по-прежнему моя самая любимая девушка и что, умирая, я буду думать о ней и о наших девочках. Ты обещаешь?» — «Да, Марк, я обещаю съездить в Техас», — сказал я.

— Он отдач мне эту фотографию и обручальное кольцо, чтобы вы знали, что я говорю правду. — Я передал кольцо и фотографию Синди и на мгновение сжал ее руки в своих.

Потом я вынул из внутреннего кармана нож и сказал:

— Он дал мне свой армейский нож, и я сказал: «Спасибо, Марк. Обещаю, что как-нибудь сумею добраться до Техаса. Еще что-нибудь?» — спросил я. «Да, ты можешь меня обнять? — попросил он. — Просто обними меня. Я не хочу умирать один». Я обнял его и долго-долго баюкал. А он все время повторял: «Прощай, Синди, я люблю тебя, мне так жаль, что я не увижу, как подрастают наши девочки». Через какое-то время он тихо умер у меня на руках.

— Я хочу, чтобы вы знали, — продолжал я, — мне нужно, чтобы вы поняли, Синди, я сделал все, что мог, но он был слишком тяжело ранен. Я не знал, как остановить кровотечение, у меня не было никаких медикаментов, я... — Тут я замолк.

Какое-то время мы все плакали, и в комнату пришли девочки. Они хотели знать, почему мы все такие грустные и почему плачем. Я посмотрел на Синди, и мы оба поняли, что я не смогу рассказать все это еще раз, поэтому она ответила, что я сообщил плохие новости, но скоро все будет хорошо.

Дети вроде бы удовлетворились таким ответом и вернулись в столовую, но на этот раз расположились поближе, потом снова принялись играть.

Мне нужно было объяснить, какой героической поступок совершил Марк, поэтому я возобновил свой рассказ.

— Нож, который дал мне Марк, позволил обезвредить охрану и освободить из лагеря еще 12 американцев. Ваш муж — герой. Благодаря ему еще 12 американцев обрели свободу, а я сижу сейчас перед вами, в его кресле, и рассказываю вам о его смерти. Мне жаль, мне так жаль, что приходится сообщать вам об этом.

И я расплакался, и Синди подошла успокоить меня. Переживая такую потерю, она успокаивала меня. Мне было стыдно, я чувствовал, что она оказывает мне честь. Взяв мое лицо в ладони, она сказала, глядя мне в глаза:

— Знаете, вы оба герои — и мой муж Марк, и вы, Фред. Вы тоже герой. Спасибо, спасибо вам, что приехали и лично мне все рассказали. Я знаю, чего вам стоило приехать сюда и в лицо сказать мне, что мой муж погиб, но вы достойный человек. Вы дали обещание и сдержали его. Немногие так поступили бы. Спасибо вам.

Я сидел потрясенный. Я не чувствовал себя героем, но эта скорбящая женщина говорит мне, что я герой и достойный человек. А я чувствовал только вину и злость: вину, потому что я выжил, а ее муж, отец ее дочерей, умер, и злость, всепоглощающую злость на бессмысленность и жестокость войны, приносящей такие потери. Я не мог простить ни свою страну, ни себя. Но передо мной была женщина, которая перенесла такую утрату, лишилась мужа и все же простила меня, благодарила меня. Я не мог этого слышать.

Меня охватил страшный гнев на правительство. Почему никто не приехал сказать этой женщине о смерти ее мужа? Где тело Марка Колдуэлла? Почему оно не здесь, почему не было похорон и траура? Почему? Почему?

Потом я сказал:

— Я привез тело Марка в Южный Вьетнам и уверен, что с вами свяжутся насчет его похорон. Мне жаль, что меня здесь не будет, но, прошу вас, знайте, что я буду думать о вас. Я буду всегда вас помнить.

Мы еще посидели, а потом я спросил Мейнарда, не подвезет ли он меня на автобусную станцию. Мне нужно было вернуться в Даллас. У меня был отпуск, и я хотел напиться, как следует надраться.

Фредерик Э. Пале Третий

Date: 2015-09-03; view: 279; Нарушение авторских прав