Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава 9. Я испортила прекрасный день, вновь погрузившись в мучительные переживания по поводу событий, выпавших на мою долю много лет назад





 

Я испортила прекрасный день, вновь погрузившись в мучительные переживания по поводу событий, выпавших на мою долю много лет назад. В собственную защиту скажу, что мои новые открытия пробудили во мне старую боль от потери сына. Наверное, двадцать лет спустя она могла бы и утихнуть, но этого не произошло.

Солнце ярко сияло над замком, двором и окрестностями, но я не чувствовала его тепла. Цветы в саду, радуясь чудесной погоде, наполнили воздух волнами сладостных ароматов. Я сидела между кустами пионов и роз на скамье, покоящейся на мраморных ангелах, чьи пухлые ручки поддерживали деревянное сиденье. Оно предназначалось для отдохновения уставших путников, хотя было жестким и не слишком удобным. Несколько желтых розовых бутонов раскрылись навстречу солнечным лучам, они словно пришли на смену своим увядающим восточным сестрам и заманивали насекомых, а также всех, кто проходил мимо. На коленях у меня лежал старый, но еще вполне годный к употреблению стихарь, тот самый, что требовал починки и послужил оправданием моего похода в Машекуль, хотя я там все равно ничего не купила. Благодарение Богу, я нашла необходимые нитки на дне своей корзинки, и потому мне ничто не мешало заняться починкой. Однако сейчас задача наложить свои стежки поверх тех, что сделала моя не слишком старательная предшественница, казалась мне почти невыполнимой.

В тот день, когда мне следовало наслаждаться приятным занятием (ведь на мою долю могла выпасть весьма нудная задача – подсчитывать расходы), я могла думать только о печальном прошлом и о своем сыне Мишеле, и о том, как могла бы сложиться жизнь, если бы его у меня не отняли. От его брата из Авиньона пришло еще одно письмо, по крайней мере так сказал посыльный. Но я погрузилась в такие глубины отчаяния, что даже подумать не могла о том, чтобы его прочитать.

Письма от Мишеля были бы совсем иными, чем те, что я получала от его брата, и совсем не такими частыми. Мишель, в отличие от Жана, в лучшем случае писал бы мне редко, в чем я ни капли не сомневалась. Впрочем, если бы оба мои сына достигли зрелости, возможно, Жан не пытался бы восполнить отсутствие брата частыми посланиями, так что никто не знает, как бы он стал себя вести в нормальных обстоятельствах.

Я часто пыталась представить себе содержание писем своего младшего сына. Они были бы наполнены радостью и забавными шутками, такими для него характерными. Он сообщал бы мне множество хороших новостей и совсем мало плохих, чтобы я не волновалась за него, выбравшего путь военного. Матери сыновей, рожденных для этой судьбы, всегда за них беспокоятся, но, естественно, меня бы занимал только мой собственный мальчик. Его перепачканные сажей письма приходили бы потрепанными прямо с поля боя или с какого-нибудь дальнего аванпоста.

Попал бы он под командование Жиля де Ре, товарища своих детских игр? Возможно, впрочем, вряд ли. Я всегда считала, что разные характеры заставят их рано или поздно разойтись в разные стороны – Мишель был таким хорошим, а милорд Жиль, мне кажется, никогда в душе не верил в добро после жестоких порок деда, этого чудовища.

Перед самым исчезновением Мишеля я начала замечать, что милорд стал часто погружаться в задумчивость. Он проводил много времени в одиночестве, хотя его мерзкие кузены де Силлэ и де Брикевилль постоянно болтались около него. Когда он впадал в мрачное настроение, я спрашивала, о чем он думает, но он отмахивался от меня, своей няни, – так змея сбрасывает старую кожу, ставшую слишком тесной. Как правило, он просто не обращал на меня внимания, но иногда говорил, что мечтает, однако никогда не открывал о чем. Сколько же раз я повторяла: «Да-да!», как будто понимала, что он имеет в виду.

Мишель пытался помочь милорду справиться с горем, когда его отец и мать отошли в мир иной. Он нередко приглашал его на охоту или потренироваться на площадке с мечами, но его искренние слова: «Отбрось мрачные мысли, брат, смотри, как ярко светит солнце. Давай лучше спугнем парочку лис, устроив поединок на мечах», – оставались не услышанными. Я думаю, это нормально, когда человека покидают те, кого он любит – в случае с милордом сразу оба его родителя, – ему необходимо время побыть в одиночестве и подумать о природе жизни и смерти и прочих серьезных вещах. Я это знаю очень хорошо.

Когда его главный спутник погружался в мрачное настроение и не хотел, чтобы его беспокоили, Мишелю приходилось самому искать себе развлечения. Он много времени проводил за чтением или сражался с мечом в руках с собственной тенью, а порой устраивал состязания с отцом, когда Этьен оказывался в замке и был свободен от своих обязанностей. Такое случалось довольно часто в этот непростой период, потому что после смерти милорда Ги де Лаваля его тесть Жан де Краон с энтузиазмом занялся укреплением состояния дочери. Он упрямо старался сохранить все владения в форме наследства, но никто его в этом не винил, потому что мы все понимали – отец пытается защитить интересы своей дочери, которую неожиданная смерть мужа полностью парализовала. Но леди Мари имела наглость (я сама слышала, как Жан де Краон поносил ее за доставленные ему неудобства) тоже умереть.


Милорд Жиль, которому тогда исполнилось всего одиннадцать, оказался сразу в двух противоречивых положениях. В глазах всего мира он являлся юным владельцем огромного состояния, и каждое его желание исполнялось еще прежде, чем он успевал его озвучить. А с другой стороны, он был марионеткой в руках своего гнусного деда. Именно в это время они с Мишелем начали отдаляться друг от друга. Прежде разница в их положении практически не имела значения, они были близки, как братья. Но, полагаю, все со временем меняется; одни люди по воле судьбы поднимаются и занимают высокое положение, а другие падают в пропасть. Наши близкие то рядом с нами, то вдали; те, кто далеко, присылают письма, если имеют возможность и достаточное образование.

Письма от Мишеля… Если бы Бог подарил мне счастье получить от него хотя бы одно. Ах, если бы между строк я смогла прочитать, что с ним случилось, я нашла бы способ жить безгрешно до конца своих дней в благодарность Ему. Каким был бы его взрослый почерк? В детстве буквы у него получались неровными, словно обладали собственным характером. Я прекрасно знала аккуратный почерк Жана и, если бы передо мной положили тысячи писем, поклялась бы своей бессмертной душой, что найду среди них то, что написано им. Ровные строчки, которыми исписаны страницы, похожи на безупречную линию горизонта. Не знаю, были бы они такими же у Мишеля. Он, в отличие от Жана в его возрасте, был шустрым и физически развитым и собирался стать солдатом, как его отец, несмотря на то, что по рождению ему предопределен был духовный сан, как Жану – военная карьера.

Я считаю, что невозможно заставить ребенка стать тем, кем он быть не хочет, хотя мне известно, что это делается очень часто. Но мы живем в новое время и позволяем нашим сыновьям самим решать свою судьбу. Мишелю не суждено было стать монахом, а Жан, вне всякого сомнения, не выжил бы в своем первом сражении, если бы выбрал меч. Если Мишель действительно мертв и если существует такая вещь, как правильная смерть, я бы хотела, чтобы он имел возможность умереть на поле боя.

Из мрачных размышлений меня вырвал голос молодого священника, которого я видела в аббатстве, но не знала, как его зовут.

– Матушка, – робко произнес юноша, но все же так испугал меня, что нитки соскользнули с моих колен на землю.

Молодой человек принялся пространно извиняться и объяснил, что меня хочет видеть его преосвященство. Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы окончательно взять себя в руки, после того как все нитки вернулись в корзинку. Несмотря на то, что священник явно был страшно напуган, он терпеливо меня ждал. Мне хотелось, чтобы он оставил меня одну – я могла найти дорогу в кабинет Жана де Малеструа так же легко, как если бы он рассыпал для меня крошки и велел идти по ним.


Интересно, что ему сегодня от меня потребовалось? Он вызвал меня в необычное время, да и выражение его лица удивило меня, когда я вошла. Первым делом Жан де Малеструа отдал мне письмо из Авиньона, я кивком его поблагодарила и погладила пальцами бумагу. А потом, вместо того чтобы отойти в сторонку, сломать печать и погрузиться в чтение – что я обычно делала, – убрала его в рукав и стала ждать, когда епископ объяснит, по какой причине вызвал меня средь бела дня, когда еще полно незаконченных дел. Я заметила, что он взволнован, когда вошла в кабинет. Он расхаживал взад и вперед, и, казалось, ему никак не удавалось привести мысли в порядок.

– Ваше преосвященство, как вам удается заниматься еще и государственными делами, мне понять не дано.

Он тут же сел на стул с высокой спинкой и сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться.

– Да, Жильметта, я и сам иногда не понимаю. Шляпа дипломата нравится мне гораздо меньше, чем митра. – Он задумчиво улыбнулся и пожал плечами. – Впрочем, еще никому не удавалось занимать сразу два места и не испытывать при этом трудностей. Ведь человеку не дано иметь две головы. Я часто разрываюсь между необходимостью разочаровать Бога или герцога Иоанна, поскольку ни тот ни другой не любят, когда получается не так, как они задумали.

Должна заметить, что я собственными глазами видела, как он с поразительной легкостью менял свои шляпы. Меня бы не удивило, если бы выяснилось, что у Жана де Малеструа имеется запасная голова, спрятанная в потайном месте, где никто не станет ее искать. Я представила себе, как случайно натыкаюсь на эту не слишком приятную вещь в шкафу со скрипящими дверцами. Я открываю ее в поисках клубка ниток или оселка, а оттуда на меня смотрит голова, приподняв одну бровь, а потом велит немедленно заняться дверными петлями, чтобы они перестали так отвратительно визжать. «Или, может быть, сестра Элен это сделает…» – мерзко улыбаясь, заявит голова.

Мои фантазии были нарушены заявлением владельца митры.

– Я должен вам кое-что сказать.

– У вас такой голос, будто вы думаете, что мне это не понравится, – немного помолчав, проговорила я.

– Я не могу предсказать, какой будет ваша реакция, – знаю только, что она обязательно последует.

– Говорите, – попросила я. – Хватит надо мной издеваться.

– Хорошо. Вам не позволено заняться делом об исчезновении детей.

Предсказанная им реакция выразилась в неприятном ощущении у меня в животе. Мой ослик останется в своей конюшне, я никуда не поеду и продолжу исполнять свои обязанности, на которые претендует сестра Элен (что, должна признаться, немного меня утешило). Однако я все равно испытала разочарование, и мой голос прозвучал громче, чем мне хотелось.


– Ваше преосвященство, вы позволили мне этим заняться, приняв в рассмотрение очень уважительные причины. И меня огорчает, что вы так быстро изменили свое решение.

Он встал со стула и широко улыбнулся.

– Этому имеется достойное объяснение. Герцог Иоанн приказал провести серьезное расследование и назначил ответственного человека.

И снова ему удалось меня удивить.

– Но это же замечательно, – радостно заявила я. – И кого же он назначил?

Он поколебался долю секунды, а потом ответил:

– Человека, который, по мнению герцога, сумеет прекрасно справиться с этой задачей.

Благодаря своему предыдущему опыту я знала многих, кто способен был бы разобраться в происходящем; возможно, мне даже удастся повлиять на ход расследования.

– Кого он назначил? – не отступала я.

– Давайте пока это оставим. У меня сегодня еще очень много дел. Просто я хотел, чтобы вы знали и не тратили время на подготовку к путешествию. Мы поговорим об этом завтра.

– Ваше преосвященство, вы невероятно жестоки – вы приговорили меня мучиться размышлениями на этот счет до конца дня, а потом еще и не спать всю ночь.

На лице епископа появилось раздражение.

– Вы настоящая колючка, сестра, на розе моей жизни.

Я тоже рассердилась и сочла, что имею на это полное право.

– Прошу меня простить, но что такое роза без колючек?

– И правда, что… Ну, ладно, можно назвать такую розу образцом совершенства.

– О, ужас, как скучно и неинтересно, и никакого вдохновения.

– Иногда совсем неплохо и поскучать.

– Вдохновение, ваше преосвященство, не следует недооценивать. Тот, кто так поступает, совершает большой грех и заслуживает вашего гнева не меньше, чем если бы он был виновен в любом другом.

– Да… ну… возможно, вы правы. – Затем с беспокойством в голосе он спросил: – Вы и правда не сможете спать?

– Ни секунды.

– Не хотел бы я стать причиной вашей бессонницы, – тяжело вздохнув, проговорил он. – Хорошо. Но вы должны дать мне слово, что никому ничего не скажете.

– Клянусь.

– Герцог Иоанн назначил меня расследовать это дело.

Все его отрицательные качества: ханжеская строгость, упрямство и несговорчивость, а еще равнодушие – все, чем он так часто пользуется, чтобы отгородиться от окружающих его людей, скажутся на расследовании. С другой стороны, я смогу на него влиять.

Я поручила присмотреть за уборкой засохшей грязи с каменного пола собора весьма расторопной сестре Элен, которая, к моему огромному удивлению, была искренне мне благодарна. В бурой грязи то и дело попадались кусочки лошадиного навоза, так что сама я не особенно стремилась заниматься подобными вещами. Послушницы соберут сухую грязь, отнесут ее в сад и разложат под суровым присмотром брата Демьена, а он будет без устали благодарить Бога за то, что тот предоставил в его распоряжение так много merde[23]. Мы ничего не тратим попусту, чтобы не огорчить нашего Создателя.

Когда сестры выходили из собора с метлами и совками, меня снова призвал к себе Жан де Малеструа.

– Я готов начать.

– Так скоро?

– Как вам известно, сестра, я стараюсь экономить свое время. А также ваше. Я хочу, чтобы вы пересказали мне истории, которые услышали в Бурнёфе, причем как можно подробнее, – сказал он. – Это поможет мне решить, какой путь выбрать.

Тени стали короче, а потом снова удлинились, прежде чем мы закончили. Мы даже представить себе не могли, сколько еще дней нам суждено на это потратить.

Три года назад женщина по имени Катрин Тьерри отдала своего брата поселившемуся у нас парижанину, некоему Анри Гриару, чтобы мальчик поступил на службу в часовню Машекуля. Его больше никто не видел, и в часовне он не появился. И никто не дал никаких объяснений тому, что с ним произошло.

Был еще Гийом Дели, сын Гибеле, мальчик с ангельской внешностью, который помогал повару жарить мясо для милорда де Ре. Сам шеф-повар, Жан, сказал матери мальчика, что ей не стоило посылать сына на кухню, потому что в окрестностях Нанта маленьких детей ловят и убивают. Позже мать пожаловалась жене повара, что после первых расспросов к ней пришли двое мужчин, которые довольно грубо велели ей прекратить искать ребенка, потому что от этого не выйдет ничего хорошего ни для нее, ни для сына.

Сын Жана Жанвре, девяти лет, часто бывал около владений де ла Суза в Нанте. Его семья жила в приходе Сен-Круа в Нанте, но имела близких родственников в Бурнёфе. Два года назад, как рассказала мне его сестра, примерно за восемь дней до праздника Иоанна Крестителя, мальчик бесследно исчез.

В приходе Нотр-Дам в Нанте сын Жанны Дегрепи пропал примерно тогда же, всего лишь на пару дней раньше исчезновения мальчика из Сен-Круа. Его мать рассказала про женщину по имени Перрин Мартен, которую, как говорят, видели, когда она уводила мальчика, а чуть позже их заметили на дороге в Машекуль. Никто не знал, зачем эта Перрин вела ребенка в Машекуль.

В приходе Сен-Донатьен, расположенном неподалеку от Нанта, красивый мальчик из семьи Фужер пропал в августе, около двух лет назад. Никому не удалось найти никаких следов, и никто его не видел.

А в следующем месяце, в сентябре того же года, в Рош-Бернар, десятилетнего сына Перрона Лоссара доверили заботам человека со странным именем Пуату, который обещал матери, что ее способный сын будет продолжать ходить в школу. Позже мальчика видели вместе с Пуату на дороге в Машекуль, так же как сына Жана Жанвре, которого увела женщина по имени Перрин.

Мужчина из Пор-Лонэй сообщил, что он знает семью по имени Бернар, чей сын как-то раз отправился в Машекуль в компании с другим мальчиком, чтобы просить милостыню, поскольку ходили разговоры, что там живут невероятно щедрые люди. Видимо, дети рассчитывали на хорошее подаяние, иначе что могло заставить двух двенадцатилетних мальчиков предпринять такое трудное путешествие – им пришлось сначала перебраться на другой берег Луары, а потом еще идти много километров. Другой мальчик, с которым он собирался отправиться в путь, ждал его в условленном месте три часа, а затем был вынужден вернуться в Пор-Лонэй. Так утверждает мать пропавшего ребенка, кроме того, она говорит, что сообщила об исчезновении своего сына местному священнику и в магистрат.

В Сен-Сиран-Ре, деревне, расположенной рядом с Бурнёфом, сын Мишо и Жильметты Буэ в прошлом году, в Фомино воскресенье[24]отправился просить подаяние в Машекуль. Когда ребенок не вернулся, отец начал расспрашивать в самых разных местах, пытаясь отыскать сына, поскольку уже слышал об исчезновении других детей и опасался, что такая же судьба постигла и его ребенка. Но на следующий день крупный мужчина в черном плаще заявился к расстроенной матери, пока отца не было дома. Она этого мужчину прежде не видела, но, когда он спросил, где ее дети, ответила, что они пошли в Машекуль просить милостыню, после чего незнакомец ушел, и его никто больше не встречал.

Изабо Амелин, которая прожила год в городке Френэй, куда приехала из Пуанса, послала двоих сыновей, пятнадцати и семи лет, в Машекуль, дав им денег, чтобы они купили хлеб. Когда они не вернулись, она сначала подумала, что их ограбили и убили. Но ни она, ни ее семья ничего не слышали о подобных случаях на дороге, по которой ушли мальчики. На следующий день к ней заявились двое мужчин и спросили про детей. Она испугалась и не сказала, что они пропали. Когда они уходили, она услышала, как один из них сказал другому, что двое из пропавших жили в этом доме, и заподозрила, что им известно, где мальчики.

Перед самым Рождеством Жанетта Друэ послала своих сыновей, одиннадцати и семи лет от роду, в Машекуль просить подаяние. Она сказала, что несколько человек видели их в следующие несколько дней, но домой они не вернулись. А когда Жанетта с мужем отправились на поиски, им ничего не удалось узнать.

Забытый нами ужин стоял на столе. Отличные куски ягненка, такие желанные после шести долгих недель поста, остыли и покрылись отвратительной пленкой. Мы не могли есть.

– Неужели так ничего и не удалось узнать по поводу этих исчезновений? – с мрачным видом спросил его преосвященство.

– Ничего. И никаких выводов.

– А как насчет останков или одежды?

– Ничего.

Он выпрямился на своем стуле с высокой спинкой, закрыв от меня подушечку с великолепной вышивкой, которая мне ужасно нравилась. Похлопав руками по коленям, епископ заявил:

– Это невозможно.

– Именно. Точнее, маловероятно.

– Ну, тогда, – задумчиво проговорил он, – нам придется позаботиться о том, чтобы узнать правду. Думаю, с моей стороны будет разумно начать расследование в Машекуле.

– Да, ваше преосвященство.

– В таком случае, отправляемся туда через три дня, – решительно объявил он.

Ждать три дня?! Это невыносимо.

– Ваше преосвященство, если мы будем откладывать расследование, могут пропасть еще дети.

– Жильметта, я должен сначала заняться важными делами…

– Дети, ваше преосвященство… что может быть важнее душ малышей?

Он покраснел.

– Хорошо, я отложу все свои обязанности. Значит, завтра.

Я кивнула. Да, я смогу влиять на ход расследования.

После вечерней молитвы Жан де Малеструа разрешил мне уйти к себе. Я пошла в конюшню аббатства, где мой ослик мирно жевал свой корм. Его челюсти ритмично двигались, а кучка травы становилась все меньше и меньше и вскоре полностью скрылась у него во рту. Я наклонилась, сорвала несколько зеленых травинок и протянула ему. Он аккуратно взял их из моей протянутой руки и принялся жевать, а я ласково похлопала его по шее.

– Вы такой чуткий, месье, – проворковала я. Интересно, почему люди разговаривают с животными так, словно это маленькие дети? Ослик тряхнул головой, прогоняя назойливую муху, и измазал меня своей слюной. Я вытерла лицо рукавом.

– И несдержанный, – добавила я, – но я не против, ты ведь будешь молча меня слушать, в отличие от большинства двуногих. Вот почему я к тебе пришла, дружок. Меня интересует твое мнение по поводу вопроса, который меня очень беспокоит.

Ослик, словно поняв меня, поднял голову и опустил, как будто кивнул в ответ.

– Хорошо. В таком случае, позволь спросить вот что: почему дети исчезают именно во владениях милорда де Ре? И почему почти всегда при этом присутствуют его слуги?

Неожиданно ослик занервничал и громко завопил.

– Вот именно. Я чувствую то же самое, – сказала я, а потом прижалась лбом к его лбу и молча стояла некоторое время, не обращая внимания на одинокую слезу, скатившуюся по моей щеке.

 







Date: 2015-09-03; view: 272; Нарушение авторских прав



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.039 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию