О силе и свободе 4 page

Т е о ф и л. Оно всегда незнание в данный момент, но не всегда притворно, так как мы не всегда задумываемся, когда следует, над тем, что мы знаем и о чем нужно было бы

==207

вспомнить, если бы мы были в состоянии сделать это.

К притворному незнанию всегда примешивается в тот момент, когда притворяются, известная доза внимания; правда, впоследствии может получиться обычное невнимание.

Если бы удалось изобрести искусство пробуждать (aviser) в случае необходимости то, что мы знаем, то это было бы одно из важнейших изобретений; но я не вижу, чтобы люди попытались до сих пор выработать хотя бы элементы его, так как мнемотехника, о которой писало так много авторов, нечто совершенно иное.

Ф и л а л е т. Таким образом, если собрать беспорядочно и поспешно доводы в пользу одной из возможностей, пропуская по небрежению ряд слагаемых, которые должны входить в конечный итог, то эта поспешность порождает не меньше ложных суждений, чем полное незнание.

Т е о ф и л. Действительно, требуется многое, чтобы правильно взвесить доводы, и это происходит примерно так, как в бухгалтерских книгах купцов. В самом деле, не следует пренебрегать ни одним слагаемым; надо правильно определить каждое слагаемое в отдельности, надо их правильно расположить, и, наконец, надо их правильно сложить. Но часто пренебрегают рядом пунктов, либо не задумываясь над этим, либо легко отделываясь от этого; не придают каждому пункту его настоящего значения, поступая подобно тому бухгалтеру, который тщательно подсчитывал бы столбцы на каждой странице, но очень плохо подсчитал бы отдельные слагаемые каждой строчки, до того как вписать их в столбец, и который делал бы это, чтобы обмануть ревизоров, обращающих внимание главным образом на то, что находится в столбцах. Наконец, если и здесь все обстоит благополучно, то можно ошибитьс в сложении сумм столбцов и даже в итоговом сложении, где суммируются все суммы. Таким образом, для правильного использования искусства вычисления последствий нам потребовалось бы еще искусство сосредоточения и искусство определения вероятностей, а также знание ценности благ и зол; кроме всего этого нам потребовалось бы еще внимание и терпение, чтобы прийти к решению. Наконец.

необходимы твердая и постоянная решимость для выполнени того, что было решено, а также особые сноровка, методы, специальные (частные) законы и установившиес привычки, чтобы придерживаться этого решения в дальнейшем, когда уже не будет соображений, побудивших принять его. Правда, благодаря Богу в самом важном, в том,

==208

что относится к summam rerum 174 в вопросе о счастье и несчастье, мы не нуждаемся в таких знаниях, приемах и сноровке, которые нужны, чтобы составить правильное суждение в государственном и военном совете, на суде, при врачебной консультации, в каком-нибудь ученом теологическом или историческом споро или в каком-нибудь вопросе из области математики или механики. Но зато в отношении этого основного вопроса о счастье и добродетели требуется больше твердости и привычки, чтобы принимать всегда правильные решения и следовать им. Одним словом, для истинного счастья достаточно меньше знаний и больше доброй воли, так что величайший идиот может достигнуть этого так же легко, как самый ученый и умный человек.

Ф и л а л е т. Мы видим, таким образом, что разум без свободы был бы совсем бесполезен, а свобода без разума не имела бы никакого значения. Если бы человек мог видеть то, что способно принести ему добро или зло, но не мог бы ни шагу сделать, чтобы приблизиться к одному или удалиться от другого, то на что бы годилось ему зрение? Он был бы даже несчастнее от этого, так как бесполезно стремился бы к добру и боялся бы зла, видя его неизбежность.

И если кто-нибудь свободен блуждать в полнейшем мраке, то чем это лучше для него, нежели носиться по воле ветра?

Т е о ф и л. Его каприз был бы несколько более удовлетворен, однако он не способен был бы лучше отыскивать добро и избегать зла.

§ 68.

Ф и л а л е т. Еще один источник ложного рассуждения. Довольствуясь первым подвернувшимс удовольствием или тем, которое привычка сделала для нас приятным, мы не заглядываем далее. Это тоже дает людям повод к ложным суждениям, когда они не считают необходимым для своего счастья то, что в действительности необходимо.

Т е о ф и л. Мне кажется, что это ложное суждение относится к предыдущей разновидности, т. е. к ложным суждениям относительно последствий.

§ 69. Ф и л а л е т. Остается рассмотреть, во власти ли человека изменить приятность или неприятность известного рода действия. В некоторых случаях он может добиться этого. Люди могут и должны исправлять свое небо и прививать ему известные вкусы. Можно изменить также вкусы души. Тщательное исследование, практика, прилежание

==209

привычка приводят к этому результату. Так приучаются к табаку, который в результате привычки начинают находить приятным. То же самое относитс и к добродетели. Привычки обладают сильным очарованием, и отказ от них вызывает в нас беспокойство. Может показаться парадоксом, что люди в состоянии сделать вещи или действия более или менее приятными для себя, настолько они пренебрегают этой обязанностью.

Т е о ф и л. Я указывал на это выше, в § 37, в конце, и в § 47, тоже в конце. Можно заставить себя захотеть чего-нибудь и воспитать у себя соответствующий вкус.

§ 70.

Ф и л а л е т. Нравственность, установленна на истинных основаниях, может побуждать только к добродетели; для этого достаточно возможности бесконечного счастья и несчастья в загробной жизни. Нельзя не признать, что добродетельный образ жизни в соединении с ожиданием возможного вечного блаженства предпочтительнее порочного образа жизни, сопровождаемого страхом ужасного несчастья или по крайней мере ужасной и неопределенной надеждой на небытие. Все это совершенно очевидно, если бы даже добродетельным людям приходилось переживать в этой жизни только бедствия, а порочные наслаждались бы в ней непрерывным счастьем, хотя обыкновенно дело происходит совершенно иначе.

Действительно, если тщательно рассмотреть все обстоятельства, то последним, я думаю, достается худшая доля даже в этой жизни.

Т е о ф и л. Таким образом, если бы даже за гробом не существовало ничего, то и тогда эпикурейская жизнь 175 не была бы самой разумной. Я очень доволен, милостивый государь, что Вы теперь исправляете высказанные Вами раньше (§ 55) противоположные взгляды.

Ф и л а л е т. Кто мог бы быть настолько безумным, чтобы решиться (подумав над этим хорошенько) подвергнуться возможной опасности быть бесконечно несчастным, имея надежду выиграть только небытие, вместо того чтобы стать добродетельным человеком, который страшится только небытия, но надеется выиграть вечное блаженство 176? Я не говорю о достоверности или вероятности загробного существования, так как хочу здесь только показать образец суждения, ложность которого должен признать каждый, какими бы принципами он ни руководствовался.

Т е о ф и л. Дурные люди весьма склонны думать, что

==210

загробная жизнь невозможна. Но единственное их основание - что следует ограничиваться показаниями чувств и что никто из знакомых не вернулся с того света. Было время, когда можно было на том же основании отвергать существование антиподов, если ограничивались обыденными понятиями и не желали обратиться к математике; это можно было сделать с таким же правом, с каким можно теперь отвергать загробную жизнь, не желая соединить истинную метафизику с воображаемыми понятиями. Существуют три степени понятий, или идей: обыденные, математические и метафизические понятия. Первых было недостаточно, чтобы заставить верить в существование антиподов; первых и вторых еще недостаточно, чтобы заставить верить в существование загробной жизни. Правда, они уже содержат в себе благоприятные для этого догадки, но если благодаря вторым можно было с достоверностью установить существование антиподов до подтверждения этого нынешним опытом (я говорю не о жителях, а только о странах, уверенность в существовании которых давало географам и астрономам знание о шарообразности Земли), то благодаря последним можно с не меньшей достоверностью установить уже теперь, до проверки опытом, существование загробной жизни.

§ 72.

Ф и л а л е т. Теперь вернемся к силе, которой, собственно, посвящена эта глава и разновидностью которой, хотя и одной из важнейших, является свобода. Чтобы получить более отчетливые идеи силы, уместно и небесполезно будет составить себе более точное представление о том, что называют действием. В начале нашего рассуждения о силе я сказал, что существует только два рода действий, некоторую идею которых мы имеем, именно движение и мышление.

Т е о ф и л. Я думаю, что можно было бы пользоватьс словом, более общим, чем мышление, а именно словом восприятие, приписывая мышление только духам, между тем как восприятие свойственно всем энтелехиям. Но я не желаю лишать никого свободы брать термин "мышление" в столь же общем смысле. Возможно, что я сам употреблял его несколько раз в таком смысле, но обращая на это внимания.

Ф и л а л е т. Хотя обе эти вещи называют действиями, можно, однако, убедиться, что это название не всегда вполне подходит к ним и что бывают случаи, которые следует признать скорее пассивными состояниями. В этих

==211

случаях движущаяся или мыслящая субстанция просто получает извне впечатления, сообщающие ей действие, и она действует лишь благодаря своей способности получать это впечатление, что составляет лишь пассивную силу. Иногда субстанция или деятель приводятся в действие своей собственной силой - это и есть активная сила.

Т е о ф и л. Я уже сказал, что в строю метафизическом смысле слова, т. е. называя действием то, что происходит с субстанцией спонтанно и из ее собственного существа, всякая подлинная субстанция только и делает, что действует, потому что все происходящее с ней после Бога исходит из нее самой и невозможно, чтобы одна сотворенная субстанция влияла на другую. Но если понимать действие как проявление совершенства, а пассивное состояние - как нечто противоположное, то истинные субстанции действуют только тогда, когда их восприятие (которое я приписываю всем субстанциям) развивается II становится более отчетливым, пассивное же состояние бывает тогда, когда восприятие становится неотчетливым.

Таким образом, у субстанций, способных к удовольствию и страданию, всякое действие есть продвижение к удовольствию, а всякое пассивное состояние – продвижение к страданию. Что касается движения, то оно есть лишь реальный феномен, так как материя и масса, которым принадлежит движение, не есть, собственно говоря, субстанция. Однако движение дает некоторый образ действия, подобно тому как масса есть некоторый образ субстанции, и в этом смысле можно сказать, что тело действует, когда в его изменении имеется спонтанность, и что оно пребывает в пассивном состоянии, когда его толкает пли ему мешает другое тело. Это подобно тому, как в случае истинного действия или пассивного состояни истинной субстанции можно принять за се действие (приписывая его ей самой) изменение, при помощи которого она стремится к своему совершенству. Точно так же можно принять за пассивное состояние, приписывая его внешней причине, изменение, при помощи которого с ней происходит противоположное, хотя это вовсе и не непосредственная причина. Действительно, в первом случае рациональное объяснение изменения дается самой субстанцией, а во втором - внешними вещами. Я приписываю телам только некоторый образ субстанции и действия, так как то, что состоит из частей, является, строго говоря, столь же мало субстанцией, как какое-нибудь стадо; однако

==212

можно сказать, что здесь имеется нечто субстанциальное, но единство его, в силу которого оно составляет как бы некое единое существо, -продукт мышления.

Ф и л а л е т. Я думал, что сила получать идеи пли мысли от воздействия какой-нибудь внешней субстанции называется силой мышления, хотя по существу это лишь пассивная сила, или простая способность, если отвлечься от рефлексии и внутренних изменении, всегда сопровождающих полученный образ. В самом деле, изображение, находящееся в душе, таково, каким было бы изображение в живом зеркало. Но наша способность вызывать по собственному выбору отсутствующие идеи и сравнивать между собой те из них, которые мы считаем нужными, есть действительно активная способность.

Т е о ф и л. Это согласуется также с описанными мной выше понятиями, так как здесь имеется переход к более совершенному состоянию. Однако я думаю, что активность имеется также в ощущениях, поскольку они дают нам более отчетливые восприятия, а стало быть, и повод кое-что заметить и, так сказать, развиваться.

§ 73.

Ф и л а л е т. Теперь, по-моему, можно, пожалуй, свести первичные и изначальные идеи к следующим немногим идеям: к протяжению, плотности, подвижности (т. е. пассивной сило, или же способности быть приводимым в движение), [которое мы получаем от тел при помощи чувств, к силе мышления и активной силе движения] 177, которую наш дух получает путем рефлексии, и, наконец, к существованию, длительности и числу, которые мы получаем и путем ощущения, и путем рефлексии.

Действительно, при помощи этих идей мы могли бы, если я не ошибаюсь, объяснить природу цветов, звуков, вкусов, запахов и всех других наших идей, если бы способности наши были настолько тонки, что мы могли бы заметить рамочные движения маленьких телец, вызывающих эти ощущения.

Т е о ф и л. По правде говоря, я думаю, что идеи эти, которые Вы здесь называете первичными и изначальными, в большинстве своем не таковы и их можно, по-моему, еще дальше разложить. Однако я не порицаю Вас за то, что Вы этим ограничились и не углубили своего анализа. Кроме того, думается, если верно, что число идеи может быть уменьшено таким способом, то, с другой стороны, я думаю, что оно может быть увеличено, если прибавить к ним другие, более изначальные или столь же изначальные идеи.

==213

Что касается их расположения, то я готов признать в соответствии с порядком анализа, что существование предшествует другим идеям, число предшествует протяжению, а длительность - подвижности, хотя этот аналитический порядок обычно не совпадает с порядком тех причин, которые заставляют нас думать о них. Чувства доставляют нам материал для размышлении, но мы даже не говорили бы о мышлении, если бы не думали о чем-то ином, а именно о конкретных вещах, доставляемых нам чувствами.

И я убежден, что сотворенные души и духи никогда не бывают без органов и без ощущений, подобно тому как они не способны рассуждать без знаков. Те, кто защищает учение о полном отделении души от тела и допускает в отдельной душе разновидности мышления, необъяснимые с точки зрения всего известного нам и идущие вразрез не только с нашим теперешним опытом, но и, что еще важное, с общим порядком природы, играют на руку так называемым вольнодумцам и сделали сомнительными в глазах многих людей прекраснейшие и величайшие истины вследствие того, что лишились таким путем некоторых доставляемых нам порядком природы убедительных доводов для доказательства этих истин.