Лекция 15. Общее представление о восприятии

Товарищи, мы начинаем новый семестр с нового раздела психологии, посвященного изучению отдельных психических процессов. Естественно начать этот раздел с проблемы непосредственно чувственного отражения мира, с восприятия. Надо сказать, что эта первая тема особенно важна. Дело в том, что восприятие представляет собой основную форму психического отражения мира и, в сущности, понимание природы психического отражения зависит от понимания природы и механизмов непосредственно чувственного отражения, зависит от понимания природы и механизмов восприятия. Отсюда и вытекает центральное место проблемы восприятия.

Я с самого начал хотел бы ввести одно различение. А именно различение восприятия как процесса (покойный Борис Михайлович Теплов применял в этом случае не термин «восприятие» — термин двусмысленный, а «воспринимание») и восприятие как продукт воспринимания, восприятие как образ. Образ действительно есть не что иное, как результат, продукт процесса воспринимания — актуального, то есть в данное время происходящего или, может быть, прошлого. Я смотрю. Я хочу этим сказать — происходит процесс воспринимания, я увидел, у меня возник образ вот этой вещи. Это продукт произошедшего процесса воспринимания. Приходится вводить с самого начала это различение не только потому, что оно полезно для изложения результатов исследования восприятия, но еще и потому, что иногда это различение как бы исчезало из психологии. Следовательно, нужно его особенно подчеркнуть. Оно исчезало вследствие, во-первых, того, что сам процесс восприятия, процесс воспринимания, другими словами, представлялся в качестве само собой происходящего, пассивного со стороны субъекта, процесса, который происходит автоматически.

Когда-то в начале прошлого столетия И.Гербарт выражал эту мысль так: для того, чтобы нечто увидеть, достаточно иметь это перед глазами. В другой формулировке, в другом выражении: для того чтобы увидеть, достаточно открыть глаза. Ну, по отношению к глазам можно сказать, что их нужно открыть. Что касается других видов восприятия, в том числе слухового, тут даже и открывать-то нечего. Ухо, так сказать, открыто в нормальных случаях для звука. Вы видите, что процесс не просто отрицался, но он не рассматривался как некий активный процесс. Это нечто происходящее «во мне, со мной». Это не то, что я осуществляю, это то, что осуществляется. Таким образом, оставалась перед психологом картина уже возникших образов, и эту картину надлежало исследовать (как связываются между собой образы, как один образ ведет за собой другой по законам, скажем, связей, ассоциаций образов?). Гербарт, упомянутый мной сейчас почти случайно, и сосредоточивал, как и многие другие современники и последующие исследователи, свое внимание на движении образов, то есть готовых продуктов: как они связываются, в какие отношения вступают, как они исчезают при забывании, как они вновь восстанавливаются, когда их что-то «вытаскивает».

Другая форма ухода от различения процесса восприятия как активного воспринимания и продукта — его образа, другая форма исчезновения различения — это уход от образа, наоборот, когда в поле зрения исследователя оставался процесс. Что касается самого продукта, то есть субъективного образа действительности, субъективного образа мира, то этот продукт как побочное явление, как-то связанное с процессом, просто выбрасывался из поля зрения объективно-научного рассмотрения. Я опять беру наиболее броский пример: для бихевиоризма в его классических, жестких формах образ практически не существовал, это было декларировано этим психологическим направлением, объявившим единственным предметом психологического познания «поведение», то есть систему процессов. Правда, в последнее время, в системе психологии, сосредоточивающей свое внимание на исследованиях поведения, в системе объективной «психологии как науки о поведении», стали говорить о необходимости «возвращения образа из изгнания». Я цитирую одного из современных исследователей. Образ вернулся из изгнания, и таким образом необходимо восстановилось это фундаментальное различение: восприятие-процесс, восприятие-образ, то есть воспринимание и образ.

Я заговорил об этом различении и с самого начала ввел это различение, потому что объективно главная линия развития представлений о восприятии определилась проблемой связи образа с порождающим его процессом, который, собственно, и есть процесс воспринимания. В новой философии проблема, о которой идет речь, была с классической ясностью поставлена Р.Декартом в первой половине XVII века. В своей знаменитой «Диоптрике», в главе, которая называется «О чувствах вообще» (под чувствами подразумевались чувственные восприятия) Декарт писал так: «Когда слепой... касается палкой каких-нибудь предметов, очевидно, что эти тела [то есть предметы] ничего не посылают к нему; однако, передвигая различным образом свою палку в зависимости от разных качеств, присущих предметам, тела приводят в движение нервы его руки, — я дальше опускаю некоторые описания, — что дает возможность душе слепого чувствовать столько же различных качеств в телах, сколько имеется разнообразия в движениях...»¹. Впоследствии эта же мысль была, несколько в другой форме, воспроизведена Д.Дидро, и, наконец, точно известно, что эта мысль развивалась также и нашим соотечественником И.М.Сеченовым. Сеченов так же, как в свое время Декарт, приравнивал действия зрительного прибора, то есть глаза, к действию руки при осязании контура предмета. Он поэтому называл иногда глаза своеобразными «щупалами», и это положение Сеченова очень часто цитируется в современной советской психологии.

Таким образом, было введено с разных сторон представление об активности, об активном характере процесса воспринимания. Нужно что-то делать, нужно осуществлять какие-то действия для того, чтобы получить образ действительности, и при этом нужно совершать эти действия по отношению к самому отображаемому объекту. Это было одно из очень важных научных приобретений, не только касающихся понимания природы образа, природы восприятия, воспринимания, но и очень важным приобретением вообще для психологии. И это понятно. Я еще раз могу повторить ту мысль, что собственно в процессе восприятия, в самом факте восприятия как бы сосредоточивается, концентрируется процесс субъективного отражения объективного мира и природа этого отражения. Мы говорим об активности этого отражения, о его не пассивном, не зеркальном характере. Но ведь именно в восприятии-то прежде всего и возникает проблема понимания отражения как активного процесса. Следовательно, продвижение здесь, в области восприятия, в этом именно направлении и есть вообще продвижение в познании природы психического отражения в более широком значении этого слова, то есть в понимании психики. Конечно, это существеннейшее продвижение не решало множество очень сложных, я бы сказал — фундаментального значения проблем. Важно, однако, то, что позволило эти проблемы поставить и подготовило тем самым возможность их решения. Если бы вы меня спросили: стоят ли эти фундаментальные, капитальные проблемы сейчас в современной психологии, я бы ответил положительно. Стоят, конечно! Они открыты для современной психологии. Если бы вы мне задали другой вопрос: решены ли все эти проблемы сегодня современной научной психологией, то я должен был бы ответить отрицательно. Многие не решены, многие вопросы остаются открытыми и ждут дальнейшего исследования. Ведь как всегда: чем дальше в лес, тем больше дров. Чем дальше продвигается исследование, чем более ясно выступают все новые и новые вопросы, тем этих вопросов становится больше. Хорошо это или плохо? Я думаю, что это очень хорошо, потому что это и есть тот путь, то условие, которое обеспечивает движение науки, движение человеческого познания.

Итак, какие же фундаментальные проблемы открыло это замечательное продвижение в психологии, которое состояло в том, что восприятие стало пониматься как процесс порождения образа мира?

Одна из капитальных, фундаментальных проблем есть проблема восприятия и ощущения. Здесь хорошо у меня вышло, когда я говорил «восприятия и ощущения». Союз «и», как известно, и соединительный, и различительный, дизъюнктивный, так сказать. Есть, действительно, необходимость известного различения ощущений и восприятия, но вместе с тем существует и какое-то фактическое слитие этих процессов. Отсюда-то и рождается проблема: в каком отношении стоят восприятия к ощущениям? И для психологии как конкретной области знания эта проблема представляется очень содержательной, не только фундаментальной, но и далеко не простой. Исходный постулат состоит в том, что основу восприятия составляют ощущения, вызываемые воздействиями на органы чувств. Если говорить в более точных современных терминах, лучше было бы сказать: воздействия на чувствительные аппараты, то есть на рецепторы, как их обычно называют. Иначе говоря, упомянутый постулат состоит в том, что восприятие осуществляется посредством органов чувств, рецепторов, чувствительных аппаратов, которыми снабжен человек и животные. Или иначе, еще проще, я бы сказал даже принципиальнее: не существует восприятия без ощущений. Представьте себе, товарищи, действительно оказывается, что это положение, кажущееся очень простым сейчас, в нашем столетии, в психологии, в этой конкретной науке приобрело известное актуальное значение, потому что стали вестись исследования в рамках проблемы восприятия без посредства ощущения. То есть, буквально восприятия вне ощущения.

Те, кто подхватил эти тенденции, в отдельных случаях легкомысленные молодые (и не слишком) люди, стали говорить о, допустим, телепатическом восприятии. В чем его суть? В том, что оно происходит помимо известных нам существующих или полагаемых существующими, иногда только гипотетически, без подробного исследования, сенсорных аппаратов, сенсорных органов чувств. Вот почему этот постулат так самоочевиден, это подчеркивают даже и в наши дни. Еще один принцип: ничего нет в мышлении, чего бы не было в ощущении. Приходится напоминать сей бесспорный афоризм. Но за этим постулатом, вполне очевидным для всякого сколько-нибудь разумного человека, кроется два очень больших и очень серьезных, отнюдь не простых вопроса. Первый. Можно ли из этого постулата сделать вывод, что образ, то есть наше восприятие мира, есть не что иное, как совокупность наших ощущений?

Я еще раз повторяю этот простой, но очень сложный на самом деле вопрос. Можно ли считать, что образ есть совокупность ощущений? То есть, что он разлагается, распадается на сумму ощущений? Родилось такое правило: одно ощущение суммировалось с другим. Вот в результате такого суммирования и возникает образ. Так ли? Второй, еще, может быть, более значимый, еще более важный и очень принципиальный, я бы сказал: философский вопрос, одновременно с тем, что он остается так же и конкретно-научным, есть вопрос о том, в каком отношении находятся ощущения к ощущаемому? Нужно сказать, что оба эти вопроса заслуживают не только обсуждения, но и обзора оснований, которые необходимы для того или другого их решения.

Давайте остановимся сначала на первом вопросе. То есть на вопросе о том, сводится ли образ мира или отдельных предметов, объектов этого мира к их сумме? (Разумеется, я подразумеваю не только вещи в их, так сказать, неподвижных свойствах, но и изменения этих вещей, их движения, например перемещения в пространстве.) Так вот: можно ли представить себе этот процесс, процесс формирования образа этих предметов восприятия как объединение, суммирование возникающих ощущений? Нужно сказать, что бесконечно давно стала складываться теория восприятия, которая впоследствии приобрела развернутую форму и стала называться ассоциативной теорией восприятия. Теория эта импонировала (и импонирует, можно сказать, и сейчас) своей очень большой простотой, и я бы сказал — мнимой, но все же ясностью. И ее поэтому пересказать очень просто. Если, к примеру говоря, я вижу, то есть воспринимаю, у меня возникает образ вот этого предмета, который я держу сейчас в руках, то образ этого предмета, собственно, есть не что иное, как ощущение цвета + ощущение контура, формы + ощущение отстояния (расстояния, иначе говоря; если близок предмет от меня, то, по-видимому, это последнее связано с большим или меньшим сведением зрительных осей или еще более сложным образом, но воздействия того или другого фактора на органы чувств дают ощущения, которые затем объединяются, суммируются. Я ощущаю также сопротивление этого объекта, который держу в руках, давление, которое оказывают держащие этот объект пальцы моей руки, и к этому ощущению, мной названному, еще присоединяются ощущения осязательные. С ними очень тесно связаны кожно-мышечные, кожно-суставно-мышечные ощущения (мы можем бесконечно уточнять эти вещи). Итак, сумма ощущений. Таким образом, передо мной предмет черный, определенной фактуры, судя по характеру цвета, гладкий на ощупь, твердый, не поддающийся деформации, когда я оказываю давление пальцами моей руки на этот предмет, имеющий вес, то есть массу (ну и еще многое, многое другое). Эти ощущения вступают в ассоциативную связь между собой, так как одно имеет тенденцию вызывать другое вследствие того, что они часто появляются вместе. Ну и к этой сумме ощущений может прибавляться также и слово, обозначающее эту совокупность, то есть предмет, в этой форме представленный, через нее оказавший свое действие на чувствительные аппараты человека.

Эта ассоциативная теория справедливо обозначалась как теория атомистическая. Значит, если сравнить образ с некой молекулой, то отдельные ощущения можно сопоставить с отдельными кусочками, с отдельными элементами, то есть с отдельными атомами. В представлениях того времени атом считался неделимым элементом, отсюда и перешел этот термин в ассоциативную психологию, названную «атомистической». Есть связи, напоминающие связи в молекуле атомов, это суть ассоциации, то есть связи, возникающие вследствие повторения или относительно более частого повторения одних сочетаний по сравнению с другими. Вот эти частые, заученные, задолбленные совпадения, сочетания и образуют эту картину, образ. Связи эти позволяют всегда пополнять наличные ощущения ощущениями, некогда с ними, то есть с наличными ощущениями, связанными в опыте, связанными опять-таки по тем же самым законам ассоциации. Значит, если надо было бы записать формулу, которая бы отражала излагаемую мной сейчас простую концепцию, то можно и нужно было бы записать: ощущение А + ощущение Б + в данный момент отсутствующий, но восстановленный по ассоциации, то есть по памяти, элемент АБВ + АБВГ + пропущенный Д, восстановленный по ассоциации, и так далее. Поэтому всегда в образе содержатся не только элементы, непосредственно возникающие под влиянием воздействия на рецепторы, под влиянием процессов в рецепторах, но также и как бы «бывшие» ощущения, обычно связанные с наличными. Когда я слушал свой первый в жизни курс общей психологии, то эта ассоциативная теория была проиллюстрирована следующим образом.

«Когда-то, — говорил читавший этот курс профессор Челпанов, — в то время, как в саду (имеется в виду сад открытый — парк, будем говорить нашими терминами) играл духовой оркестр и под этот оркестр танцевали, то кто-нибудь из гимназистов останавливался, становился перед оркестром и начинал жевать лимон. Оркестр прекращал игру, ибо оркестр-то был духовой, а вид лимона сейчас же ассоциировался с кислым вкусом, а кислый вкус вызывал бурное слюноотделение. Музыка прекращалась. Упрекнуть гимназиста было не в чем. Он собственно ничего незаконного не совершал, он просто ел лимон, что, как известно, законом вполне разрешено». В скобках скажу, что Челпанов принадлежал к числу выдающихся педагогов и не только педагогов высшей школы, но и вообще педагогов. И он очень любил приводить на лекции такие иллюстрации, которые помогали запомнить что-то существенное. И вот сейчас прошло столько лет, и все-таки, когда я стал рассказывать об ассоциативной теории, мне сразу же пришла в голову эта иллюстрация Челпанова, хотя вот в этих строчках я ее, конечно, не записал, потому что я писал их в порядке логики, а рассказываю в порядке педагогики.

Это так же просто, как и неверно. Еще в конце XIX века внимательные исследователи-психологи обратили внимание, вернее, описали даже (вначале это было очень осторожным взглядом) следующее явление. Если произвести мысленное вычитание отдельных составляющих, компонентов, слагаемых, если сказать упрощенно, ощущений из образа, то все же остается некий как бы остаток. И этот остаток в то время стали называть качеством формы («Gestaltqnalitat»). Эта мысль очень скоро, в начале века, была подхвачена и развита до целой теории восприятия, которая сразу противопоставила себя теории ассоцианистской, ассоцианистической, атомистической. Теория эта основывалась на очень простых фактах, на очень простых явлениях. Я не буду излагать подробно эту теорию, только приведу ее общую схему, ее главные, угрубленные немножко положения, так же как я сделал это по отношению к теории ассоцианистической. Явления, которые и обосновывают, и иллюстрируют вместе с тем эту концепцию, очень просты. Я не буду обращаться к доске, тем более, что писать на ней негде, а обращусь лучше к вашему воображению. Это, может быть, даже лучше. Итак, вообразите себе, что перед вами три точки, расположенные вот так: одна и здесь две. Несомненно, я изобразил перед вами, начертил на доске треугольник. Но позвольте, треугольник же не образуется этими тремя точками, правда? Я могу эти три точки расположить иначе, и тогда эти же самые три элемента, эти три атома образуют совершенно другую молекулу. Теперь другое изображение: квадрат — четыре точки, а вот так четыре — это что? Отрезок прямой. Значит, кроме элементов есть еще что? Остается осадок, остаток, качество формы, — так эта структура и есть форма, поэтому направление, которое развивало эту антиассоцианистическую теорию, пробрело название гештальттеории.

Гештальт — это немецкое слово, которое на русском, французском и английском языках употребляется без перевода. Пишут немецкое слово «гештальт», а дальше добавляют на соответствующем языке «теория». Что же такое гештальт? Это трудно переводимое, как видите, понятие, термин, вернее, слово. Трудно переводимость его видна из того, что оно сохраняется без перевода в немецком исходном варианте, в котором оно родилось. Придумывать можно, конечно, переводы, приблизительные. Иногда говорят — это теория формы, «гештальттеория» переводится как «теория формы», более точный перевод будет звучать по-русски так — это «теория целостных форм». Это ближе. Я думаю, что есть еще один термин, который может еще ближе передать смысл гештальта. Хотя в немецком языке есть параллельный термин, совершенно точно соответствующий тому, который я сейчас назову, но в некоторых производных этого термина есть совпадения именно с гештальтом. Это конфигурация. Потому что «гештальтированный» — значит «конфигурированный». Здесь совпадения, перекрест терминов. Ну, а мы давайте сохраним термин гештальт и не будем применять новой терминологии. Это занятие довольно бесполезное, как правило, — сочинение терминологии. Там, где это абсолютно необходимо, надо вводить новые термины, но там, где можно обойтись старыми, пояснив и поняв их правильно, там можно и нужно сохранять термин. В науке всегда ведь так: не просто один термин заменяется другим, но очень часто тот же самый термин приобретает иное несколько, более точное, более полное свое значение. Понятие, выражаемое этим термином, развивается, а термин сохраняется.

Итак, возникло это направление, оно было очень содержательным и многими различными путями доказывало, что не целостная форма порождается элементами, а что от этой целостной формы (то есть того, что образует собственно образ, целостное впечатление, целостное видение) зависит и то, как выступают составляющие ее элементы. Вот почему можно сказать — структура, то есть целое, по отношению к которому не безразличны образующие его элементы. Это очень легко было показать. Я приведу не все, а только некоторые явления, просто чтобы выяснить содержательную сторону гештальттеории восприятия.

Явление генетическое, в том числе и актуально-генетическое. Прошу обратить внимание на различие терминов и здесь: генетическое — «взятое в развитии», актуально-генетическое — это значит «взятое в своем развитии в данный момент». Вам понятна разница? Там развитие какое? Скажем, у маленького ребенка и у взрослого, вот на этом участке онтогенеза. Или на заре человечества или в наше время в историческом масштабе развитие. А здесь? Развитие самого процесса вот здесь, сейчас, независимо от возрастных обстоятельств и так дальше. Я не очень люблю термин «актуальный генез», я предпочитаю термин «порождение». Итак, со стороны порождения. Я, кстати, хочу, чтобы вы отметили некоторые наиболее известные имена, я прежде всего укажу имя М.Вертхаймера. Ну, в русской транскрипции обыкновенно пишут Вертгеймер. Я назову далее еще два имени, чтобы не обременять вас, — это Вольфганг Кёлер и К.Коффка. Хотя перечень этих имен можно было бы продолжить.

Итак, я возвращаюсь к прерванной мысли о порождении образа, показанном в свете гештальт-теории восприятия и — шире — гештальт-теории вообще, потому что эта теория сначала опиралась на явления и на объяснения этих явлений восприятия, а далее была распространена гораздо шире, да, в сущности, на всю область психологии. Но последнее нас не интересует. Итак, порождение. Вот как описывает этот процесс один из гештальтпсихологов: перед вами на вашем пути, пустынном пути, скажем, на улице, вечером, когда мало людей, вы видите возникающую фигуру. Вот это как что-то целое. Вот что-то движется. Вы делаете несколько шагов вперед, оно приближается, и вы видите — это человек. Еще несколько шагов — это мужчина. Еще несколько шагов — это старик. Еще несколько шагов — боже мой, да ведь это же мой сосед по дому. Что же происходит? Возникает некоторый целостный, не расчлененный по деталям образ, гештальт, конфигурация, структура. Затем что происходит? Анализ, то есть его разложение, уточнение, дифференцирование до полного проникновения в детали. Так что же восприятие: суммирует ощущения или разбивает, развивает, обнаруживает этот состав, прежде всего, некоторого целостного объекта? Гештальтпсихологи отвечали в этом втором смысле.

Другие демонстрации. Я бегло изображаю на доске окружность, я не замыкаю ее и даже развожу несколько начало и конец моего движения, изображающего окружность. Как мы воспринимаем это? Как некоторую кривую или как окружность? Нет, не как некоторую кривую, мы воспринимаем это как знак окружности, то есть как окружность — не очень хорошую, но окружность. Мы приравниваем к законченному в себе, совершенному в этом смысле, то есть совершенному, и следовательно к завершенному, правда? Поэтому, чтобы изобразить окружность, не нужно непременно сводить линии, можно сделать это небрежным движением, и все-таки это будет передача окружности. И восприниматься это будет как окружность. Начинает вступать в силу одно из правил, которое гештальтпсихологи называли законом. Законом совершенной формы, прегнантности, как иногда именуют это исходное явление. Объяснение этой тенденции в общем носит сложный характер. Вы понимаете, что когда вы следите за моей рукой (я меняю несколько условия наблюдения), которая чертит, рисует вернее, окружность, и вы видите, как рука моя изобразила часть этой кривой, именно той, которую мы называем окружностью, замкнутой правильной кривой, то как вероятность направления дальнейшего пути моей руки, вооруженной мелом (скажем, когда я изображаю это на доске), с каждым продвижением моим — падает или возрастает? Резко возрастает, и где-то вообще приближается к единице. Вам уже ясно, что я изображаю окружность. Это одно из возможных объяснений, исходя из вероятностного представления. Могут быть и другие объяснения, но сейчас нас они не интересуют. Мне просто хотелось показать вам еще одно явление, которое дало повод к третьему явлению — очень интересному и, пожалуй, очень жесткому. Если вы имеете на доске или на листе бумаги некую аккуратно вычерченную фигуру, то может случиться так, что лист бумаги образует фон для этой фигуры. Ну, скажем, я изображаю вазу, вы ее всюду видите в учебниках психологии, а белый фон образует два профиля. Возникает проблема фигуры и фона. Что становится фигурой, а что становится фоном? Но этой проблемы я касаться не буду, я воспользуюсь этим отношением фигура—фон, чтобы пояснить. Я беру и изображаю треугольник на некоторой поверхности, плоскости. Вы можете рассматривать эту фигуру как вырез некой доски или, напротив, как объект на фоне доски. Так вот теперь давайте воспользуемся этим обстоятельством, то есть возможностью менять местами фигуру и фон, так сказать, переворачивающимися изображениями, перевертывающимися, выступающими в одном случае как фон, в другом случае — как фигура. И попробуем сделать обыкновенные, очень простые вещи: давайте померяем, как точны ощущения, как работает рецепторный, воспринимающий аппарат, когда речь идет о фигуре и когда речь идет о фоне. Оказывается, по-разному. Так называемые границы, пороги различения в условиях фигуры более низкие, чувствительность повышается по сравнению с тем, что мы получаем на фоне. Значит, есть и объективные индикаторы, количественно измеряемые, которые меняются в зависимости от того, как выступает эта целостность и выступает ли она как отдельный объект.

И наконец, четвертая и последняя иллюстрация. Я сейчас не вдаюсь в критику этого положения, я просто высказываю, как аргументировалась эта теория. Что такое этот осадок, который остается после извлечения отдельных элементов, сверх суммы, сверх как бы совокупности (хотя и не сверх, потому что это не отдельные вещи)? Вот это качество формы, конфигуративность не существует вне того, что конфигурируется, структура не существует без входящих в эту структуру элементов. Вот четвертая иллюстрация. Дело в том, что, оказывается, выделение элементов, которое предполагает развернутое восприятие, то есть порожденный уже образ, и соответственно сам процесс порождения этого точного, расчлененного образа, в котором и выделяются отдельные элементы (якобы выделяются) и, скажем, пространственные или другие связи между ними, оказывается довольно трудной работой. И ее можно сделать почти невозможной или, во всяком случае, требующей какой-то чрезвычайно большой активности, где выделение элемента, даже указанного заранее, требует особой работы. Эта маскированная фигура. Я не умею так хорошо чертить от руки без линейки и циркуля, чтобы воспроизвести вам такие маскированные фигуры на доске, даже если бы она была чистой, но опять я обращаюсь к вашему воображению и просто рассказываю, как происходит маскировка. Изображаются некоторые элементы. Например, некая простая геометрическая форма (допустим, мне почему-то сейчас приходит в голову именно это, некая четырехугольная фигура, скажем, ромб). Вы линии, образованные этой фигурой, начинаете продолжать в разные направления, все равно как, и проводить параллельные линии или иногда пересекающиеся. В результате, когда вам показывают получившуюся сложную конфигурацию линий, образующую тоже некоторую конфигурацию, и рядом фигуру, которую вы должны найти, в том же масштабе даже, то вы не можете ее найти, она замаскирована. Налицо маскирующий эффект целого по отношению к входящим в эту целостную структуру подструктурам.

Я мог бы это еще и так выразить. Образ не может быть представлен просто как сумма отдельных образующих его чувственных элементов, ощущений; по-видимому, восприятие есть построение структуры, соответствующей структуре отражаемого, воспринимаемого (я осторожнее сейчас говорю) объекта. Мир — это дождь, мозаика или он структурирован? Я сейчас вас спрашиваю, а гештальтисты дают ответ на этот вопрос. Он, конечно, структурирован. Так вот, восприятие мира требует проникновения в его структурные, структурно оформленные объекты. Это не только вещи, вещественные объекты, потому что когда я изображаю вот так окружность, то вещественно окружность не существует, но движение несет как бы ее в себе.

Гештальттеория, гештальтпсихология почти с самого начала раскололась на разные направления. Возникла очень плохая в методологическом, в теоретическом смысле лейпцигская школа, резко субъективистская. И шло развитие по главной линии настоящих представителей гештальт-теории в классическом ее выражении. Можно условно сказать, что это есть линия Вертхаймер—Кёлер—Коффка, именно те три имени, которые я назвал.

У них (я излагаю сейчас в соответствии с представлениями К.Коффки) объяснение шло по такой линии. Вот прислушайтесь, это очень интересно, потому что это объяснение само по себе заслуживает того, чтобы его серьезно потом обсудить, найти его порочность и вместе с тем увидеть его силу. Вот как раз это обсуждение начинается с того, о чем я только что сказал. Мир структурен или структурирован. Это структуры. Если говорить о неживой природе, то здесь все описывается в структурах. Кристалл — структура, правда? Но это я уже перебежал в наши дни. А молекула? Структура. Из тех же атомов можно составить разные молекулы, обладающие качественно разными свойствами. Это разные структуры из тех же самых атомов. А сам атом? Тоже структура. А в мире живой природы? Посмотрите, как растет дерево. По заданной структуре, ответите вы мне. Лист — он конфигурирован генетически. На клене не может появиться лист сирени, а лист сирени не может случайно по сочетанию элементов дать конфигурацию листа клена или дуба. Оно растет не просто путем прибавления, оно, вот это самое живое, оно растет, образует структуру. Мы говорим: организм, правда? Даже самый простой, протоорганизм, ну и до самых сложных. Ну а в физиологии, если специально углубляться в высших животных, разве там не конфигуративны процессы, которые нам открывает физиологическое исследование, движение нервных процессов? Да, они конфигуративны. Но тогда конфигуративен и образ. Значит, складывается все одно к одному. Все находится в этом соответствии.

В.Кёлер был физиком и написал большое сочинение, которое называется «Физические структуры» («Физические гештальты»). Вы видите, это не просто сравнение, а базовое исследование в области физики, то есть неживой природы, для дальнейшего развития. А в биологических направлениях, у физиологов и неврологов (А.Гельб, К.Гольдштейн) эта идея получила дальнейшее свое развитие.

Я знаю по программе ваших семинарских занятий, что с именем Кёлера вы уже встречались в описаниях опытов с обезьянами. Они проводились на острове Тенерифе очень давно. Но в последующие годы судьба Кёлера круто изменилась, потому что накануне фашистского переворота он должен был, как и другие члены его школы, оставить пределы Германии, эмигрировать. Он оказался в Соединенных Штатах и там с тех пор ведет электрофизиологические исследования, о которых можно сказать грубо так: они нацелены на то, чтобы с помощью хитрой электроэнцефалографической регистрации, то есть регистрации электрических потенциалов, возникающих в мозге, в клетках мозга, в нейронах, представить себе, увидеть в голове кролика треугольник, если перед ним треугольник. Я немножко огрубил постановку вопроса, но в общем, принципиально именно так. Значит, представляете себе такую структуру, отражающуюся, вернее, воспроизводящуюся, в структуре, еще раз в структуре, еще раз в структуре, еще раз в структуре, вплоть до психологической структуры. Кстати, мы говорили об этом в первой части лекции, но что касается отношения психического треугольника к физиологическому, то это параллелизм самый обыкновенный, теперь, конечно, переодетый в новое слово. Это уже не параллелизм, а морфизм, изомофизм. Вот видите, взяли понятие из теории множеств и заменили этим новым, освещенным высокой наукой термином самый банальный, выхолощенный термин «параллелизма» психических процессов нервным, где первые не влияют на ход последних (как, помните, я говорил, тень, отбрасываемая пешеходом, не в состоянии влиять на его шаги). Надо сказать, что за этим кроется философское воззрение. И вот оно избрано было, в частности, Коффкой с очень большой силой и четкостью. Вы знаете великий вопрос философии, главный вопрос философии: материя и сознание, дух и материя. Ответ гештальтпсихологов, заболевших структурой, заболевших целостностью: не нужно односторонностей материализма, не нужно ненаучного идеалистического понятия духа, не нужно идеализма. Не дух, не материя, не из духа материя, не из материи дух. Первичным в мире, то есть началом в мире является (вы догадываетесь?) структура, гештальт, то есть вот эта конфигурация. Квалифицировать это воззрение очень просто. Ведь если говорят «не материя», то этого уже достаточно для того, чтобы отделить материализм от идеализма. Это был действительно идеализм.

Я только сделаю одно заключительное замечание. Есть, существует и субъективно-идеалистическая интерпретация гештальтпсихологии. Это лейпцигская школа, мною упомянутая, она не имела того исторического значения, какое имела классическая гештальтпсихология, но она есть, и у нас вы можете встретить в литературе: гештальтпсихологи — это субъективные идеалисты. Что идеалисты — верно, что субъективные — неверно, это, скорее, объективные идеалисты, ибо они полагают существование объективного начала в виде структуры, формы, которая однако «не есть материя».

¹ Декарт Р. Рассуждение о методе. М., 1953. С. 96.

Date: 2015-08-15; view: 301; Нарушение авторских прав