На корне СТ или SТ

Дерево сие составлено из восьми языков. Оно сто­ит на корне СТ или ST, который им всем есть общий. Корень сей, при особенном значении каждой ветви, не престает во всех языках изъявлять одно и то же глав­ное понятие о неподвижности или непоколебимости, т.е. о пребывании вещи в одном и том же месте, или в одних и тех же обстоятельствах/Это первое значе­ние получил он от родоначального глагола стоять и передает всем исходящим от него ветвям.

Славенин, получив единожды чрез глагол сто­ять мысль о неподвижности, стал сперва разнообразить сие понятие приставливанием к кор­ню различных окончаний: стоять, стать, ставить, становитъ, стояние, стоянка, стойкость. Потом при­совокуплением предлогов распространяет это разнообразие еще более: настать, устать, наста­вить, поставить, постановить, постоянство, пристойность, состояние, пристань, устав. Затем то же самое понятие относит к неподвижным вещам: стол, столб, стеблъ, стог, стена, ступень. Потом пе­реходит к предметам умственным: стыну, стужа, стыд, наст, пост, старость. Все они произведены от понятия стоять; ибо стыть, говоря о жидкости, есть не что иное, как сгущаться, твердеть, и следовательно, из состояния подвижности, уступчивости пере­ходить в состояние стойкости, неподвижности: вода, кровь стынет есть то же, что останавливается, замер­зает. Стужа есть причина действия, выражаемого глаголом стыну. Хотя и не имеет ног, однако мы лучше и охотнее говорим: стужа долго стоит, нежели пребывает. Стыд или студ есть чувствование, изъяв­ляющееся кратковременной остановкою крови, кинувшейся от сердца к лицу.

Слово стыд, писавшееся прежде студ, кажется не­посредственно происходит от студеностъ, стужа', но это не препятствует ему происходить и от родоначаль-.: ного глагола стоять, поскольку стыть и стужа от него же происходят.

Другое, подобное стыду или стыдливости чув­ствование, называется от того же корня застенчивость. Наст есть имя, произведенное от глагола стыну, настываю. 11ост тоже, от глагола по­становляю. Слово старость составлено из двух корней ст и ар, из которых первый принадлежит сло­ву останавливаюсь или престаю, а второй - слову ярость, означающему (как из многих ветвей видеть можно) жизнь, силу, огонь, свойственные юности, которые с умножением лет уменьшаются, стынут, престают быть.

Во всех языках ум одинаковыми средствами извлекал ветви. Мы изображаем семейства слов деревьями. Славенин, например, приставя к корню ст окончание оятъ, произвел глагол стоять. Латинец, итальянец, немец, датчанин, голландец, англичанин, приставя к тому же корню st оконча­ния, каждый свое, произвели глаголы: stare, stehen, staae, staan, stand, которые все значат одно и то же, что славенский стоять. Сие обстоятельство доказы­вает ясно, что все они говорят тем языком, каким говорил отдаленнейший народ, общий их праотец. Если в каком слове корень не изъявляет понятия о неподвижности, то надо полагать тому две причины:

• Слово произведено от иного корня. Например, в нашем языке струя, струна, страна, хотя и вмещают буквы ст, однако происходят не от глагола стою, но от глагола стру (простираю).

• Понятие о неподвижности может иногда исчезать в ветвенном, но не исчезает в коренном значении. На­пример, в глаголе повелительного наклонения ступай! скорее представляется нам понятие о движении, неже­ли о неподвижности; однако по коренному смыслу значит он: останавливайся на стопе. В соединении двух противных между собою действий одно из них затме­вает друго.е, так что мы под глаголом ступай! разумеем более иди, нежели останавливайся.

Латинские слова instabilis (нестойкий, непосто­янный), consistere (состоять), insistere (настоять) точно по коренному и ветвенному смыслу соответ­ствуют нашим словам, и потому нам не трудно видеть в них единство мысли.

Латинское obstaculum, по составу противостоя­ние, а по смыслу препятствие (но препятствие или препинание, оба происходят от препинаю, а препинать иначе не можно, как противостоянием). Хоть и ка­жется нам, что мы различествуем с латинцем, выражая одно и то же понятие разными словами (obstaculum и препятствие), но когда две мысли соединяются в одну, то есть в двух языках означают один и тот же предмет, без сомнения, эти две мысли должны иметь какое-нибудь сходство или связь; ибо без того не могли бы соединяться в том предмете.

Antistitium, по составу предстояние, а по смыслу преимущество (ставить на переди есть не иное что, как отдавать первенство или преимущество).

Existere, по составу наше не употребительное из-стоять, а по смыслу существовать (ибо стоять значит иногда жить, пребывать). Глагол existere сокращен из ex-sistere, выпуском буквы s; а предлог ех соответству­ет нашему из или от. И мы часто говорим: где ты стоишь! вместо живешь, пребываешь. Следователь­но, латинское изстоятъ, existere говорит: пребывать от некоего начала; (но пребывание от некоего начала, или по латинскому составу, existentia, изстояние, есть не что иное, как существование).

Superstitium, по составу наше неупотребительное застойство, а по смыслу суеверие (слово составом сво­им весьма различно с нашим, но которое, однако ж, по единству корня, легко понимать можем; ибо латинцы в языческие времена почитали христианскую мысль о стоянии, то есть пребывании за пределом жизни, су­етною верою и потому под словом застойство, superstitium, разумели суеверие.

Таким образом, всякое иностранное слово, или аб­солютное большинство не будут для нас чужды. Мы можем разуметь их не по сказанию от учителя или отыс­канию в словаре, но по разуму в них самих, в составе их или в корне заключающемуся. Различные языки, чрез приведение их к одному началу, сделаются нам понят­нее. Мы будем знать, что такие, например, слова, коих не счесть: стат или штат, статуя, статут, кон­ституция, институт, станция, инстанция, не составляют никакого преимущества тех языков пред нашим.

Заговор по-французски и по-английски complot. Частица их сот соответствует нашему предлогу со (что видеть можно из многих слов, как-то: сотbiner, comagnon, composition, сочетать, сотоварищ, сочи­нение); корень же plot есть купно и наш плот, в словах сплотить, плотина, плотно. Итак, ежели составить слово соплот, то оно будет значить то же, что их complot (или наш заговор), то есть соединение, совокупление, как бы сплочение вместе многих воль.

Иной язык производит от общего корня две и более ветвей, а другой ни одной. Латинец, например, выра­жает нашу ветвь стоять двумя единокоренными ветвями: stare и sistere. Отсюда двоякие ветви: constare и consistere (обе значат состоять, но первая больше в смысле сопребывать); adstare и adsistere, изменяемое для слуха в assistere, собственно пристоятъ или сто­ять при ком, разумея помогать.

Примечатель. Вдумайтесь. В языке нашем, а значит, и в жизни, кругом ассистенты ино­племенные, стоящие надсмотрщиками, вы­тесняют родных могучих (от слова мощь) помощников-соработников.

Француз, напротив, не имеет родоначального глагола stare (стоять). Он выражает его особым, ему одному свойственным, от иного корня словом debout. Однако, не имея отца, имеет детей, то есть производ­ные от st ветви rester, consister, arreter (писавшемся прежде arrester). Француз не выражает нашего гла­гола стоять единокоренною с нами ветвью, но стойкость, постоянство, расстояние, стоячую воду называет теми же (т.е. от того же корня) именами: stabilite, constance, distance, l'еаи stagnante.

Каждый народ производит ветви по своим сообра­жениям. Мы, например, от глагола стоять, означающего неподвижность, стали говорить стыть, стужа, стыд. Латинец употребляет слова от иных кор­ней.* Однако имеет и от сего корня ветви, нечто подобное означающие: слова его stupor, stupefacto (удивление, ужас), stupiditas (глупость), от того же са­мого понятия о стоянии (неподвижности) почерпнуты, как и наши стынуть, стыд, хотя совсем различное зна­чат; ибо удивление и ужас есть остановка (оцепенение).

Немец выражает чувство сие от того же корня словом starren, мы в подобном смысле говорим остолбенеть. Равным образом и в слове глупость (stupiditas) скорее представляется нам стояние, медлен­ность, неподвижность, нежели скорость или проворство. О глупом человеке не скажут: быстр, как река, но обык­новенно говорят: стоит, как столб. Латинец точно по такому же соображению о неподвижности мог от своего stare произвесть stupiditas, по какому мы от сво­его стоять произвели стыть.

Сходство и различие языков часто кажутся в пре­вратном виде. Латинское dies и французское jour (день) не имеют в буквах ни малейшего сходства, но по происхождению и значению оба суть одно и то же слово. Напротив, латинское prosto и русское просто числом букв и выговором точно одинаковы, но про­исхождением и значением совершенно различны.

Латинское происходит от глагола sto (стою) и зна­чит предстою, а русское от глагола стру (простираю), единокоренного с латинским sterno.

*В сих иных корнях часто примечаются сословы: немец стужу называет kalte, kalt, англичанин и датчанин cold, швед kold, голландец koud. Явно, что все сии слова единокорненны с нашим хлад, холод. Латинское gelidus (хладный), вероятно, к сему же корню принадлежит.

Отыскание общих корней поведет нас к познанию как своего, так и чужих языков, откроет существую­щее между ними родство и даст нам светильник, озаряющий те таинства, которые без того останутся сокрытыми во всегдашнем мраке. Тогда во всяком сло­ве своем и чужом будем мы видеть мысль, а не простой звук с привязанным к нему неизвестно почему и отку­да значением. Тогда вернее утвердятся грамматические правила, и точнее составится определяющий язык сло­вопроизводный словарь. Тогда не будем мы в нем одно и то же дерево, из одного корня возникшее, рассекать на многие части, приемля ветви его за корни. Не ста­нем, например, сморкаю и мокрота, или стою и стою разделять.

В словах сморкаю и мокрота корень один и тот же. Первое потому, что действием сим освобождаем мы себя от накопившейся в носу мокроты, и второе, в коренных буквах мокр и морк видим одну только переставку их, которая во всех языках весьма часто примечается.

В глаголах стою и стою виден также переход от одного понятия к другому, одним только перенесением ударения. Проследим за ходом мысли челове­ческой. Глагол стать или стоять произвел ветви достать, состоять, которые стали означать: первая, получить, ибо предлог до показывает приближение, прикосновение к какой-нибудь вещи, и следственно, коснуться до нее или стать при ней есть то же, что иметь при себе или получить ее. Потому под словом достаток стали разуметь получение и обладание многими вещами. Вторая ветвь состоять произвела состояние, т.е. стояние или пребывание в некотором положении относительно имущества, здоровья, чес­ти. Сия мысль породила новые ветви достояние, достоинство, из которых под первою стали разуметь вещественное, а под второю нравственное имущество или обладание каким-либо благом. Таким образом глагол стою, по произведении ветви достоинство, сам, как новая рожденная от нее ветвь, изменился в стою, и перешел от понятия о неподвижности к по­нятию ценности вещей.

Рассуждая так, мы могли бы удобнее рассмотреть, что наше и что чужое, чего доселе ко вреду и стесне­нию языка своего часто не различаем. Покажем хоть один тому пример. От глагола постановляю произве­дено имя пост (подобно тому, как рост от расту, мост от мощу). Таким образом, коренное понятие глагола постановляю превратили в ветвенное пост, отнеся его определительно к постановленному или установлен­ному для сухоядения времени. Между тем, мы употребляем пост и в значении стражи: вот твой пост, то есть место, где ты пребывать должен. В этом смыс­ле почитаем мы его чужеязычным, взятым с францу зского poste или с немецкого post и употребляем с предлогами аванпост или форпост. Но оно более наше! Ведь иностранец от того же корня st и от того же глагола поставить (postare) произвел ту же самую ветвъ posto. Так отчего нам не употреблять его как соб­ственное, передовой пост вместо аванпост! Так будет по-русски. Подобно тому употребляем мы неприятель­ский стан (говоря о войсках) и прекрасный стан (говоря о теле человеческом).

Говорить об одном слове, скажут, есть мелочь в от­ношении ко всему языку. Но пусть распространят сии рассуждения на тысячи иностранных слов, употребля­емых в нашем языке!

Многие суть наши собственные, принимаемые за чужие; многие без всякой нужды предпочитаются сво­им; многие приводят в забвение или обветшание коренные наши, глубокомысленным умом произведен­ные ветви; многие принуждают нас составлять из них речи, нам не свойственные.

Date: 2015-08-15; view: 352; Нарушение авторских прав