Пилигрим в облике принцессы

София Фредерика Августа, принцесса Ангальт‑Цербстская, прибыла в Россию еще совсем юной девочкой – ей не исполнилось и пятнадцати лет. Принцессе было предписано явиться ко двору российской императрицы Елизаветы – с тем чтобы стать супругой великого российского князя Петра Федоровича. В этом факте нет ничего странного, если учитывать важность политических браков в средневековой Европе: с их помощью монархи укрепляли свои троны, расшатывая между тем чужие. Хитрые ловеласы наиболее успешных дворов всегда умудрялись воспользоваться лояльностью внедренных в императорские семьи своих представителей, а сами посланники – достичь своих тщеславных целей или хотя бы поправить свое пошатнувшееся финансовое положение. Именно такие двойственные цели и стояли перед хрупкой девушкой из Штетина, к которым примешивалась вполне реальная опасность остаться вообще без жениха, что было эквивалентом женской несостоятельности.

Хотя она определенно готовилась к перипетиям дворцовой жизни российского императорского двора, получив массу всевозможных инструкций от целого ряда высокопоставленных сановников прусского короля Фридриха, в России с первых же минут пребывания на новом месте началась настоящая борьба за выживание. Несметное количество врагов и целая гвардия прирожденных интриганов задалась целью низвергнуть ее, раздавить ее формирующуюся личность, заставить раствориться в водовороте беспринципности и бесчестия. Для выживания в чужой стране девушке необходимо было не просто соблюдать чрезвычайную осторожность, а на ходу обучиться искусству дворцовой мимикрии, всякий раз принимая ожидаемые формы и цветовую гамму, интуитивно угадывая внутренний мир окружающих ее людей, чтобы принять необходимый облик и вместе с тем тайно сохранить стержень собственной индивидуальности.

Это оказалось невероятно сложной задачей, для решения которой Софии пришлось сосредоточить все свои внутренние силы и знания. Чтобы победить орду конкурентов, бесцеремонно проталкивающих интересы своих фавориток из различных дворов Европы, она должна была оказаться выше, образованнее и утонченнее подавляющего большинства представителей властного бомонда, вызвав симпатии лучших из них и усыпив их бдительность чувственной и достаточно чуткой натурой, способной к невероятной гибкости и поиску бесконечных моделей общения. И конечно, главной задачей было понравиться императрице. Неожиданные изменения в ее жизни вызвали внезапное взросление, взрыв самостоятельности и раскрытие в себе удивительных способностей и внутренних резервов, которые подняли платформу ее сознания, самоидентификацию и осознание будущей роли на такой неожиданно высокий уровень, не оценить который было бы кощунством со стороны российского двора. Она всегда была настороже, а ее неугасимое стремление достичь высот власти уже в юном возрасте обрело очертания идеи.

Естественно, эти невероятные изменения в сознании пятнадцатилетней девушки не возникли сами собой – им способствовал целый набор предпосылок, заложенных в глубоком детстве. Хотя о детстве Софии Фредерики Августы известно не слишком много, некоторые подробности из ранних лет жизни прусской принцессы могут прояснить причины столь активной борьбы за власть.

Как всякая девочка, появившаяся в семье достаточно высокого рода, близкого к правящей элите (ее отец был принцем и губернатором города Штетина, а мать происходила из Голштинской семьи и была в довольно близком родстве с российским наследным князем Петром Федоровичем), София была ориентирована родителями и воспитателями на исполнение традиционной женской роли, а именно на будущий брак с высокопоставленным представителем королевской или императорской семьи и безропотное исполнение супружеской и материнской функций. Разумеется, ей могло и не посчастливиться, однако то была действующая европейская традиция, на механизм которой рассчитывали ее родители. Они, несомненно, следили за изменением политической ситуации в Европе, осознавая, что брак их дочери может рассматриваться прусской властью как достижение определенных политических преимуществ. Это стимулировало родителей принцессы к реализации таких шагов, которые в более поздний исторический период получили бы название успешного маркетинга и агрессивной рекламы. Действительно, родители принцессы настолько старались в продвижении интересов своей дочери, что уже к четырнадцати годам ее портрет странным образом, причем в глубокой тайне, попал в руки российской императрице Елизавете. Впрочем, в этих действиях не было ничего предосудительного, особенно если принять во внимание переплетение их личных, и в том числе родственных, интересов с интересами прусского двора. В конце концов, сам король Фридрих озаботился судьбой Софии, что можно считать, с одной стороны, результатом успешной деятельности ее родителей, а с другой – тщательностью и продуманностью работы двора прусского короля. Выдавая замуж принцессу, там рассчитывали на ее будущую лояльность в случае успеха предприятия. Таким образом, мимо внимания самой Софии не могла пройти необычная активность ее родителей и, тем более, внимание к ее судьбе со стороны высоких сановников, близких к королю. Так же, как и напоминания о ее возможной будущей роли не могли не возбудить волнения в девичьей душе. Они заметно усилили ее раннюю мотивацию к достижению такой, казалось бы, странной цели. Хотя это была традиционная женская роль, отводимая родовитым принцессам, ее выполнение означало для Софии не только оправдание надежд родителей, но и признание окружающим миром ее собственного успеха. Другое дело, осознанно оценить свои собственные перспективы девушка смогла уже в России, когда увидела неограниченные возможности этого полудикого и, несмотря на это, могущественного государства, оценила степень влияния императрицы Елизаветы и была ослеплена безукоризненным блеском роскоши российского высшего света. В ее душе проснулась ясная мотивация: она вполне осознала, ЗАЧЕМ ей нужно зацепиться за неполноценного наследника Петра и, вытерпев все унижения со стороны бездарного мужа, пережив злые интриги двора, уцелеть в высоком статусе великой княгини. Иными словами, любой ценой сберечь себя для более важной миссии, которая, может быть, откроет путь к непознанной душевной свободе. Пожалуй, уже в то время в глубинах души этой послушной девочки начали зарождаться противоречивые мысли и вопросы о том, на какое количество жертв должна пойти девушка, чтобы считаться в обществе благополучной.

Были еще дополнительные стимулы, толкавшие Софию в объятия черствого и инфантильного наследника российской короны. Заметно пошатнувшееся финансовое положение семьи неминуемо отразилось бы на благополучии принцессы в случае провала российского проекта, и она прекрасно знала об этом. Ее отец был к тому времени «битой картой» в политике и государственной жизни. Его неудачные попытки стать курляндским герцогом и возведение в прусские фельдмаршалы лишь благодаря родственному влиянию со стороны российской императрицы Елизаветы не могло не наложить отпечатка неопределенности и на будущее принцессы, которую тем более почти не замечали среди придворной камарильи в тех редких случаях, когда ей в юности выпадала честь посетить королевский двор. Юная особа, которой судьба вручила в руки козырный туз в виде шанса выйти замуж за великого князя империи, фактически оказалась меж двух огней: с одной стороны, сияла ослепительная звезда роскошного российского двора и внушительные перспективы колоссальной власти в богатейшей и могущественной державе; с другой – возвращение в неизвестность с очень туманными перспективами будущего и, не исключено, забвение среди обнищавших родственников в муках одиночества. София была живой, общительной и весьма честолюбивой – родители сумели внушить ей уважительное, но без самомнения, отношение к себе. Ее тонкая душа в один момент оказалась на грани между пропастью и множеством препятствий на пути к ложу Петра Федоровича. Лихорадка фрустрации и глубокие переживания происходящего в очень короткий промежуток времени сделали ее взрослой; ее зрение и слух обострились, ее актерский талант прорвался наружу в отточенных движениях масок, а ее воля – основной и наиболее важный элемент сплава этой юной души – породила стойкое желание победы над обстоятельствами. Именно вследствие этих причин один из поздних исследователей биографии Софии очень удачно назвал ее «принцессой‑золушкой», что является точным отражением ситуации и положения Софии на момент отъезда в Россию. К этому удачному определению стоит добавить тонкое замечание историка Ключевского о том, что ей с детства толковали, что она некрасива, и это рано заставило ее учиться искусству нравиться, искать в душе того, чего недоставало наружности. Возможно, принцесса действительно испытала слишком мало родительской любви, что усилило в ней эгоцентричное тщеславное начало; осознав необходимость полагаться во всем лишь на себя саму, она не только стала самостоятельной с очень раннего возраста, но и отказалась от мысли дарить собственные искренние чувства кому бы то ни было. Забегая вперед, отметим, что ни собственные дети, ни многочисленные фавориты не вызывали у нее чувства любви. Она долго плакала, узнав о смерти отца, огорчилась из‑за кончины матери (которую она почти открыто не уважала за склочность и откровенную бездарность), падала в обморок от вестей об уходе в мир иной того или иного фаворита, но глубинная мотивация этой скорби касалась жалости и любви к себе самой. Истинная любовь была чужда этой девочке, чьи мысли с детских лет занимал лишь голый расчет на собственное возвышение, которое станет преградой для ущемления самолюбия и так часто сдерживаемой в годы детства и юности свободы действий.

София начинала не с нуля – ее воспитательная база могла какое‑то непродолжительное время удерживать ее на плаву. Хотя объективный экскурс в историю ее воспитания неумолимо свидетельствует о том, что родители дали девушке слишком мало для борьбы за выживание. Сама она проявляла мало интереса к учению и была скорее обыкновенной, не слишком избалованной девочкой, в меру впечатлительной, застенчивой и ориентированной на подчиненное положение в обществе. Более того, воспитание в крепости при одном из военных гарнизонов оставило в ней отпечаток строгой дисциплины и обязательности, что с годами трансформировалось в качество характера. А необходимость целовать край одежды высокопоставленных посетителей или посетительниц родительского дома не вызывала внутреннего сопротивления, укрепляя готовность исполнить традиционную женскую функцию. В своих «Записках» много лет спустя она откровенничала по поводу отсутствия мотивации к учению в детские годы – черта, свидетельствующая о некой «нормальности», поскольку свойственна подавляющему большинству детей. Впрочем, некоторые из ее учителей старательно пытались восполнить брешь: к моменту отъезда в Россию София сносно владела письмом и не особо путалась в дебрях литературы, проштудировав все популярные для того времени комедии и трагедии. Она с детства воспитывалась на жестких пуританских правилах, что было совершенно необходимо для положения принцессы, а позже, по достижении высшей власти, тайком от всех окружающих всячески изгонялось из закостенелой души. В моменты же высшего напряжения нервов пуританские каноны сослужили Софии добрую службу, предопределив ее необыкновенное терпение, выносливость в неблагоприятных обстоятельствах и доброжелательный настрой по отношению к людям.

Все же главные качества ее души проявились в период гнетущей неопределенности. Время работало на нее, и она воспользовалась им сполна, не потеряв ни единой минуты. На ту работу, которую София проделала за первые полтора года в России до официального бракосочетания с Петром, у человека со средними способностями уходит от десяти до пятнадцати лет. При этом она вдруг обнаружила, что в каждый момент своей реальной жизни находится на сцене, на которую с интересом и любопытством взирает великое множество глаз: пытливых, хитрых, злых, понимающих, осуждающих и боготворящих. С поистине странной для пятнадцатилетней девушки сосредоточенностью София начала гигантскими темпами осваивать русский язык. Еще более тщательно, с какой‑то остервенелой яростью девушка впилась в изучение канонов православной религии, и особенно различий между православием и лютеранством. В отличие от своей матери она смекнула: без принятия православия победа недостижима; а раз так, надо лучше узнать то, с чем придется жить всю жизнь. Зная его ближе, его можно понять и принять, а затем, может быть, проникнуться и полюбить. Через некоторое время София заявила, что видит слишком мало различий между религиозными правилами для того, чтобы это могло препятствовать принятию ею православия: шаг, который сразу расположил к молодой принцессе императрицу. Более того, когда девушка неожиданно серьезно заболела, то сама попросила прислать к ней православного священника вместо лютеранского пастора – даже находясь в нескольких шагах от бездны, София сумела использовать ситуацию, позаботившись, чтобы о ее неординарном поступке узнало как можно больше людей из окружения Елизаветы.

Чем больше немецкая принцесса занималась своим вынужденным самообразованием, чем сильнее росла в ней собственная самооценка, тем яснее ей представлялась необходимость маскировать послушанием свои истинные чувства, уже в то время представлявшие собой сгусток клокочущей энергии, устремленный на достижение необычных целей. Наверное, узнай кто‑нибудь из самых прогрессивных людей российского двора, какие неженские мысли роятся в прелестной головке этого юного и хрупкого создания, то и дело раскланивающегося в реверансах с неизменно милой, расслабляющей окружающих улыбкой‑маской, он бы ратовал за немедленную высылку немецкой принцессы за пределы государства, как минимум из соображений безопасности. София тихо и незаметно взращивала в себе исполинскую силу духа и воли, тщательно скрывая ее за маской обаяния и покорности. Судьба давала ей необычную возможность, и она решилась пройти этот неведомый и, скорее всего, опасный путь. Она оказалась на редкость сильным психологическим типом – она легко преодолевала табу, кажущиеся другим невыносимыми испытаниями. Например, София без особого затруднения для своей психики восприняла необходимость замужества с довольно близким родственником (об общественном мнении позаботилась прусская казна); во имя будущей цели она легко отказалась от своей религии в пользу чужеземной. Точно так же она была бы способна адаптировать себя к восточной религии и сумела бы проникнуться традициями любого народа, если бы эта жертва сулила ей полную свободу и власть над обстоятельствами. Именно эта сила и тренированность духа дала ей позже уверенность без боязни сыграть на жизненной сцене исключительную мужскую роль.

Все же развитие у себя гуттаперчевой психики не стало главным предвестником победы. Пожалуй, ничто так не поражало дипломатов и высокопоставленных чиновников в характере Софии, как ее чрезвычайная воля. Воля толкала целеустремленную девушку к проглатыванию бесконечного списка рекомендуемых ей прусскими сановниками книг: Плутарха, Цицерона, Монтескье, наконец, даже Тацита и Вольтера; причем большинство изданий ей любезно предоставляла Академия наук, а часть присылалась из‑за границы. Ей было нелегко, но она заставляла себе неукоснительно следовать советам лучших мужчин, которые находились в непосредственной близости к властному Олимпу европейских дворов. Воля руководила ее рассудком, держа его холодным и заставляя не воспринимать едкие безумные замечания Петра. Последний, казалось, задался целью извести невесту еще до свадьбы. То он сообщал ей, что влюблен в какую‑то фрейлину, а ее не любит; то объявлял, что желал бы расстаться с нею; то поражал пронизывающей душу холодностью и сумасшедшим пристрастием к «увеселениям» и игре в солдатики.

Date: 2015-08-15; view: 290; Нарушение авторских прав