В тени Калигулы

На первый взгляд кажется странным, как у таких овеянных благородством и величием людей, какими были Германик и Агриппина Старшая, выросли такие жестокие чудовища, как Агриппина Младшая и Гай Калигула. Но только на первый взгляд. Более пристальное же рассмотрение времени и среды, где формировались их характеры, говорит о том, что они потому и выжили, что проявили непоколебимость, неслыханную беспощадность и фанатическую волю к жизни.

Гай Калигула был человеком, научившимся скользить по поверхности, не раня свою кожу шероховатостями. По всей видимости, не зря Агриппина Старшая держала мальчика возле себя в Германских походах и во время командования Германика в Сирии. Баловень солдат и самой фортуны, Гай быстро освоил уроки физического выживания. Центральное положение стимулировало развитие демонстративной и крайне эксцентричной личности. Он рано увидел смерть, что заставило его так же рано оценить и мимолетные прелести жизни. Как сын полководца и юный солдат, он жил одним днем, и выпирающие из‑под толщи времен зверства были повседневной реальностью военного времени. Но если для старых вояк насилие было необходимостью, то юная душа, окунувшаяся в омут лагерной жизни, быстро приобщилась к садизму, находя в этом волнующий раздражитель для воспаленной, неуравновешенной психики. Так же как и Агриппина, он очень четко видел разницу между грандиозностью и великолепием дворцовой жизни и каторжным трудом солдата, тянущего лямку войны. Научившись у солдат силой выхватывать у жизни те редкие прелести, которые она могла дать, он не сумел или не захотел учиться у них бестрепетно смотреть в глаза смерти. Хотя походная жизнь часто закаляет характер, а Гай всегда был в военном походе, Германик относился к сыну совсем не так, как Гамилькар Барка к Ганнибалу или Филипп к Александру. Наконец, увидев воочию бесславную мучительную смерть от яда еще несколько дней тому могучего римского полководца, семилетний Калигула осознал тщетность усилий в честном бою. Так и не привыкнув к смерти, он стал искать другие способы борьбы в этом странном, быстро меняющемся мире.

Вскоре под воздействием жуткого времени и шокирующих жестокостью нравов Гай научился жить среди интриг и заговоров. Наверное, Ливия и Тиберий были немногими, кто сумел распознать суть этого на редкость изворотливого создания, сумевшего выжить среди столь сильных противников. Наряду с развитой до поразительного мастерства способностью подстраиваться под мелодию сильного, он впитал в себя все гнусное от атмосферы войны, где жажда славы переплетается со страстью обладания. Нажива, исполненное садизма зрелище или просто насилие ради забавы – все это стало для Калигулы приятными атрибутами власти, заставляя пресмыкаться пред Тиберием и Ливией, обнажая порочные стороны в тех случаях, когда безнаказанность руководит человеческой натурой.

Этот юный демон обитал рядом с Агриппиной, оказывая на сестру свое мужское влияние. Увидев, как ему удалось влюбить в себя старую Ливию, как он сумел расположить к себе невыносимого Тиберия, на фоне неотвратимых смертей двух старших братьев Агриппина прониклась к Гаю уважением. Он обладал таким же, как она, иммунитетом к смерти и так же, как она, упивался плодами власти, когда оставался без присмотра сильных мира сего. Наконец, именно он подавил в ней девичью гордость, силой склонив к кровосмесительной связи. И хотя Агриппина испытывала к брату чувства, в которых было больше отвращения и злости, она усвоила несколько важных уроков. Во‑первых, сексуальность может быть не только слабостью женщины, но и ее могучим оружием. А во‑вторых, для достижения результата не всегда обязательно властвовать, порой полезно проявить показную слабость.

Позже, когда Калигула нагло совратил и двух младших сестер Агриппины, она испытала такое безумное чувство ревности, что готова была уничтожить их. Но это была отнюдь не любовная ревность, это была истинная борьба за влияние. С нею она усвоила третий, самый главный урок: мир мужчин полигамен, за обладание ими надо вести борьбу, и в этой борьбе побеждает та женщина, чье искусство обольщать и удерживать мужчину возле себя окажется наиболее действенным. Смирившись с патологической тягой Калигулы к садизму, она не учла степени развращенности своего брата… Но поскольку Агриппина была напориста во всем, Калигула удалил ее от себя, и этот короткий период изгнания из рая заметно прибавил гибкости в ее поведении, хотя безудержная эксцентричность характера никогда не позволяла ей долго скрывать свои намерения, как это умела делать Ливия.

Тем временем пришло время первого замужества Агриппины. Следуя традиции Августа организовывать браки именитых и влиятельных граждан, Тиберий, пользуясь правом деда (в свое время он официально усыновил Германика), выдал девушку замуж за Домиция Агенобарба. Последний был сущим плутом и признанным негодяем, приобщившись к самым худшим проявлениям распутства, и в том числе к кровосмесительным связям. Зато он принадлежал к древнему роду, да и император Август был его двоюродным дедом. Немаловажным штрихом этого союза был тот факт, что Агриппине исполнилось лишь тринадцать лет. Это событие заметно отразилось на восприятии ею действительности: будучи уже не ребенком, но еще не сформировавшейся женщиной, она уже дважды столкнулась с мрачным осознанием, что является товаром, созданным природой универсальным приспособлением для удовлетворения плотских и не всегда чистоплотных желаний мужчины. Хотя она не охладела к мужчинам вообще, ее природа восставала против такой жестокой действительности. Пока она встречала на своем пути лишь худших мужчин, которые не только не заботились о ее чувствах, но и вели себя оскорбительно по отношению к ней, прямо или косвенно признавая собственную гнусность. Но, стремительно взрослея, она закалялась, как сталь; испытывая смутный страх, негодование и отвращение от разврата, в который ее втянули, по сути, с самого детства, она осознавала и другое: в ее руках медленно совершенствуется страшное оружие против мужчин, наркотическое вещество, которое при правильном дозировании и хорошем качестве позволяет управлять этими, казалось бы, сильными, но слишком прямолинейными существами. От Домиция Агриппина родила сына – Луция, по поводу чего он не преминул саркастически изречь: от таких порочных родителей может родиться разве что чудовище. Впрочем, материнство не повлияло на жизненную стратегию Агриппины; напротив, окунувшись в бездну омерзительных извращений человеческой души и тела, она, как заключенная в клетку птица, еще яростнее и ожесточеннее стала биться за свое освобождение. Его, как казалось Агриппине, можно было обрести при достижении высшей власти. Ведь тогда можно не позволять обращаться с собой, как это делали Калигула или Домиций, а если повезет, отыскать любимого мужчину, который придется по душе. Но, сама того не понимая, она уже ступила на зыбкий путь бескомпромиссного истребления всего того, что мешало достичь своей цели. Цель стала оправдывать любые средства, потому что ее девичья душа уже давно дала трещину. Она оказалась хорошей ученицей, готовой превзойти своих суровых учителей – Ливию, Калигулу, Домиция… Она старалась не упустить из виду ни единой детали из того, что происходило в высшем римском обществе.

Если любовь Ливии сохранила Калигуле жизнь, то именно его гнусное нутро предопределило выбор Тиберия. Умирающего принцепса устраивало, что после него к власти придет откровенный негодяй; может быть, тогда этот черствый и полный раболепия Рим сумеет оценить его вклад в развитие империи. Когда Гай Калигула после смерти Тиберия сумел захватить верховную власть, Агриппина с каждым днем стала терять влияние на брата, превращающегося в остервенелое существо. Его не просто возбуждали чужие страдания, его вохищали связанные с этим акты власти. От деяний безумного принцепса содрогался весь Рим, но только не Агриппина. Она была той же породы и, закусив губу, лишь усваивала уроки. Бесчисленные оргии сменялись беспричинными убийствами, мотовство переходило в стадию безумного эксперимента, и, казалось, дьявол, спровоцированный безнаказанностью, проснулся внутри этого человека с пораженным мозгом и выполз наружу. Агриппина не поспевала за многочисленными феями любви – для более действенного рычага влияния, который никогда не выпускала из рук Ливия, нужно было замужество.

Но сама Фортуна помогла сделать то, пред чем были бессильны законы. Вернее, Калигула получил то, что заслужил за четыре года бредового управления империей, в течение которых он умудрился опустошить всю казну некогда сказочно богатого города. Даже погрязший в пороках Рим не выдержал испытаний, и тот, кто в германских походах геройски спасал мальчишку, вынося его на собственных плечах, теперь первым из заговорщиков бросился с мечом на своего повелителя, чтобы отсечь ему голову.

Временно отодвинутая Калигулой на второй план, Агриппина усвоила: власть должна не только удовлетворять личную похоть и амбиции, но и служить государству. А кроме того, нельзя ни на миг забывать, что друзья и враги – понятие относительное в борьбе за власть. В отличие от оказавшегося недалеким Калигулы, Агриппина со времен общения со старухой Ливией помнила, что обращенных в свою веру необходимо всегда держать на коротком поводке, действуя в равной степени и кнутом, и пряником. Она очень хорошо понимала, чего хотела. Агриппина сознательно, маленькими шажками двигалась к заветной власти и, хотя бесчинства Калигулы отбросили ее на несколько шагов назад, теперь четко знала, как распорядиться вожделенной мечтой.

Date: 2015-08-15; view: 282; Нарушение авторских прав