В которой разверзаются хляби морские, дабы явить взору наших героев кое-что интересное

Спросим нашего уважаемого читателя: доводилось ли ему слышать о людях, обладающих удивительным опытом погружения в междумирье? Иными словами, о людях, побывавших на грани жизни и смерти, ещё не покинувших этот мир, но уже заглянувших за грань, отделяющую нас от того мира, куда мы уйдём потом? О, пусть не заподозрит читатель, будто мы пытаемся навязать ему разговор о так называемых тонких материях или, хуже того, о религии и о боге – ведь наверняка строгий наш читатель, подобно принцессе Женевьев, является последователем новейших веяний и не верит во всякую метафизическую ерунду. В самом деле, чем тратить время на этакий вздор, лучше полистать газету. Но и в газете наш читатель рискует прочесть о случаях, широко известных ныне не только спиритуалистам, но и медикам. Разные люди описывают свой опыт по-разному: кто-то – как свет в конце длинного коридора, кто-то – как мягкую сияющую пустоту, а кое-кто встречается лицом к лицу с давно почившей супругой и даже успевает выслушать от неё гневную тираду по поводу недостаточной скорби, изъявленной лет десять тому назад по поводу её скоропостижной кончины.

Клайв Ортега имел бы что добавить к этому перечню удивительных описаний, причём, заметим, увиденное им выгодно отличалось от вышеописанных явлений хотя бы своей нетривиальностью.

Когда очередное ядро, пущенное с патрульного судна, отправило ко дну лодчонку контрабандистов, Клайв первым делом обхватил Эстер поперёк тела, добившись тем самым, что их не разбросало в воде, а сбросило вниз вместе. Плавать Клайв умел, впрочем, дурно, а впрочем, всё же умел, и это давало ему некоторую надежду на то, что дни его кончатся не так рано и немножко не так бессмысленно. Он сделал несколько толчков ногами под бурлящей водой и вынырнул на поверхность, держа над водой голову Эстер: девушшка шумно дышала и сплёвывала солёную влагу. Он видел вторую лодку, видел Джонатана и принцессу, стоящих в полный рост, и, быть может, сумел бы догрести до них – но тут, к несчастью, громыхнул новый залп, вновь брызнула над водой россыпь щепок и досок, и одна из них, падая в воду, зацепила голову Клайва и содрала длинный лоскут кожи у него на виске.

Клайв тотчас потерял сознание, разжал руки и пошёл ко дну.

Описывать дальнейшее он бы постеснялся, боясь быть принятым за спиритуалиста. Но если бы кому-то удалось напоить его достаточно сильно, то, сбиваясь и удивляясь собственным словам, он рассказал бы, что другой мир, тот, в который мы переходим, когда умираем, полон воды. Казалось бы, закономерное впечатление для человека, собравшегося тонуть, – однако мир этот не походил на тёмную вязкую пропасть морского дна. То есть сперва было, разумеется, ужасно темно, а потом вдруг стало светлеть, и Клайв, вероятно, узрел то самое неопознанное свечение, которое так или иначе описывают все посетители междумирья. Затем он увидел перед собой некое сооружение – какого рода, сказать было трудно, однако точно не из тех, которым место на дне бухты. А затем – и тут растерянность Клайва и смущение перед слушателем достигли бы предела – он увидел ангела. Ангел, правда, выглядел в высшей степени странно: он был велик, толст и неповоротлив, с большой шарообразной головой и длинным хвостом, более всего походившим на змеиный, извивавшимся в воде и терявшимся в мутном сиянии. Лик ангела был скрыт за стеклянной маской, и единственным, что выдавало его божественное происхождение, был нимб яркого света, исходящий из точки посередине лба. Это в высшей степени странное существо медленно подплыло (или правильнее сказать – подлетело?) к Клайву в мутной светящейся воде и подхватило его, а затем повлекло куда-то вверх… Тут Клайв терял нить рассуждений, или, точнее сказать, рухнул в полное беспамятство, так что дальнейшее живописать не мог. Но и этого, согласитесь, было бы вполне довольно, чтобы поднять его на смех. Оттого Клайв Ортега никогда никому не рассказывал об этом странном опыте, даже когда бывал мертвецки пьян.

Он совершенно не ожидал очнуться, поэтому пришёл в недоумение, открыв глаза и обнаружив себя не на дне морском, не среди сонма шароголовых ангелов и даже не на скалистом берегу бухты, сплёвывающим песок и водоросли. Он был в жилой комнате. Здесь было тепло и сухо, он лежал на узкой, но вполне удобной лежанке, укрытый шерстяным одеялом, и голова его – отменно болящая – была перевязана чьей-то, без сомнения, умелой рукой. Клайв пощупал повязку, поморщился, постонал, а затем выбрался из-под одеяла, задаваясь вопросом, что же это за рай такой, если и здесь болит голова, а если это ад, то почему боль попытались облегчить?

Вывод напрашивался очевидный для любого последователя новейших веяний, к которым относился и наш герой, оттого единственный верный ответ тотчас всплыл в его запутавшемся сознании. Ад и рай, разумеется, тут были совершенно ни при чём. Равно как и междумирье.

Комнатка, в которой он очнулся, была совсем крохотной, в ней, помимо постели Клайва, находилась только ещё одна такая же лежанка и низкий стенной шкафчик. Удивительно то, что сделано всё это было из жести – так же, как пол, потолок и стены, щели между которыми оказались тщательно законопачены. Низенькая полукруглая дверь была из того же материала. Клайв толкнул её больше с любопытством, чем с опаской, – и дверь качнулась вперёд, тут же гулко ударившись о стену. Слева от двери был тупик, а направо тянулся коридор, такой же узкий, как комнатушка, такой же жестяной и так же тщательно проконопаченный. Далеко впереди с потока свисал, слабо светясь, газовый рожок, и Клайв, проходя мимо, машинально тронул его рукой, отчего рожок закачался, посылая по стенам вертлявые тени.

Голоса он заслышал, ещё не дойдя до конца коридора, и, так как выбор был невелик, толкнул следующую дверь, оказавшись в неожиданно просторном и ярко освещённом зале.

– А вот и ваш друг! Уже проснулся. Доброго вам здоровья, господин незваный гость, – так поприветствовал Клайва Ортегу рослый старик с длинными, роскошными белыми усами и лысой, как коленка, головой, одетый в комбинезон на подтяжках и клетчатую рубаху вроде тех, которые любят фабричные рабочие и Эстер Монлегюр. Сама Эстер стояла с ним рядом, её волосы успели высохнуть и были забраны под некое подобие косынки, в которой Клайв заподозрил мужской носовой платок. Собственный её головной убор, которого она никогда не снимала, вероятно, нашёл свою судьбу на дне морском – там, где должна была найти её и сама Эстер.

– Э-э… – начал Клайв, немногословно и ёмко передав свои впечатления от этого зрелища.

Усатый старик, чем-то неуловимо напоминавший барона ле-Брейдиса – неодобрением в прищуренных выцветших глазах, вероятно, – терпеливо ждал, пока гость восстановит свой активный словарный запас во всей полноте.

– Однако же! – сказал Клайв, подходя поближе. – Это ещё что за хреновина?!

Вряд ли это было главное, чем ему следовало озаботиться в тот миг, но он ничего не смог с собой поделать. Его внимание неудержимо привлекла и приковала странная конструкция посреди комнаты, огороженная круглым столом с выдолбленной серединой и наклонной столешницей.

Стол был утыкан рычагами, проводами, кнопками и скважинами для заводных ключей, и всё это, страшно сказать, двигалось, гудело и урчало, накачивая гигантскую резиновую гусеницу, проходящую через вырез в столе от пола до потолка и, судя по всему, продолжавшую свой путь далее, в недрах этого странного дома.

– Это воздухосборник, – любезно пояснил усач, не без гордости поглядывая на отвисшую челюсть Клайва. – Благодаря сей нехитрой конструкции мы с вами, молодой человек, дышим и беседуем.

– И безо всякой люксии! – в полнейшем восторге воскликнула Эстер. Её голубые глаза сияли так, как сияли бы глаза столичной жеманницы при виде ларца с бриллиантами.

– Безо всякой, – подтвердил усач. – Немного механики, немного пневматики, но в основном энергия пара. Правда, довольно сложно доставлять сюда уголь, не подмочив в пути, но по рентабельности…

– Что это за место? – невежливо перебил его Клайв – к явному неудовольствию Эстер. – Кто вы? Как мы сюда попали? И где Джонатан с принцессой?

Старик приподнял кустистые брови, по пышности и роскошеству лишь немногим уступавшие его невероятным усам. Невольно закрадывалась мысль, что, если бы пересадить хоть часть этого великолепия ему на макушку, получилось бы весьма недурно.

– Ваш спутник, сударыня, наконец начинает задаваться очевидными вопросами. Это добрый знак. Похоже, его травма не столь сильна, как вы опасались.

По виду Эстер, которая жадно оглядывала «гусеницу» в центре комнаты, нельзя было заподозрить, что она опасалась за здоровье Клайва и что вообще помнила о его существовании, пока он не вошёл. Однако, по-видимому, это было не так, потому что она вдруг тревожно посмотрела на него и спросила, как он себя чувствует и не нужна ли ему перевязка.

– Чувствую я себя отвратительно, а про повязку судить не мне, поскольку я её не вижу, – немного раздражённо ответил Клайв и повторил вопрос, терзавший его сильнее всего: – Где Джонатан и Женевьев?

– Клайв, – сказала Эстер немного неловко, наконец подступив к нему ближе. – Этот человек – Мастер Пих. Он спас нас, вытащил из воды, когда вас ранило. Мы в его доме. Он утверждает…

– Со всей уверенностью, – вставил усач.

– …что обнаружил на дне два тела, которым нельзя уже было помочь, но, судя по его описанию, это были лодочники. Остальные либо добрались до берега, либо их подобрали на шлюп.

– И последнее куда более вероятно, – снова добавил старик, названный Мастером Пихом. – Так как лишь опытнейший пловец смог бы добраться до берега в такую погоду. А ваши друзья, как я понимаю, подобными умениями не блещут.

– Вы что же, прочесали всю бухту, раз говорите об этом так уверенно?

– В некотором роде, – сказал старик и нажал на один из рычагов.

Раздался ужасающий скрежет, заставивший Клайва подскочить на месте. Ему казалось, в комнате нет окон, но теперь он понимал, что ошибся: массивная жестяная заслонка медленно отползла в сторону, открыв некое подобие окна… или вернее сказать – иллюминатора, ибо оно было круглым, обитым заклёпанным металлом, и за ним лениво и сонно плавали рыбы. Одна из них ткнулась носом в стекло, отвернулась и удалилась с видом, исполненным непоколебимого достоинства. Клайв с трудом поборол желание последовать её примеру – увиденное было столь невероятно, что хотелось прилипнуть к стеклу не только носом, но и руками. Он, однако, сдержался и хотел задать новый вопрос, но вдруг за иллюминатором вспыхнул свет, такой яркий, что рыбы прыснули во все стороны, путаясь в водорослях и прячась меж сваленных на дне камней. Заскрежетал ещё один рычаг, потом пол дрогнул и стал медленно подниматься, вращаясь вокруг своей оси – вернее сказать, не столько пол, сколько всё здание, в котором они находились.

Клайв с Эстер покачнулись, хватаясь за что попало и едва устояв на ногах, Мастер же Пих продолжал колдовать над рычагами и лишь бросил через плечо:

– Осторожней! Не стоит так рьяно хвататься за провода, это может привести к непредсказуемым последствиям.

Сооружение поднялось и, задрожав, вновь остановилось. Теперь свет, льющийся, вероятно, из-под крыши, высветлил дно на добрых полсотни ярдов вокруг. Медленное вращение позволяло разглядеть всё, находящееся на дне, в любом направлении. Клайв видел рифы, вздыбливающиеся с песчаного дна подобно стволам гигантских дубов, видел косяки рыб, беспокойно мельтешащих в воде, видел гигантского краба, сердито загребавшего клешнями песок и пятившегося от светового пятна, видел даже остов давно затонувшей лодки и тысячу ракушек и мидий, которыми этот остов оброс, точно дерево груздями. И ещё – Клайв всякое повидал, но, не удержавшись, вздрогнул от этого зрелища – он увидел череп и, кажется, кисть руки в остатках истлевшей полосатой куртки. Но это совершенно точно не было телом того, кого он знал, – эти останки лежали здесь слишком давно.

– Я поднял троих, – голос Мастера Пиха вывел его из потрясённого созерцания. – Вас с госпожой Эстер и ещё одного бедолагу. Он слишком нахлебался воды, откачать его я не смог, быть может, потому, что доставил его сюда последним. Но у меня, к сожалению, только две руки… Ещё одного я видел, но подбирать не стал – ему снесло полголовы ядром, он был мёртв ещё до того, как упал в воду. Вам, птенчики, неслыханно повезло.

– Это истинная правда, Мастер, – тихо отозвалась Эстер со смесью печали и благоговения. И тут Клайв внезапно вспомнил. Что же это так крутилось у него – Мастер Пих, Мастер Пих…

– Вы – тот самый Мастер Пих? – осенило Клайва. – Старый шарлатан, которого лет двадцать назад изгнали из столицы и отлучили от двора из-за ваших бредовых идей?

Было не слишком вежливо говорить в таком тоне с человеком, которому он был обязан жизнью. Но Клайв злился оттого, что по-прежнему ничего не знал о судьбе своего друга и принцессы, и видимое спокойствие Эстер лишь подливало масла в огонь. Он полагал это спокойствие возмутительным и воспринимал его как личное оскорбление. Поэтому когда в ответ на его вопрос она выпрямилась и с упрёком воскликнула: «Клайв!» – он лишь зыркнул на неё без малейшего раскаяния. Недолго же она убивалась по муженьку!

– Некоторым образом да, – с достоинством ответил старый усач на выпад Клайва. – С той небольшой поправкой, что я не шарлатан, а, возможно, единственный настоящий учёный в этой несчастной стране. А что до моих идей, то даже если я был излишне напорист в попытке донести их до разума сильных мира сего, то это не из тщеславия, а только из соображений очевидной пользы для всех.

– Ради всего святого, Клайв! Ты посмотри только вокруг – разве ты ещё ничего не понял? Он построил дом под водой! Над нами море! И вокруг нас…

– Вынужденная мера, дитя моё, сугубо вынужденная мера. У меня была лаборатория в горах Отлавана, но часть её обрушилась во время землетрясения, пропали самые ценные мои наработки, а потом местные жители случайно набрели на новую тропу, которую пришлось временно проложить, и…

– И вы обзавелись цитаделью на дне морском, это я понял, да. Примите моё искренне восхищение, сударь, вкупе с не менее искренней признательностью и прочая. А теперь не будете ли вы столь любезны доставить нас наверх?

– Клайв, – вновь начала Эстер, и Клайв круто обернулся к ней.

– Что?

– У тебя кровь на повязке. Позволь мне переменить…

– Это можно сделать и на твёрдой земле. Ну, сударь? Мастер Пих внимательно вгляделся в него и тяжело вздохнул.

– Вы, я вижу, совсем не чтите науку, молодой человек. А ведь именно науке вы обязаны тем, что изволите дышать и ходить, а не гнить среди рифов. Знаете, отчего все беды нашего времени? От таких, как вы. Вы принимаете великое чудо науки – науки, друг мой, не сомнительной магии! – как должное, даже когда она служит вам верой и правдой, а затем отбрасываете с презрением, потому как у вас есть дела поважнее. Не могу судить вас – вы дитя своего века. Люксиевые «чудеса» разбаловали вас. Вы знаете – и в том вы совершенно правы! – что человеку они ничего не стоят, знай залей себе люксий в механизм, и он заработает сам. В настоящей науке, берущей своё начало от природы, так не бывает: любое научное чудо есть труд, порой непомерный. Но я не виню вас в том, что вы отворачиваетесь от этого труда: в конце концов, мне самому понадобилось преступно много времени, чтобы понять, что именно это отвратило от моих идей короля Альфреда и его совет. Я не обещал им мгновенных чудес, которые дарит люксий, я обещал работу, много работы, тяжёлой, затратной, зачастую неблагодарной. Ибо всё, что сделано руками человеческими, рано или поздно портится и ломается прежде, чем окупит свою полную цену… Но это только начало, попомните моё слово, сударь, – только начало! И если бы нашёлся отважный правитель, не побоявшийся отбросить то, что даётся легко, во имя трудного, но куда более свойственного человеческому естеству… о, тогда, сударь, мы бы с вами говорили не здесь, а в мире лучшем, в мире более устроенном и богатом… и покамест никому не нужном, – закончил Мастер Пих с печалью, столь глубокой, что Клайва она на мгновение тронула.

– Сударь, – сказал он. – Вы не подумайте, что я грубиян. Хотя я, разумеется, грубиян, просто… Я вижу и уважаю ваш гений. И я благодарен вам за спасение, но там остались мои друзья. Одна женщина и мой друг… супруг вот этой госпожи, – он кинул на Эстер свирепый взгляд, а когда она раскрыла рот, вновь не дал ей оправдать своё преступное легкомыслие. – Счастлив слышать, что вы полагаете их живыми, но я предпочёл бы удостовериться сам. И если их в самом деле подобрал патрульный корабль, то они в большой беде. Так что отправьте меня наверх, а себе оставьте госпожу Эстер, она вон как в рот вам заглядывает – в её лице вы найдёте куда более благодарного слушателя. А мне, знаете ли, вся эта демагогия как кость в горле, я за последнее время столько её наслушался уже…

Эстер глядела на него умоляюще. Клайв понимал, до чего её, пылко влюблённую в чудо механики, должна была воодушевить и взволновать встреча с таким, как этот Пих, но им в самом деле некогда было рассиживаться. Он весьма смутно представлял, как будет вызволять Джонатана и принцессу из-под ареста, но подумать над этим всяко предпочитал оказавшись на твёрдой земле. Рыбы беззвучно толклись в воде над самым его плечом, и в их молчаливо раскрывавшихся ртах и выпученных круглых глазах явственно читался упрёк.

Мастер Пих вздохнул и подёргал себя за обвислый ус.

– Вот так всегда, – проворчал он. – У меня и без того гости редкость, а только стоит заполучить кого-то и впрямь толкового – непременно окажется торопыга вроде вас. Вот ваша спутница – так она соизволила выслушать, прежде чем колотиться о дверь. Но у вас терпения не в пример меньше. Что ж, не смею более задерживать. Пошли!

Клайв слегка опешил от такого резкого перехода от болтовни к делу, однако последовал за Пихом. Они вышли в другую дверь, расположенную напротив той, что вела к жилым комнатам (Эстер отчаянно озиралась, стараясь разглядеть и запомнить как можно больше), и вскоре достигли ещё одной комнаты, или, вернее, вертикального трюма, вход в который преграждала особенно крепкая и точно подогнанная дверь. Клайв невольно подумал, какова же должна быть архитектурная продуманность и мощь всей конструкции, постоянно выдерживавшей натиск многих тонн воды и не только не расплющенной, но и даже счастливо избегнувшей течи. Он попытался прикинуть, сколько времени и сил ушло у одного человека, чтобы соорудить на дне бухты этакую махину, да ещё так, чтобы она оставалась незаметной и с моря, и с берега, – но развить мысль не успел, потому что дверь отошла в сторону, открыв просторное, но совершенно тёмное помещение.

– Эстер, вы всё поняли? – спросил Мастер Пих, поворачиваясь к стенному шкафу.

– Да, Мастер. Я не уверена, что справлюсь, но…

– Вы справитесь. Это не труднее, чем собрать пневморобота, – и он отечески улыбнулся ей, а она зарделась, словно услышав самый изысканный комплимент. – Только помните, что давление не должно подниматься выше девяти единиц, иначе – сразу спускайтесь и дождитесь хотя бы частичного охлаждения. Я не испытывал его на предмет приводнения, – продолжал он, открывая шкафчик, – так что с этим тоже лучше не экспериментировать. Помните, что для мягкой посадки потребуется ровная поверхность не менее двадцать ярдов в диаметре. Лучше всего для этого подходит поле.

– Я запомню, Мастер.

– Держите, – он повернулся и стянул с Эстер косынку, чтобы водрузить головной убор, причудливее которого Клайву видеть не доводилось. Это было похоже на пенсне, только увеличенное раз в двадцать, с толстыми красными стёклами, обрамлёнными оправой из ткани и кожи. Всё это крепилось на ремнях, которые Пих затянул у Эстер под волосами на затылке. Когда он отступил, Клайв понял, что предел удивления ещё не достигнут: странное это приспособление дивным образом шло к комбинезону и рубашке девицы Монлегюр и неимоверно её красило.

– Когда опустите на глаза, поправьте завязки, – предупредил Пих и, обращаясь, к недоумевающему Клайву, пояснил: – Это лётные очки. Помогают видеть в темноте. Одно из моих последних изобретений, пока что бессмысленное в широком употреблении, но в будущем, кто знает… А госпоже Эстер они сегодня точно пригодятся.

Он закрыл шкафчик и пошёл в глубь трюма, продолжая на ходу:

– Я подниму вас как можно выше, но до поверхности останется ещё дюжины две футов. Так что какое-то время вы ещё будете под водой – вряд ли дольше минуты, кабина должна выдержать, она рассчитана на такую нагрузку. Если начнётся течь, сразу давайте полную мощность, вплоть до девятки, в крайнем случае потом охладитесь после приземления. Сейчас наверху ночь, – добавил он, и Клайв мог только гадать, откуда ему это известно, – облавы на берегу не было, или она уже завершена, так что вряд ли вас заметят. А даже если и заметят…

– Можно просто пролететь над их головами? – улыбаясь, закончила Эстер. Клайв увидел, что в уголках её глаз блестят слёзы. Она не плакала над судьбой своего мужа, а тут, поди ж ты… Хотя что это она сказала? «Можно просто пролететь над их головами»? Это… в каком же смысле и каким образом – пролететь?

Ответом на этот непрозвучавший вопрос стал свет, вспыхнувший вдруг разом со всех сторон. Не менее полудюжины ламп осветили помещение, куда большее, чем Клайву сперва показалось – хотя он мог бы и догадаться по тому, как гулко здесь звучали их голоса. Трюм был совершенно пуст, не считая стенного шкафа у двери – и птицы, стоявшей на полусогнутых ногах и в самом центре. Птица была размером с одноэтажный дом, сталь отливала серебристым сиянием на её шее, клюве и крыльях, прижатых к мерцающему от заклёпок телу. У птицы не было перьев, всё её тело представляло собой сплошной стальной корпус, сложенный из множества металлических листов. Она походила на одно из механических созданий, оживляемых люксием ради забавы столичной аристократии. Но самая большая люксиевая зверушка была размером с собаку, да и на ту требовалось столько топлива, что это могло разорить не в меру охочего до чудес аристократа. В этой же гигантской, чудовищно огромной твари не было ни капли люксия. Клайву не надо было даже спрашивать, чтобы понять это.

Он ничего не сказал, только открывал и закрывал рот, глядя, как Эстер взбирается по приставной лесенке птице на шею. Клайву и этого не понадобилось – подбадриваемый взглядом Мастера Пиха, он подтянулся на руках и оказался рядом с Эстер, уже откинувшей люк на затылке птицы. Внутри было нечто вроде кабины, где смогли бы уместиться пять человек. Для двоих были предусмотрены кресла, расположенные одно за другим. Напротив переднего кресла выступал штурвал, очевидно, снятый с какого-то затонувшего шлюпа, а сразу за штурвалом, над наклонной столешницей вроде той, которую Клайв уже видел сегодня, простиралось широкое окно – там, где у птицы должны были быть глаза.

Клайв посмотрел было на второе кресло (кто займёт первое, сомнений быть не могло), но потом вернулся к люку, выглянул из него и нашёл взглядом Мастера Пиха, глядевшего на железную птицу с непередаваемой нежностью любящего отца.

– Это вы построили? – задал Клайв очевидно глупый вопрос.

Мастер кивнул, не переставая улыбаться.

– И оно… это… взлетит?

– Вот и проверим, господин скептик, – отозвался Мастер с мальчишеским задором и махнул рукой, веля задраить люк. Клайв, поколебавшись, вернулся вниз и захлопнул крышку, но прежде чем сесть, глянул вверх со смутным чувством, будто упускает, по своему невежеству, нечто очень важное, нечто такое, что, даже будучи им не понято, значит больше, чем он может вообразить.

Эстер тем временем уже вовсю щёлкала рычагами и кнопками, делая это так уверенно, что не оставалось сомнений в её опыте. Клайв наклонился вперёд и недоверчиво глянул ей через плечо.

– Ты уже была здесь? – осенило его, и она отозвалась, не оборачиваясь:

– Конечно. Пока ты спал, Мастер показал мне летуна и объяснил, как им управлять.

– И ты знала, что мы полетим на этом… за Джонатаном?

– Конечно, – повторила она. – Там на кресле ремни, пристегнись покрепче. Должно порядочно потрясти.

Клайв откинулся на спинку кресла и машинально натянул ремни. Мастер Пих отошёл в сторону и тоже возился с какой-то установкой, встроенной в стену. Потом отвернулся и помахал им. Эстер помахала в ответ. Клайв не смог заставить себя поднять руку.

– Готовы? – крикнул Пих – его голос не пробивался сквозь толщу железной птицы, но Клайв без труда прочитал по губам. Эстер не стала кричать в ответ, только энергично кивнула, сжав штурвал и глубоко вставив ноги в тугие стремена, встроенные в пол. Что-то под ними всколыхнулось и загудело, потом птица задрожала от клюва до хвоста, и дрожь сопровождалась самым ужасным скрежетом, какой Клайву доводилось слышать в жизни.

– Это крылья! Он расправляет крылья! – крикнула Эстер, но Клайв уже и так понял. Надо расправить крылья, прежде чем взлететь – что ж тут непонятного.

Оглушённый этим скрежетом, он не заметил, когда они начали подниматься. То ли двигалась платформа, на которой стояла птица, то ли всё сооружение, как раньше, в том большом зале, – так или иначе, они поднимались. А потом пол трюма стал отдаляться, Мастер Пих исчез из виду, свет стал меркнуть, потом опять что-то заскрежетало, на сей раз наверху, громыхнули, стыкуясь друг с другом, гигантские жестяные листы, потом такой же грохот раздался снизу… Клайв понял, что они отделены от Мастера Пиха, оставшегося в своём подводном доме, и что прямо над ними, за тонким слоем металла, – вода, много воды, и если они пробудут в ней слишком долго…

Опять скрежет, а потом резкий голос Эстер:

– Держись!

Она надавила какой-то рычаг, и вокруг них сомкнулась вода. В первый миг их чуть не снесло напором, но птица, видимо, всё ещё была надёжно закреплена на платформе, поэтому устояла. Но они больше не были в подземном доме, теперь они оказались на его крыше, и вода плотно обхватила «летуна» Мастера Пиха цепкими зелёными пальцами.

– Разъединяю сцепление! Держись крепче!

Клайв впился в спинку её сиденья, отчётливо видя полукружия лётных очков у неё на темени. Толчок, куда более мягкий, чем он ждал, рябь воды, вдавливающейся в стекло…

А потом они оказались наверху. Вода мутным потоком схлынула со стёкол, ненадолго снизив видимость до нуля. А потом брызги улеглись, и Клайв понял, что…

– Летим! – закричала Эстер. – Мы летим!

Они и правда летели. Гигантская птица не махала крыльями, просто резала ими ночной воздух в плавном, низком полёте – до воды было уже футов пятьдесят, и расстояние увеличивалось. Клайв видел деревья и скалы на берегу, оставшемся справа от них, и рыбацкие лодки, вытащенные повыше на время прилива. Слева ярко и ровно светила луна, и лунная дорожка пунктирной линией убегала под ними вперёд, словно указывая путь.

– Вот же старый лысый сукин сын, – с безграничным удивлением сказал Клайв – и вдруг понял, что было то важное, о чём он забыл, закрывая люк.

Он, бестолочь этакая, так и не попрощался с Мастером Пихом и даже не поблагодарил его толком.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ,