Книга вторая 26 page

ответить: "О Роберте".

Потом вечером, у Брукшоу, нарядная компания - друзья Сондры, Бертины и

остальных. На площадке для танцев новая встреча с Сондрой; она вся -

улыбка: для всех собравшихся, а главным образом для своих родителей, она

притворяется, будто еще не видела Клайда, даже и не знала, что он приехал.

- Как, вы здесь? Вот замечательно! У Крэнстонов? Просто великолепно,

совсем рядом с нами. Ну, значит, будем часто видеться, правда? Хотите

завтра покататься верхом, часов в семь утра? Мы с Бертиной скачем почти

каждый день. Если ничто не помешает, мы завтра устроим пикник, покатаемся

на байдарках и на моторной лодке. Это ничего, что вы не очень хорошо

ездите верхом, - я скажу Бертине, чтобы вам дали Джерри: он смирный, как

овечка. И насчет костюма тоже не беспокойтесь: у Грэнта куча всяких вещей.

Ближайшие два танца я танцую с другими, а во время третьего выйдем и

посидим, хотите? Тут на балконе есть чудный уголок.

И она отошла, сказав ему взглядом: "Мы понимаем друг друга..."

А потом в этом темном уголке, где никто их не видел, она притянула его

голову к себе и горячо поцеловала в губы. Прежде чем окончился вечер, им

удалось уйти от всех, и они бродили, обнявшись, по тропинке вдоль берега

при свете луны.

- Сондра так рада, что Клайд здесь! Она так соскучилась!

Она гладила его по волосам, а он целовал ее - и вдруг, вспомнив о

мрачной тени, которая их разделяла, порывисто, с отчаянием сжал ее в

объятиях.

- Моя дорогая маленькая девочка, - воскликнул он, - моя прелестная,

прелестная Сондра! Если бы вы только знали, как я люблю вас, если б вы

знали! Как бы я хотел рассказать вам все! Как бы я хотел...

Но он не мог рассказать - ни теперь, ни потом, - никогда. Как бы он

осмелился сказать ей хотя бы слово о мрачной преграде, стоящей между ними?

Сондра с ее воспитанием, с усвоенными ею понятиями о любви и браке никогда

его не поймет, никогда не согласится принести так много в жертву любви,

как бы она его ни любила. Она тотчас оставит его, покинет, - и какой ужас

отразится в ее глазах!

Однако теперь, когда он сжимал ее в объятиях, она, глядя в его глаза, -

от лунного света в них вспыхивали электрические искорки, - в его бледное,

напряженное лицо, воскликнула:

- Клайд так сильно любит Сондру! Милый мальчик! Сондра тоже его любит,

очень-очень! - Она охватила его голову обеими руками и стала быстро и

горячо целовать. - И Сондра не откажется от своего Клайда. Ни за что.

Только подождите - и увидите. Теперь что бы ни случилось - все пустяки!

Может быть, это будет нелегко, но Сондра не оставит Клайда! - А потом

вдруг деловым тоном - это было так характерно для нее - заявила: "Ну,

теперь мы должны идти, сейчас же. Нет, больше никаких поцелуев. Нет, нет!

Сондра сказала: нет. Нас могут хватиться".

И, поправив прическу, она взяла его за руку и побежала обратно к дому,

как раз вовремя, так как навстречу им попался Палмер Тэрстон, который уже

искал ее.

На следующее утро, около семи часов, как и обещала Сондра, состоялась

поездка на мыс Вдохновения. Бертина и Сондра были в ярко-красных жакетах

для верховой езды, в белых бриджах и черных сапогах, волосы их свободно

развевались по ветру; они то и дело уносились вперед, а потом снова

возвращались к Клайду; или же Сондра весело окликала его, предлагая

догнать их; или обе они, смеясь и болтая, скрывались от него далеко

впереди, меж деревьев, словно в потаенном уголке лесного храма, где он не

мог их видеть. Бертина, заметив, как Сондра в эти дни поглощена Клайдом,

начала думать, что дело может окончиться свадьбой, если только не помешают

семейные осложнения, а потому сияла улыбками, вся - воплощенное радушие;

она премило настаивала, чтобы Клайд приехал к ним на все лето, и обещала

покровительствовать влюбленным, - тогда никто не сможет придраться. И

Клайд то трепетал от восторга, то вдруг мрачнел, невольно возвращаясь к

мысли, которую подсказало ему газетное сообщение, и все же боролся с нею,

пытаясь ее отбросить.

В одном месте Сондра свернула по крутой тропинке вниз к роднику,

который пробивался среди мхов и камней в тени деревьев.

- Сюда, Клайд! - позвала она. - Джерри знает дорогу, он не

поскользнется. Выпейте воды! Говорят, кто напьется из этого источника, тот

скоро опять сюда вернется.

И когда он соскочил с седла, она сказала:

- Я хочу вам кое-что сказать. Видели бы вы вчера вечером мамино лицо,

когда она услышала, что вы здесь! Конечно, она не может знать наверно, что

я просила пригласить вас, - ведь она думает, что это Бертина вами

интересуется. Я ее в этом убедила. Но все-таки, мне кажется, она

подозревает, что и я тут замешана, и это ей очень не нравится. Но она

ничего не может прибавить к тому, что сказала раньше. А я сейчас

поговорила с Бертиной, и она согласна помогать мне, чем только может. Но

нам надо быть как можно осторожнее, потому что, если мама станет слишком

много подозревать, я даже не знаю, что она сделает... пожалуй, решит

сейчас же уехать отсюда, чтобы мне нельзя было с вами видеться. Понимаете,

она не допускает и мысли, что я могу увлечься кем-то кто ей не по душе. Вы

знаете, как это бывает. Она и со Стюартом так. Но вы будьте осторожнее и

делайте вид, что я вас очень мало интересую, особенно когда поблизости

есть кто-нибудь из наших, - и тогда, я думаю, она ничего не станет

предпринимать, - по крайней мере сейчас. А потом, осенью, когда мы

вернемся в Ликург, все будет по-другому. Я уже буду совершеннолетняя, и

тогда посмотрим! Я еще до сих пор никого не любила, но вас я люблю и не

откажусь от вас - вот и все. Не хочу. И они не смогут меня заставить, ни

за что!

И она топнула ногой. Лошади мирно и безучастно глядели по сторонам. А

Клайд, восхищенный и удивленный этим вторым, столь решительным изъявлением

ее чувств, воспламененный мыслью, что именно теперь он может предложить ей

бегство и брак и, значит, избавиться от нависшей над ним угрозы, смотрел

на Сондру с тревожной надеждой и страхом. Ведь она может отказать, может

сразу перемениться, шокированная его неожиданным предложением. И потом у

него нет денег, и он не представляет себе, куда они могли бы уехать, если

бы она согласилась. Но, может быть, она что-нибудь придумает? Если уж она

согласится, так почему бы ей не помочь ему? Это ясно. Во всяком случае, он

должен заговорить, а там - будь что будет! И он начал:

- А почему бы вам не уехать со мной теперь же, Сондра, дорогая? До

осени еще так далеко, а я так люблю вас! Давайте уедем? Все равно, ваша

мама никогда не позволит вам выйти за меня замуж. Но если мы уедем теперь,

она ничего не сможет сделать. А после, через несколько месяцев, вы ей

напишете, и она вас простит. Уедем, Сондра?

Его голос звучал горячей мольбой, глаза были полны печали, страха перед

отказом и перед тем, что ждало его после.

Сондре передался его трепет, порожденный глубоким волнением, и она

медлила с ответом; ее нимало не оскорбило его предложение, напротив - она

была по-настоящему взволнована и польщена мыслью, что могла пробудить в

Клайде такую нетерпеливую и безрассудную страсть. Он так стремителен, так

пылает огнем, который она сама зажгла, хотя она и не способна чувствовать

столь же пылко... Никогда еще она не видела такой пламенной любви. И разве

не чудесно - бежать с ним теперь... тайно... в Канаду, Нью-Йорк или Бостон

- куда-нибудь! А какое волнение поднялось бы тогда здесь, в Ликурге, в

Олбани, в Утике! Какие разговоры и тревога у нее дома и повсюду! И Гилберт

волей-неволей оказался бы с нею в родстве, и все Грифитсы, которыми так

восхищаются ее Мать и отец.

Одно мгновение в ее глазах читалось желание и почти решимость сделать,

как он просил: бежать с ним, превратить свою пылкую, неподдельную любовь в

грандиозную шалость. Раз они поженятся, что могут сделать ее родители? И

разве Клайд недостоин ее и ее семьи? Конечно, достоин, хотя почти все в ее

кругу воображают, будто он не бог весть какое сокровище, просто потому,

что у него не так много денег, как у них. Но ведь деньги у него будут...

Он женится на ней - и получит такое же хорошее место на предприятии ее

отца, какое занимает Гил Грифитс на фабрике своего отца.

Но через мгновение, подумав о своей жизни здесь, о том, в какое

положение она поставит своих родителей, уехав таким образом, в самом

начале летнего сезона и о том, что это разрушит все ее собственные планы и

чрезвычайно рассердит мать (может быть, она даже потребует расторжения

брака на том основании, что дочь несовершеннолетняя), Сондра опомнилась, и

задорный блеск в ее глазах сменился столь характерной для нее серьезной

практичностью. В сущности, что стоит подождать несколько месяцев! А это,

конечно, спасет Клайда от разлуки с нею, тогда как бегство может повести к

тому, что их разлучат навсегда.

Поэтому она ласково, но решительно покачала головой, и Клайд понял, что

он потерпел поражение - самое тяжкое и непоправимое поражение, какое

только могло его постигнуть. Она не уедет с ним! Значит, он погиб...

погиб... и она, быть может, навсегда для него потеряна. Господи! А лицо

Сондры озарилось нежностью, необычайной для нее даже в минуты самого

глубокого волнения.

- Я согласилась бы, милый, если б не думала, что нам лучше этого не

делать, - сказала она. - Это было бы слишком поспешно. Мама сейчас ничего

не предпримет, я знаю. И потом, у нее столько планов, она хочет устроить

этим летом целую массу приемов, - все для меня. Она хочет, чтобы я была

любезна с... ну, вы знаете, о ком я говорю. Ну и что ж, все это нам никак

не помешает; я не сделаю ничего такого, что могло бы напугать маму. -

Сондра ободряюще улыбнулась ему. - Но вы можете приезжать сюда так часто,

как захотите, и ни у мамы, ни у кого другого это не вызовет никаких

подозрений, потому что вы будете не нашим гостем, понимаете? Я обо всем

уговорилась с Бертиной. И, таким образом, мы можем видеться с вами здесь

все лето, сколько захотим, понимаете? А осенью я вернусь в Ликург, и если

тогда я никак не смогу расположить к вам маму и убедить ее, что мы

помолвлены, - ну, тогда я с вами убегу. Да, убегу, милый, это чистая

правда!

Милый! Осенью!..

Она замолчала, и ее взгляд говорил, что она очень ясно представляет

себе все стоящие перед ними практические затруднения. Она взяла его за

руки и посмотрела в лицо. Потом порывисто обвила руками его шею и

поцеловала.

- Неужели вы не понимаете, дорогой? Ну, пожалуйста, милый, не глядите

так печально. Сондра так любит своего Клайда! Она сделает все, все, чтобы

он был счастлив. Сделает! И все будет хорошо. Подождите - и увидите.

Сондра никогда не откажется от своего Клайда, никогда!

Клайд понимал, что у него нет ни одного довода, чтобы переубедить ее, -

решительно ни одного, который не заставил бы ее почувствовать, как странно

и подозрительно его тревожное нетерпение, - и что из-за требования Роберты

(если только... если только... ну, если Роберта его не отпустит) отказ

Сондры означает для него катастрофу. И он печально, даже с отчаянием,

смотрел ей в лицо. Какая она красивая! Как прекрасен ее мир! А ему не дано

владеть ни ею, ни этим миром - никогда! Всему преграда - Роберта, ее

требование и его обещание. И нет никакого спасения, кроме бегства. Боже!

Взгляд его стал напряженным, почти безумным - в нем появилась

необычайная сила, - это был взгляд человека, стоящего на грани

помешательства; так еще никогда не случалось с Клайдом за всю его жизнь, и

Сондра заметила странную силу этого взгляда. Клайд казался таким больным,

надломленным, безмерно отчаявшимся, что Сондра воскликнула:

- Да что с вами, Клайд, милый? У вас глаза такие... даже не знаю

какие... несчастные или... Клайд так сильно меня любит? Но разве он не

может подождать только три или четыре месяца? Да нет же, конечно, может!

Это не так страшно, как ему кажется. Он почти все время будет со мной,

милый мой мальчик. А когда его здесь не будет, Сондра будет писать ему

каждый день, каждый день!

- Но, Сондра, Сондра если б я мог сказать вам все! Если б вы знали, как

много это для меня значит!

Он запнулся, потому что увидел в это мгновение в глазах Сондры чисто

деловой, практический вопрос: почему ей так необходимо сейчас же с ним

бежать? И Клайд тотчас же почувствовал, какое огромное влияние имеет на

нее среда... как безраздельно она принадлежит этому миру... и как легко ее

спугнуть чрезмерной настойчивостью: пожалуй, она начнет в нем сомневаться,

побоится сделать неосторожный шаг... Надо отказаться от этой попытки.

Иначе она, конечно, станет его расспрашивать - и это может настолько

охладить ее чувство, что не останется даже мечты об осени...

И поэтому, вместо того, чтобы объяснить, почему ему так необходимо ее

решение, он попросту отступил:

- Это все потому, что вы так нужны мне, дорогая, - все время нужны. В

этом все дело. Иногда мне кажется, что я больше ни минуты не могу жить

вдали от вас. Я так жажду вас!

Но Сондра, хотя и очень польщенная его пылким чувством, которое отчасти

разделяла, все же в ответ только повторила то, что уже сказала раньше. Они

должны ждать. Осенью все окончится благополучно. И Клайд, совершенно

ошеломленный своей неудачей, не мог отрицать, что он и теперь счастлив с

нею; он постарался, как умел, скрыть свое настроение... и думал, думал,

думал... быть может, есть какой-то выход... какой-нибудь... может быть,

даже та мысль насчет лодки... или что-нибудь еще...

Но что?

Но нет, нет, нет - только не это! Он не убийца и никогда не будет

убийцей. Не будет, никогда... никогда... никогда...

Значит - потерять все.

Неизбежная катастрофа.

Неизбежная катастрофа.

Как же избежать ее и завоевать Сондру?

Как, как, как?

А рано утром в понедельник, вернувшись в Ликург, он нашел следующее

письмо от Роберты:

"Дорогой Клайд!

Я часто слышала поговорку: "Пришла беда - отворяй ворота", - но только

сегодня узнала, что это значит. Чуть ли не первым, кого я увидела сегодня

утром, был наш сосед мистер Уилкокс. Он пришел сказать, чтобы я не

рассчитывала сегодня на мисс Энс, потому что ей нужно кое-что сшить для

миссис Динуидди в Бильце, хотя вчера, когда она уходила, все уже было

приготовлено: мне нужно было бы сегодня только немного помочь ей с шитьем,

чтобы ускорить дело. А теперь она придет только завтра. Потом нас

известили, что сестра мамы, миссис Николс, серьезно больна, и маме

пришлось поехать к ней в Бейкерс-Понд (это почти двенадцать миль отсюда).

Том повез ее, хотя ему нужно было помогать отцу, - ведь на ферме столько

работы. И я не знаю, сможет ли мама вернуться до воскресенья. Если бы я

чувствовала себя лучше и не была бы так занята шитьем, я бы, наверно, тоже

поехала с нею, хотя она и уверяла, что это ни к чему.

Вдобавок Эмилия и Том, считая, что мои дела идут прекрасно и я могу

повеселиться, пригласили на сегодняшний вечер четырех девушек и четырех

молодых людей: они задумали что-то вроде летней вечеринки при лунном

свете. Эмилия хотела с моей и маминой помощью приготовить мороженое и

пирог. И теперь ей, бедняжке, приходится звонить во все концы от мистера

Уилкокса и откладывать вечеринку до будущей недели. И она, конечно, совсем

расстроилась и приуныла.

Что касается меня, то я изо всех сил стараюсь держать себя в руках. Но

знаешь, милый, должна признаться, это очень трудно. Ведь до сих пор я

говорила с тобой только три раза по телефону и услышала, что у тебя,

наверно, не будет до пятого июля необходимых денег. И в довершение всего я

только сегодня узнала, что мама и папа думают съездить к дяде Чарли в

Хемилтон; они погостят у него с четвертого до пятнадцатого и хотят взять

меня с собой, если только я не решу вернуться в Ликург. А Том и Эмилия

поедут к сестре в Гомер. Но я не могу ехать, ты сам понимаешь. Я слишком

больна и измучена. Прошлую ночь у меня была страшная рвота, а сегодня весь

день я едва держусь на ногах и просто с ума схожу от страха.

Милый, как же нам быть? Может быть, ты приедешь за мной до третьего

июля? Третьего они уезжают в Хемилтон, и ты непременно должен за мной

приехать, ведь я никак не могу поехать с ними. Это за пятьдесят миль

отсюда. Я могла бы сказать им, что согласна ехать, если б только ты

наверняка приехал за мной до их отъезда. Но я должна точно знать, что ты

приедешь, - совершенно точно!

Клайд, с тех пор как я здесь, я только и делаю, что плачу. Если бы ты

был со мной, мне не было бы так плохо. Я стараюсь быть храброй, милый, но

иногда поневоле думаю, что ты, может быть, никогда не приедешь за мной.

Ведь ты ни разу не написал мне ни строчки и только три раза говорил со

мной по телефону за все время, что я здесь. Но я убеждаю себя, что ты не

можешь быть таким низким, тем более что ты мне обещал... Ведь ты приедешь,

правда? Почему-то меня теперь все так тревожит, и я так боюсь. Клайд,

милый. Я думаю о прошлом лете и о теперешнем, и обо всех своих мечтах...

Милый, ведь ты, наверно, мог бы приехать и на несколько дней раньше, -

какая разница? Все равно, пускай у нас будет немножко меньше денег. Не

бойся, мы проживем и так. Я буду очень бережливой и экономной. Постараюсь,

чтобы к этому времени мои платья были готовы, а если нет, - обойдусь и

старыми, а эти закончу после. И постараюсь быть совсем мужественной,

милый, и не очень надоедать тебе, лишь бы ты приехал. Ты должен приехать.

Клайд, ты же знаешь! Иначе невозможно, хотя ради тебя я хотела бы найти

другой выход.

Пожалуйста, Клайд, пожалуйста, напиши мне, что ты действительно будешь

здесь в конце того срока, который ты сам назначил. Я так беспокоюсь, и мне

так одиноко здесь. Если ты не приедешь вовремя, я сразу же вернусь в

Ликург, чтобы тебя увидеть. Я знаю, ты будешь недоволен, что я так говорю,

но, Клайд, я не могу оставаться здесь, вот и все. И с папой и мамой я тоже

не могу поехать, так что выход только один. Наверно, я ни на минуту не

засну сегодня ночью. Умоляю тебя, напиши мне и повтори еще и еще, что мне

нечего беспокоиться насчет твоего приезда. Если б ты мог приехать сегодня,

милый, или в конце этой недели, я бы не тосковала так. Но ждать еще почти

две недели!.. У нас в доме уже все улеглись, и мне пора кончать.

Пожалуйста, милый, напиши мне сейчас же или, если не можешь, обязательно

позвони завтра по телефону, потому что у меня не будет ни минуты покоя,

пока я не получу от тебя хоть какой-нибудь весточки.

Твоя несчастная Роберта.

P.S. Письмо вышло ужасное, но я просто не могла написать лучше. Я так

убита".

Но в тот день, когда это письмо пришло в Ликург, Клайда там не было, и

он не мог сейчас же ответить. И потому Роберта в самом мрачном,

истерическом настроении, наполовину убежденная, что он, вероятно, уже

уехал куда-нибудь далеко, ни словом ее не известив, в субботу написала ему

снова - и это было уже не письмо, а крик, истерический вопль:

"Бильц, суббота, 14 июня.

Дорогой Клайд!

Предупреждаю тебя, что возвращаюсь в Ликург. Я просто не в силах

оставаться здесь дольше. Мама тревожится и не понимает, почему я так много

плачу. Я теперь чувствую себя совсем больной. Я знаю, что обещала пробыть

здесь до двадцать пятого или двадцать шестого, но ведь ты обещал писать

мне, а ничего не пишешь, только иногда скажешь несколько слов по телефону,

и я просто с ума схожу. Я проснулась сегодня утром и сразу расплакалась -

никак не могла сдержаться, и теперь у меня ужасно болит голова.

Я так боюсь, что ты не захочешь приехать, мне так страшно, милый!

Умоляю тебя, приезжай и увези меня куда-нибудь, все равно куда, лишь бы

мне уехать отсюда и не мучиться так. Я очень боюсь, что сейчас, когда я в

таком состоянии, папа и мама могут заставить меня рассказать им все или

сами обо всем догадаются.

Клайд, ты никогда не поймешь, что со мной. Ты сказал, что приедешь, и я

иногда этому верю. А иногда я начинаю думать совсем другое, особенно когда

ты не пишешь и не звонишь по телефону, и уже не сомневаюсь, что больше

тебя не увижу. Если б ты написал, что приедешь я могла бы еще потерпеть

здесь. Как только получишь это письмо, сейчас же напиши мне и точно укажи

день, когда приедешь. Но не позже первого, пожалуйста, потому что я больше

не могу. Дольше первого я здесь не останусь. Клайд, я самая несчастная

девушка на свете, и это все из-за тебя. Нет, милый, я не то хотела

сказать. Ты был добр ко мне когда-то и теперь тоже, ведь ты обещал за мной

приехать. Я буду так благодарна тебе, если ты приедешь поскорее! Когда ты

будешь читать это письмо, ты, наверно, подумаешь, что я неблагоразумна,

но, пожалуйста, не сердись, Клайд! Только пойми: я просто с ума схожу от

горя и беспокойства, просто не знаю, что мне делать. Умоляю тебя, напиши

мне, Клайд! Если бы ты знал, как я жду хоть слова от тебя!

Роберта".

Этого письма, вместе с угрозой приехать в Ликург, было достаточно,

чтобы привести Клайда почти в такое же состояние, в каком была Роберта.

Подумать только, что у него больше нет ни одного благовидного предлога,

чтобы убедить Роберту подождать с этим ее окончательным и бесповоротным

требованием. Он отчаянно напрягал мозг. Нельзя писать ей длинные

Компрометирующие письма: это было бы безумием, раз он решил не жениться на

ней. Притом он весь еще был под впечатлением объятий и поцелуев Сондры. В

таком настроении он не мог написать Роберте, даже если бы и хотел.

И, однако, он понимал: Роберта в отчаянии, и надо немедленно что-то

сделать, как-то успокоить ее. Через десять минут после того, как он

дочитал второе письмо, он уже пытался вызвать ее по телефону. После

получасовых нетерпеливых усилий ему наконец удалось дозвониться и он

услышал ее голос, слабый и, как ему вначале показалось, раздраженный (на

самом деле им просто было плохо слышно друг друга).

- Алло, Клайд, алло! Я так рада, что ты позвонил. Я страшно

волновалась. Ты получил мои письма? А я уж собиралась утром уехать отсюда,

если ты до тех пор не позвонишь. Я просто не могу, когда от тебя нет

никаких вестей. Где ты был, дорогой? Ты помнишь, что я писала тебе о моих

родителях? Они уезжают. Почему ты не пишешь, Клайд, или хоть не звонишь

чаще? Как насчет того, что я тебе писала про третье число? Ты приедешь,

это наверно? Или мне встретить тебя где-нибудь? Я так нервничала последние

три-четыре дня, но теперь, когда я опять с тобой поговорила, может быть, я

смогу немножко успокоиться. Пиши мне каждые два-три дня хоть по нескольку

слов, непременно! Почему ты не хочешь, Клайд? Ты мне ни разу не написал за

то время, что я здесь. Я не могу рассказать тебе, в каком я состоянии. Мне

слишком трудно держать себя в руках.

Очевидно, Роберта была очень расстроена и встревожена, если говорила

так. В сущности, казалось Клайду, она разговаривает очень неосторожно;

правда, дом, откуда она говорит, в это время совершенно пуст. Она

объяснила, что она там совсем одна и никто не может ее услышать, но Клайда

это мало успокоило. Он не желал, чтобы она называла его по имени и

упоминала о своих письмах к нему.

Стараясь говорить не слишком ясно, он дал ей понять, что очень занят и

что ему трудно писать ей так часто, как она считает нужным. Ведь он же

говорил ей, что приедет двадцать восьмого или около этого, если сможет. Он

и приехал бы, если бы мог, но похоже, что ему придется отложить свой

приезд еще на неделю, даже немного больше: до седьмого или восьмого июля.

Тогда он успеет собрать еще пятьдесят долларов, - у него на этот счет есть

кое-какие соображения, эти деньги ему совершенно необходимы. А на самом

деле (такова была задняя мысль Клайда) тогда он успеет в конце следующей

недели, - он так жаждал этого, - еще раз навестить Сондру. И вдруг это

требование Роберты. Не может ли она поехать со своими родителями на

неделю-другую, а потом он приедет за ней или она приедет к нему? Тогда у

него будет больше времени...

Но Роберта в ответ разразилась потоком горьких упреков и заявила, что,

если так, она, безусловно, сейчас же вернется в Ликург, к Гилпинам, и не

станет тратить здесь время на то, чтобы готовиться к отъезду и понапрасну

ждать Клайда, раз он и не собирается приезжать... И тут Клайд вдруг решил,

что можно с таким же успехом пообещать ей приехать третьего; а если он и

не приедет, то в крайнем случае тогда сговориться с нею, где им

встретиться. Ибо даже теперь он не решил, что будет делать. Ему нужно еще

немного времени, чтобы подумать... немного времени, чтобы подумать...

И потому он сказал совсем другим тоном:

- Ну послушай, Берта! Не сердись на меня, пожалуйста. Ты так говоришь,

будто у меня нет никаких забот в связи с нашим отъездом. Ты не знаешь,

чего мне может стоить такой шаг. Не так-то просто со всем покончить, а

тебя, видно, это мало трогает. Я знаю, тебе тяжело и все такое, ну а мне

каково? Я делаю все, что только в моих силах; я должен обо всем подумать.

Неужели ты не можешь просто потерпеть до третьего? Пожалуйста, потерпи. Я

обещаю писать, а если не смогу, то буду через день тебе звонить. Хорошо?

Но я ни в коем случае не хочу, чтобы ты называла меня по имени, как только

что. Это наверняка может привести к неприятностям. Пожалуйста, не делай

этого. В следующий раз, когда я буду звонить тебе, я просто скажу, что

тебя спрашивает мистер Бейкер, понимаешь? А ты после можешь сказать, что

это кто-нибудь из твоих знакомых. А если в крайнем случае что-нибудь

помешает нам выехать именно третьего, - ну, тогда, если хочешь, приезжай

сюда или куда-нибудь поблизости от Ликурга, и потом мы двинемся при первой

же возможности.

Он говорил так мягко и умоляюще (но лишь потому, что был вынужден к

этому), в его голосе слышалась прежняя нежность и кажущаяся беспомощность,

которая когда-то совершенно покоряла Роберту и даже теперь пробудила в ней

странное, лишенное всякого основания чувство благодарности. И она сразу же

кротко, даже ласково ответила:

- Нет, нет, милый, теперь я потерплю. Я не хочу беспокоить тебя, ты же

знаешь. Это только сейчас так вышло, потому что мне было очень плохо, и я

не могла с собой справиться. Ты это понимаешь, Клайд, правда? Я не могу не

любить тебя. И, наверно, всегда буду любить. И я совсем не хочу огорчать

тебя, милый, правда! Я постараюсь больше так не делать!

И Клайд, услышав в ее голосе нотку искренней нежности и вновь

почувствовав свою прежнюю власть над нею, готов был снова разыграть

влюбленного, лишь бы только Роберта была не слишком непреклонна и не

требовала, чтобы он немедленно ее увез. Хотя он больше не любит ее,

говорил себе Клайд, и не думает на ней жениться, но ради той, другой, ради

своей мечты он может по крайней мере быть добрым к ней, не так ли?

Притвориться! Итак, этот разговор кончился примирением, основанным на их

новом уговоре.

Накануне (в этот день кипучая жизнь на озерах, откуда он только что

возвратился, немного стихла) Клайд, Сондра, Стюарт и Бертина вместе с

Ниной Темпл и юношей по имени Харлей Бэгот, гостившим у Тэрстонов,

проехали на автомобиле сначала к Бухте Третьей мили (небольшое дачное

место, примерно в двадцати пяти милях к северу от Двенадцатого озера), а

оттуда, между двух стен огромных елей, - на озеро Большой Выпи и другие

меньшие озера, затерянные в глуши бора, простиравшегося на север от озера

Date: 2015-08-06; view: 290; Нарушение авторских прав