Мотивы правового поведения

Литература: Шершеневич, О чувстве законности, 1898; Ярош, Чувство законности, 1882.

Нормы права усваиваются теми же способами, как и нормы нравственности, даже больше, - в качестве норм нравственности. Так как значительное число норм права, по своему содержанию, совпадает с нравственными, то восприятие нравственных воззрений влечет и познание юридических требований.

Но, даже независимо от такого совпадения, усвоение норм права достигается вследствие воспитания в общественной среде. С основными нормами права каждый знакомится с малых лет, благодаря только тому, что живет и вырастает в атмосфере права. Случаи, затрагивающие с юридической стороны семью, в которой воспитывается человек, а также близких родственников и знакомых, гласность суда, печатание в газетах судебных отчетов, участие в судебной деятельности в качестве присяжных заседателей, свидетелей, экспертов, - все эти обстоятельства имеют не малое воспитательное значение в юридическом смысле. Государство, сознавшее, насколько для его целей важно, чтобы граждане обладали знанием норм права, под действием которых им приходится жить, старается распространить юридическое образование школьным путем. Примеры и жизненный опыт, побуждающий каждого знакомиться с содержанием норм, которые ближе всего касаются его интересов, также способствуют ознакомлению с действующими нормами.

Поддерживая стремление граждан усвоить себе содержание норм права, и рассчитывая на возбуждение мотива повиновения действием угрозы, - государство принимает меры к тому, чтобы граждане могли познать содержание предъявляемых к ним требований. С этой целью государство обнародовывает законы, оглашает их в людных местах, печатает, собирает в сборники, систематизирует в кодексы. Этим путем достигается большая точность содержания норм и большая легкость ознакомления с ними.

Но в кодификации не содержится отличительный признак норм права, потому что, во-первых, нормы права в начале жизни народов не кодифицированы, как и нравственные нормы. А на позднейших ступенях не все нормы права кодифицируются (обычное право); во-вторых, нет ничего невозможного в кодификации основных нравственных норм, чему доказательством служит нередко встречающаяся кодификация нравственных правил в религиозных памятниках.

Если достигнуто познание норм права, то, спрашивается, что побуждает человека согласовать свое поведение в каждом отдельном случае с требованиями объективного права?

Как и в области нравственности, первыми побудителями к выполнению велений права являются унаследованные и усвоенные воспитанием наклонности.

Путем наследственности создается предрасположение к тому или иному поведению, согласному или противному требованиям права. Heпридавая слишком большого значения политической способности рас, нельзя совершенно отрицать расового момента в деле создания и укрепления политического И правового строя. "Среди народов, начинающих свою историю, бывают суровые, воинственные и властолюбивые племена, а, с другой стороны, - мирные, кроткие и покорные. Сравнительное народоведение учит, что темперамент рас представляет именно то душевное свойство, которое обладает выдающимся политическим значением, и что именно в этом отношении расы особенно заметно отклоняются друг от друга. Сильный темперамент, который соединяется с интеллектуальной одаренностью, стремление к свободе и сила изобретательности - вот что делает расу способной к выдающейся политической культуре"*(311). Антропологический момент определяет способность человека сдерживать свои порывы, подчинять свои интересы общим, представлять себе ряд последствий своего поведения. До сих пор во многих местах крепко держится чувство кровавой мести, как, наприм., на Кавказе, в Албании. Только воспитание ряда поколений в состоянии искоренить эту наклонность. Чувство свободы и независимости у англичанина с одной стороны, и чувство покорности, пренебрежение к форме отношений у русского, с другой, - продукты долгой наследственности.

Большая или меньшая готовность подчиняться нормам права обуславливается действием воспитывающей среды. Народ, приученный всем государственным строем, всей системой государственного управления к точному соблюдению норм права, проникается уважением к законному порядку, усваивает себе наклонность следовать установленным законам. Напротив, народ, воспитанный в постоянном нарушении законов, в отстаивании формы, только когда она клонится к выгоде властвующих, и в пренебрежении к ней, когда она обеспечивает противные интересы, в требовании сообразоваться с переменчивыми видами правительства, а не с твердыми законами государства, - такой народ равнодушно относится к законности управления, не отличается устойчивостью в правовых представлениях, и легко переходит от одного порядка к другому. Члены одного общества выработали в себе привычку отстаивать всеми законными средствами свои права, восставать против малейшего нарушения их законных интересов, относиться недоброжелательно к нарушителям правового порядка, как к общим врагам, а соответственно тому и сами стараются не выходить из пределов своего права. Наоборот, члены иных обществ не усвоили себе привычки отстаивать свои права, равнодушно смотрят на их нарушение, если это не слишком сильно задевает их интересы, готовы отстаивать свои интересы и всякими незаконными средствами, лишь бы была уверенность в безнаказанности; нарушители права в их глазах не более как враги правительства, а не общества, а потому они вызывают в народе скорее сочувствие к своей несчастной судьбе, нежели возмущение содеянным поступком; если не проявляют энергии в защите своих прав, то не прочь, при первой возможности, захватить часть чужих; свои личные цели всегда поставят выше нормы, обеспечивающей общие цели. To, что делает история в отношении всего народа, делает воспитание в отношении отдельного лица.

Отступление или только мысль отступить от привычного, твердо усвоенного соблюдения норм права, производит неприятное душевное состояние, вполне аналогичное угрызению совести. Чувству совести в области нравственности соответствует чувство законности в области права. Как чувство совести представляет лучшее обеспечение нравственного порядка, так чувство законности является лучшей гарантией правового порядка. Можно было бы опасаться за судьбу того государства, где условия общежития вовсе не обеспечивались бы чувствами совести и законности.

Чувство законности, побуждающее к соблюдению велений объективного права, хотя бы вопреки собственным интересам. хотя бы при несочувствии содержанию требования, - находится в состоянии взаимной обусловленности к законности управления. Законность управления воспитывает чувство законности, но чувство законности поддерживает законность управления. Лица, которые стоят во главе управления и дают толчок всему государственному механизму, сами вышли из среды общества, и если они там усвоили себе чувство законности, будут держаться законных форм, потому что они сами привыкли к форме и потому, что они предвидят силу оппозиции в случае отступления. Напротив, пропитанные духом усмотрения и произвола граждане, став у власти, высшей или низшей, легко будут нарушать законность, если только им представится целесообразным допустить исключение из нормы. Если в Англии так прочен законный порядок, то причина тому в чувстве законности англичан, но само чувство законности англичан имеет свой источник в законности управления.

Чувство законности однородно с чувством совести, но не совпадает с ним. Угрызения совести вызываются отступлением от норм нравственных, чувство законности приводится в раздражение совершенным или предполагаемым отступлением от норм права. Во многих случаях эти чувства совпадают, напр., в случае обыкновенного убийства. Но иногда между ними возможна борьба, способная привести к трагическому исходу, и это обстоятельство с очевидностью доказывает что чувства эти не тождественны. Наприм., чувство совести не позволяет человеку судить других, а между тем чувство законности побуждает его к выполнению возложенной на него обязанности присяжного заседателя. По чувству совести человек не решается поднять руки на другого человека, хотя бы то был враг его отечества, a пo чувству законности он сознает необходимость становиться в ряды защитников своего государства.

Мотивом, побуждающим гражданина сообразовать свое поведение с нормами права, помимо унаследованной и усвоенной воспитанием привычки, и даже при отсутствии таковой, является сознание собственного интереса. Этот интерес двоякого рода. Члену общества, во-первых, представляется выгодным соблюдать норму в данном отдельном случае, напр., продавец, выполняя в точности свои обязанности согласно норме права, приобретает возможность, на этом основании, требовать от покупщика исполнения им своей обязанности. Во-вторых, члену общества выгодно приобрести уверенность, что все его сограждане будут сообразовывать свое поведение с установленными нормами права. Поэтому он должен, в собственном интересе, преграждать другим возможность нарушать чужие права и сам не выходить из пределов своего права. Он должен сознавать, что его собственный пример способен вызвать подражание в том же направлении со стороны других и это прежде всего может отразиться на нем самом. Купец, объявляющий себя несостоятельным с целью уклониться от платежа своих долгов полным рублем, должен ожидать, что и постоянные его контрагенты поступят с ним, раньше или позже, точно так же. Правительство, само нарушающее установленные законы в лице своих агентов, не может не ожидать, что и в отношении к нему будет проявлена та же тенденция, насколько то допустят силы нарушителей. Чем выше развитие человека, тем яснее представляется ему значение правового порядка и его влияние на благополучие каждого члена общества в отдельности, тем сильнее укрепляется в нем сознание необходимости следовать предписаниям закона.

Однако, все указанные мотивы могут оказаться недостаточными. Человек не получил по наследству наклонности подчиняться нормам права, воспитание не восполнило этого природного недостатка, личное развитие не убеждает его в необходимости держаться законного поведения. Чем же в таком случае поддерживается требование, выраженное в норме права? Тогда выступает на сцену страх перед угрозой, соединенной с нормами права.

Угроза настигает не только человека, лишенного чувства законности, но даже людей, проникнутых глубоким уважением к праву, когда наступает исторический момент, в который шатается весь старый правовой строй, в который высокое представление о лучшем праве создает настроение в пользу сокрушения прежних основ.

Страх перед угрозой, которой сопровождается норма права, способен остановить человека перед нарушением ее, потому что человеку присущ эгоизм. Если является необходимость ограничить нормами права свободу поведения каждого индивида, то именно потому, что каждый человек проявляет наклонность к безграничному расширению своего Я, к нарушению чужих интересов, к стеснению чужой свободы поведения, насколько это вызывается его собственным, личным интересом. Изолированного человека необходимо стеснить, чтобы дать место и другим. Страх лишиться благ, которыми обладает человек, сдерживает его в пределах норм права. Чем более привязан человек к тому, что обеспечивают ему нормы права, тем легче поддается он действию угрозы. Если бы мы отняли у человека эгоизм, у законодателя была бы вырвана сила воздействия, способность поддерживать правовой порядок. Без эгоизма человека нормы права оказались бы бессильны перед ним. Если бы общество состояло из святых людей, то нормы права должны были исчезнуть не только потому, что лишенные эгоизма люди не вторгались бы в область чужих интересов, но и потому, что их нельзя было бы удержать правовой угрозой. В таком общении мыслим нравственный порядок, но невозможен правовой порядок, потому что он был бы совершенно излишен*(312).

Если однако страх перед угрозой, как мотив правового поведения, выступает там, где недостает иных мотивов, чувства законности и сознания интереса, то нет ли основания утверждать, что все психическое принуждение составляет исключительный, случайный спутник права, но не составляет его характерной черты? Может быть, психическое принуждение не более как патологическое явление, по которому никак нельзя судить о нормальном состоянии?

Но страх перед угрозой не составляет только дополнительного мотива. Напротив, это основной мотив, который лишь преобразуется путем долгого и постоянного действия, в мотивы иного рода, в готовность следовать нормам права, потому что они соответствуют поведению, к которому приучил ранее страх; в готовность следовать нормам права, хотя и не согласным с привычным поведением, по чувству законности, воспитанному страхом перед авторитетом закона; в готовность следовать нормам права, противным убеждению и совести, из преклонения перед государственностью, успевшей вкоренить это чувство к себе страхом перед своей силой. Откуда же являются эти чувства, как не вследствие продолжительного воспитания их путем страха перед угрозой? Представим себе, что в известном государстве власть никогда не грозила за нарушение ее законов. Могло ли бы в этом обществе воспитаться чувство законности?

Страх перед угрозой, сопровождающей норму права, есть основной мотив правового поведения, основанный на эгоизме человека. Он способен перейти за порог сознания и преобразоваться в мотивы другого рода. Но без первоначального, основного мотива никогда не существовали бы производные.

Поэтому угроза сопровождает каждую норму права, постоянно присуща им, но действие ее, в конкретном случае, обнаруживается только тогда, когда бездействуют иные мотивы.

Итак, среди социальных норм нормы права выделяются по признаку организованного принуждения. Самое принуждение, сопровождающее норму права, имеет психический характер и заключается в возбуждении мотива, который должен склонить к поведению, согласному с нормами, и преодолеть мотивы, отклоняющие от нормального поведения. Силой, воздействующей в этом направлении на волю, является угроза со стороны государственной власти невыгодными последствиями в случае уклонения от нормы. Для приведения этой угрозы в исполнение государство создает особые органы.

Если таким образом найден видовой признак норм права, то неизбежен логический вывод: где этого признака нет, там нет и норм права. С точки зрения полученного понятия о праве необходимо исключить из области права некоторые нормы, которые в ходячем представлении причисляются к нормам права. Необходимо сократить слишком широко разросшуюся область правовых представлений, потому что в действительности область права уже, нежели обыкновенно думают.

Это расширение права производится главным образом за счет нравственности. Право часто приписывает себе то, что на самом деле создается и поддерживается моралью, не так заметно для глаза, но за то гораздо прочнее. В виду этого, следует вывести нравственность из тени, и признать за ней то место, которое принадлежит ей в среде социальных отношений. На самом деле, социальная роль нравственности значительно больше и глубже, нежели права. Казалось бы, именно с точки зрения идеалистических течений должно бы проявится стремление поставить право на свое место. Но именно это направление проявляет наибольшую наклонность перевести мораль в право.

Откуда же это стремление признать правовой характер за такими отношениями, которые лишены признака организованного принуждения, и которые потому не могут быть отнесены к праву? Откуда этот странный взгляд, будто есть что-то предосудительное, опасное в отрицании за тем или иным проявлением общественности характерных черт права?

Причина кроется в самообмане, а отчасти и в обмане. Люди склонны думать, что, если они признают за некоторыми социальными нормами, не принадлежащими к праву, правовой характер, то эти нормы приобретут то свойство защищенности, какое присуще нормам права. Им хотелось бы, чтобы эти нормы имели такую же твердость, как право, и они начинают верить в правовой их характер. Уверившись, что это нормы правовые, они успокаиваются относительно их соблюдения, перенося на этот случай то убеждение в твердости и обеспеченности норм, какое дается ежедневным наблюдением над случаями действительного права. В этом самообмане их охотно поддерживают те, которые могли бы опасаться, что неуверенный в обеспеченности, народ стал бы напрягать все свое внимание на нормы и действовать всей общественной силой для их поддержки. Обманываясь относительно истинной природы таких социальных норм, ослабляют силу общественного мнения, единственную гарантию их соблюдения. С точки зрения принудительности, как характерного признака норм права, могут и должны быть сделаны следующие логические выводы.

1. Если нормы права выражают собой требования, обращенные государственной властью к подчиненным ей, то правила, определяющие устройство и деятельность самой государственной власти, не могут иметь правового характера. Этим выводом из области права выносятся так называемые основные законы. Государственная власть не подчинена праву, потому что требование, обращенное к самому себе под угрозой, не имеет никакого значения. В действительности государственная власть находится всецело под санкцией общественного мнения, и этим правила ее деятельности переносятся в сферу морали.

2. Если требование известного поведения, указанного в правилах, исходит от государства, то правила, поддерживаемые авторитетом церкви, не могут носить правового характера. Этим выводом из области права исключается каноническое право. Насколько каноны определяют отношение человека к Богу, они поддерживаются не правовой, а религиозной санкцией, иногда гораздо более могущественной, чем первая. Насколько каноны определяют отношение человека к другим членам той же церкви, они поддерживаются угрозой, исходящей от органов церковной власти и имеют силу нравственного авторитета для верующих. Правовой характер каноны приобретают лишь в той степени, насколько государство требует от подвластных ей (а не от всех верующих) соблюдения тех правил поведения, какие установлены церковью, напр., по вопросу о браке. Когда государственная власть затрудняется установить желательные ей нормы права, как несогласные с каноническим правом, то затруднение это не правового, а нравственно-религиозного характера. He потому государство удерживается от реформаторской деятельности, что ему препятствует каноническое право, так как над государством нет права, а потому что опасается стать в противоречие с религиозными представлениями, напр., по вопросу о гражданской форме брака, о сжигании трупов.

3. Если нормы права составляют требования, обращенные государственной властью к подчиненным ей лицам, то правовой характер несвойственен тем правилам, которыми определяются взаимные отношения государств. Этим выводом устраняется из области права так называемое международное право. Отсюда не следует делать заключения, будто не существует никаких правил международного общения, или что существующие ничем не обеспечиваются. Правила международного общения выражают требования международного общества и поддерживаются силой международного общественного мнения. Но это давление не имеет свойств организованного принуждения, и нельзя определить заранее, какова окажется репрессия против нарушителя и от кого будет исходит. Признавая правила международного общения нормами права, мы ожидаем от них таких последствий, каких они по существу своему неспособны дать, и не поддерживаем их теми средствами, какие одни в состоянии обеспечить их соблюдение.

Date: 2015-08-06; view: 337; Нарушение авторских прав