LA MARIPOSA, ЖЕНЩИНА-БАБОЧКА

Чтобы открыть еще кое-что о власти тела, придется рассказать вам историю – настоящую и довольно длинную.

Вот уже много лет туристы толпами валят через великую американскую пустыню по так называемой "духовной цепи": долина Памятников, каньон Чако, Меса Верде, Кайента, каньон Киме, Пэйнтед Дезерт, каньон де Челли. Они разглядывают лоно матери – Великого Каньона, покачивают головами, пожимают плечами и спешат домой – только затем, чтобы следующим летом снова нестись через пустыню, чтобы высмотреть что-то еще, выискать что-то новое.

В основе всего этого лежит все та же жажда встречи с нуминозным, которая испокон веков терзает людей. Но иногда эта жажда усиливается, ибо многие люди утратили связь с предками [14]. Обычно они не знают имен даже своих прадедов. В частности, они утратили семейные предания. В духовном отношении такая ситуация вызывает печаль… и голод. Очень многие пытаются воссоздать что-то важное, что могло бы утолить этот душевный голод.

Туристы на протяжении многих лет стекаются в Пуйе. Там находится меса – столовая гора, или плоский холм, большой и пыльный, затерянный в глуши Нью-Мексико. Когда-то здесь древние Anasazi перекликались с одного холма на другой. Говорят, что доисторическое море вырезало в здешних каменных стенах тысячи лиц – веселых, злобных, искаженных мукой.

Дине (навахо), хикарилльские апачи, южные юты, хопи, зуньи, Санта-Клара, Санта-Доминго, лагуна, пикурис, тесуке – все эти племена пустыни собираются здесь. Здесь они пляшут, в плясках снова превращаясь в сосны, в оленей, в орлов и Katsinas – могучих духов.

Приезжают сюда и гости – некоторые из них изголодались по мифам о своем происхождении, оторвались от духовной плаценты, забыли своих древних богов. Они приезжают посмотреть на тех, кто не забыл.

Ведущая к Пуйе дорога была построена в расчете на лошадиные копыта и мокасины, но со временем повсюду развелись автомобили, и теперь и местные жители, и гости приезжают на самых разнообразных легковых автомобилях, грузовиках, пикапах и фургонах. Все эти машины, завывая, изрыгая дым и вздымая клубы пыли, медленным караваном тащатся по дороге.

Все кое-как располагаются на округлых холмах, и к полудню окраина горы начинает походить на огромную автомобильную свалку. Некоторые паркуются впритык к двухметровым зарослям алтея, полагая, что запросто пригнут растения и вылезут из машины. Но столетние стебли несгибаемы, как чугунные тумбы, и те, кто припарковался рядом с ними, сидят в машине, как в клетке.

Днем солнце жарит, как огненная печь. Все бродят в раскаленных башмаках, с зонтом под мышкой на случай дождя (он еще впереди), таская с собой складной алюминиевый стул на случай, если устанешь (так оно и будет), а если это гости, то еще и камеру (если разрешено) и гирлянды из коробочек с пленкой, которые свисают с шеи, словно связки чеснока.

Гости приносят с собой разнообразные ожидания, от самых высоких до самых заурядных. Они приезжают, чтобы увидеть то, что дано увидеть не каждому, – одно из самых фантастических зрелищ, живое божество, La Mariposa – женщину-бабочку.

Танец бабочки – завершающее событие дня. Все в восторгом предвкушают этот танец-соло. Его исполняет женщина, и – о, что это за женщина! Когда солнце начинает клониться к горизонту, появляется старик в ритуальном костюме, на который ушли килограммы бирюзы. В хромированный микрофон выпуска тридцатых годов, попискивающий, словно завидевший ястреба цыпленок, он возвещает: "А теперь – танец бабочки" – и, прихрамывая, удаляется.

В отличие от балетного номера, где после объявления занавес раздвигается и танцоры выпархивают на сцену, здесь, в Пуйе, как и в других местах, где исполняются племенные танцы, от объявления до выхода танцора может пройти любое время – от двадцати минут до вечности. Где исполнитель? Возможно, он наводит порядок в своем автофургоне. Температура воздуха здесь нередко превышает сто градусов, [34] поэтому в последний момент необходимо подправить потекший от пота грим. Если специальный пояс танцора, принадлежавший еще его деду, по пути к арене лопнет, то танцор вообще не появится, потому что дух пояса нуждается в отдыхе. Начало танца может быть отложено в связи с тем, что по радио исполняют хорошую песню.

Иногда исполнитель не слышит объявления, и за ним приходится посылать гонца. И потом, конечно же, по пути к арене танцовщик обязательно должен переговорить со всеми родственниками и обязательно остановится, чтобы маленькие племянники и племянницы могли вдоволь на него наглядеться. Ребятишки приходят в ужас, смешанный с восторгом, увидев возвышающийся над ними дух Katsina, который подозрительно напоминает дядюшку Томаса, или танцовщицу в костюме кукурузы, которая так похожа на тетушку Яси. Наконец, всегда есть вероятность, что танцор еще только подъезжает по Тесукскому шоссе – ноги его торчат из кузова грузовичка, из выхлопной трубы которого на целую милю стелется черный дым.

С нетерпением ожидая танца бабочки, люди болтают о девах-бабочках и о красоте молодых женщин из племени зуньи, которые танцуют в старинных красно-черных одеяниях, оставляя одно плечо обнаженным, с ярко-розовыми кругами, нарисованными на щеках. Они хвалят молодых исполнителей танца оленей, которые пляшут, привязав к кистям рук и щиколоткам сосновые ветки.

А время все идет.

Идет.

Идет.

Люди бренчат мелочью в карманах. Цыкают зубами. Собравшимся не терпится увидеть прославленную исполнительницу танца бабочки.

И вдруг неожиданно, потому что всем уже смертельно надоело ждать, руки барабанщика начинают выбивать священный ритм бабочки, а хор принимается изо всех сил возносить призывы богам.

В представлении собравшихся бабочка – это нечто хрупкое. "Воздушная красота", – предвкушают они. Поэтому все неизбежно бывают потрясены, когда на сцену выскакивает Мария Лухан [15]. Она огромна – действительно огромна, – как Венера Виллендорфская [35], как Мать Времен, как могучая женщина с картины Диего Риверы, которая одним мановением руки создает город Мехико.

И еще Мария Лухан стара, очень стара – как женщина, восставшая из праха, как старая река, как старые сосны на границе леса. Одно ее плечо обнажено. Ее красно-черная manta, накидка, подпрыгивает вместе с ней. Тучное тело и очень тонкие ноги делают ее похожей на прыгающего паука, обернутого кожурой красного перца.

Она скачет на одной ноге, потом на другой. Помахивает веером из перьев. Она – Бабочка, прилетевшая, чтобы дать силу слабым. Она – то, что большинство из нас считает слабым – старость, бабочка, женственность.

Косы девы-бабочки касаются земли. Они толстые, как початки кукурузы, а цвет их – каменно-серый. У нее крылья бабочки – как у маленьких детей, которые в школьных спектаклях изображают ангелов. Ее бедра – как два покачивающихся битком набитых мешка, а мощные ягодицы такие выпуклые, что образуют полку, на которой смогли бы усидеть два малыша.

Она прыгает: прыг-скок, прыг-скок – но не как кролик, а так, что земля содрогается.

– Я здесь, здесь, здесь…

– Я здесь, здесь, здесь…

– Проснитесь вы, вы, вы!

Она помахивает веером из перьев, овевая землю и обитающих на ней людей опыляющим духом бабочки. Ее браслеты из ракушек гремят, как гремучие змеи, подвески из колокольчиков постукивают, как дождь. Ее тень с огромным животом и тонкими ножками танцует от одного края танцевальной арены к другому. Ее ступни вздымают маленькие вихри пыли.

Индейцы охвачены благоговением. А некоторые из гостей переглядываются и ворчат: "Это она и есть? Это дева-бабочка?" Они в недоумении, а кое-кто даже разочарован. Похоже, они уже не помнят, что мир духов – это место, где женщины – волчицы, мужья – медведи, а старухи внушительных размеров – бабочки.

Да, так оно и должно быть – чтобы Дикая Женщина-Бабочка была стара и тучна, ибо в одной груди она носит мир наземный, а в другой – подземный. Ее спина – круглая планета Земля со всеми ее растениями, зверьем и людьми. На плечах она носит рассвет и закат, в левом бедре – все сосны в мире, в правом – всех волчиц. В утробе у нее – все дети, которым предстоит родиться на свет.

Дева-бабочка – это оплодотворяющая женская сила. Перенося пыльцу с места на место, она выполняет перекрестное опыление – так душа оплодотворяет сознание снами, так архетипы оплодотворяют земной мир. Она – центр. Она соединяет противоположности, беря крошку отсюда и перенося туда. Преображение – дело ничуть не более сложное. Вот чему она учит. Вот как она учит. Вот как это делает душа.

Женщина-бабочка исправляет ошибочное представление о том, что преображение – только для тех, кто вынес муки, для святых или сказочно сильных. Чтобы преобразиться, "Я" не нужно двигать горы. Достаточно небольших усилий. Их хватит надолго. Ими можно многое изменить. Оплодотворяющая сила позволяет не двигать горы с места на место.

Дева-бабочка опыляет души земли. "Это проще, чем вы думаете", – говорит она. Помахивая веером из перьев и подпрыгивая, она осыпает духовной пыльцой всех присутствующих: американских индейцев, маленьких детей, гостей – всех. Все ее тело несет благодать – все старое, слабое, тучное тело, с короткими ногами, с короткой шеей, покрытое старческими пятнами. Перед вами женщина, связанная со своей дикой природой, переводчица с языка инстинкта, оплодотворяющая сила, та, что исправляет, та, что помнит старые принципы. Она – la voz mitologica. Она олицетворение Дикой Женщины.

Исполнительница танца бабочки должна быть старой, ибо она олицетворяет древнюю душу. У нее широкие бедра и тяжелый зад, потому что она много несет на себе. Ее седые волосы показывают, что ей уже не нужно соблюдать табу, запрещающие прикасаться к другим людям. Она вольна прикоснуться к кому угодно: к мальчикам, младенцам, мужчинам, женщинам, девочкам, старым, больным и мертвым. Женщина-бабочка может прикоснуться к любому. Это ее привилегия – касаться всех. В этом ее сила. Ведь у нее тело La Mariposa, бабочки.

Тело – что планета. Оно как земля. Его, как и любой природный ландшафт, вредно слишком плотно застраивать, делить на клочки, урезать, перекапывать, лишать силы. Дикую женщину не так легко сбить с толку планами преобразования. Для нее вопрос не в том, как выглядеть, а в том, как себя ощущать. Грудь любой формы имеет функцию: кормить и быть чувствительной. Она дает молоко? Она дает ощущения? Значит, это хорошая грудь.

Бедра бывают широкими потому, что таят в себе атласную колыбель цвета слоновой кости для взращивания новой жизни. Женские бедра – широкие борта для того, что расположено выше и ниже, они – портал, пышные подушки, рукоятки любви, убежище, за которым прячутся дети. Ноги предназначены для того, чтобы нас нести, перемещать; они лебедки, которые помогают нам подняться; они – anillo, кольцо, обнимающее любимого. Они не могут быть слишком такими или слишком другими. Они такие, какие есть.

В теле нет ничего, что "должно быть таким-то". Дело не в форме, не в размере, не в возрасте, даже не в том, что всего должно быть по два, потому что есть и исключения. Вопрос первозданности стоит так: чувствительно ли тело, есть ли у него надлежащая связь с наслаждением, с сердцем, с душой, с дикой природой? Доступно ли ему счастье, радость? Может ли оно само двигаться, танцевать, подпрыгивать, раскачиваться, вращаться? Если да, то больше ничего не нужно.

В детстве я как-то попала на экскурсию в Чикагский музей естественной истории. Там я увидела скульптуры Мальвины Хоффман – десятки статуй из темной бронзы в натуральную величину, стоящие в просторном зале. Она изображала главным образом обнаженные тела людей, принадлежавших к разным народам мира, и видение у нее было дикое.

Она расточала свою любовь стройной лодыжке охотника, длинным грудям матери с двумя взрослыми детьми, холмикам плоти на груди девственницы, яйцам старика, свисающим до середины ляжки, носу с ноздрями крупнее глаз, носу, крючковатому, как ястребиный клюв, носу, прямому как угол. Она влюблялась в уши, похожие на семафоры, в уши, доходившие почти до подбородка, и маленькие, как орехи-пекан. Она любила каждый волосок, свившийся, как змея, каждый волосок, волнистый, как развернутая лента, каждый волосок, прямой, как осока. Она любила тело дикой любовью. Она понимала скрытую в нем силу.

В пьесе Нтозаке Шанге "Для цветных девушек, которые подумывают о самоубийстве, когда радуги достаточно" [16] есть одна строка. Эти слова произносит девушка в фиолетовом после неудачных попыток справиться со всеми психическими и физическими аспектами своего существа, которые общество игнорирует или принижает. Она подводит итог такими мудрыми и спокойными словами:

Вот что у меня есть:

стихи,

широкие бедра, набухшие груди

и

так много любви!

Вот в чем сила нашего тела, наша сила, сила дикой женщины. В мифах и сказках божества и другие великие духи испытывают сердца людей, являясь им в разных обликах, скрывающих их божественность. Они приходят в мантиях и в лохмотьях, в серебряных перевязях и с грязными ногами. Они приходят – темнокожие, как старое дерево, или светлые, как розовый лепесток, в облике хрупкого ребенка или пожелтевшей старухи, немого человека или говорящего зверя. Эти великие силы проверяют, научились ли люди узнавать величие души во всем разнообразии ее обликов

Первозданная Женщина показывает нам много разных размеров, форм, цветов и состояний. Будьте начеку, чтобы суметь узнать дикую душу во всех ее самых разных обличьях.

Date: 2015-08-06; view: 308; Нарушение авторских прав