Чтение снов

Так и не разобравшись в себе до конца, я возвращаюсь к чтению старых снов. Зима крепчает, и затягивать с работой не годится. По крайней мере, за чтением снов я могу хоть на время отвлечься от разъедающего мои нервы странного чувства потери.

С другой стороны, чем больше снов я читаю, тем страшнее меня охватывает бессилие. Как ни стараюсь, я не могу уловить самой сути, которая в этих снах заключается. Словно я день за днем читаю очень длинную повесть, не понимая ни строчки. Буквы читать умею, а слов не пойму. С таким же успехом я мог бы изо дня в день без цели и смысла наблюдать за теченьем Реки. Не делая выводов, ни к чему не приходя. Искусство чтения снов не приносит мне избавления. Я овладел им, но количество прочитанных снов лишь увеличило пропасть в моей душе. Обычно, когда человек так старается чему‑нибудь научиться, он приходит к какому‑то результату. Я же не прихожу ни к чему.

– Я не вижу в этих снах никакого смысла, – признаюсь я ей. – Ты сказала, вычитывать сны из черепов – моя работа. Но они проходят сквозь меня, не задерживаясь. Я не могу понять ни одного, и чем дальше читаю, тем сильнее чувствую, что просто стираю себя день за днем.

– Тем не менее, ты продолжаешь их читать, как одержимый, – отвечает она. – С чего бы?

– Не знаю, – качаю я головой. С одной стороны, я читаю сны, чтобы отвлечься от проклятого чувства потери. Но чувствую, что дело совсем не в этом. Иначе с чего бы я их читал так упорно и забывал обо всем вокруг?

– Наверно, дело в тебе самом, – говорит она.

– Во мне самом?

– Может, ты слишком упорно охраняешь себя? Я не знаю, что такое «ты сам» – но, может, лучше выпустить его на волю? Точно так же, как черепа спят и видят, что когда‑нибудь ты их прочтешь, – ты сам хочешь их прочитать.

– Почему ты так думаешь?

– Но лишь так и читают старые сны. Времена года сменяют друг друга, птицы летят то на юг, то на север, а сны продолжают читаться...

Она накрывает рукой мою ладонь на столе и улыбается. Ее улыбка напоминает весеннее солнце, вдруг пробившееся сквозь толщу угрюмых туч.

– Отпусти себя. Ты же не узник в тюрьме. Ты – птица, улетевшая в небо за своим сном.

В итоге я снова, забыв обо всем, погружаюсь в старые сны. Заканчиваю один, подхожу к бесконечным полкам, выбираю следующий и бережно несу к столу. Чуть смоченной в воде тряпицей она смывает с него пыль и грязь. И уже другой протирает насухо. Отмытый и отполированный, старый сон белеет, как свежевыпавший снег. Его пустые глазницы в тусклом свете лампы похожи на два бездонных колодца.

Осторожно обнимая его ладонями, я жду, когда он примет температуру моего тела. Согревшись немного – не теплее, чем припекает зимнее солнце, – белоснежный череп начинает рассказывать мне свой сон. Я закрываю глаза, глубоко вдыхаю, полностью расслабляюсь и кончиками пальцев считываю очередную историю. Но, как и всякий раз, интонация этого сна слишком причудлива, а образы, которые мне видны, напоминают далекие звезды, белеющие в небесах на рассвете. Я могу прочесть только жалкие осколки смысла. Но осколки эти не желают склеиваться во что‑либо цельное.

Я вижу пейзажи, каких не видел никогда, и слышу музыку, которой не слышал ни разу в жизни. В мои уши втекают слова неизвестного мне языка. Образ за образом выплывают из темноты – и так же внезапно ныряют обратно. Никакой связи между обрывками уловить невозможно. Как если бы я слушал радио, перескакивая с волны на волну. Я напрягаю кончики пальцев, стараясь настроиться поточнее, но все бесполезно. Я чувствую, что мне пытаются что‑то передать, но что именно – прочитать не могу.

Может, в моем способе чтения что‑то не так. Может, сами сны слишком состарились и утратили внятную форму. А может, их истории разительно отличаются от того, что я называю историей, и наши временны́е контексты очень уж сильно не совпадают, и я не понимаю, в чем дело.

Мне остается лишь молча отслеживать разрозненные отрывки, которые появляются и исчезают в моей голове. Одну картину я вижу яснее прочих. Как правило, это долина, стелющаяся под ветром трава, небо с белыми облаками и река, в которой играет солнце. И хотя в самом пейзаже нет ничего особенного, почему‑то именно от него становится грустно. От чего именно – я понять не могу. Будто сама причина этой грусти проплыла, как корабль за окном, и исчезла бесследно за пять минут до того, как я понял, что происходит.

Минут через десять видение, как иссякающий морской прилив, снова принимает форму черепа и возвращается в Лету. Старый сон засыпает. А с кончиков моих пальцев стекают капли воды. И так – сон за сном, бесконечное повторение одного и того же.

Просмотренные сны я отдаю ей. Она выстраивает их в ряд на краю стола, а я расслабляю пальцы и отдыхаю. За день успеваю прочесть не больше пяти‑шести снов. Дальше я уже не могу сосредоточиться, и пальцы различают только невнятный шорох. Когда стрелки часов на стене показывают одиннадцать, я выжат как лимон и едва могу подняться со стула.

Напоследок она всегда наливает мне кофе. А иногда угощает домашним печеньем или фруктовым хлебом. Мы садимся с ней друг против друга, пьем кофе, жуем ее сладости, не говоря почти ни слова. Я слишком устал, и не могу разговаривать. Она, понимая, тоже молчит.

– Это все из‑за меня? – спрашивает она однажды. – Ты не можешь открыться, потому что мне нечем тебе ответить? И поэтому запираешься изнутри?

Мы сидим на ступеньках, что сбегают от середины моста к отмели, и глядим на Реку. Бледная луна, ужавшись от холода, подрагивает в беспокойной воде. Из‑за чьей‑то узенькой лодки, привязанной к свае под лестницей, вода плещет немного глуше, чем обычно. Мы сидим вдвоем на ступеньке, и я чувствую тепло ее тела. Странно, думаю я. Обычно люди считают, будто тепло человека – это он сам. Хотя на самом деле тут нет ни малейшей связи.

– Вовсе нет, – отвечаю я. – Ты ни в чем не виновата. Проблема во мне самом. Я не могу до конца разобраться, чего хочу. И в душе у меня полный хаос.

– Значит, ты не понимаешь самого себя?

– Когда как, – отвечаю я. – Бывает, сделаю все как нужно, а почему сделал именно так – понимаю гораздо позже. А иногда понимаю, как нужно, лишь когда уже ничего не исправить. Чаще всего мы совершаем поступки, так и не разобравшись со своей памятью, и этим доставляем кучу неудобств окружающим.

– Похоже, эта твоя память – очень несовершенное создание, – улыбается она.

Я смотрю на свои ладони. В холодном свете луны они кажутся бесполезными, как у гипсовой статуи, которая не знает, куда деть руки.

– Это правда, – говорю я. – Ужасно несовершенное. Но оно оставляет следы. Примерно как отпечатки ног на снегу. И если захотеть, можно проследить, куда они ведут.

– И куда же?

– К себе, – отвечаю я. – Для этого человеку и нужны мысли. Когда их нет, идти некуда.

Я поднимаю голову. Зимняя луна неестественно ярко освещает Город и высокую Стену вокруг.

– Ты абсолютно ни в чем не виновата, – повторяю я.

Date: 2015-07-27; view: 270; Нарушение авторских прав