Человек внутри

Со времени Просвещения, с момента появления ясных и однозначных законов Ньютона, блистательно подтвержденных расчетами по движению звезд и планет, в европейском сознании безраздельно утвердился рационализм. Образованному европейцу XVII–XIX веков мир представлялся сложным, но в принципе доступным постижению механизмом. Нечто вроде внутренности часов: множество колесиков, зубчиков, штифтов, передач, пружинок. Все это, на первый взгляд, кажется невообразимо запутанным, но в действительности жестко сцеплено между собой и работает по определенным законам. Познав эти законы, выведя точные формулы обращения «шестеренок», можно не только постичь внутреннее устройство мира, но и, подчинив их себе, управлять всей природой.

Предельным выражением этого миросознания явился принцип Лапласа, который провозгласил, что Вселенная исчислима. Точно зная какое‑либо исходное ее состояние, можно, опираясь на соответствующие законы, так же точно вычислить и все последующие.

В такой картине мира не было места ни для случайности, ни для чуда, ни для стихии природных сил, ни для божественного провидения. И потому, представляя свою космогонию императору Наполеону, на его вопрос: А где в вашей теории бог? – Лаплас имел все основания гордо ответить, что он в этой гипотезе не нуждается.

Рационализм сыграл в европейской цивилизации колоссальную роль. Западная наука, выросшая из него, породила иллюзию технологического всемогущества. Героями времени становились ученые и инженеры, бесстрашно исследующие природу, подчиняющие ее человеческой воле. В социальных науках утверждалось планирование и прогнозирование, из чего позже возникла идея социализма. В умах господствовала теория «человека рационального», который вместо сентиментальных баллад читает труд Бюхнера «Материя и сила». Представлялось, что все тайны в ближайшее время будут разгаданы, все проблемы, стоящие перед человечеством, будут обязательно решены – используя силу разума, силу законов природы, человек воцарится не только на преображенной Земле, но и во всей обозримой Вселенной. Герои Жюль Верна, впрочем, как и герои Уэллса, уже достигли Луны. Казалось, не за горами момент, когда туда же ступит и представитель объединенного человечества.

Знаменательный перелом наметился лишь в конце XIX века⁶. Исследуя невротические состояния пациентов, австрийский психиатр Зигмунд Фрейд пришел к выводу, что истоки этих заболеваний находятся в подсознании, и что подсознательным (бессознательным) стремлениям человека принадлежит не меньшая роль в формировании личности, чем сознанию.

Это была настоящая мировоззренческая революция. В традиции европейского Просвещения подсознание рассматривалось как нечто атавистическое, как склад темных, большей частью, постыдных инстинктов, доставшихся человеку в наследство от животного мира. Считалось, что чем скорее эта тень прошлого будет вытеснена из человека, чем сильней и решительней возвышенный разум возьмет ее под контроль, тем успешней будет продвижение человечества по пути познания и прогресса.

Фрейд отчетливо показал, что это не так. Психика человека – это изменчивая динамическая среда, где оба уровня, нижний и верхний, имеют равнозначную ценность. Подсознание – вовсе не реликт, обременяющий разум, это «котел эмоций», энергетическая подстанция психики. Оно продуцирует не одни лишь психические аномалии, диагностируемые как болезнь, но и все творческие порывы, проблески, гениальные озарения. Причем полный контроль разума над подсознанием невозможен: если «котел эмоций» каким‑либо образом загасить, то человек перестает быть собственно человеком. Он превращается в бездушный манекен, в автомат, не выходящий за пределы ограниченного набора реакций. Само же взаимодействие двух уровней психики можно представить так: подсознание, являющее собой физическую стихию, выбрасывает «наверх» самые разные поведенческие предложения, а сознание, соотнося их с имеющимся опытом и намерениями, отбирает те, которые ему кажутся наиболее эффективными. Правда, это очень упрощенная схема: энергетика бессознательных устремлений может быть так велика, что буквально разламывает все ограничения разума. «Мозг не знает стыда», писал в своих дневниках Жюль Ренар. И трагическим подтверждением этому стала Первая мировая война, представлявшая собой в психологическом плане взрыв коллективного подсознания, выброс архаических аномалий, вулканическое извержение негатива, который никакой разум не контролировал.

В общем, в краткий период затишья, разделивший собой две мировые войны, в европейском научном мире утверждалась простая вещь. Личность – это не только сознание, но и подсознание, не только изумительная гармония, но и стихия. Разум не всевластен, как это представлялось философам Просвещения, он имеет ограничения, накладываемые на него природой. Не все можно истолковать в рационалистической парадигме.

Другой важный шаг в изучении потаенных глубин был сделан Карлом Густавом Юнгом. Исследуя, как и Фрейд, этиологию различных неврозов, анализируя сновидения пациентов, которые он считал спонтанными прорывами подсознания, Юнг установил, что в психике человека помимо индивидуального бессознательного существует и более древний слой – коллективное бессознательное, которое представляет собой концентрацию опыта предшествующих поколений. Эти «врожденные диспозиции», устойчивые психические структуры, общие для всего человечества, Юнг назвал архетипами. При этом он полагал, что архетипы недоступны непосредственному восприятию, они могут быть выявлены лишь через проекцию их во внешней среде – в виде мифов, легенд, сказаний, «священных текстов». Причем типологическая общность мифов, созданных различными народами в различные времена, общность символики, общность древних космогонических версий (представлений о происхождении мира) свидетельствует о реальности архетипов.

Согласно Юнгу, архетипы не являются жесткой программой, моделирующей поведение человека. Это скорее «предписания общего плана», регулирующие не форму, а направление деятельности. Специфическую конкретику они обретают лишь в рамках той или иной культурной среды. Юнг даже соотносил их с инстинктивным поведением животных. Он считал, что «архетипы имеют не содержательную, но исключительно формальную характеристику, да и ту лишь в весьма ограниченном виде»⁷. Архетип, по его словам, «можно сравнить с системой осей какого‑нибудь кристалла, которая до известной степени преформирует образование кристалла в маточном растворе, сама не обладая вещественным существованием»⁷.

Надо сказать, что в интерпретации архетипов Юнг допускал определенную двойственность. С. С. Аверинцев, в частности, замечал, что «Юнг недостаточно последовательно раскрывал взаимозависимость мифологических образов как продуктов первобытного сознания и архетипов как элементов психических структур, понимая эту взаимосвязь то как аналогию, то как тождество, то как порождение одних другими»⁸.

Впрочем, конкретные дефиниции для нас не так уж важны. Гораздо важнее тот вывод, который был сделан около ста лет назад: в глубинной психике человека наличествуют некие устойчивые структуры и эти структуры подспудно влияют на формирование личности.

Что же касается реальности архетипов, то она подтверждается не только типологической общностью мифов, как правило далеко разнесенных во времени и пространстве, но и физической (физико‑химической) общностью носителя психики. Анатомические, биохимические, физиологические характеристики мозга у всех людей одинаковы и потому первичные психологические реакции у них тоже должны быть однотипными.

Иными словами, общая природа человека, заданная физическими особенностями нашей Вселенной, задает, в свою очередь, и общую природу человеческой психики.

Не будем углубляться в содержательную классификацию архетипов. За время, отделяющее нас от Юнга, в научной литературе появилось такое количество исследований на данную тему, что даже краткий обзор их может занять несколько десятков страниц. Разобраться в противоречиях различных научных школ практически невозможно. Ситуация здесь сходна с той, которая описана в романе С. Лема «Солярис». Все соляристы имели один и тот же предмет исследований (протоплазматический океан), и вместе с тем «специализация зашла так далеко… что солярист‑кибернетик почти не мог понять соляриста‑симметриадолога»⁹. Впрочем, данная ситуация характерна не только для соляристики.

Нам представляется, что исходя из самых общих соображений, следовало бы разделить весь имеющийся набор архетипов, по крайней мере, на три разных уровня: универсальные архетипы, этнические архетипы и культурные архетипы.

Универсальные архетипы – это собственно юнговские архетипы, общие для всего человечества. Они определяются первичной (антропной) физикой мира и потому, вероятно, не могут быть изменены.

Этнические архетипы – это архетипы общие для данного этноса. Конфигурация их задается природной средой, в которой осуществлялся этногенез: климатом, вегетационным циклом, ландшафтом (степь, лес, горы, прибрежная зона) и т. д. и т. п. Эти архетипы поддерживаются традицией – набором мировоззренческих и поведенческих характеристик, свойственных данному этносу.