Гатхи бхикшуни Мяо-цзинь

В миру бхикшуни Мяо-цзин носила фамилию Ван и была мачехой учителя Сюй-юня, который в монашеской среде был известен под именем Гу-янь, официальным именем Дэ-цин и прозвищем Сюй-юнь. Он был родом из Сянсяна и носил фамилию Сяо. Семья вела родословную от императора династии Лян У-ди. Его отец Сяо Юйтан был чиновником в округе Цюаньчжоу провинции Фуцзянь. Мать носила фамилию Янь. Ей уже было за сорок, когда она стала молиться бодхисаттве Авалокитешваре о ниспослании потомства, и забеременела. Однажды ночью ей и одновременно ее супругу приснился мужчина в голубой рясе, с длинной бородой, с образом бодхисаттвы на голове. Он явился верхом на тигре, который прыгнул прямо к ним на кровать, и мать, испугавшись, проснулась. Комната была наполнена необычным ароматом.

Учитель родился в виде плодного мешка. Мать, увидев это, была горько разочарована и, поддавшись чувству отчаяния, умерла. На следующий день в их дом зашел торговец целебными травами. Он вскрыл ножом мешок и извлек ребенка мужского пола, это и был будущий учитель Сюй-юнь. Растила и воспитывала его мачеха. Учитель Сюй-юнь неохотно ел мясную пищу. Подростком получил образование, но не любил конфуцианскую классику, предпочитая буддийские сутры. Отец огорчался и строго отчитывал его. В 17 лет он был объявлен также наследником своего дяди, и отец подобрал ему двух жен из семей Тянь и Тань. Учитель не хотел жениться и убежал из дома на гору Гушань в провинции Фуцзянь. Там он стал учеником настоятеля Мяо-ляня. В году с циклическими знаками цзя-цзы (1864–1865) после смерти отца мачеха вместе с двумя нареченными женами учителя ушла в буддийский женский монастырь, где они присоединились к буддийской сангхе в качестве бхикшуни. Тянь, болевшая прежде туберкулезом, через четыре года после рецидива болезни умерла. А что касается Тань, то она в то время еще была жива и пребывала на горе Гуань-инь в Сянсяне, известная как бхикшуни Цин-цзе. В своем письме она сообщила учителю о смерти его мачехи в году с циклическими знаками цзи-ю (1909–1910), которая перешла в мир иной, сидя скрестив ноги и произнося нараспев следующие гатхи:

Первая гатха

Что толку растить сыновей в этой жизни?

Оперившись, крылья расправят они и улетят.

Пока в утробе – жизнь на волоске,

С рождением – благодарят богов.

Без устали их вскармливают, терпят их вечно грязные пеленки,

И с ними носятся, как с драгоценнным шаром лев[62],

Они же подрастут, окрепнув, упорхнут,

Кто станет в старости родителям опорой?

Нет братьев у тебя, покинул мир отец,

И некому заботиться о мачехе твоей и женах.

Кому расскажешь, каково растить дитя?

Чем больше думаешь, тем горше на душе.

Быть лучше тенью матери умершей, в разлуке с сыном,

Перед глазами только гор заоблачных стена.

Ты смог направить ум на размышление о рождении и смерти,

Но не заметил, что Пан-юнь не покидал родных[63].

Так ли отлична любовь к дхарме от мирского чувства?

Ведь ясно птицам гор, что на закате пора в гнездо.

И хоть нас также принял монастырь,

Мы день за днем с горы холодной лишь смываем мох[64].

Ты же еще был сыном Правителя Пустоты [65],

А Миром Почитаемый не отказал в спасенье тетке[66],

Сия юдоль скорбей мне ненавистна.

Сознание смиряю, чтобы вернуться в мир блаженства.

Еще одна гатха

Из-за привязанности к суете мирской

Утрачиваешь раз за разом истинное «Я».

Восемь десятков с лишним лет в плену иллюзий,

Пока не станет все ничем, не будет никого.

Обрывая сегодня узы всей прежней жизни,

Обрету в Царстве Лотоса иное чистейшее тело.

Те, кому с именем Будды суждено возвратиться на Запад,

Не должны утонуть в безбрежном море скорбей.