Осень 1579

Джон Шакспер пожал плечами: ему было не жалко отдать сына учиться грамоте, тем более что это ничего не стоило. С тех пор как Джон занял должность олдермена, он получил право бесплатно учить своих детей в единственной грамматической школе Стратфорда. Грех было этим не воспользоваться, он и отдал Уильяма: пусть ходит – дело не вредное.

Однако особыми способностями великовозрастный Уилл не отличался. Читал он с грехом пополам: по слогам, с трудом понимая написанное. Писал и того хуже: еле‑еле выводил корявые буквы, постоянно теряя взглядом строчку в букваре. Его не решились посадить в класс с самыми маленькими, а в среднем классе все уже давно писали и читали. Так и учился Уильям в первый год – ни шатко ни валко. А на следующий год – и вовсе беда. Начали изучать древние языки – латынь и греческий…

И вот сидел Уилл за одной партой с десятилетними и чувствовал себя дебилом. К тому же в свои неполные, а потом и полные пятнадцать лет его тянуло не к латыни и древнегреческому, а совсем к другому. Что это за другое, он тоже долго не мог понять – ему не хватало интеллекта осмыслить соответствующий его возрасту бунт плоти.

До сих пор все телесное ассоциировалось у него исключительно со свиньями, живыми и мертвыми. Уилл подолгу наблюдал за ними: чавкающими и хрюкающими во время кормежки, храпящими и урчащими при совокуплении, визжащими перед смертью. Потом эта плоть превращалась в деликатно молчащее мясо, еще неразделанное или уже разделанное, с виду гораздо более нежное и трепетное, чем у живых свиней.

Он с раннего детства любил смотреть, как разделывают туши, спускают кровь, снимают шкуру и вырезают внутренности. Словно по волшебству свинья любого возраста превращалась в нежно‑розового поросеночка!

Итак, в тот день Уилл, гонимый веретеном Гомера, уже довольно далеко отошел от школы, лег на траву рядом с дорогой и закрыл глаза. Он представил себе, как падает на деревянный прилавок свежий кусок розовой трепещущей плоти, и боль, вызванная гекзаметром, отпустила, а веретено начало вращаться в обратном направлении, распространяя по телу теплые волны, которые сходились где‑то в нижней части живота. Спешить было некуда, и он задремал, продолжая во сне с наслаждением наблюдать за тем, как разделывают свиную тушу.

Его грезы прервал приближающийся стук копыт и колес. Уилл открыл глаза. Мимо проехала повозка, в которой юного Роберта Хэтуэя возили в школу. Единственной лошадкой управляла его сестра Анна, уже совсем взрослая девушка. Из‑под шляпки у нее выбился локон светлых волос. Одной рукой она держала вожжи, а другой – с видимым азартом – нахлестывала лошадь по гладкому крупу. Повозка проехала мимо, в некотором отдалении съехала с дороги и остановилась в тени придорожных кустов.

Анне было невыносимо скучно дожидаться Роберта. И зачем это отец заставляет ее сидеть в повозке у школы, пока идут занятия? Это же половина дня! Десять раз можно было съездить домой и обратно. Но у отца были свои планы на первую половину дня, и в эти планы не входило присутствие детей в доме. Двадцатитрехлетняя Анна была особенно ни к чему, поэтому она получала объяснение: лошадь уже не молода, чтобы без нужды гонять ее туда‑сюда; поспи там в сене, время ожидания и пройдет. Она и дремала, и просто так лежала, тупо глядя вверх и вместо неба разглядывая парусину, натянутую на деревянные рейки крытой повозки.

Вообще‑то в повозке можно было даже свободно стоять, не упираясь головой. В солнечный день она становилась маленькой светлой комнатой, которая часто в воображении Анны превращалась в королевскую спальню, в которую тайком пробирался очередной фаворит. То ли от этих мыслей, то ли от быстрой езды личико Анны раскраснелось.

Сон как рукой сняло. Какая‑то невидимая сила подняла Уилла с земли и толкнула к повозке. Он подкрадывался так осторожно, словно собирался зарезать свинью и боялся ее испугать. Подошел сзади и тихонько раздвинул полог.

То, что увидел Уильям Шакспер, которого впоследствии многие называли Шекспиром и Великим бардом, поразило его. Справедливости ради заметим, что увиденным мог быть сражен даже вполне взрослый мужчина. Анна Хэтуэй была девушкой выдающихся эстетических форм, которые в тот момент она предоставила (для охлаждения после быстрой езды) ласкам теплого ветерка и, как оказалось, взгляду юного Шакспера.

Уильяма так живо захватило зрелище нежной розовой девичьей плоти, раскинувшейся на сене в глубине повозки буквально на расстоянии вытянутой руки, что он потерял над собой контроль и руку таки протянул…

Date: 2015-07-27; view: 311; Нарушение авторских прав