Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
III. Дегустация
– «Всё есть», – крякнул Белявский. – Да, Фёдор… вы это не стирайте смотрите. Тут у вас просто памятники настоящие! Что дядя Стёпа, что эта – «второй компот сильный», «батюшка Валерьян»… Я слушал‑слушал: какая же это эпоха, по европейским меркам? Сперва думаю: средневековье? Нет, как дошло до компота – нет, всё‑таки первобытная хтонь: души предков… Представьте: русская степь, курган и на кургане – каменная баба. Она и есть, она и рассказывает, эта самая каменная б а б а! – вкусно повторил Дмитрий Всеволодович. Фёдор насупился. – Почему вы считаете, что «первобытная»? Я согласен, она необразованный человек, но она ходит в церковь… – Зачем? – Затем же, зачем и все, зачем и я… – Э, позвольте! Вы – современный мыслящий человек, вы читали каких‑то святых отцов, толкования на священный завет и так далее. А баба ходит – свечку поставить, тут пошептать, там покропить, покрестить, помахать, помакать… – Вы слишком сильно идёте здесь… вы сгущаете! – возразил Федор. – Вы правы, она неточно проводит границу между священным и бытовым, но… – Какая граница? – расхохотался Белявский. – Бог с вами! Вот сильная церковь: раздать конфет, чтоб не снилось. Святой колодец: макнуться. Компот: первый слить, второй отварить, проварить… Это у в а с граница между святым и профанным, а у неё всё цельное, целиковое, как литая болванка… – Не болванка совсем, а живая душа, но – простая душа, поэтому и вера тоже – простая!.. – Ну вот я и говорю: простая. Точней, примитивная. Первобытная… – Если копнуть, – сказала Анна небрежно, – если копнуть, то у всех первобытная… – Да, естественно! – согласился Белявский. – Весь вопрос только в том, сколько надо копать. В чём вообще смысл цивилизации? В культурном слое. Он нарастает. Но медленно нарастает, веками, эонами… У Фёдора один слой – компаративная этимология. А у каменной бабы – другой слой. Точней, не слой, а пыльца, пудра: ф‑фух! – и нету слоя, чистый палеолит! Вы думаете, – обратился он к Фёдору, – вы в одно здание ходите, значит, у вас с этим народом общая церковь? Ха‑ха. У вас – святые отцы и Никейский догмат. А у народа – конкретное вуду! Хотите к народу – прощайтесь с отцами. Бейте в бубен, не знаю, сливайте компот… – Дмитрий Всеволодович… – сменил тактику Фёдор. Он быстро побегал по клавиатуре. – Дмитрий, помните притчу о плевелах? – Нет, не помню, – ответил Белявский с некоторой надменностью. – Позволите, я отниму две минуты? – Сделайте одолжение. Фёдор приблизил лицо к экрану. – «Другую притчу предложил Он им, говоря: Царство Небесное подобно человеку, посеявшему доброе семя на поле своем; Когда же люди спали, пришел враг его и посеял между пшеницею плевелы, и ушел; Когда взошла зелень и показался плод, тогда явились и плевелы. Придя же, рабы домовладыки сказали ему: господин! не доброе ли семя сеял ты на поле твоем? откуда же на нем плевелы? Он же сказал им: враг человека сделал это. А рабы сказали ему: хочешь ли, мы пойдем, выберем их? Но он сказал: нет, – чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы, оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в снопы, чтобы сжечь их, а пшеницу уберите в житницу мою». – Так, прекрасная притча, – одобрил Белявский. – И что? – Вера тоже бывает неоднородной. – Фёдор постарался придать голосу максимальную убедительность. – Есть чистое зерно, чистый хлеб слова Божьего. Но есть также и плевелы – суеверия. Если сразу их выполоть, можно выдернуть вместе с ними зерно… – Да ведь тут не зерно! – засмеялся Белявский. – Не путайте, Федя, зерно – оно, может, у вас зерно, а у них просто какой‑то Мичурин! гибридный сорт!.. – Слушайте, мистика! – перебила Анна. – Заговорили о хлебе – и сразу хлебом запахло… Ах вот что, смотрите, какая прелесть! пока вы болтали – нам хлеб принесли… Никто не заметил, когда на длинном столе, стоявшем посреди гостиной, поодаль от камина, появилась разделочная доска, хлебный нож и корзина, прикрытая полотном и источавшая обольстительный запах. Через минуту всё переместилось к камину. Под полотном обнаружились булочки четырёх видов и круглый пружинистый каравай, который был тут же вспорот Белявским. – Смотрите, вообще не режется, такой мягкий… Подошёл Эрик и, по очереди показывая на каждую булочку, с важностью перечислил сорта: «Le pain Gros‑de‑Vaud… Le petit pain complet… La brioche… Le petit pain au canneberges… Le petit pain au lait…» – Оле, оле‑оле‑оле, – подхватил Дмитрий Всеволодович. – Pain au lait – всего только «молочный хлеб», – пояснил Фёдор. – А, ну да, кафе о‑ле[13], знаем‑знаем. «Пан о‑ле»?.. – Нет‑нет, – улыбнулся Фёдор: – «пан» – это в комиксах стреляют: pan‑pan!.. – Ну ясно, по‑английски брутально: «бэнг‑бэнг», а по‑французски – на цыпочках, губки поджали: «пан‑пан»… Ну а как тогда? «Пен»? – Нет, peine – горе, страдание, ноша, тяжёлый труд… Pain, pain. – Ишь как, от хлеба шаг влево, шаг вправо – то стреляют у вас, то страдают. «Пэн». «Пэн»? – Ну, примерно. Да, – сдался Фёдор. – Le pain. – Так! – скомандовал Дмитрий Всеволодович. – Устраиваем дегустацию «пэн»! Все навострили свои вкусовые сосочки! Начинаем с большого. Как, он говорил, называется этот большой? – Признаться, забыл… – огорчился Фёдор. Эрик уже ушёл. – Pain gros… а дальше… – Нормально, «пэн гро». Ань, с тебя начинаем, «пэн гро»! – Я не ем хлеб, ты знаешь, – шикнула на мужа Анна. – Да кро‑ошечку! Я ж тебя не заставляю слупить целый батон – кусочек, для вкуса… Анна отщипнула ногтями действительно крошечный кусок хлеба и аккуратно его разжевала. – Эм… Корочка горьковатая, грубая… в целом приятно. Простой хлеб, крестьянский. Пахнет трудом. Мужской хлеб. Честный парень, с мозолистыми руками… – Отлично! – щёлкнул пальцами Дмитрий Всеволодович. – «Пэн гро» – честный крестьянский парень! Федя, вы? Эта булочка как называется? – Это petit pain complet, – отвечал Федя. Игра ему нравилась. – Хлебец из муки complète… я не знаю, как правильно сказать по‑русски – из… «полной» муки? – Из «цельной», – поправила Анна. – Мука бывает «цельная». – Цельнозерновая, – уточнил Дмитрий Всеволодович. – Нерафинированная. Ну, ну, ну? – Вы знаете, корочка не такая толстая, как у pain gros, и… когда её пережёвываешь, появляется определённая сладковатость… Но, главное, здесь много разных семян, различных размеров: побольше, поменьше… – Побольше – подсолнечник, – определила Анна на глаз. – Поменьше – лён. – Спасибо. И вот, когда разгрызаешь – сначала вкус больших семечек, потом маленьких… В отличие от простого pain gros, здесь вдумчивое, содержательное жевание… Жевание как процесс: ты в него погружаешься… – Гениально! – поставил точку Белявский. – «Пэн гро» – простой парень, «пэн с семечками» – сложный процесс. А я, с вашего рарешения, пробую «оле‑оле»… Внешне – круглая булочка, с блестящей корочкой, и похожа она… а похожа она на попу! Круглая попа. Немножко мятая, правда, но аппетитная стра‑ашно… м‑м‑м!.. вкус ужасно знакомый, как в детстве после уроков… молочный батон – за шестнадцать? Кажется, за шестнадцать копеек… Счастье! Знаешь, Ань, у тебя парень, а у меня – пухленькая блондинка, на щеках ямочки, простая‑простая, но радости – море! Тут всё проще, чем ваш «комплэ», никаких семечек, никаких сложностей, всё ясно сразу: но жрать её хочется до бесконечности… Чистая радость!.. Вот только зубы немного вязнут… – Какое, оказывается, эротическое занятие дегустировать хлеб, – вскользь заметила Анна. – А ты думала! Хлеб – дело такое… живое… Что скажет Энигма? Федя взглянул непонимающе. – Ну кто тут у нас самый энигматический? Лёль, докладывайте. Что у вас? – Это brioche. – Федя хотел было прийти Лёле на помощь, но та заговорила сама: – Внешне похожа на вашу молочную булку. Наверху шишечка. Или помпончик. Внутри тоже мягкая, но пружинистая. Молочный хлеб если смять, больше не расправляется – эта пружинит. И слаще. Уже не хлеб, а другая… элитная лига. Кондитерская. Утро в венском кафе. Федя, кажется, в первый раз услышал от Лёли такую длинную речь, и совершенно не ожидал, что она окажется настолько articulée[14](подумал он по‑французски). – Браво, браво! – расплылся Дмитрий Всеволодович. – Смотрите, Лёлечка первая догадалась описать внутренность! Мы‑то с вами все говорили только про вкус, а ведь есть ещё внутренняя структура: у первого, «гро» – там структура воздушная, кружевная… У вашего с семечками – – Pain complet, – подсказал Федя. – Мерси, «пэн компле». Он – глядите, – он более пористый, у него перепонки… На что‑то он очень внутри похож… – Я знаю. – Анна чуть‑чуть улыбнулась белыми зубками. – На пористую структуру внутри кости… – Костный мозг! – Губчатое вещество, – уточнила Анна. – Ну что, по кругу – я завершаю? Федя, как эта последняя булочка называется? – Petit pain au canneberges. Хлебец с клюквой. – Булочка с клюквой! – продекламировал Дмитрий Всеволодович на манер мажордома. – Снаружи никакой клюквы не видно, она где‑то испод… воль. Сверху булка усыпана… то ли шипами, как у какого‑то динозавра… или ещё похоже на зёрнышки гречки: не которые почерневшие, а посветлее… Судя по запаху, это дроблёный орех… Разламываешь – а внутри, как в капсуле, или в сказочном гробе – как спящая королевна – лежит лоснящаяся, блестящая клюквина… Так, придётся попробовать… – Анна отщипнула кусочек и закатила глаза. – Ну, если у тебя прогулянные уроки, а бриошь – венское кафе, то здесь карнавал! И кисло, и сладко – прямо‑таки целый взрыв вкусовой, фейерверк… – А нас морочили, что советский хлеб – самый вкусный, да? – И мороженое. – Анна кивнула мужу. – И шоколад. – Как же! Булшит[15]. Теперь, – дирижировал Дмитрий Всеволодович, – включаем свободные ассоциации: кто из присутствующих на какой хлеб похож? Начнём с Анны Вадимовны! Фёдор быстро подумал, что Анна похожа на pain aux canneberges со скрытой внутри клюковкой и фейерверком… А может быть, что‑то среднее между canneberges и pain complet с твёрдыми семечками… – Ты бриошь! – заявил её муж. – Хм? – подняла брови Анна. – Всего лишь бриошь? А Фёдор, который верил словам, подумал, что да, бриошь тоже похожа – «другая лига», как сформулировала Лёля, «венское кафе» – и правда, похоже на аристократичную Анну. Но всё же спросил: – В таком случае, кто из нас «хлебец с клюквой»? – Лёлечка, вероятно, – поддела Анна. «Да, точно, она!..» – Нет, Энигма – будет у нас… – прищурился Дмитрий Всеволодович. «Или pain complet? Да, наверное, pain complet с твёрдыми семечками…» – Энигма будет у нас – «Пэн гро»! – Неужели? – опять удивилась Анна. – Вот этот большой, с горькой коркой? Крестьянский парень с мозолистыми руками? – Именно! – возликовал Белявский. – Корка твёрдая, а ведь внутренность – кружевна‑ая!.. Ни один мускул не дрогнул на Лёлином лице, но Фёдору показалось, что характеристика была ей приятна. Его немного кольнуло. – Значит, клюковку ты для себя приберёг? – насмешливо спросила Анна. «Конечно!» – подумал Федя не без досады. – Ну что ты! – усовестил жену Дмитрий Всеволодович. – Я – оле‑оле… – Ты блондинка?! – По сути‑то, я мягкотелый… такой, ненадёжный… – Эм. Ты меня удивил, – сказала Анна, с интересом глядя на своего мужа. – А кто у нас Федя? «Аu lait, мягкотелый… Нет, au lait уже занят. Что же Белявский оставил? Неужто фейерверк с клюковкой? Не может быть!..» – Фёдор… я полагаю, что «пэн компле». Много разного. Всякие семечки, разные – есть побольше, поменьше… Федя почувствовал благодарность. Почувствовал, что его оценили. Ещё отчётливей понял, насколько он всё же соскучился по такому лёгкому, необязательному разговору по‑русски – и восхитился тем, как Белявский, при внешней бесцеремонности, всем ухитрился сказать что‑то приятное – в сущности, из ничего! – Закончена дегустация «пэн»! Вкусовые сосочки попрятались в защёчные мешочки! «Нет, всё‑таки симпатичный он человек, симпатичный…» – подумал Федя. А Дмитрий Всеволодович, будто услышав Федины мысли, перегнулся через стол и потрепал его по плечу: – Ну что, «пэн»? – Пэн. – А «хлебное поле» как будет? – М‑м… Сhamp de pain?.. – Шамдёпэн… А‑а, конечно! Шамзэлизэ[16]! Поля! Шам дё пэн… – Да, но всё‑таки сhamp de pain обычно не говорят. «Хлебное поле»?.. Скорее «пшеничное поле», le сhamp de blé… Дмитрий Всеволодович сделал широкий жест, изображая простор или сеятеля. – Шам де пэ‑эн‑н… А посередине – угадайте кто? – Кто? – Пэ‑эн… пшени‑ица… пле‑евелы… а посередине – каменная баба!
|