Психоаналитические представления

Фройдовские теории о группе основываются на его идеях о переносе. Так как парные отношения, характерные для классического психоанализа, могут рассматриваться в качестве части более полной групповой ситуации, то следует ожидать, что по уже названным причинам отношения переноса будут окрашены приметами группы, образующей пары. Если мы будем рассматривать классический психоанализ в качестве составной части общей групповой ситуации, то следует ожидать, что в появляющемся в нём материале особенно большую роль будут играть сексуальные моменты, а подозрительность и нападки против сексуального воздействия психоанализа будут активно исходить из той части группы, которая фактически исключена из сферы психоанализа.

На основе своего аналитического опыта Фройд обнаружил большое значение двух социальных формирований, называемых мною «специализированными рабочими группами»: а именно, армии и церкви; но всё же Фройд не обратился к той специфической рабочей группе, которая большую ценность придаёт родословной и потому больше всего проявляет в своей жизни феномены группы, образующей пары: я имею ввиду аристократию. Если бы речь при этом шла исключительно об утверждении во внешней реальности, то деятельность аристократии была намного больше схожа с работой университетского Института генетики, что фактически совсем не так. Интерес аристократии к своей родословной не несёт на себе научной окраски, которую мы встречаем при духовной деятельности, направленной на внешнюю реальность. Речь здесь идёт о специализированной рабочей группе, которая отщепилась, чтобы заниматься феноменами группы, образующей пары, полностью напоминая своими способами армию с её феноменами борьбы-бегства и церковь с феноменами зависимости. Потому отношение этой подгруппы к главной группе определяется не степенью доверия к строго генетическим принципам, на которые ориентируется их поведение, а скорее эффективность реализации «аристократами» требований главной группы брать на себя разрешение феноменов группы, образующей пары, чтобы функции рабочей группы в общей группе не испытывали помех со стороны аффектов, характерных для группы, образующей пары. Хотя Фройд не пытался глубоко обсудить групповую проблему (1921) и высказал свои мнения только в полемике с идеями Le Bon, McDougall и Wilfred Trotter; он (1921, различные места) располагал богатым опытом работы с группами и хорошо знал, что может означать для конкретного человека оказаться втянутым в аффективное поле группы – схоже с образом, посредством которого я показал, какое положение психоанализ может занять при работе с группой, в которой появляется группа, образующая пару.

Фройд говорит (1921, стр. 73 и след.), что индивидуальную и групповую психологию нельзя полностью разводить друг от друга, так как психология индивидуума уже включает в себя функцию отношений между одним человеком и другим человеком. Фройд также обращает наше внимание на то, что фактору количества вряд ли стоит придавать столь большое значение, чтобы только на его долю выпадала способность пробуждать в нашей психической жизни какое-либо новое, не активируемое другими способами, влечение. Думаю, что здесь Фройд прав. Я ещё ни разу не встречал феномен, для объяснения которого необходимо было обращаться к постулированию существования стадного инстинкта. Отдельный человек – причём всегда – является членом группы, даже тогда, когда таковая принадлежность выражается в поведении, наделяющее реальностью представление, что он вообще никакой группе не принадлежит. Любой человек является творением группы, которое находится в непрестанной борьбе как с группой, так и с теми аспектами своей личности, которые и приводят его к «огруплению». Фройд (1930) ограничил таковую борьбу борьбой с «культурой»; надеюсь, что мне удастся показать, что это заходит ещё дальше.

McDougall и Le Bon по-видимому исходят из гипотез о том, что о групповой психологии можно говорить только тогда, когда в одном и том же месте в одно и то же время вместе собирается определённое количество людей, ничего против этого не возражает и Фройд. Но на мой взгляд никакой встречи для этого не требуется – разве только при необходимости проводить научное исследование, в схожем смысле можно сказать, что для того, чтобы показать наличие переноса, необходима встреча аналитика и анализируемого им человека. Но только совместная встреча создает адекватные условия для того, чтобы можно было наделить группу специфической характеристикой. Только когда члены группы достаточно хорошо между собой сблизятся, можно дать интерпретацию не вызывая большого шума; к тому же все участники должны сами убедиться в существовании тех опорных пунктов, которые привели к интерпретации. Потому и необходимо ограничивать число членов группы и степень их распылённости в пространстве. Так что по этим чисто техническим причинам группе важно собираться в определённом месте и в определённое время, хотя для возникновения самих групповых феноменов это не играет никакой роли. В основе мысли о том, что всё сводится к общей встрече, лежит представление о том, что в мгновение начала действительного возникновения групповых феноменов что-то уже должно существовать. Фактически мы никогда не сможем допустить, что индивидуум, как бы он ни был сильно изолирован в пространстве и во времени, находится вне группы или не проявляет никаких активных манифестаций групповой психологии. И несмотря на это, как говорят, существование группового поведения само собой понятно будет легче доказать и пронаблюдать, когда группа собралась. Думаю, что такая повышенная возможность для наблюдений и доказательств привела к гипотезе о существовании стадного инстинкта в том виде, в котором об этом пишет Trotter, а также к уже упоминавшимся различным другим теориям, которые сводятся к мысли о том, что группа больше, чем сумма её членов. Мой опыт приводит меня к убеждению, что Фройд совершенно прав, когда он отвергает одно из таких представлений, оказывающихся ненужными по только что приведённым причинам. Кажущееся различие между групповой психологией и индивидуальной психологии является лишь иллюзией, основывающейся на том, что в группе появляются феномены, которые наблюдателю, которому работа в группе непривычна, кажутся незнакомыми[1].

Большое влияние я придаю рабочей группе, которая из-за своёй обращённости на реальность вынуждена применять научные методы, хотя и пока ещё в совсем рудиментарной форме. Несмотря на сказывающееся влияние основных предпосылок – а иногда и в полном согласии с ними – довольно часто празднует свою победу именно рабочая группа. Le Bon говорил, что масса никогда не стремится к истине. Но я примыкаю к мнению Фройда – особенно к его идеям о творческой роли группы при формировании языка[2], народных песен и традиций и т. д. ─, говорящего, что Le Bon несколько предвзято относится к группе. Когда McDougall говорит, что в высокоорганизованной группе создаются условия, которые устраняют «психологические недостатки, связанные с формированием группы», то этим он близко подходит к моим идеям о том, что функция специализированной рабочей группы состоит в том, чтобы посредством манипуляций так обезопасить основные предпосылки, чтобы они не сказывались отрицательно на активности рабочей группы. А Фройд видит задачу в том, «что масса способна создать именно те качества, которые были характерны для индивидуума и под воздействием групп были устранены». Фройд вводит гипотезу о существовании «индивидуума вне примитивной массы», обладающего своей историей, самосознанием, своими традициями и привычками, особыми достижениями и особым положением. В результате же своего вступления в «не организованную массу» индивидуум теряет на время своё своеобразие (Фройд, 1921, стр. 94)ю

Я считаю, что борьба индивидуума за сохранение своего своеобразия в зависимости от состояния групповой психики принимает различные формы. Групповая организация создаёт стабильность и долговечность для рабочей группы, считается, что такая группа будет скорее захлёстнута основными предпосылками, когда группа будет неорганизованна. Индивидуальное своеобразие её членов не относится к жизни группы, действующей под влиянием основных предпосылок. Оружием рабочей группы являются организация и структура. А это – результат кооперации между членами группы, и даже когда таковое уже осуществилось один раз в группе, то и дальше от членов группы будет требоваться всё новые и новые усилия по кооперации. Постольку и является называемая McDougall организованная группа – рабочей группой, и никогда – группой, ориентирующейся на основные предпосылки. Группа, действующая в соответствии с основными предпосылками, не нуждается ни в кооперации, ни в способности к кооперации.

Противоположностью кооперации будет валентность в основных предпосылках – спонтанная, бессознательная функция, характеризующая стадность человека. Но только когда группа начинает действовать в соответствии с одной из основных предпосылок, только тогда и появляются трудности. Действовать с неизбежностью означает установление контакта с реальностью, а контакт с реальностью вынуждает уважать истину; сами собой навязываются научные методы и следует образование рабочей группы.

Le Bon определяет лидера как человека, которому инстинктивно подчиняется определённое число людей, признающего его авторитет; лидер своими личностными качествами должен полностью соответствовать идеалам группы и сам иметь сильную веру, чтобы уметь ею заражать всю группу. Полностью совпадает с моими идеями представление Le Bon о том, что группа проигнорирует любого лидера, если его поведение и его характеристики окажутся не соответствующими рамкам господствующих основных предпосылок. А кроме того лидер должен быть пленён той же самой «верой», что и сама группа – и не для того, чтобы вдохновлять верой группу, а потому что как установки группы, так и установки предводителя конечно же являются функциями активных групповых предпосылок.

Вводимое McDougall различие (1920, стр. 40) между простой, «неорганизованной» группой и «организованной» группой вряд ли соответствует различным типам групп, скорее это характеристики двух состояний сознания, сосуществование которых можно обнаруживать в одной и той же группе. По уже названным причинам «организованная» группа показывает с некоторой вероятностью характерные черты рабочей группы, а «неорганизованная» группа – черты группы, ориентированной на основные предпосылки. Фройд полемизирует с воззрениями McDougall и цитирует его изложение «неорганизованной» группы. Что же касается внушаемости группы, то я считаю, что всё будет зависеть от того, что именно внушается. Если это будет укладываться в рамки активной основной предпосылки, то группа будет следовать внушению; но если нет, но оно будет игнорироваться. Эта существенная черта, как мне кажется, особенно ясно проявляется в феномене паники, о котором я расскажу ниже.

McDougall, с которым полемизирует Фройд, выставляет определённые условия для повышения уровня коллективной психической жизни. «Первым из этих условий», говорит McDougall (1920, стр. 49), «на котором базируются все основные, является определённая степень постоянства в составе группы»[3]. Это убеждает меня в том, что под организованной группой McDougall понимал то, что я называю рабочей группой. Meyer Fortes (1949) разбирает мнения Radcliffe-Brown о социальной структуре, особенно касающиеся различий между «структурой как фактически существующей, конкретной реальностью» и «структуральной формой», и говорит, что различия эти связаны с непрерывностью социальной структуры по времени. По моему мнению непрерывность социальной структуры по времени является функцией рабочей группы. Meyer Fortes замечает, что временной фактор ни в коем случае не появляется в социальной структуре в единой форме, и далее добавляет, что все коллективам должна быть присуща непрерывность. Как в случае с различением между организованными и неорганизованными группами, так и при выступлении временного фактора, мы, как я считаю, имеем дело с двумя различными видами групп в смысле двух различных сумм индивидов, а скорее с двумя различными категориями психической деятельности, которые одновременно протекают в одной и той же группе индивидов. Время является существенным фактором для функции рабочей группы, в то время как для активности основных предпосылок никакой особой роли этот фактор не имеет. Функции группы, ориентирующейся на основные предпосылки, активируются ещё до того, как группе удалось собраться вместе с каком-либо пространстве, они продолжают действовать и после того, как группа распадётся. В функциях основных предпосылок мы не обнаруживаем ни развития, ни деградации, а потому такие функции радикально отличаются от функций рабочей группы. Поэтому следует ожидать, что наблюдение за непрерывностью группы по времени может привести к аномальным и противоречивым результатам, если только не понять, что внутри группы в одно и то же время действуют два различных способа психического функционирования. Мужчина, спрашивающий: «Когда группа будет встречаться в следующий раз?» думает о рабочей группе, поскольку он говорит о психических феноменах. Группа, ориентированная на основные предпосылки, не встречается и не расходится; для неё никакого значения не имеют временные данные. Я замечал, как группа образованных людей, которым хорошо было известно время сеансов, давала волю своей раздражённости из-за того, что заканчивался сеанс, и на какое-то время она даже была не в состоянии понять факт ограничения времени, по поводу которого в ментальности рабочей группе вообще бы не было никаких сомнений. То, что обычно называют раздражённостью, в группе, ориентированной на основные предпосылки, необходимо рассматривать как проявление тревоги и страха. Страх провоцируется феноменом, который внутри души пронизан тем измерением, о котором ментальность основных предпосылок ничего не знает. Это так, словно бы слепому показывали что-то, что понять может только тот, кто доверяет зрению.

Я мог бы обозначить принципы повышения уровня коллективной психической жизни, введённые McDougall, назвать проявлением попытки, обезопасить активность рабочей группы от воздействия основных предпосылок. Вторым условием он называет необходимость обладания членами группы определённого представления о целях рабочей группы. Четвёртым условием было бы наличие фонда традиций, нравов и привычек в сознании членов группы, которые должны характеризовать их отношения друг к другу и к группе в целом. Это сближается с представлением Платона о том, что групповая гармония основывается на обладании индивидуумом определённой функции и на определённости, с которой он к ней привязан. А ещё это соприкасается с мнение Августина из 19-ой книги «О граде Божием», что только человек, которому вначале удалось установить отношение с Богом, способен достичь правильных отношений с окружающими его людьми.

Это выглядит так, словно противоречит с моим утверждением о том. Что McDougall в своём изложении организованной группы главным образом занимался феноменом рабочих групп. Различие между обоими авторами по-видимому будет следующим: у McDougall речь идёт о том, чтобы справиться с основными предпосылками путём усиливания способности рабочей группы уметь поддерживать контакт с внешней реальностью; Августин же, напротив, разрабатывал метод формирования специализированной рабочей группы со специфическими функциями поддержания контакта с определённой основной предпосылкой – и особенно с предпосылкой зависимости. Необходимо вспомнить, что христианство хотело защититься от обвинений в том, что его нравственная репутация оказалась настолько сильно подмоченной, что Рим в итоге мог не выдержать притязаний со стороны Аляриха[4]. Говоря по-другому: в то время возникла община или группа, которая подозревалась в том, что ей удалось более удачливо обходиться с основными предпосылками, чем это делали их языческие предшественники. Августин мучительно раздумывал над тем, каким образом можно опровергнуть выдвигаемые обвинения. Эта дилемма была неизвестна никому из тех, кто притязал на руководство общественным мнением или группой: стимуляция и манипуляции какой-либо из основных предпосылок – особенно тогда, как обычно в некотором отношении так всегда и бывает, когда имеются только кусочки знаний, а то так и вообще отсутствуют догадки о таковом – должна приводить к неприятным результатам, а иногда к скамье подсудимых.

Теперь я хотел бы обратиться к тем идеям Фройда, в которых речь идёт о тезисе, что у человека, находящегося в группе, необычайно сильно повышается аффективность, в то время как интеллектуальные достижения заметно ограничиваются. К самому этому тезису я ещё вернусь, когда буду рассматривать группу с точки зрения конкретного человека; но вначале я хотел бы обсудить эту проблему в качестве группового феномена, как это делал и сам Фройд (1921, стр. 95).

В группах, с которыми я работал, было заметно, что её члены надеялись на то, что возьму инициативу в свои руки, чтобы организовать активность группы. Если я начинаю использовать роль, которой меня наделяет группа, чтобы принудить группу вести себя по законам групповой динамики, то «организация» группы не будет делать то, что по мнению McDougall является целью организации группы. Желание иметь «организованную» группу в смысле McDougall будет фрустрировано. Страх оказаться в плену основных предпосылок, которому невозможно удовлетворительно противостоять посредством организации и структуры, выражается поэтому в подавлении аффективности – так как она является существенным моментом в основных предпосылках. Производимая в результате этого напряжённость представляется конкретным участникам группы как повышение аффективности; недостаточная структурированность открывает лазейку для определённой основной предпосылки, а так как в группе, ориентированной на основные предпосылки, интеллектуальная деятельность проявляется только очень ограниченно, то у членов группы, ориентирующихся на поведение, диктуемое ему вовлечённостью в какую-либо из основных предпосылок, возникает ощущение, что их способности к интеллектуальной деятельности ограничиваются. Члены группы будут тем сильнее в это верить, чем они будут более склонны игнорировать любое проявление интеллектуальной активности, которое выходит за рамки основной предпосылки. Но я однако не думаю, что в группе действительно понижаются интеллектуальные достижения, как и в то, что «ключевые повороты в интеллектуальной области, а также значительные открытия и решения проблем возможны только в уединённой работе конкретного человека» (McDougall, 1920). Странно, что вера в это часто высказывается в групповых дискуссиях, и даже набрасываются всякого рода планы, чтобы ограничить якобы пагубное влияние групповой аффективности. Я же исхожу из убеждённости в том, что в группе возможен высокий уровень интеллектуальной деятельности вместе с осознанием аффективности основных предпосылок, а не исключительное игнорирование и отклонение от последних. Если групповая психотерапия действительно имеет какую-нибудь ценность, тогда, как я считаю, она будет заключаться именно в осознанном переживании групповой деятельности такого рода.

Фройд обсуждает явление, которое всплывает совершенно под разными названиями, среди которых мы встречаем «внушение», «подражание», «престиж лидера», «заражение». Здесь я использую слово «валентность», чтобы с одной стороны избегать тех оттенков, которыми уже наделены только что названные термины, а с другой стороны потому, что слово «валентность», обозначающее в химии способность атомов входить в связи, имеет широкий круг пересекающихся значений, что очень хорошо соответствует моим целям. Под валентностью я понимаю способность индивидуумов вместе с другими индивидами на какое-то мгновенье разделять определённый паттерн поведения – основные предпосылки. Позднее, когда я буду обсуждать участие отдельного члена группы с психоаналитической точки зрения, я ещё точнее покажу то, какое значение мы должны придавать этому термину.

Я не хочу здесь подробно излагать фройдовские идеи, и сразу перехожу к тому способу, в котором Фройд применяет термин «либидо», который позаимствован Фройдом из своих исследований психоневрозов (Фройд, 1921). То есть, Фройд подходит к группе в соответствии с психоаналитической моделью, да и сам психоанализ в свете моего группового опыта может рассматриваться как рабочая группа с тенденцией к стимуляции основной предпосылки, ориентированной на образование пар. Сразу становится понятно, что психоаналитическое исследование – которое в качестве такового является частью группы, образующей пары – будет придавать центральное значение сексуальности. А кроме того, становится ясно, что и само психоаналитическое исследование необходимо рассматривать как сексуальную деятельность, и в качестве такового психоанализ и подвергается нападкам, так как по моему мнению группа должна думать о группе, образующей пары, что два человека могут соединиться только ради сексуальных целей. Поэтому вполне естественно, что Фройд рассматривал связи между индивидами, находящимися в группе, по самой своей сути имеющими либидозную природу.

В группах либидозные компоненты характерны для группы, образующей пары; в зависимой группе и группе борьбы-бегства сексуальные компоненты имеют другую картину. Фройд говорит, что полководцем церкви является Христос; но я бы сказал, что им является Божество. Христос – или Мессия – является лидером не зависимой группы, а группы, образующей пары. В психоанализе, если мы относим его к группе, образующей пары, Мессия или мессианская идея занимает центральное положение, да и сама связь между индивидами имеет либидозную природу. Мессианские идеи проявляются в гипотезе, что отдельный пациент заслуживает огромной преданности к нему психоаналитика, причём иногда даже высказываются мнения, что такая конкретная работа приведёт к совершенствованию метода, которые под конец спасёт всё человечество. Короче говоря, я считаю правомерным фройдовское использование термина «либидо» только для одной фазы, конечно, фазы очень важной, и считаю, что необходимо подобрать более нейтральное выражение для обозначения элемента, связующего все уровни основных предпосылок. Связующим элементом в рабочей группе, которая по моему мнению носит интеллектуальный характер, лучше всего обозначить термином «кооперация».

Фройдовское понятие лидера (Führer) как человека, от которого группа зависит и от личности которого она заимствует свои качества, базируется на мой взгляд на идее Фройда о том, что идентификация чуть ли не исключительно является процессом интроекции, осуществляемой сферой Я. Я же считаю, что лидер точно также подвергаются воздействию основных предпосылок, как и любой другой член группы, думаю, что и этого тоже стоит ожидать, особенно если мы поймём, что идентификация членов группы с лидером основывается не только на интроекции, но ещё и на одновременно протекающем процессе проективной идентификации (Меляни Кляйн, 1946). Лидер – на уровне основных предпосылок –не создаёт группу из-за своей фанатичной веры в какую-либо идею, а является всего на всего человеком, личность которого делает его особенно подходящим для притязаний на своего «вождя» группы, ориентированной на основные предпосылки, сопровождающейся к тому же уничтожением индивидуальности рядовых членов группы. Причём «потеря своего индивидуального своеобразия» характерна для предводителя в той же самой степени, как и для любого другого члена группы – это то обстоятельство, которое вероятно может кое-что объяснить в той позе, которую часто начинаю занимать личности, занимающие лидирующее положение. Так, по-видимому, лидер группы борьбы-бегства потому обладает личностным своеобразием, что его личность ещё до того имела качества, которые делали его вполне подходящим для эксплуатации группой, стремящейся иметь лидера, группой, которая ничего другого от него и не требует как только способности к борьбе или бегству. Лидер ни в коем случае не обладает большей свободой, чем таковая предоставлена любому другому члену группы, не говоря уже о способности лидера оставаться самим собой. Как заметит читатель, эти взгляды отличаются от идей Le Bon, в соответствии с которыми лидер должен иметь сильную, непреклонную волю, как и от мнения Фройда о том, что лидер мало в чём отличается от гипнотизёра. То, что наделяет лидера властью, определяется тем, что он, как и любой другой человек, принадлежащий к группе, превращается в «безвольного автомата», как говорил Le Bon. Короче говоря, лидер играет ведущую роль из-за своей способности к мгновенной и непроизвольной (а возможно и целенаправленной, волевой) связи с любым другим членом своей группы, отличаясь от остальных членов группы только тем, что он, совершенно независимо от того какие функции он выполняет в рабочей группе, олицетворяет лидера группы, ориентированной на основные предпосылки.

В идеях Фройда плохо заметны опасные возможности, скрывающиеся в феномене лидерства. Мнения Фройда о лидере – как и вообще, любые другие идеи о лидерстве, известные мне – не легко согласовать с моим опытом, накопленным мною на практике. Лидер рабочей группы по меньшей мере имеет тот плюс, что он поддерживает контакт с внешней реальностью, но для лидера группы, ориентированной на основные предпосылки, не требуется никакой подобной квалификации. Как правило, позиция лидера чем-то напоминает орг а н с многочисленными обертонами, в такой позиции содержатся различные групповые феномены, причём преобладают приметы предводителя рабочей группы. По причинам, которые я уже называл, лидер рабочей группы является или совершенно бесхитростным, безобидным человеком, так как он не имеет никакого влияния на группу, или же человеком наделённым столь огромным пониманием жизни, что это наделяет его авторитетом. Поэтому-то и может столь легко произойти то, что описание ролей лидера в том случае, когда главным образом ориентируются на качества лидера рабочей группы, получает оптимистическую оценку. Мои воззрения о лидере группы, ориентированной на основные предпосылки, не исключают возможности его идентичности с лидером рабочей группы, но я также оставляю пространство для существования лидера, которому с огромным воодушевлением оказывается предана группа, но у которого полностью отсутствуют контакты с реальностью – кроме разве реальности требований группы, ориентированной на основные предпосылки. А это уже может означать, что группа будет вестись индивидуумом, чья квалификация полностью ограничивается тем, что его личность заменена автоматом, индивидуумом, потерявшим своё «своеобразие», но зато настолько сильно переполненным аффектами основной предпосылки, что он обладает огромным престижем, что легко наделяет его особыми правами лидера рабочей группы. Когда это становится понятно, то начинают объясняться и некоторые катастрофы, к которым были приведены группы своими лидерами, квалификация которых оказалась ничтожной, как только затихли аффекты, господствующие в период их расцвета.

[1] А впрочем это ещё связано и с историческим развитием науки. Некоторые аспекты группового поведения действительно покажутся странными, если специалист не обладает определённым знанием работ Меляни Кляйн о психозах. Смотри прежде всего её работы об образовании символов и о шизоидных механизмах.

[2] Несколько ниже в этой статье я ещё буду обсуждать один из аспектов развития языка.

[3] У Фройда (1921, стр. 93) в этом месте стоит «в составе массы».

[4] Король вестготов

Фройд говорит (1921, стр. 104), что феномен паники лучше всего можно изучать в военизированных группах. Я дважды был свидетелем паники в военных частях; а в гражданской жизни, находясь в меньших группах, у меня несколько раз возникало впечатление, что аффективные переживания достаточно схожи с теми феноменами паники, которые я наблюдал в военизированных группах, чтобы им дать название паники. Фройд говорит о том же самом феномене, хотя подобного рода переживания не во всём подтверждают фройдовские теории.

Изложение паники McDougall связано с переживаниями, которые в своих существенных чертах, как я думаю, схожи с моим представлением о панике. Я полностью согласен с мнение McDougall, когда он говорит: «Да и другие из более бурных, грубых, первоначальных аффектов могут совершенно схожим образом распространяться среди масс людей – хотя процесс здесь будет редко столь быстрым и интенсивным, как в случае с ужасом или паникой» (McDougall, 1920, стр. 24); а в заключении McDougall описывает в примечании одно из пережитых им самим событий, случившихся на Борнео, когда чуть ли не в одно мгновенья огромная масса людей была охвачена яростью (там же, стр. 26). Этим McDougall очень близко подводит друг к другу ужас и ярость – хотя и не указывая для этого никаких причин – подтверждая этим мою идею о том, что паника является аспектом группы борьбы-бегства. Мой тезис заключается в следующем: паника, бегство и бесцельное нападение на самом деле являются одним и тем же.

Пародия Nestroy, о которой упоминает Фройд (1921, стр. 106), мне не известна, но на основе изложения им истории о Юдифь и Олоферне я тоже вынужден считать, что это типичный пример паники; конечно я мог бы сказать и так: нет никакого более абсолютного метода удалиться от битвы, чем взять да и умереть. Во всяком случае мы не можем рассматривать историю о паническом бегстве армии после смерти её полководца не соответствующей доверию к лидеру группы, ориентированной на борьбу-бегство; его люди следовали за ним и после его смерти, так и его гибель тоже является действием-образцом лидера.

Паника возникает только в тех ситуациях, которые могли бы с точно таким же успехом привести к взрывам ярости. Ярость или ужас не имеют для своей реализации какого-либо удобного запасного клапана. Неизбежно возникающую при этом фрустрацию невозможно выдержать, так как для того, чтобы справиться с фрустрацией необходимо учитывать временной фактор, а время никак не входит в основные предпосылки. Бегство даёт группе, ориентированной на борьбу-бегство, мгновенно используемую возможность проявления аффектов, позволяя этим тотчас удовлетворить потребность – то есть, группа спасается бегством. Другой возможностью является нападение, которое тоже мгновенно предоставляет шанс на достижение мгновенной разрядки – и тогда группа будет сражаться. Группа, ориентированная на борьбу-бегство последует за любым лидером, чьи приказы допускают незамедлительное бегство или нападение (и в отличии от приводимых ранее мнений в этих случаях группа сохраняет свою сплочённость). Когда кто-нибудь из членов группы адаптируются к ограничениям, которым должен подчиняться лидер группы борьбы-бегства, то ему будет нетрудно перевести дикое бегство группы в отчаянное нападение, а дикое нападение – в панику.

Поводом к панике ─ или к бешенству и ярости, которые на мой взгляд могут легко сменять друг друга – всегда будет явление, происходящее за пределами функций рабочей группы соответствующей группы. Это означает, что степень организованности группы не является фактором, влияющим на панику, иначе организованность (что, как я уже говорил, относится к функции рабочей группы) была бы прекрасным средством защиты от специфических внешних явлений, приводящих к панике. Во фройдовском примере пожара в театре или увеселительном заведении (1921, стр. 105) целью рабочей группы является желание посмотреть представление, но не оказаться подвергнутым переживанию пожара, уже не говоря о участии в его тушении. Сущностью организации является то, что она должна хорошо подходить как для внешних целей группы, так и для манипуляции основной предпосылкой, которая скорее всего могла бы захватить всю группу. Паника в армии вызывается не военной угрозой, хотя естественно последняя здесь всегда существует. Она вряд ли может быть вызвана какой-либо ситуацией, в которой приемлемым проявлением рабочей группы было бы нападение или бегство. Когда в подобного рода ситуациях паника всё же возникает, то её действительная причина оказывается вне зоны внимания.

Становится ясно, что между идеями, которые изложил Фройд, и теми мыслями, которые обрисованы здесь мною, зияет огромный пробел. Он даже может показаться ещё больше, чем есть на самом деле, так как я осознанно использую новую терминологию, чтобы облачить в слова то устройство механизма, которое, как я считаю, было мною открыто. Наверное нам необходимо всё это подвергнуть проверке, рассмотрев получше группу с позиции индивидуума. Но до этого я хотел бы в виде обобщения сказать, что Фройд видит группу как повторение отношений к частичным объектам. А из этого следует, что по мнению Фройда для групп характерны невротические способы поведения, по моим же взглядам для групп скорее характерны психотические способы поведения.

Общество или группа, поскольку они здоровы, явно схожи с семейной группой, так как это было описано Фройдом. Но чем сильнее расстроена группа, тем менее вероятно, что её удастся понять на основе отношений в семье или на основе невротического поведения, как мы обычно это делаем имея дело с индивидуумом.

Этим я вовсе не хочу сказать, что мои идеи значимы только для больных групп. И даже наоборот, я совсем не уверен в том, что можно осуществить эффективную групповую психотерапию, если не удастся вскрыть эти психотические паттерны – причём независимо от того, о каком типе групп идёт речь. В работе с некоторыми группами существование таких основных паттернов вскоре становится заметным; с другими группами на это приходится затрачивать громадные усилия. Такие группы напоминают тех анализируемых пациентов, которые спустя многие месяцы психоаналитического лечения кажутся намного более больными, чем они были до начала лечения.

Отдельные члены группы, которые решили участвовать ради терапевтических целей в групповых встречах, надеется на то, что ему удастся пережить что-то такое, что приведёт его к излечению от болезни. Но почти безо всякого исключения – да, наверное, стоит показать, что и встречающиеся исключение скорее окажутся только кажущимися, чем реальными – пациенты полностью убеждены в том, что группа не имеет никакой пользы и не сможет их вылечить. С некоторым ужасом приходится убеждаться – во всяком случае, когда я сам принадлежу группе ─, что то, что здесь разыгрывается, не помогает устранять такие опасения, а как будто скорее явно и болезненно доказывает их справедливость; неопределённые и с трудом выражаемые опасения и враждебность по отношению к группе довольно часто оборачивается действительным неприятием группой их и их проблем. Худшие подозрения участников группы таким образом имеют своё оправдание, они укоренены – во всяком случае хотя бы с одной стороны – в по-видимому в явном и искреннем безразличии или ненависти по отношению к ним.

Пример: в одной из групп, состоявшей из шести персон и меня, одна из женщин начинает жаловаться на трудности, появляющиеся у неё при еде: сидя в ресторане, она испытывает страх от того, что может подавиться; а ещё она полностью растерялась, когда недавно за её стол села привлекательная женщина. «У меня никогда не бывает таких эмоций», сказал господин А, за замечанием которого послышался одобрительный рокот со стороны некоторых других членов группы, которые были одного мнения с господином А – можно было выразить свои чувства, они так и сделали -, но они пока сохраняли возможность говорить только тогда, когда нужно, потому они тут «ничего и не сказали»; так как эта группа стала уже достаточно изворотливой. Другие члены группы сделали такой вид, словно это их не интересовало или вовсе не касалось. Если бы на индивидуальном сеансе один из пациентов рассказал подобные истории, как эта женщина, то без сомнения в зависимости от состояния лечения психоаналитик бы обнаружил безо всякого труда целый ряд возможностей для интерпретаций. Но я ни каким образом не мог понять, каким образом подобного рода истолкования, основывающиеся на многолетнем психоаналитическом изучении парных отношений, можно подходящим способом использовать для группы; а кроме того наши представления о природе аналитической ситуации мы должны адаптировать к группе. В тех истолкованиях, которые я тогда действительно дал в той групповой ситуации, речь шла исключительно только о том,, чтобы показать членам группы, что их выражения в ответ на признания женщины выдают собой неотложную потребность группы устранить от себя мысль, что подобные трудности, о которых рассказывала женщина – в чём бы конкретно они не лежали ─ существуют и у других, а кроме того своими реакции члены группы показывали, что хотя бы в этом отношении они превосходят разоткровенничавшуюся женщину. После этого мне удалось показать, что тот приём со стороны группы, который был оказан исповеди женщины, теперь приведёт к тому, что любому члену группы будет очень трудно говорить в группе о тех пунктах, в которых они чувствуют себя «ниже других», когда в порыве искренности они захотят в чём-то признаться. Короче говоря, мне без особого труда удалось показать, что пациентка из-за того, что она так сильно разоткровенничалась, обращаясь из-за своих проблем за помощью к группе, вместо ожидавшейся помощи была ещё больше обременена чувствами собственной неполноценности и одиночества.

Эта ситуация не тождественна классическому психоанализу, когда аналитику удаётся обнаружить у пациента бессознательные опасения и страхи. В упоминавшемся случае не давались никакие интерпретации, которые могли бы прояснить значения страхов женщины, возникающих у неё во время еды в присутствии «привлекательной женщины». Различные истолкования, которые я давал, могли разве что в случае своего успеха, прояснить разоткровенничавшейся женщине неприятные чувства, возникающие в группе, чрезмерно использующей проективную идентификацию, если занимать позицию получателя («контейнера»). Я мог бы прояснить женщине, что её «обедом» оказался групповой сеанс, который вызвал у неё смущение, в скрытой форме такая интерпретация до определённой степени может быть обнаружена в тех истолкования, которые я дал группе. Но мне наверное необходимо признаться, что женщина, рассматривая весь этот случай с аналитической точки зрения, не получила удовлетворяющего её истолкования и пережила только то, что жуткость происшедшего эпизода связана не с её болезнью, а с тем фактом, что групповое лечение оказалась не тем лечением, которое ей было нужно.

Конечно, на всё это дело можно посмотреть и по-другому: и тогда, и сегодня у меня нет ни малейшего сомнения в том, что у этой женщины психоневроз; но когда она говорила в группе, то стиль и способ, которыми она исповедывалась вызвали в моей памяти прямоту и замкнутость бессознательных средств проявления, которые у психотиков столь часто стоят в явном противоречии с растерянностью и замешательством, сопровождающими их попытки рационально изложить свои проблемы. Чтобы всё это сделать ещё более ясным: я думаю, что если бы эта пациентка на аналитическом сеансе говорила со мной подобным же образом, как она это сделала на групповом сеансе, то тон её голоса и её манеры явно не позволили бы мне сомневаться в том, что правильное истолкование является истолкованием, говорящим о наличии невротического расстройства; но в группе у меня было чувство, что манеры и тон голоса пациентки скорее говорили о том, что правильнее будет оценивать её поведение, рассматривая его как близким к психотическому. И поступая так, я мог бы сказать, что у неё есть чувство, что существует только один объект, называемый группой, которые под воздействием процесса еды, который осуществляется ею, расщепляется на куски (на отдельных членов группы). Эти ощущения вызывают у неё (пациентки) большое чувство вины, её эмоции, связанные с контейнированием проективной идентификации, по-видимому провоцируются её собственным поведением. И опять же это чувство вины не позволяет ей понять ту роль, которую действия других членов группы играют в её эмоциях.

До сих пор я пытался исследовать то, каким образом пациенты, пытающиеся излечиться, соприкосаются с «низостью» группы. А теперь мы можем рассмотреть это с позиции членов группы, которые пытаются добиться излечения посредством использования описанного Меляни Кляйн (1946) механизма расщепления и проекции. Они не только устраняют от себя клеймо больных, но и, в том случае когда этот механизм оказывается в действии, ещё подвержены необходимости отвергать от себя любое чувство своей ответственности за эту женщину. Это они делают посредством отщепления добрых частей её личности и проецирования их на психоаналитика. Таким способом «лечение», к которому присуждается эта отдельная особа со стороны группы, с одной стороны является порождением состояния сознания, явно родственного «потере индивидуального своеобразия», о котором говорит Фройд, а с другой стороны схоже с устранением личности, которое мы обнаруживаем у психотиков. В этот момент группа находится в состоянии, в котором, как я говорю, доминирует основная предпосылка зависимости.

Я не буду показывать дальнейшее развитие событий в этой группе, но упомяну ещё об одном своеобразии в её последующем поведении, которое можно очень часто встретить в групповой ситуации любого рода. Дальнейшая коммуникация состояла из обмена короткими репликами, из длительных периодов полного молчания, из скучающими вздохов и жалоб, из неуверенных движений. Такое положение дел в любой группе заслуживает того, чтобы на него обратили более пристальное внимание. Кажется, что группа довольно легко выдерживает бесконечный период таких разговоров или даже их полное отсутствие. Хотя и имеются протесты против этого, но по-видимому эта монотонность кажется гораздо меньшим злом, чем какое-либо действие, которое бы покончило с ней. Невозможно, назвать общие причины из-за которых я считаю эту фазу группового поведения очень важной. Я удовлетворюсь только тем, что скажу, что она тесно связана с расщеплением и устранением личности, о которых я упоминал выше. Далее, я считаю, что скорее всего эта фаза связана с чувствами депрессии совершенно схоже с тем способом, с которым сохранение шизоидной позиции служит для подавления депрессивной позиции (Кляйн, 1946),