Захар Прилепин: В моей стране будет место и «пятой колонне», и шестой

Захара Прилепина смело можно назвать одним из самых титулованных писателей в современной русской прозе. В 2011 году писатель получил премию «Супер Нацбест» за лучшую книгу десятилетия. В числе номинантов был и Виктор Пелевин, и близкий Прилепину по взглядам Александр Проханов с «Господином Гексагеном». Но большинство членов жюри тогда остановили свой выбор на сборнике рассказов «Грех». Критики писали, что если «нулевые» и были лучшим временем для злой и местами агрессивной прозы Прилепина, то потом его время пройдет. Однако их прогнозам не было суждено сбыться: в 2014 году новый роман Захара Прилепина «Обитель» получил «Большую книгу», обойдя «Теллурию» Владимира Сорокина. Помимо литературной деятельности, Прилепин является шеф-редактором сайта «Свободная пресса», пишет статьи с заголовками «Почему Россия не Европа» и время от времени поругивает условных «либералов».
Афиша RUGRAD.EU попыталась связаться с писателем, но Прилепин на тот момент находился на Донбассе, куда в очередной раз поехал с гуманитарной помощью. К счастью, писатель согласился на письменное интервью, ответив по электронной почте. Захар Прилепин рассказал, почему его сейчас мало интересует литература, как либералов и нацболов разбросало по разные стороны баррикад, почему в России поместятся и «пятая колонна», и хоругвеносцы с казачьими полками.
– Сейчас, когда говорят о Захаре Прилепине, обычно начинают обсуждать какие-то статьи, которые он написал, неоднозначные высказывания в «Фэйсбуке», что он собирает помощь для Донбасса, а само творчество отходит куда-то на второй план. Считаете ли вы нормальной ситуацию, когда в первую очередь обсуждают политические взгляды писателя, а не его книги?
– Представления не имею, так это или нет. Всё есть, как оно есть. Кто-то зубоскалит, кто-то читает книги. Вообще – чем больше одни зубоскалят, тем больше другие читают книги… А вообще мне нравится вот это ваше – «неоднозначные высказывания». А высказывания должны быть «однозначные»? Однозначными бывают только статьи УК и благоглупости. Нормальный русский писатель всегда «неоднозначный», и люди не меньше, а то и больше его текстов обсуждают его жёлтую кофту, карточные игры, жён, Георгиевские кресты, ксенофобские выходки, пьянство, монашество, богоборчество и так далее и тому подобное.
– Есть ощущение, что после выхода романа «Обитель» вы совсем из литературного поля пропали и превратились в персонажа исключительно политического. Это просто какая-то пауза после большой работы?
– У нас вообще война идёт, уже целый год. Какое имеет значение «литературный» я или «политический», если на Донбассе города бомбят? Последний год меня литература интересует очень мало. Закончится это постмайданное безобразие – будем думать о новых романах.
– Вашу «Обитель» обвиняют в попытке оправдать Соловецкие лагеря. В книге все-таки чувствуется такой момент, что «совсем без вины наказания не бывает».
– Я читал несколько статей и десяток-другой высказываний, что я написал злобную антисоветскую книгу, и поэтому я негодяй. Думаю, нет смысла присматривать за всеми дураками сразу и к тому же их комментировать. Дураки – они ж, как цыплята – бегут каждый в свою сторону, но недалеко.
– Может, это был момент сознательного эпатажа, попытка показать фигу условной «либеральной интеллигенции», которая вас так не любит? Позиция в духе «сейчас я приду и напишу про то же, что и Солженицын, но совершенно наоборот, чтобы вас всех напугать»?
– Эпатировать можно, когда в кабаке сидишь и хочешь обратить на себя внимание брюнетки за соседним столом. Написать тысячу страниц ради эпатажа... это, знаете... не по нашей части.
– Ожидали ли вы, что за «Обитель» вам дадут «Большую книгу»? У вас в конкурентах был Сорокин с «Теллурией», а Божена Рынска говорила, что «кто угодно, только не Прилепин». Казалось, что там всё против вас было.
– Божена Рынска – это ещё не «всё». Это одна Рынска. Там ещё были недовольные, их было немало, но вышло так, как оно вышло. Я, да, понимал, что премию мне могут дать. Я ж не подросток, чтоб говорить: ой, даже не знал, была такая неожиданность... Всё я осознавал: и про Рынску, и про то, что я написал.
– Вы получали награду из рук спикера Госдумы Сергея Нарышкина. Он вас даже назвал «одним из самых ярких авторов нашего времени». Если вспоминать 2012 год, когда была Болотная и вы с Нарышкиным находились по разные стороны баррикад, то сложно представить, что вы из его рук могли принять какую-то награду и что кто-то из «Единой России» будет вас так хвалить.
– Напомню, что несколько лет назад мне вручили премию «Супер Нацбест» за лучшую прозу десятилетия, и её вручал Дворкович. Вообще на большинстве литературных премий бывают какие-то чиновники, я сто раз с ними пересекался, дважды общался с Путиным, был ещё лет восемь назад в гостях у Суркова в Кремле, чего только не бывало... Вон, недавно я даже видел Лимонова и Железняка на одной сцене. Так что давайте не будем делать вид, что у нас тут 1905-й год, на Пресне баррикаду штурмует казачья рота, а у нас с Нарышкиным селфи. Наконец, я спешу вам напомнить, что я не был ни на Болотной, ни на Сахарова. Я был на Триумфальной, следом на площади Революции, откуда покойный Немцов у меня на глазах увёл на Болотную колонну протестантов. Я стоял возле этого строя с мегафоном и призывал людей остаться. Но остались на площади Революции только Лимонов и триста нацболов. В тот же день в эфире «Эха Москвы» я сказал, что не хочу иметь с российскими либералами ничего общего, потому что они по старой привычке приватизируют всё подряд, в том числе народный протест. Вечером я повторил то же самое в эфире «Дождя». Вышесказанное вовсе не означает, что автоматически я стал другом Нарышкина. Я просто объясняю, что ситуация и куда сложней, и куда проще, чем она описана в вашем вопросе.
– Если новый реализм был настроен критично по отношению к окружающей действительности, то сейчас произошел некий поворот и вы, такое ощущение, с властью оказались по одну сторону баррикад. Раньше вы Владимиру Путину задавали не слишком удобные вопросы про Геннадия Тимченко, а теперь вас сажают на церемонии открытия Года литературы на почетное место рядом с президентом. Понятно, что о таких вопросах речь уже не идет. Что вас заставило забыть про Тимченко?
– А кто вам сказал, что меня «заставило забыть»? И отчего вам так всё «понятно»? Может, вам, напротив, что-то не очень понятно? Не допускаете такого варианта? Я оказался не по одну сторону «баррикад», а с народом, который воспринял ситуацию на Украине – как собственную трагедию и как вызов российской государственности. То, что власть восприняла это так же, – делает честь власти. Если у меня будет возможность задать вопрос про условного «Тимченко», я его задам. Собственно, я их периодически задаю в своей публицистике. Надеюсь, они доходят до адресата. Что касается Года литературы, то Путин со мной рядом не сидел, и никакие вопросы я задать ему не мог по определению.
– Александр Проханов в дискуссии с Эдуардом Лимоновым как-то говорил, что ему не интересны все эти права и свободы, а главное, чтобы парады на Красной площади были. Вы готовы согласиться с этим тезисом, что ради величия и мощи страны можно позабыть о гражданских правах? Нацболы когда-то очень активно требовали политических свобод. Сейчас, после Крыма, они уже не нужны?
– У вас какая-то картина мира – как из двух кубиков состоящая. Грамотная государственная власть грамотно все эти вещи сочетает: мобилизационный подъём, определённый уровень гражданских свобод и все прочие «права, права, права». Что до нацболов, то вот в данный момент я как раз нахожусь в среде нацболов в городе Луганске, где у них отдельное боевое подразделение. Они тут воюют. И другое подразделение ещё в Донецке создаётся. И там они тоже воюют. И только что погиб мой товарищ, нацбол из Питера, Женя Павленко. И это не первые потери. Поэтому у нацболов пока другие задачи – да, безусловно, более важные на данный момент. Что до меня, то лично мои гражданские свободы мало что ограничивает. Сказать всерьёз, что я живу «под собою не чуя страны», я не могу. Меня это рассмешит. Другой вопрос, что Крым, конечно, не может служит оправданием всякому полоумного законотворчеству «единороссов» – это да, тут никто не спорит. Просто сегодня приоритеты несколько сместились. Стреляют потому что.
– То есть сейчас герой вашей книжки «Санькя» не штурмовал бы со своими ребятами городскую администрацию, не кричал бы: «Мы ненавидим правительство!», а, скорее, на митинге за присоединение Крыма корчил бы злые рожи в камеру телеканала «Дождь»?
– «Санькя» жил, как жил, просто в финале он штурмовал не администрацию российского города N, а администрацию Славянска, Харькова или Донецка. То есть делал ровно то же самое. Что до «злых рож» в камеру телеканала «Дождь», вы знаете, у меня иногда возникает ощущение, что люди, задающие такие вопросы, – романа не читали. Собственно этот роман о противостоянии нацболов с квазиконсерваторами (там есть один персонаж, представляющий условного «единоросса») и либералами (Безлетов и отчасти Лёва из больницы, где Саньку зашивали после избиения). То есть, пользуясь вашей терминологией, «рожу» телеканалу «Дождь» Санька строил всегда. Но, как остроумно заметил ваш земляк Олег Кашин, российские либералы были настолько очарованы собой, что поленились хотя бы одним глазком посмотреть на программу «Другой России», осознать их взгляды, эстетику и планы на будущее. Не очень долгий тактический союз нацболов и либералов отчего-то был воспринят либералами как добровольный переход нацболов под их «прогрессивное», «общечеловеческое» крыло. Когда мы кричали «Мы ненавидим правительство!», мы кричали это потому, что власть, к примеру, не присоединяла Крым. Напомню, что одна из первых акций нацболов – это захват смотровой башни в Севастополе, откуда нацболы разбросали листовки «Севастополь – русский город». Это было ещё в 1999 году. А наши либералы кричали вместе с нами «Мы ненавидим правительство!» с ровно другим посылом: чтоб никогда больше российский империализм – это чудище – голову не поднял. То есть мы с ними ненавидели правительство по противоположным причинам. Вы – за то, что правительство недостаточно «европейское», а мы – за то, что оно недостаточно «русское». Только мы про вас всё понимали и тогда, а вы про нас по привычке даже не задумывались.
– Вы часто говорите о своем тёплом отношении к СССР, но давайте скажем честно, что в Советском Союзе такие книги, как «Санькя» или «Патологии», были бы просто невозможны по идеологическим причинам, и никакого бы писателя Захара Прилепина никогда не существовало. Были бы в лучшем случае каким-нибудь писателем-почвенником, писали бы про березки и покосившуюся церковь на холме.
– «Какой-нибудь» Валентин Григорьевич Распутин писал «про берёзки»? Василий Макарович Шукшин? Василий Иванович Белов? У вас «двойка» была по литературе в школе? Или вы просто мало думаете, когда вопросы задаёте? В Советском Союзе была мощнейшая постреволюционная литература: натуралистическая, дерзкая, бешеная – Шолохов, Бабель, Артём Весёлый. Позже были на том же материале написаны и даже изданы такие откровенные и ужасающие книги, как, к примеру «Уже написан Вертер» Валентина Катаева. Не читали, нет? Была замечательная военная проза: от «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова, за которую он получил Сталинскую премию, до Бондарева и Бакланова; был Юрий Трифонов, был Анатолий Рыбаков, все книги которого были изданы ещё в СССР, в том числе «Тяжёлый песок» и «Дети Арбата»; чего только не было. «Саньку» – просто для вашего понимания – издали в Китае, только что издали на Кубе, и, думаю, следующей страной, где издадут этот роман, будет Северная Корея. И ничего с этими странами не случилось. И с Советским Союзом тоже не случилось бы. Советский Союз – это же не бетонный монумент. Эта страна видеоизменялась. Там со временем и «Саньке» нашлось бы место, и «Патологии» издали бы – как издавали страшные повести Василя Быкова – ну разве что мат подрезали бы, но я бы пережил. Но вообще это типично либеральный вопрос: когда ты говоришь о колоссальной стране, достигшей, прямо скажем, некоторых успехов в геополитике и построении более-менее социально ориентированного общества, мне тут же говорят: «А ваши книжки не издали бы!» Ещё скажите, что я бы в Турцию не смог поехать. Какая у вас всё-таки мелкотравчатая картина мира, ей-богу.
– Вы себя часто называете левым по политическим взглядам. Но, по сути, у нас все те, кто себя называет левыми (и вы, по-моему, в их числе), – это такие настоящие консерваторы: они за семейные ценности, общественный порядок и прочее. Почему российские левые – это не май 68-го года и лозунг «Запрещается запрещать!», а мужик с иконой и портретом Сталина в руках?
– У вас когда-нибудь кончатся штампы? Или вы ими думаете? Левый – мужик с иконой и Сталиным, а либерал – это садомазо-гей с бандеровским значком, верно? Или либерал – это хороший, адекватный, образованный человек, а левый всё равно «мюжик»? Российские левые – да, консерваторы. Это нормально. Европейское «левое» движение либо абсолютно маргинализируется, либо тоже будет «леветь» в этом же направлении. По сути, главный «левый», скажем, во Франции – это Мари Ле Пен: она за поддержку социальной сферы, за сохранение Франции в виде Франции, а не чёрт знает чего, за собственный народ. Вообще же мир текуч и разнообразен. Либералы тоже, к примеру, были такие все православные в конце 80-х – начале 90-х: так переживали, что народ «живёт без Бога». А сейчас все стали такие антикреликалы, такой «Пусси Райот» у них творится. Никто не стоит как столб на месте. Российские «левые» начали праветь не сейчас и даже не при Сталине, а ещё при Ленине и Троцком. Когда собственно и появился термин «национал-большевизм». Об этом уже десяток книг написано.
– В принципе всегда было понятно, что Захар Прилепин был за семейные ценности и «сильное государство». Но сейчас в своих статьях вы не только это «сильное государство» обличаете, но и нападаете на условных либералов. То есть получается, что практически вместе с Дмитрием Киселевым провоцируете народную ненависть к «пятой колонне». А заканчивается все это убийством Бориса Немцова, с которым вы когда-то по одну сторону баррикад были. Вы не чувствуете здесь и своей ответственности?
– Ну откуда мы знаем, что чем «заканчивается». Убийство Немцова могло произойти по той причине, что его слишком женщины любили. Или что он слишком хотел нравиться Украине. Или потому, что он денег занял и не отдал. С вашей картиной мира можно к доктору сходить, а я не доктор. Эдак я ведь могу и с вас спросить: российская «пятая колонна» так резво скакала за Майдан, а теперь Майдан пошёл на Донбасс и убил 10 тысяч человек мирного населения. Чувствуете вы тут свою ответственность? Но я ж знаю, что вы ответите. Вы скажете: это не мы, это Киселёв. Причём, конечно же, московский Киселёв. Не киевский же. Всё это скучно.
– Иногда кажется, что у публики был просто запрос на такого героя – нормальный мужик с семьей и детьми, ветеран войны, за всё хорошее против всего плохого. Может быть, тут с вашей стороны был некий момент популизма? Вы поняли, какие истории сейчас на книжном рынке будут продаваться, а издательства эту тему подхватили?
– Ну, съездите пару-тройку раз на войну, родите четырёх детей, вырастите их, и будет у вас слава и полный «популизм», кто ж вам мешает.
– Вы признавались в любви к творчеству Марка Алмонда, к примеру. Если представить, что «сильное государство» все-таки построено: вокруг церкви, полки с красными штандартами, самолеты, авианосцы нового поколения, а вы идете и насвистываете Марка Алмонда, являющегося чуть ли не главной иконой гей-музыки. Ну это же ерунда какая-то получается: не может быть места в «сильном государстве» Марку Алмонду.
– В моей стране будет место и авианосцу и Марку Алмонду. И вам тоже, конечно. И «пятой колонне», и шестой, и седьмой. Россия большая. У нас тут уже уживались и авианосцы, и Вертинский, и балет, и Чайковский, и Игорь Северянин, и казачьи полки, и хоругвеносцы. И западники со славянофилами. Всё будет в порядке. Или не всё. Но это тоже нормально.
Алексей Щеголев

Date: 2015-08-15; view: 276; Нарушение авторских прав