Взамен политики

Сели обедать.

Глава семьи, отставной капитан с обвисшими, словно мокрыми, усами и круглыми, удивленными глазами, озирался по сторонам с таким видом, точно его только что вытащили из воды и он еще не может прийти в себя. Впрочем, это был его обычный вид, и никто из семьи не смущался этим.

Посмотрев с немым изумлением на жену, на дочь, на жильца, нанимавшего у них комнату с обедом и керосином, заткнул салфетку за воротник и спросил:

– А где же Петька?

– Бог их знает, где они валандаются, – отвечала жена. – В гимназию палкой не выгонишь, а домой калачом не заманишь. Балует где‑нибудь с мальчишками.

Жилец усмехнулся и вставил слово:

– Верно, все политика. Разные там митинги. Куда взрослые, туда и они.

– Э, нет, миленький мой, – выпучил глаза капитан. – С этим делом, слава богу, покончено. Никаких разговоров, никакой трескотни. Кончено‑с. Теперь нужно делом заниматься, а не языком трепать. Конечно, я теперь в отставке, но и я не сижу без дела. Вот, придумаю какое‑нибудь изобретение, возьму патент и продам, к стыду России, куда‑нибудь за границу.

– А что же вы изволите изобретать?

– Да еще наверное не знаю. Что‑нибудь да изобрету. Господи, да мало ли еще вещей не изобретено! Ну, например, скажем, – изобрету такую какую‑нибудь машинку, чтобы каждое утро, в положенный час, аккуратно меня будила. Покрутил с вечера ручку, а уж она сама и разбудит. А?

– Папочка, – сказала дочь, – да ведь это просто будильник.

Капитан удивился и замолчал.

– Да, вы, действительно, правы, – тактично заметил жилец. – От политики у нас у всех в голове трезвон шел. Теперь чувствуешь, что мысль отдыхает.

В комнату влетел краснощекий третьеклассник‑гимназист, чмокнул на ходу щеку матери и громко закричал:

– Скажите: отчего гимн‑азия, а не гимн‑африка.

– Господи помилуй! С ума сошел! Где тебя носит? Чего к обеду опаздываешь? Вон и суп холодный.

– Не хочу супу. Отчего не гимн‑африка?

– Ну давай тарелку: я тебе котлету положу.

– Отчего кот‑лета, а не кошка‑зима? – деловито спросил гимназист и подал тарелку.

– Его, верно, сегодня выпороли, – догадался отец.

– Отчего вы‑пороли, а не мы‑пороли? – запихивая в рот кусок хлеба, бормотал гимназист.

– Нет, видели вы дурака? – возмущался удивленный капитан.

– Отчего бело‑курый, а не черно‑петухатый? – спросил гимназист, протягивая тарелку за второй порцией.

– Что‑о? Хоть бы отца с матерью постыдился!..

– Петя, постой, Петя! – крикнула вдруг сестра. – Скажи, отчего говорят дверь, а не говорят д‑сомневайся? А?

Гимназист на минуту задумался и, вскинув на сестру глаза, ответил:

– А отчего пан‑талоны, а не хам‑купоны!

Жилец захихикал.

– Хам‑купоны… А вы не находите, Иван Степаныч, что это занятно? Хам‑купоны!..

Но капитан совсем растерялся.

– Сонечка! – жалобно сказал он жене. – Выгони этого… Петьку из‑за стола! Прошу тебя, ради меня.

– Да что ты, сам не можешь, что ли? Петя, слышишь? Папочка тебе приказывает выйти из‑за стола. Марш к себе в комнату! Сладкого не получишь!

Гимназист надулся.

– Я ничего худого не делаю… у нас весь класс так говорит… Что ж, я один за всех отдувайся!..

– Ничего, ничего! Сказано – иди вон. Не умеешь себя вести за столом, так и сиди у себя!

Гимназист встал, обдернул курточку и, втянув голову в плечи, пошел к двери.

Встретив горничную с блюдом миндального киселя, всхлипнул и, глотая слезы, проговорил:

– Это подло – так относиться к родственникам… Я не виноват… Отчего вино‑ват, а не пиво‑ват?!

Несколько минут все молчали. Затем дочь сказала:

– Я могу сказать, отчего я вино‑вата, а не пиво‑хлопок.

– Ах, да уж перестань хоть ты‑то! – замахала на нее мать. – Слава богу, не маленькая…

Капитан молчал, двигал бровями, удивлялся и что‑то шептал.

– Ха‑ха! Это замечательно, – ликовал жилец. – А я тоже придумал: отчего живу‑зем, а не помер‑зем. А? Это, понимаете, по‑французски. Живузем. Значит «я вас люблю». Я немножко знаю языки, то есть сколько каждому светскому человеку полагается. Конечно, я не специалист‑лингвист…

– Ха‑ха‑ха! – заливалась дочка. – А почему Дуб‑ро‑вин, а не осина‑одинакова?..

Мать вдруг задумалась. Лицо у нее стало напряженное и внимательное, словно она к чему‑то прислушивалась:

– Постой. Сашенька! Постой минутку. Как это… Вот опять забыла…

Она смотрела на потолок и моргала глазами.

– Ах да! Почему сатана… нет – почему дьявол… нет, не так!..

Капитан уставился на нее в ужасе.

– Чего ты лаешься?

– Постой! Постой! Не перебивай. Да! Почему говорят чертить, а не дьяволить?

– Ох, мама! Мама! Ха‑ха‑ха! А отчего «па‑поч‑ка», а не…

– Пошла вон, Александра! Молчать! – крикнул капитан и выскочил из‑за стола.

Жильцу долго не спалось. Он ворочался и все придумывал, что он завтра спросит. Барышня вечером прислала с горничной две записки. Одну в девять часов: «Отчего обнимать, а не обни‑отец?» Другую – в одиннадцать: «Отчего руб‑ашка, а не девяносто девять копеек‑ашка?»

На обе он ответил в подходящем тоне и теперь мучился, придумывая, чем бы угостить барышню завтра.

– Отчего… отчего… – шептал он в полудремоте. Вдруг кто‑то тихо постучал в дверь.

Никто не ответил, но стук повторился. Жилец встал, закутался в одеяло.

– Ай‑ай! Что за шалости! – тихо смеялся он, отпирая двери, и вдруг отскочил назад.

Перед ним, еще вполне одетый, со свечой в руках стоял капитан. Удивленное лицо его было бледно, и непривычная напряженная мысль сдвинула круглые брови.

– Виноват, – сказал он. – Я не буду беспокоить… Я на минутку… Я придумал…

– Что? Что? Изобретение? Неужели?

– Я придумал: отчего чер‑нила, а не чер‑какой‑нибудь другой реки? Нет… у меня как‑то иначе… лучше выходило… А впрочем, виноват… Я, может быть, обеспокоил… Так – не спалось – заглянул на огонек…

Он криво усмехнулся, расшаркался и быстро удалился.