Глава 4. С высоты плоскогорья, где сел Корабль, поверхность планеты просматривалась до дальнего и очень резкого горизонта – мощные синие ледники замерзшего водорода

С высоты плоскогорья, где сел Корабль, поверхность планеты просматривалась до дальнего и очень резкого горизонта – мощные синие ледники замерзшего водорода, сползающие по склонам черных безжизненных скал. Солнце планеты было так отдалено, что казалось звездочкой, – может, чуть побольше и поярче других. И все же звездочка умирала и тускнела, да и расстояние до Земли было столь велико, что у нее не было ни имени, ни хотя бы номера. На звездных картах не было даже точечки, отмечающей ее местонахождение: слабенький ее свет никогда не регистрировался на фотопластинках земных телескопов.

«Корабль, – позвал Никодимус, – неужели это все, что мы можем сделать?»

Корабль отозвался:

«Больше ничего сделать нельзя».

«Мне кажется, – настаивал Никодимус, – жестоко оставлять их в таком захудалом месте».

«Мы искали место уединения, – ответил Корабль, – место достойного одиночества, где никто не отыщет и не потревожит их, не станет исследовать останки под микроскопом и не выставит в музее. Это, робот, мы должны были для них сделать, но теперь, когда сделали, мы им больше ничего не должны».

Никодимус стоял у тройного гроба, пытаясь запечатлеть это место в памяти навечно, – однако, обведя взглядом всю планету, уяснил себе, что запечатлевать, в сущности, нечего. Здесь царило мертвенное однообразие: куда ни глянь, не увидишь ничего нового. А что, если, подумалось ему, это даже хорошо, что анонимность мертвецов будет еще и упрочена безвестностью кладбища?..

Нет, это было не небо. На месте неба – лишь черная нагота космоса, сбрызнутая густой россыпью незнакомых звезд. «Когда мы с Кораблем улетим отсюда, – подумал робот, – только эти суровые немерцающие звезды и будут тысячелетиями взирать на троих лежащих в гробу – не охранять их, а наблюдать за ними ледяным взором древних трухлявых аристократов, заведомо не одобряющих любого, кто проникнет извне в их узенький круг. Но это тоже не играет роли, – возразил Никодимус самому себе, – потому что на свете больше нет ничего, что могло бы повредить усопшим. Им уже нельзя повредить, как нельзя и помочь».

И еще он подумал, что не мешало бы помолиться за них, хотя до сих пор он никогда не молился и даже не помышлял ни о каких молитвах. И он, в общем, подозревал, что молитва в устах такого, как он, окажется неприемлемой ни для людей, простертых в гробу, ни для божества, которое соизволило бы склонить свой слух к его словам, каково б оно ни было. И все‑таки молитва выглядела бы подобающим случаю жестом – робкой, неуверенной надеждой, что где‑нибудь в неоглядном пространстве скрывается высший заступник.

Но если б он решился на молитву, то что бы сказал? «Господи, мы оставляем эти создания на твоем попечении…» А дальше? Допустим, начало хорошее – а что дальше?

«Можешь попробовать прочесть ему наставление, – вмешался Корабль. – Попытайся внушить ему, как незаурядны эти трое, о которых ты печешься. Или проси о снисхождении к ним, отстаивай их право на снисхождение, хоть им‑то теперь не нужны ни твои просьбы, ни твои доводы…»

«Ты насмехаешься надо мной», – сообразил Никодимус.

«Мы не насмехаемся, – ответствовал Корабль. – Мы превыше насмешек».

«Но надо же сказать хоть несколько слов, – упирался Никодимус. – Они вправе ждать их от меня. Земля вправе ждать их от меня. Ты же сам прежде жил в человеческой оболочке. Уж по такому поводу, на мой взгляд, в тебе должно бы проснуться что‑то человеческое!»

«Мы горюем, – сообщил Корабль. – Мы скорбим. Мы опечалены. Но опечалены фактом смерти, а не тем, что оставляем мертвецов в подобном месте. Им совершенно все равно, где бы мы их ни оставили».

Все равно надо что‑то сказать, мысленно упорствовал Никодимус. Что‑нибудь торжественное, официальное, какой‑нибудь ритуальный текст, прочитанный внятно и в надлежащих выражениях, – ведь они есть прах Земли, перекочевавший сюда на веки вечные. Да, по логике вещей следовало искать для них место уединенное – но невзирая на логику не надо бы бросать их здесь. Надо бы поискать другую планету, зеленую и приятную…

«Нет таких, – сообщил Корабль, – зеленых и приятных планет поблизости нет».

«Раз у меня не находится подходящих слов, – обратился робот к Кораблю, – ты не возражаешь, если я просто побуду здесь еще немного? Мы должны по меньшей мере проявить деликатность и не взлетать сию же минуту…»

«Можешь торчать там, сколько хочешь, – согласился Корабль. – В нашем распоряжении вечность».

– И знаете, – заявил Никодимус Хортону, – я так и не нашел что сказать…

Но тут заговорил Корабль:

«У нас гость. Спустился с холмов и ждет возле трапа. Надо бы выйти к нему. Однако будьте настороже, соблюдайте правила безопасности и захватите личное оружие. Судя по его виду, субъект препротивный».