IX. Маттоиды‑графоманы или психопаты

Маттоидами‑графоманами я предложил бы назвать разновидность не вполне нормальных индивидов, составляющую промежуточное звено, переходную ступень между гениальными безумцами, которых все же нельзя назвать больными людьми, и помешанными в прямом смысле.

Разновидность эта представляет в печальной области психиатрии совершенно особый тип индивидов, на которых впервые указал Маудсли под именем «людей с темпераментом помешанных» и которых потом Морель, Легранд Ле Соль и Шюле назвали страдающими наследственным неврозом,[150]Баллинский и др. – психопатами, а Раджи – невропатами.

Этот последний, тщательно и долго изучавший подобных субъектов, предложил разделить их на четыре категории, смотря по тому, относится ли их ненормальность к области чувственной, аффективной или интеллектуальной.

Первую категорию составляют отчасти истеричные субъекты, отчасти ипохондрики с более острой впечатлительностью, чем у других людей, и с наклонностью объяснять свои воображаемые несчастья выдуманными причинами.

Ко второй категории принадлежат субъекты с извращенными инстинктами, злоупотребляющие то эксцессами, то воздержанием и склонные к различным половым ненормальностям, о чем я подробно говорил в своей брошюре о проявлении любви у помешанных.[151]Они обнаруживают странную привязанность к собакам, кошкам, птицам и т. д., отличаются самыми нелепыми причудами, напр. уничтожают дорогие вещи, бросаются с поездов, избегают солнечного света, так что выходят только ночью и притом с зонтиком, не могут оставаться в закрытых помещениях, так что падают в обморок, когда их запирают в комнате, или, наоборот, боятся открытых мест, площадей и не решаются переходить их. Я знал одну даму, падавшую в обморок при виде заостренных вещей, а Раджи сообщает о другой, что с ней делалась рвота, когда она видела своего мужа, которого, однако, очень любила. У некоторых, в особенности у педерастов, замечается настоящая страсть ко всему грязному, тогда как другие проявляют такую любовь к чистоте, что они по нескольку раз вытирают стул, прежде чем сесть на него, и заставляют своих близких голодать или бодрствовать из мнимого убеждения, что им дадут неопрятно приготовленные кушанья или грязные простыни. Аффективные моральные маттоиды являют собой в полном смысле слова переходную ступень к врожденным преступникам; это – бессердечные, безжалостные эгоисты, остающиеся совершенно спокойными при виде смерти и страданий близких им людей, иногда способные даже любоваться таким зрелищем; они часто питают ненависть к людям и скрываются где‑нибудь в глуши, избегая общества. Иные же, напротив, из потребности делать зло сближаются с людьми и стараются вызвать их удивление своей персоной с помощью самых нелепых приемов, например, собиранием пуговиц, зонтиков и пр., или же прибегают для этой цели к глупым фарсам – пишут сами себе любовные записки и потом хвастаются ими; чуть не умирая с голода, курят дорогие сигары и т. п. Обыкновенно такие личности становятся во главе тайных обществ, заседающих в кафе или политическом клубе, делаются основателями новых сект или только их апостолами, тем более ревностными, чем невежественнее они сами. Нередко также, будучи негодяями и ворами с детства, они все свои способности употребляют на всевозможные мошеннические проделки, с наслаждением занимаются ими, а попавшись, с негодованием встречают обвинительный приговор, хотя сами отлично знают законы. Тщеславные до крайней степени, они зачастую совершают преступления из желания прославиться, забывая при этом, что вместе с утратой честного имени лишаются уважения окружающих, чего они так страстно добивались.

Интеллектуальные маттоиды, это, по мнению Раджи, те неудержимые болтуны, которые, раз заговорив, уже не могут остановить потока своего красноречия, даже если бы и желали этого. Находясь под влиянием какого‑то лихорадочного умственного возбуждения, они говорят без логической связи и нередко приходят к выводам, совершенно противоположным тому, что они хотели доказать. Иногда у них появляются чрезвычайно странные фантазии: например, сосчитать камешки на мостовой, половицы в комнате или пристально смотреть на кончик сапога. Рассеяны они до такой степени, что по нескольку раз пишут об одном и том же тому же человеку, не замечают смены дня и ночи; иногда, напротив, у них бывает необыкновенно развита память, так что они запоминают целые страницы из прочитанного, или же хорошо помнят только числа, иностранные слова, но забывают черты лица даже своих друзей. Некоторые отличаются живостью воображения, вследствие чего доходят до разных абсурдов, делают категорические заключения от общего к частному и т. д.

Такие субъекты очень мало отличаются от душевнобольных, страдающих горделивым помешательством и пр., и часто становятся таковыми при первом же поводе.

Раджи, у которого я многое заимствую по данному вопросу, находит между ними лишь ту разницу, что у большинства маттоидов умственное расстройство не сопровождается аффектами и что они более способны сдерживаться в своих поступках. Со своей стороны я добавлю, что ненормальность их бывает врожденная и неизлечимая – к ним же я отношу и лиц, страдающих неврозом, – и что они обладают только болезненными свойствами гениальных людей, преимущественно эксцентричностью, не имея, однако, ни критического взгляда, ни творческих способностей. Морель, Легран Ле Соль и Шюле приписывают таким маттоидам еще и различные физические ненормальности – особенно в строении ушной раковины (всегда плоской), языка, черепа и половых органов, – но я находил у них эти признаки лишь в виде исключения.

Разновидность того же типа, соединяющую интеллектуального маттоида с моральным или аффективным, представляют графоманы и кляузники, которым я считаю нужным уделить больше внимания, не только вследствие аналогии и контрастов между ними и гениальными людьми, но и потому еще, что события последнего времени доказали мне, какое значение они приобретают в социальной и политической жизни народа, тем более что деятельность их, всегда вредная, прикрывается вначале псевдолитературными стремлениями. Поэтому на них следует обратить внимание не с одной только медицинской или литературной точки зрения.

У маттоида‑графомана в большинстве случаев череп бывает нормальный, детей обычно нет, но сам он нередко происходит от гениального предка: так, Квестер был братом ученого Адольфа Квестера, Мартин Вильям – брат Джонатана, знаменитого живописца, Флуран, коммунар, – сын знаменитого физиолога, Спандри – сын известного астронома и пр. Отличительная особенность подобного субъекта – его преувеличенное мнение о себе, о своих достоинствах и вместе с тем свойственная ему в исключительной степени способность высказывать свои убеждения больше на бумаге, чем на словах или на деле, не возмущаясь нисколько теми невзгодами и противоречиями, которые на каждом шагу встречаются в практической жизни и обыкновенно не дают покоя как гениальным людям, так и сумасшедшим.

Чианкеттини приравнивал себя к Галилею, даже к самому Христу, и в то же время подметал лестницы в казарме.

Пассананте, называвший себя президентом политического общества, работал поваром. Манжионе, считающий себя гением и мучеником ради блага Италии, исполняет обязанности маклера. Кессон выдает себя за кардинала, а между тем живет как паразит, разыгрывая роль сумасшедшего и получая обильные подаяния. Пастор Блюэ, присвоивший себе звание апостола и титул графа Пермиссион, был такого высокого мнения о себе как об авторе «Скоттатиндже», что удостаивал своим вниманием только царствующих особ и в то же время не отказывался заниматься укрощением лошадей. Стюарт, автор нелепого сочинения «Новая система физической философии», исходивший весь свет с целью отыскать «полярность истины», воображал, что все короли земного шара сговорились уничтожить его произведение, и потому раздавал экземпляры своим друзьям с просьбой спрятать их как можно тщательнее и не открывать этой тайны иначе, как на смертном одре.

Мартин Вильям, брат Джонатана, того самого, что в припадке безумия поджег собор в Йорке, и Джона, создавшего новый род живописи, напечатал множество сочинений для доказательства возможности вечного двигателя (perpetum mobile). Убедившись на основании 36 сделанных им опытов, что научным путем доказать это невозможно, этот маттоид во сне получил от Бога откровение, что он избран для открытия первой причины всех вещей, а также perpetum mobile, и написал на данную тему несколько сочинений.

Ненормальность писателей‑маттоидов не всегда легко было бы заметить, если бы при всей кажущейся серьезности и увлечении данной идеей – в чем они обнаруживают сходство с мономаньяками и гениальными людьми – к сочинениям их не примешивалось зачастую множество нелепых выводов, неустранимых противоречий, многословия, бессмысленной мелочности и главным образом себялюбия и тщеславия, составляющих преобладающее свойство гениальных людей, лишившихся рассудка. Недаром же в числе 215 маттоидов‑графоманов мы находим 44 «пророка».

Филопанти в своем сочинении «Dio liberale» причисляет к полубогам своего отца, занимавшегося столярным ремеслом, и свою мать!!

Гито намеревается спасти республику, убив ее президента, и провозглашает себя великим правоведом и философом.

Пассананте, проповедывавший «неприкосновенность человеческой жизни и собственности», обрекает на смерть членов парламента: требуя от своих последователей, чтобы они уважали существующий образ правления, он сам оскорбляет монархию, покушается на жизнь короля и предлагает уничтожить скупцов и ханжей.

Один врач С. напечатал статью о том, что кровопускания предохраняют от избытка света, а другой в двух толстых томах доказывает, что болезни бывают эллиптической формы.

Сочинение Демонса «Quintessenza sestessenza dialettica» критики называют настоящей квинтэссенцией глупости.

Глезес утверждал, что тело атеистично, а Фузи (теолог!) – что менструальная кровь обладает свойством тушить пожары.

Ганнекен, имевший обыкновение писать в воздухе пальцем и владевший духовой трубой (tromba aromale), посредством которой он входил в сношения с рассеянными в воздухе духами, – возвестил, что настанет время, когда многие индивиды мужского пола превратятся в индивидов женского пола и сделаются полубогами.

Генрион сказал в Академии Надписей, что Адам был ростом 40 футов, Ной – 29, Моисей – 25 и т. д.

Леру, знаменитый парижский депутат, веривший в переселение душ и в каббалу, так определил любовь: «Идеальность реальности одной части целого в бесконечном существе и пр.».

Асгиль утверждал, что человек может жить вечно, лишь бы у него была вера в бессмертие.

Филопанти признавал существование трех Адамов и с величайшей точностью определял, в каком именно году они жили и чем занимались.

Бывает, однако, что среди хаотического бреда в произведениях маттоидов‑графоманов попадаются и совершенно новые, здравые суждения. Вот, например, какие прелестные отрывки можно встретить среди нелепых сентенций Чианкеттини:

«Инстинкт заставляет всех животных стремиться к поддержанию своего существования с наименьшей затратой сил, избегать всего неприятного и наслаждаться жизнью; но чтобы достигнуть этого, им необходима свобода».

«Все животные, за исключением человека, стараются удовлетворить этому инстинктивному стремлению, и почти всем удается достигнуть этого: одни лишь люди, сгруппировавшись в общества, оказались связанными, порабощенными до такой степени, что не только никогда еще никому не посчастливилось доставить людям мир и свободу, но даже никто из них не мог придумать способа для достижения этой цели».

«И вот я решаюсь предложить такой способ. Положение дел в настоящее время напоминает запертую дверь, которую нельзя открыть без ключа или отмычки, иначе как взломав ее; точно так же и человек, утративший свободу с развитием членораздельной речи, только с помощью того же дара слова или его эквивалента – письма, может опять сделаться свободным, не разорвав связи с обществом».

Между бессмысленными гимнами, помещенными пастором Блюэ в «Скоттатиндже», я нашел один стих, превосходно выражающий положение Италии: «Вечная царица и раба – враждебная к своим детям».

Из биографии Пассананте мы вскоре увидим, что в своих статьях, и особенно в разговоре, он иногда высказывал меткие, оригинальные суждения, заставлявшие многих сомневаться в том, действительно ли он сумасшедший. Припомните, например, его изречение: «Там, где ученый теряется, невежда имеет успех». Или вот еще другое: «История, преподаваемая народами, поучительнее той, которая изучается по книгам».

Взгляды, приводимые в такого рода сочинениях, конечно, зачастую заимствованы у более сильных мыслителей или публицистов, но всегда с преувеличениями и в своеобразной переделке. Так, у Бозизио я встретил доведенные до крайности тенденции наших зоофилов (покровителей животных) и взгляды на необходимость применения теории Мальтуса, словно заимствованные у г‑жи Ройе и Конта. В статьях Де Томази, маклера весьма сомнительной нравственности, попадаются рассуждения о проведении в жизнь дарвиновского полового отбора, хотя и с примесью чисто болезненного эротизма, а Чианкеттини стремится к практическому осуществлению социализма. Впрочем, ненормальность сказывается не столько в преувеличениях относительно той или другой тенденции, а скорее в непоследовательности, в постоянных противоречиях, так что рядом с возвышенными, иногда прекрасно изложенными взглядами встречаются суждения жалкие, нелепые, парадоксальные, противоречащие основному плану сочинения и социальному положению автора. При чтении таких статей, невольно вспоминается Дон Кихот, великодушные поступки которого вместо сочувствия вызывают улыбку сострадания, хотя в иное время их, может быть, признали бы геройскими, достойными удивления. Вообще, гениальные черты составляют в произведениях маттоидов редкое исключение. Кроме того, у большинства их заметен недостаток экстаза, вдохновения; целые тома наполняют они бессмысленной, тяжелой болтовней; чтобы скрыть бедность мысли, невыработанность слога, отсутствие таланта, эти честолюбцы прибегают к вопросительным и восклицательным знакам, подчеркиваниям слов и придумыванию новых выражений, как это делают и мономаньяки. Один мономаньяк, Бардье, издал брошюру, в которой учил земледельцев – как получать вдвое большую жатву с полей, а моряков – как избегать противного ветра, и дал ей такое заглавие: «Покоритель атмосферы» а себя самого назвал творцом покорителя атмосферы. Чианкеттини, Пари, Вальтук и другие придумывали совершенно невозможные слова, например, алитрология, антропомогнотология, ледепидермокриния, глоссостомотопатика и т. п.

Часто рукописи испещрены вертикальными и горизонтальными строками и надписями, сделанными различным почерком, как, например, у Чианкеттини. Нередко также встречаются и рисунки, будто для бо′льшей ясности авторы находят нужным прибегнуть к древнему идиографическому способу письма, что, как мы уже видели, делают и мегаломаньяки. Так, в 88‑й книге Блюэ помещен непристойный рисунок, настолько же бессмысленный, как и сам ее текст.

Некто Вальт. напечатал два сочинения о психографии, т. е. новой философской системе, им самим придуманной, и тем не менее нашелся совершенно здравомыслящий философ, который написал комментарии к этому произведению, что может служить доказательством «солидной» учености некоторых философов. В системе этой доказывалось, что каждой идее соответствует в мозгу известное изображение или символ души (например, пламя свечи означает физическую природу, символом души служит кольцо, движения – крючок, дыхания, а также обоняния – нос и т. д.). Другой философ, А., отчаявшись, и совершенно обоснованно, в том, чтобы кто‑нибудь понял его письменные объяснения, наполнил всю свою книгу рисунками, изображавшими мозг, испещренный символами такого же рода. Иезуитский миссионер Паолетти написал книгу против св. Фомы и приложил к ней картину с изображением орудий, употребляемых в аду для определения будущей судьбы детей Адама, согласно с предназначенной им участью. Божественная и человеческая воля представлены на этой картине в виде двух шаров, вращающихся в противоположных направлениях и потом встречающихся в общем центре.

Все маттоиды употребляют чрезвычайно сложные, курьезные заглавия для своих сочинений. У меня есть одно, с заглавием в 18 строк, не считая примечания, поясняющего это заглавие. В одной драме оно состоит из 19 строк. В другом социалистическом произведении, напечатанном в Австралии на итальянском языке, заглавию придана форма триумфальной арки. Пожалуй, в этих‑то заголовках и сказывается почти у всех маттоидов ненормальное состояние их умственных способностей. Для примера возьмем заглавие книги маттоида Демонса:

«La demonstration de la quatrieme partie de rien est quelque chose, tout est la quintessense tiree du quart de rien et des dependances, contenant les preceptes de la sainte magie et devote invocation de Demons, pour trouver l’origine des maux de la France».

Многим приходит в голову прибавлять к фразам отдельные цифры или целые ряды их, что иногда делают и паралитики. В одном сочинении помешанного Совбира, озаглавленном «666», каждый стих оканчивается тем же числом; но что более странно, одновременно с этим произведением некто Потер издал в Англии брошюру о числе 666, которое он признал самым совершенным из чисел. Ему же отдавал особое предпочтение и Лазаретти. Спандри, Леврон и другие высказывали такой же взгляд на число 3.

Подобно сумасшедшим, маттоиды любят повторять некоторые изречения или отдельные слова по нескольку раз на одной и той же странице. Так, в одной главе сочинения Пассананте слово «riprovate» употреблено 143 раза.

Случается, что они заказывают специально для своих произведений особую бумагу, раскрашенную в различные цвета, что, конечно, сильно увеличивает расходы по изданию. Так, некоему Виргманду издание подобной книги в 400 страниц стоило более 22 тысяч рублей. Филон ухитрился окрасить каждую страницу своей книги особым цветом.

Другую особенность их составляет своеобразная орфография и каллиграфия, со множеством слов, подчеркнутых или написанных печатными буквами. Иногда они пишут в два столбца даже обыкновенные письма, строки располагают и вдоль и поперек, и наискосок и, наконец, в словах подчеркивают некоторые буквы, как будто отдавая им предпочтение перед другими (Пассананте). Периоды бывают нередко отделены один от другого, точно параграфы Библии, или же каждые два‑три слова перемежаются многоточиями, как, например, в хранящейся у меня книжке Беллоне. Также часто употребляются скобки, даже двойные, и множество примечаний, выносок, ссылок и пр. В брошюре некоего Ла… (профессора), состоящей из 12 страниц, выноски занимают 9. Гепен изобрел новый физиологический язык, состоящий, в сущности, из тех же букв, только в другом порядке и с прибавлением цифр; например, votre presence следует написать так: stat 5 nq facto. Многие маттоиды превосходят даже сумасшедших страстью к цветистой речи, к употреблению образных выражений и к игре словами, основанной на созвучиях. Поразительный пример в этом роде представляет Гекарт, тот самый Гекарт, который сказал, что заниматься пустяками свойственно только помешанным, и составил биографии сумасшедших, находящихся в Валансьене. Он написал курьезную книжку, озаглавленную так: Anagrammeana, поэма в VII песнях, XCV‑ое (это было первое) просмотренное, исправленное и дополненное издание. В Анаграмматополисе, год XI анаграмматической эры (Валансьен, 1821), и целиком состоящую из бессмысленного набора слов с перестановкой букв в некоторых из них, например:

Lecteur, il si ed que je vous dise

Que le sbire fera la brise,

Que le dupeur est sans pudeur,

Qu’on peut maculer sans clameur…

И так далее, все в том же роде написано 1200 стихов, заканчивающихся так:

Moi je vais poser mon repos.

Здесь кстати упомянуть о том, что на полях экземпляра Анаграммеаны, хранящегося в Парижской Национальной библиотеке, рукой самого автора сделана следующая надпись: «Анаграммы есть одно из величайших заблуждений человеческого ума: надо быть дураком, чтобы ими забавляться, и хуже, чем дураком, чтобы составлять их». Что может быть справедливее этой оценки?

Началом непомерного увлечения вегетарианством послужило для Глейзеса сновидение, во время которого он слышал голос, кричащий ему: «Gleises означает eglise» (церковь), и вот на основании этой игры слов, он вообразил себя избранником божиим, призванным для проповеди учения вегетарианцев.

Не менее курьезную особенность маттоидов составляет обилие их сочинений. Пастор Блюэ оставил 180 книг, одна бессмысленнее другой. Манжионе, не имевший возможности писать вследствие повреждения руки, отказывал себе в пище, чтобы сберечь деньги для печатания своих произведений и нередко тратил по 100 скудо в месяц на издание их. Пассананте исписывал целые пачки бумаги и заботился о распространении каждого из своих нелепейших писем больше, чем о сохранении своей жизни. Гито тратил такую массу бумаги, что расход на нее составил значительную сумму, которой он не в состоянии был заплатить. Число книг, написанных Фоксом (иллюминатом) до того велико, что библиограф Лоудс не решился составить им каталог.

Иногда у маттоидов наблюдается иная причуда – не распространять в публике написанных и напечатанных ими сочинений, хотя они все‑таки думают, что публика их должна знать. Кроме болезненной болтливости в этих произведениях очевидно также ничтожество или нелепость сюжета, как правило, нисколько не соответствующего ни общественному положению авторов, ни полученному ими образованию.

Так, священник, депутат составляет рецепты против тифа; двое медиков придумывают гипотетическую геометрию и астрономию; хирург, ветеринар и акушер пишут об аэронавтике; капитан – об агрономии; сержант – о терапии; повар занимается высшей политикой; теолог рассуждает о менструации; извозчик – о теологии; двое привратников сочиняют трагедии.

Под моим наблюдением были рассмотрены 179 сочинений, написанных маттоидами, с целью определить, какого рода темы выбирают они по преимуществу. Вот результаты этого исследования:

51 сочинение посвящено тем или иным личностям,

36 – по медицине,

27 – философии,

25 – заключают в себе жалобы 7 – драматических,

7 – религиозного содержания,

6 – поэтических,

4 – по астрономии,

4 – физике,

4 – о вопросах политики,

4 – о политической экономии,

3 – по агрономии,

2 – ветеринарным наукам,

2 – о литературе,

2 – по математике,

1 – грамматике,

1 – словарь.

Заметим, что в этот перечень не вошло множество статей, то полемического характера, то очерков по механике, рассуждений о магнетизме, надгробных речей, нелепых теологических трактатов, статей по истории литературы, прокламаций, предложений вступить в брак и пр.

Судя по данным, заключающимся в недавно вышедшем сочинении «Les fous litteraires du Philomneste» (1880), таких произведений насчитывают в Европе 215, разделяя их на следующие категории.

Теология………. 82

Пророчества………. 44

Философия………. 36

Политика………. 28

Поэзия (из них драм и комедий 9)………. 17

Лингвистика и грамматика 8

Эротические………. 5

Об иероглифах………. 3

Астрономия………. 2 Акростихи………. 2

Химия………. 1

Физика………. 1

Зоология………. 1

Стратегия………. 1

Хронология………. 1

Педагогика………. 1

Гигиена………. 1

Археология………. 1

Между тем как сумасшедшие преимущественно занимаются поэзией, у маттоидов преобладает теология и затем самые абстрактные, наименее точные и установившиеся науки, что подтверждается также ничтожным числом сочинений по естественным наукам и математике.

Следует заметить, что среди этой массы теологических и философских писаний (162!) встречается только 3 атеистических, хотя, по всей вероятности, их не было бы так мало, если бы атеизм основывался на чистейшем абсурде. Спиритизм, напротив, у этих писателей в таком почете, что Филомнест отказывается перечислять все относящиеся к нему статьи.

Впрочем, в выборе сюжета маттоиды‑графоманы весьма неразборчивы: всякая тема для них подходяща, даже совершенно незнакомая им; но по большей части они отдают предпочтение темным, запутанным и неразрешимым вопросам, вроде, например, квадратуры круга, иероглифов, толкований Апокалипсиса, воздухоплавания, спиритизма, или же занимаются так называемыми модными, современными вопросами.

Об известном уже нам маттоиде Демонсе (Demons) Нодье говорил, что «это совсем не мономан а настоящий флюгер и притом безумец, всегда готовый повторять каждую нелепость, достигшую его слуха, мечтатель, хамелеон, невольно меняющий цвета, смотря по тому, что его окружает». И действительно, в эпоху экономических затруднений Италии проекты исправления финансов появлялись дюжинами: кто предлагал ввести бумажные деньги, кто – отобрать имущество у евреев и духовенства, кто – сделать принудительный заем. Потом преобладающее значение получили социальные и религиозные вопросы (Пассананте, Лазаретти, Бозизио, Чианкеттини), а в последнее время выступил на сцену вопрос о проказе.

Некто Пари считает, например, источником этой болезни какие‑то грибки, падающие с грязных потолков на съестные припасы крестьян и заражающие их. Убедиться в этом очень нетрудно: стоит только сделать фотографический снимок с какой‑нибудь трещины внутри избы, рассмотреть этот снимок под микроскопом и тогда окажется (если опыт сделан правильно), что там гораздо больше грибков, чем в домах горожан, не страдающих проказой. Следовательно, на стенах крестьянских изб образуются целые гнезда грибков. Но каким же образом они производят проказу? Ничего не может быть проще: грибки заключают в себе особое вещество – фунгин, который загорается при 47 градусах (!). Поэтому, когда внешняя температура бывает 13°, а температура тела достигает 32° (!), оба количества теплоты соединяются и тело начинает гореть. Вот почему у зараженных проказой появляется воспаление от солнца!

Другой, бывший сержант Манц., предлагает лечить проказу мясом кроликов и потому рекомендует разведение их среди крестьян, забывая, что кролики требуют в день пищи 60 частей на 100 своего веса, а следовательно, если бы привести этот проект в исполнение, то крестьянам пришлось бы испытать бедствие чуть ли не худшее, чем сама проказа. Третий, Жем., измеряет уши прокаженных и на основании этих измерений трактует о болезнях кожи (лепидомирикринии). Четвертый, Бонф., находит причину болезни с первого же взгляда, без всякого анализа, в нечистотах, случайно замеченных им на улицах Феррары; затем по своему произволу определяет качество и количество пищи, употребляемой прокаженными, состоящей будто бы из 700 граммов маиса, и приходит к заключению, что эти несчастные гибнут вследствие хронического голода, нисколько не похожего, впрочем, на голод острый, так как, страдая первым, можно даже оставаться тучным. В конце концов он начинает считать проказу сходной с тифом, потому что некоторые дают ей это название, отрицает столбняк, перемежаемость припадков, гидроманию (припадок бреда, при котором больной бросается в воду), потому что все такие признаки проказы противоречат его теории, и развязно наполняет таким вздором не одну сотню страниц. Следует еще заметить, что почти у всех маттоидов – Бозизио, Чианкеттини, Пассананте, Манжионе, де Томази, Бонф., – убеждения, высказываемые ими в своих сочинениях, при всем их упрямстве и настойчивости, не отличаются страстностью и что насколько они бывают высокопарны и нелепы в письменной речи, настолько же в устной у них заметно благоразумие и осторожность. Ограничиваясь лишь односложными ответами на делаемые им возражения, они очень ловко умеют представить свои бредни как что‑то действительно разумное, особенно перед несведущими людьми, но лишь только примутся излагать то же самое на бумаге – у них ничего не выходит, кроме скучнейшей ерунды.

Когда я спросил Бозизио, что ему за охота носить такую странную обувь, как сандалии, и ходить в самую жару с открытой головой, почти без одежды, он отвечал мне: «Я делаю это из подражания римлянам, с гигиенической целью и, кроме того, чтобы привлечь своим одеянием внимание публики к моим теориям. Разве она стала бы замечать меня, если бы я не был одет таким образом?»

Далее, характерное отличие маттоидов от преступников и от большинства сумасшедших составляет их умеренность в пище, доходящая иногда до чисто монастырского аскетизма. Так, Бозизио питался исключительно полентой без соли, Пассананте – одним хлебом, Лазаретти часто довольствовался только двумя картофелинами в день, Манжионе съедал на 13 сольдо чечевицы или рису и т. д.

Подобная умеренность объясняется, с одной стороны, тем удовлетворением, которое эти люди получают от сочинительства, так что они, подобно аскетам и великим мыслителям, забывают о еде, и с другой – ограниченностью их средств, так как свои скудные достатки они предпочитают тратить на пропаганду своих идей, а не на удовлетворение потребностей желудка; к тому же среди них встречаются люди безукоризненной честности и до крайности аккуратные, как, например, Чианкеттини, Бозизио, Манжионе. Некоторые из них, например, вели счет даже клочкам исписанной ими бумаги и составляли для такого расхода особые реестры.

Вообще эти субъекты, являясь совершенно помешанными в своих сочинениях – нередко в такой же степени, как и настоящие сумасшедшие, – оказываются довольно разумными в практической жизни, где обнаруживают и здравый смысл, и расчетливость, и даже хитрость, что делает их уже совершенно непохожими на гениальных людей, а тем более на гениальных безумцев, у которых непрактичность и неумение устроить свои дела почти всегда бывают прямо пропорциональны литературному дарованию. Отсюда понятно, почему многие из авторов таких чисто патологических бредней считаются людьми в высшей степени практичными. Трое из них заведуют больницами; Блюэ, автор «Скоттатиндже» (delle Scottatinge) служит капитаном и военным комиссаром. Далее, автор более чем курьезных изобретений занимает такую должность, где ему постоянно приходится сталкиваться с образованными людьми, которые, однако, никогда еще не заподазривали его в ненормальном состоянии умственных способностей. Пятеро состоят профессорами, трое депутатами, двое сенаторами, и никто не замечал в них особенных странностей.

Наконец, такие субъекты служат советниками в государственных учреждениях, в префектуре, в кассационной палате, в провинциальных советах; среди них есть пятеро священников, и почти все они состарились на своих местах, окруженные всеобщим уважением. Кроме того, можно указать на Фреко, бывшего синдиком{148}, а также на Леру и Асгиля, заседавших в парламенте.

К маттоидам‑теологам – Морену, Лебратону, Жоррису, Валле (18‑летний юноша), Ванини – относились, к сожалению, настолько серьезно, что предали их сожжению заживо на костре, а Келер был обезглавлен лишь за то, что корректировал статьи Жорриса.

В следующей главе мы увидим, что многие маттоиды – Смит, Фурье, Клейнов, Фокс – имели фанатичных последователей.

Стоит отметить также следующий примечательный факт: люди, в продолжение 18 лет серьезно изучавшие проказу и придумывавшие средства избавиться от нее, были встречены лишь презрением со стороны академиков и насмешками со стороны толпы, и в то же время никто из маттоидов, писавших о проказе, не оставался без последователей, хотя бы на один день, и все они находили многочисленных покровителей, даже в парламенте и в королевском дворце. Кроликоман, например, и его коллега, открывший фитозоа, морбифитозоа и грибки, производящие проказу, не только встретили сочувствие со стороны самых авторитетных итальянских газет (не говоря уже о медицинских), но их идеи даже пропагандировались посредством циркуляра Мичели и во многих санитарных советах. А Банф, со своим открытием, что хронический голод служит причиной проказы, разве не нашел отклика у всех невежественных альенистов Италии, втайне помогавших ему даже своими статьями! Нужно прибавить, впрочем, что в практической жизни это был превосходнейший и честнейший человек.

Эта способность мыслить здраво, сохранять спокойствие, несмотря на увлечение безумной идеей, и отличает маттоидов от обыкновенных сумасшедших, хотя тем же свойством обладают также мономаньяки, у которых оно проявляется особенно резко; иногда его можно заметить также при известных стадиях опьянения.

Но как мономаньяки, так и маттоиды способны сразу, вдруг, утратить свое здравомыслие и впасть в раздражение, даже в бешенство – чаще всего под влиянием голода, неудовлетворенной страсти или тех нервных страданий, которыми сопровождается, а может быть, и обусловливается ненормальность таких субъектов, как, например, Кордилиани и Манжионе.[152]Дело в том, что, судя по некоторым симптомам, у многих из них можно предполагать существование изменений в нервных центрах. У Жиро и Спандри были конвульсии лица, понижение и опускание правого века; анестезией страдали Лазаретти, Пассананте и Б., поджигатель; признаки эпилепсии замечались у Манжионе и де Томази; кратковременный бред – у Кордилиани. Один даровитый юноша, переболев тифом, сделался маттоидом, а Кульман после болезни мозга, перенесенной им в 18 лет, начал пророчествовать. Подобные случаи мгновенного проявления умопомешательства ставят иногда в большое затруднение специалистов судебно‑медицинской психиатрии и заставляют их, за отсутствием общеизвестных признаков определенного френопатического состояния, делать ложные заключения, причем они либо решают, что субъект притворяется, либо что он совершенно здоров. Политикам же следовало бы позаботиться о лечении таких маттоидов, потому что, не принимая никаких мер против них своевременно, когда они более смешны, чем опасны, общество рискует подвергнуть себя таким бедствиям, каких, пожалуй, не могут причинить ему и настоящие сумасшедшие, так как они сразу обнаруживают свое безумие, что дает возможность оградить от них здоровых членов общества. Есть еще разновидность графоманов, гораздо более опасная, – это люди, страдающие манией кляузничества. Формы черепа и лица у них вполне нормальны, печень, однако, почти всегда увеличена. Они отличаются нездоровой склонностью судиться со всеми окружающими и в то же время считать себя жертвами их несправедливости. Такие субъекты проявляют лихорадочную деятельность; отлично зная законы, они постоянно стараются истолковать их в свою пользу, вечно переносят дела из одной инстанции в другую, бегают по судам и подают всюду невообразимое множество прошений, отношений и пр. Многие, заручившись покровительством какого‑нибудь важного лица, стараются добиться успеха через него, а потом обращаются к королю, в парламент, надоедают всем и каждому и в конце концов достигают‑таки своей цели тем или иным способом в расчете на снисходительность присяжных. Расчет, действительно, оказывается иногда верным: например, некто Ж., проиграв свой процесс, ранил выстрелом из ружья графа Калли и был оправдан присяжными благодаря тому впечатлению, которое произвело на них его своеобразное красноречие; через десять лет после этого случая он с оружием ворвался в дом, который сам же продал и которым все‑таки хотел снова завладеть.

Подобно тому как эротоманьяк влюбляется в идеальную женщину и воображает себя любимым ею, пусть даже она его никогда и не видела, кляузник думает, что правосудие существует лишь для защиты его интересов; если адвокаты и судьи не помогают ему, он считает их своими врагами и старается всячески досадить им. Нередко такие маттоиды видят в собственной тяжбе нечто священное и готовы сделать какой угодно вред лицам, не разделяющим их убеждения. Некто Б., у которого пастор отобрал поле, принадлежавшее ему по закону, вообразил, что это дает ему право всячески преследовать духовенство на том будто бы основании, что католицизм восстает против правительства. По той же причине он решил поджечь церковь. И при этом все его прошения и протесты написаны были здраво, со смыслом, и по существу казались справедливыми, только применение их к данному случаю было неосновательно.

Я заметил, что у всех подобных субъектов бывает совершенно сходный почерк, все они пишут сильно удлиненными буквами и, подобно графоманам, злоупотребляют грамотностью; но выражения у них резче, темы более личного характера, так что они лишь мимоходом затрагивают иногда социальные, религиозные и другие вопросы.

Впрочем, встречается немало и таких, которые к своему личному неудовольствию примешивают политику, и они‑то наиболее опасны в наше время: недостаточное образование и крайняя бедность лишают их возможности высказывать свои идеи в печати, и вот, чтобы дать им выход, эти люди прибегают к насилиям и преступлениям. Именно таков был Санду, настоящий политический маттоид, наделавший столько хлопот Наполеону и Бильо; к той же категории принадлежат Кордильяни, Пассананте, Манжионе и Гито (см. Приложение). Крафт‑Эбинг рассказывает об одном маттоиде, что он учредил общество с целью защищать угнетенных, не добившихся справедливости в судах, и устав его представил королю.

Date: 2015-07-25; view: 332; Нарушение авторских прав