Груженые сани с одномером

Возможно, наш рассказ открыл кое-кому глаза на то, что снарядить такой поход, который нам предстоял, – дело нешуточное. Одни деньги исхода не решают, хотя, видит бог, без денег далеко не уедешь. Важную, я бы даже сказал решающую, роль играет то, как снаряжена экспедиция, предусмотрены ли все трудности и средства их преодолеть или избежать. Побеждает тот, у кого все в порядке; кое-кто называет это везением. Поражение непременно ожидает того, кто не принял заблаговременно нужных мер; это называют невезением. Не подумайте только, что я сочиняю хвалебную эпитафию для своей могилы. Нет, вся заслуга по справедливости принадлежит моим товарищам, которые терпеливо, настойчиво, опираясь на большой опыт, довели наше снаряжение до предельного совершенства и тем самым обеспечили победу.

16 августа мы начали нагружать сани. Двое саней стояли в хрустальном дворце, еще двое – в интендантстве. Хорошо, что мы могли заниматься этой работой в помещении. Температура отплясывала канкан между -50° и -60°, иногда дул освежающий ветерок, 6 метров в секунду. В таких условиях вряд ли было бы возможно заниматься укладкой на воздухе, учитывая необходимость делать это тщательно и надежно. Закрепленные на санях тросы для ящиков надо было сплеснить с бечевкой (сплесень – соединение отдельных прядей каната), а это требовало времени. Зато привязанные как следует ящики будут стоять, как в тисках, и не сдвинутся с места. Цинковые листы, укрепленные под санями, чтобы они не проваливались на рыхлом снегу, мы сняли, поняв, что они нам не потребуются. Взамен на это место привязали по запасной лыже; они нам потом очень пригодились. 22 августа сани были готовы и ждали старта.

Затянувшиеся морозы были в тягость собакам. Когда температура падала до минус 50–60°, сразу было заметно, что они ее чувствуют. То одну, то другую лапу подожмут и не торопятся опустить ее на холодный снег.

До чего же хитры были эти псы. Мы давали им мясо и рыбу через день. К рыбе они относились без особого восторга, и некоторые из них не спешили домой вечером в те дни, когда им полагалась рыба. Особенно много хлопот причинял Стюбберюду молодой пес Фунчо, родившийся в сентябре 1910 года, когда мы были на Мадейре. В мясные дни, как я уже говорил, вечером, посадив своих собак на привязь в палатках, каждый забирал по ящику с нарубленным мясом на ограде вокруг «мясной» палатки. Фунчо это приметил. Увидит, что Стюбберюд берет ящик, и, понимая, что будет мясо, спокойно идет в свою палатку. Если же Стюбберюд не шел за ящиком, Фунчо становился неуловимым. Так повторялось, пока Стюбберюд не придумал одну хитрость. В очередной рыбный день, когда Фунчо по своему обыкновению издали наблюдал, как сажают на привязь других собак, Стюбберюд подошел к ограде, взвалил на плечо пустой ящик и вернулся с ним к палатке. И Фунчо клюнул, поспешил в палатку, радуясь тому, что Стюбберюд проявил неожиданную щедрость. Увы, его ожидал совсем не тот прием, на какой он рассчитывал. Его схватили за шиворот и привязали на ночь. Фунчо свирепо поглядел на пустой ящик, потом на Стюбберюда. Не знаю, что делалось в его голове, но впоследствии эта хитрость редко удавалась Стюбберюду. А в тот вечер Фунчо пришлось довольствоваться сушеной рыбой на ужин.

За зиму мы потеряли совсем немного собак. Еппе и Якоб околели от какой-то болезни. Валета пристрелили, у него вылезла почти вся шерсть. Мадейро, родившийся на Мадейре, исчез еще осенью. Затем пропал и Том. Оба, вероятно, упали в трещину. Дважды нам довелось наблюдать, как это происходит. На наших глазах собака проваливалась в трещину, и мы видели ее сверху. Она спокойно бродила взад и вперед на дне, не издавая ни звука. Трещины были неглубокие, но крутые, без посторонней помощи собаке не выбраться. Мадейро и Том, несомненно, погибли именно таким образом. Это была медленная смерть, если вспомнить, как живучи собаки. Много раз случалось, что собаки пропадали на несколько дней, потом возвращались. Возможно, побывали в трещине, но сумели в конце концов выкарабкаться. Интересно, что собаки не считались с погодой, когда у них появлялось желание побродить, уходили даже при температуре ниже -50°, в метель и ветер. Влюбленные нередко удалялись, чтобы в уединении проявлять свои нежные чувства. Так, Жеманница, одна из собак Бьоланда, вздумала однажды уединиться с тремя кавалерами. Мы обнаружили их за торосом на льду, они спокойно лежали уже больше недели. Все эти дни температура держалась около -50°. Холодновато для любви!

23 августа выдалась тихая погода, редкие облака, температура -42°. Самая подходящая погода, чтобы вынести сани и подогнать их к месту старта. Мы решили выносить их через дверь интендантства – она была шире других, легче пролезть. Но сначала пришлось разгрести снег, который накопился здесь за последнее время, так как ребята предпочитали пользоваться внутренним ходом. Метель все сгладила, сверху и не увидишь вход; впрочем, две-три крепкие лопаты и двое-трое крепких работников быстро решили эту проблему. Вытащить сани было потруднее. Они с грузом весили по 400 килограммов каждые, а подъем был крутой. Поставили тали с блоками. Сверху тянули, снизу подталкивали, одни сани за другими медленно извлекались на поверхность и оттаскивались на площадку около метеобудки, чтобы можно было стартовать без помех. Нашим бойким собакам нужен был свободный путь. Если увидят какой-нибудь ящик или столб, не говоря уж о будке, непременно потянутся туда, сколько бы каюр ни протестовал. В то утро мы не спускали собак с привязи, и теперь все каюры пошли в палатки надевать на них сбрую. Глядя на груженые сани, готовые начать долгий рейс, я силился настроиться на поэтический лад. «Беспокойный дух человека…», «таинственная, грозная ледяная пустыня…». Нет, не получается. Может быть, оттого, что еще слишком рано. Я оставил тщетные потуги, придя к выводу, что сани с черными ящиками больше всего похожи на гробы.

Как мы думали, так и вышло. Собак распирала энергия. Запрячь их было делом нелегким, они ни минуты не могли постоять спокойно. Кому-то надо поприветствовать друга, кому-то вздуть недруга. Не то, так другое. Вот две собаки роют снег задними лапами и вызывающе смотрят друг на друга: жди потасовки. Увидишь такую картину, вмешаешься вовремя, можно еще предотвратить готовящуюся драку. Но разве всюду поспеешь… И завязались яростные схватки. Странные животные. Всю зиму вели себя сравнительно спокойно, а облачились в сбрую – непременно надо суетиться.

Наконец мы справились с ними и тронулись с места. Мы впервые испытывали по 12 собак в упряжке и с волнением ждали исхода. Против ожидания все шло хорошо. Не скажу «как по маслу», но этого и нельзя было требовать с первого же раза. Некоторые собаки за зиму растолстели и с трудом поспевали за другими. Им первый выезд дался нелегко. Но большинство было в отличной форме, в меру упитанные, без лишнего жира. Вверх по откосу мы поднялись быстро. Большинство собак было не прочь передохнуть на подъеме, но некоторые одолели его одним махом. А на гребне все было так же, как в апреле, когда состоялась наша последняя вылазка. Флаг на месте и даже не очень пострадал от ветра. Самое удивительное – видно было наши старые следы, ведшие на юг. Мы выкатили сани наверх, распрягли собак и отпустили их, не сомневаясь, что они радостно помчатся домой, к «кормушкам». Большинство из них так и поступило. Радостные, веселые, ринулись они обратно, и вскоре весь лед пестрел собаками. Нельзя сказать, чтобы они вели себя паиньками. Кое-где над льдом словно курился туман – это драчуны барахтались в облачке снега. Но на базе их ни в чем нельзя было упрекнуть. Правда, кое-кто из них прихрамывал, но это пустяки.

А вечером проверка показала, что не хватает десяти собак. Странно. Неужели все десять провалились в трещины? Не может быть. На другое утро два человека отправились к «линии старта» поискать пропавших. По пути они миновали несколько трещин, но там не видно было собак. И ни одна не попалась им навстречу. А дойдя до саней, они увидели, что все десять недостающих собак преспокойно лежат и спят, свернувшись калачиком. Появление людей не произвело на них никакого действия. Две-три собаки приоткрыли глаза – и только. Они чрезвычайно удивились, когда их подняли и довольно решительно дали им понять, что их ждут дома. Некоторые наотрез отказались в это поверить, покрутились на месте и снова легли. Пришлось силой гнать их домой.

Вот и пойми их! Лежат в 40-градусный мороз в 5 километрах от своего уютного дома, где их ожидает обильная пища. Хотя они провели здесь целые сутки, ни одна не собиралась уходить. Было бы еще лето, солнце, тепло, я бы их кое-как понял. А так я просто теряюсь.

Двадцать четвертого августа солнце впервые за четыре месяца снова выглянуло из-за барьера. Казалось, оно улыбается и кивает старым знакомым торосам, с которыми встречается уже столько лет. Но когда лучи его коснулись «линии старта», солнечный лик выразил явное изумление: «Гляди-ка, они все-таки меня опередили! А я-то так торопилось, чтобы быть первым!» Что верно, то верно, мы выиграли гонку, днем раньше солнца вышли на барьер.

Дату старта еще нельзя было точно определить. Подождем, посмотрим, пока установится сколько-нибудь сносная температура. Пока лютует такой мороз, нечего и думать двигаться в путь.

Все было готово для старта, оставалось только запрячь собак и трогаться. Однако, если бы кто-нибудь заглянул к нам, он не подумал бы, что мы завершили подготовку снаряжения. Ребята кроили и шили усерднее, чем когда-либо. Мимолетные идеи, которым прежде не придавали значения, – будет время, можно сделать, а можно и не делать, – вдруг стали казаться страшно важными. И вот уже нож кромсает шкуры, и растет гора лоскутьев и шерсти. А теперь – за иголку, добавлять к старым новые швы.

Шли дни, а температура воздуха оставалась совсем не весенней. Иногда поднимется до -30° и тут же снова опустится до -50°. Не очень-то приятно ходить так и ждать. Мне все казалось, что один я хожу и жду, а другие давно в пути. Впрочем, так казалось не только мне.

– Хотел бы я знать, куда Скотт уже дошел?

– Да он еще и не выходил. Слишком холодно для его пони, неужели не понимаешь?

– А кто сказал тебе, что у них такой же мороз, как у нас? Может, у них там под горой много теплее, а уж тогда, бьюсь об заклад, они не будут лежать на боку. Эти ребята уже показали, на что способны.

Такие реплики можно было слышать каждый день. Многие из нас страдали от неопределенности, а я буквально изводился. Я твердо решил стартовать при первой возможности. Кое-кто считал, что, стартовав слишком рано, мы многим рискуем, но меня это возражение не убеждало. Ведь если станет чересчур холодно, можно просто взять и вернуться. Так где же риск?

Первый день сентября – минус 42°. С такой температурой уже можно сладить, но все-таки лучше повременить. Вдруг это снова обманный ход природы. На другой день – минус 53°, ясно, безветрие. 6 сентября – минус 29°. Наконец-то перемена, давно пора! На следующий день – минус 22°. Слабый восточный ветерок воспринимался как теплое дыхание весны. Дождались-таки подходящей температуры для старта. Все готовы. Завтра в путь…

Наступило 8 сентября. Мы поднялись в обычное время, позавтракали и приступили к сборам. Дел было немного. Пустые сани, на которых нам ехать к «линии старта», стояли наготове, захватил кое-какую мелочь и кати. Но как раз из-за того, что у нас было мало вещей, на сборы ушла уйма времени. Нам предстояло запрячь в пустые сани 12 собак, и мы предчувствовали, что придется с ними помучиться. Каждую собаку подводили к саням и запрягали двое.

Самые предусмотрительные из нас зачалили свои сани за кол, надежно вбитый в снег. Другие довольствовались тем, что опрокинули сани, а кое-кто проявил полную беспечность. Надо было закончить приготовления до того, как первый тронется с места. А то ведь тем, кто замешкается, не удержать собак, и покатят, не подготовившись как следует.

Собаки в это утро совсем отбились от рук. В двух упряжках были суки в поре, и они вносили разлад не только в свою упряжку, но и в другие. Один из каюров предусмотрительно оставил свою даму дома, запер ее в помещении артели. Да только это его не спасло от хлопот. Псы прыгали на задних лапах и дергали сбрую, норовя удрать в артель. А каюр только хитро улыбался. Он знал: как только упряжка тронется, в азарте бега любовь будет забыта. Другой каюр не стал выпрягать даму, дескать, это его лучшая собака, без нее он далеко не уедет.

Наконец почти все готово. Остались сущие пустяки. Вдруг я услышал страшный шум, обернулся и увидел упряжку, которая сорвалась с места без каюра. Сосед бросился помогать товарищу – тут же и его собаки рванулись вперед. Двое саней впереди, за ними бегут во всю прыть два каюра. Но силы были слишком неравные. Через несколько секунд каюры безнадежно отстали. Беглецы взяли курс на юго-запад и неслись с ураганной скоростью. Преследователям пришлось несладко. Они давно уже перешли с бега на шаг, идя по санному следу. Сани исчезли за торосами, много спустя туда же подоспели два каюра. Мы ждали их.

Тут возник вопрос: что сделают те двое, поймав наконец своих собак? Повернут домой или сразу отправятся к «линии старта»? Ждать было скучно, и мы решили доехать до «старта»; в крайнем случае, лучше уж подождем там. Сказано – сделано, и мы тронулись в путь. Заодно проверим, как справляются ребята со своими псами. Ведь и наши упряжки скорее всего изберут тот же курс, что беглецы. Наше опасение было не напрасным. Троим удалось повернуть своих собак и направить их по нужному курсу. А двое других тоже помчались по новой колее. Правда, потом они клялись, будто думали, что мы все туда двинемся. Я только улыбался в ответ, ничего не говоря. Сколько раз собаки отнимали у меня бразды правления. Конечно, неприятно, но, ей-богу, с кем не бывает.

Только в 12 часов дня мы все опять собрались вместе. Ребятам пришлось основательно потрудиться, догоняя собак, их даже пот прошиб. Я уже подумывал о том, чтобы вернуться обратно, тем более что за нами увязались три щенка. Если они и дальше побегут за санями, придется их застрелить. Но возвращаться после таких трудов, чтобы назавтра, вероятнее всего, повторить все снова, нам вовсе не улыбалось. И увидеть, как Линдстрём стоит в дверях и корчится от смеха… Нет, лучше продолжить путь. Никто не возражал. Мы впрягли собак в нагруженные сани, а пустые поставили друг на друга.

В половине первого состоялся настоящий старт. Замеченный нами старый след вскоре пропал, но мы тут же встретили флажки, которые ставили через каждые два километра, когда последний раз выезжали устраивать склад. Скольжение было отличное, мы стремительно продвигались к югу. В первый день мы ехали недолго и, покрыв всего 19 километров, стали лагерем в половине четвертого.

Первая ночь на воздухе никогда не бывает приятной, но эта была ужасной. «Дама», о которой я говорил выше, дала повод для весьма бурных сцен. Наши 90 собак шумели так, что мы не сомкнули глаз. Мы облегченно вздохнули, когда часы показали четыре и можно было приступить к утренним сборам. Каюр за ночь передумал: эту суку нельзя оставлять в упряжке. С ней на полюс идти невозможно. И когда мы остановились на второй завтрак, я велел застрелить ее. Одновременно пристрелили и трех щенят.

Скольжение в этот день, как и накануне, было идеальное. Флажки стояли на своих местах, и, если судить по ним, за это время здесь вовсе не было осадков.

За день мы прошли 25 километров. Собаки были еще не тренированы, но с каждым часом бежали все лучше. Десятого они явно обрели надлежащую форму. В этот день никто не мог сдержать своей упряжки, собаки наперебой рвались вперед. Упряжки сталкивались, и начиналась неразбериха. Неприятно. Собаки без толку тратили свои силы, а время, уходившее на то, чтобы их разнять, пропадало зря. На них нашло какое-то буйство. Так, Лассесен, заметив в другой упряжке своего врага Ханса, поддержанный своим другом Фиксом, рванулся вперед. Глядя на них, и все остальные собаки упряжки понеслись во весь опор. Каюр был бессилен остановить их. Собаки мчались, не сбавляя хода, пока не догнали упряжку, где шел предмет ненависти Лассесена и Фикса. Обе упряжки сцепились. Поди-ка, разберись в 96 собачьих лапах! Пришлось тем, кто не мог справляться со своими упряжками, выпрячь несколько собак и привязать их к саням. Таким образом нам удалось навести порядок. За день было пройдено 30 километров.

Когда мы проснулись в понедельник одиннадцатого, на градуснике было -55°. Погода чудесная – тихо и ясно. Собакам было явно не по себе, недаром они всю ночь вели себя сравнительно спокойно. Мороз тотчас отразился на скольжении. Теперь снег тормозил сани. Нам попалось несколько трещин, и Ханссен чуть не провалился, но сани удалось удержать, обошлось без последствий.

На ходу мороз не чувствовался, напротив, по временам нам становилось жарко. От дыхания над упряжками стоял такой туман, что и не разглядишь соседа, хотя мы следовали один за другим почти вплотную.

12 сентября – минус 52°, встречный ветер. Мороз пронизывал насквозь. Видно было, что собаки страдают от холода, особенно утром, когда они лежали, свернувшись калачиком и грея нос хвостом. Время от времени по телу их пробегала дрожь, а некоторые дрожали непрерывно. Надо было силой поднимать их, чтобы надеть сбрую. Пришлось мне признать, что при такой температуре не стоит идти дальше, риск слишком велик.

Решили дойти до склада на 80° южной широты и оставить там свой груз. К тому же в этот день мы сделали зловещее открытие: в компасах замерзла жидкость, и они вышли из строя.[84]Видимость заметно ухудшилась, и мы очень смутно представляли себе, в какой стороне солнце. Идти вперед при таких условиях – дело неверное. Возможно, мы держим правильный курс, но столь же вероятно, пожалуй, даже еще вероятнее, что мы сбились с курса. Значит, лучше всего разбить лагерь и переждать. В тот день по адресу мастера, поставившего нам компасы, произносились далеко не лестные слова.

Мы остановились в 10 утра. Весь день еще впереди, и мы решили устроиться получше, соорудить две снежные хижины. Снег не очень подходил для строительства, но нам удалось кое-как заготовить нужное число кирпичей. Одну хижину сложил Ханссен, другую – Вистинг. При царившей в тот день температуре снежная хижина во много раз лучше палатки. И мы сразу воспрянули духом, когда забрались в хижины и разожгли примус. Ночью вокруг нас был слышен какой-то подозрительный шум. Я даже заглянул под спальный мешок, чтобы проверить, далеко ли до дна, но никакой трещины не обнаружил. Обитатели второй хижины ничего не слышали. Позднее мы поняли, что звук этот происходил от оседания снега. Случается, что большие участки снежного покрова обламываются и оседают. При этом чувство такое, словно у вас грунт уходит из-под ног, – не очень приятно. Оседание сопровождается гулом, заставляющим подчас собак – да и каюров тоже – подпрыгивать в воздух. На плато однажды мы услышали гул такой силы, что он напоминал канонаду. Впрочем, мы скоро привыкли к этому явлению.

На следующий день – минус 52,5°, ясно, безветрие. Мы прошли 30 километров, стараясь держать верный курс по солнцу. Когда остановились, градусник показывал -56,2°. На этот раз я сделал то, против чего всегда восставал, а именно – взял с собой спиртные напитки: бутылку простой и бутылку имбирной водки. Решив, что сейчас самая пора ее употребить, я достал имбирную водку. Оказалось, что она замерзла. При оттаивании бутылка лопнула, и мы выбросили ее на снег, после чего все наши собаки принялись чихать.

Другая бутылка – «Люсхолм № 1» – тоже замерзла. Наученные неудачей, мы стали осторожнее и сумели оттаять вторую бутылку. Подождали, пока все забрались в спальные мешки, и разлили ее. Меня ожидало полное разочарование. Водка не доставила нам никакого удовольствия. Но я доволен, что произвели опыт: второй раз я его не повторю. Водка совсем не подействовала, не ударила ни в голову, ни в ноги.

Четырнадцатого – снова холодный день, – 56°. К счастью, было ясно, видимость хорошая. Вскоре после старта на ровной поверхности снега вдруг показался какой-то блестящий бугор. Бинокль сюда! Склад… Он находился прямо по нашему курсу Ханссен, который все время ехал первым без направляющего и по большей части без компаса, не ударил лицом в грязь. Мы ограничились единодушным выводом, что он молодец.

В половине одиннадцатого мы подошли к складу и тотчас разгрузили сани. Вистинг взял на себя отнюдь не приятный труд – приготовить нам по чашке горячего молока при -56°. Поставил примус за ящиками с продовольствием и разжег его. Как ни странно, керосин в бачке не замерз; наверно, это потому, что примус был надежно защищен от мороза в ящике. Чашка «солодового молока Хорлика» показалась мне в этот день куда вкуснее, чем когда я пил его в последний раз в ресторане в Чикаго. Насладившись горячим напитком, мы сели на опустевшие сани и двинулись домой.

Скольжение было плохое, но с легким грузом собаки бежали прытко. Я сидел на санях Вистинга, так как считал его упряжку самой сильной. Мороз не ослабевал, и я с удивлением думал о том, как это мы сидим неподвижно на санях и не мерзнем. Кое-кто весь день не вставал с саней, но большинство иногда соскакивало и бежало рядом, чтобы согреться. Сам я надел лыжи и покатил за санями на буксире. Мне этот сомнительный спорт никогда не нравился, но сейчас куда ни шло. Ногам тепло, а это главное. Я и после занимался этим «спортом», но по другой причине.

Вечером 15 сентября, когда мы сидели в палатке, болтая и занимаясь стряпней, Ханссен вдруг объявил:

– Кажется, я без пятки остался!

Разулся и предъявил нам отмороженную, словно восковую, пятку. Зловещее зрелище. Он растирал пятку до тех пор, пока не «почувствовал ее снова», после чего надел чулки и залез в спальный мешок. Тут послышался голос Стюбберюда:

– А ведь и у меня с пяткой что-то неладно.

То же лечение, и тот же результат. Да, ситуация: две ненадежных пятки, а до Фрамхейма 75 километров!

К счастью, на следующее утро потеплело, было «почти лето» – минус 40°. Совсем другое дело! По мне так разница между -40° и -50° весьма ощутима. Казалось бы, при таком морозе несколько градусов больше или меньше уже не играют роли. А вот играют!

В этот день нам пришлось отпустить несколько собак, которые не поспевали за другими. Мы надеялись, что они доберутся сами по нашим следам. Но Адам и Лазарь так и не пришли на базу. Сара вдруг упала замертво на бегу. Камилла тоже входила в число отпущенных.

На обратном пути порядок следования был такой же; Ханссен и Вистинг обычно уходили далеко вперед, если не останавливались и не поджидали остальных. Собаки бежали быстро. Мы собирались остановиться у флага на 30-м километре от Фрамхейма и дождаться отставших, но так как погода была отличная, тихо и ясно, а старый след был отчетливо виден, я решил продолжать путь. Чем скорее больные пятки окажутся дома, тем лучше! Первые двое саней были на базе в 4 часа дня. Еще одни – в шесть, затем еще двое – в половине седьмого. Последняя упряжка пришла в половине первого ночи. И где только она замешкалась!

В эти морозные дни нам попалось одно необычное образование, я прежде никогда такого не видел. Мельчайшие снежинки, собираясь вместе, образовали маленькие цилиндры средней высотой около трех сантиметров и с таким же примерно диаметром. Они катились колесом по поверхности, иногда собираясь в большие кучи, потом продолжали катиться дальше по одной или по несколько штук. Если положить такой цилиндрик на ладонь, не ощутишь ни малейшего веса; сожмешь самый крупный – от него практически ничего не остается. При -40° мы таких образований не наблюдали.

Вернувшись домой, мы тотчас занялись пятками. Престрюд поморозил обе пятки, одну слегка, другую посильнее, но, насколько я мог судить, не так сильно, как двое других. Прежде всего мы разрезали огромные пузыри и выпустили из них жидкость. Потом поставили борные компрессы, меняя их утром и вечером. Это лечение продолжалось долго. Наконец, можно было снять старую кожу – под ней уже наросла новая, здоровая и крепкая. Как говорится, на пятки поставили заплатки.

В сложившейся ситуации я счел необходимым разделить наш отряд на две части. Один пойдет на юг, другой попытается достигнуть Земли Короля Эдуарда VII, посмотрит, что там можно сделать, а заодно исследует окрестности Китовой бухты. В этот отряд вошли Престрюд, Стюбберюд и Юхансен под начальством первого. Такое деление давало много преимуществ. Во-первых, меньший по численности отряд будет двигаться быстрее. Наши вылазки уже показали, что много людей и много собак – не самое удачное решение. В частности, мы оттого и собирались утром по 4 часа. Сократив отряд наполовину, так, чтобы понадобилась только одна палатка, я рассчитывал и вдвое сократить время на сборы. Много больше пользы будет и от наших складов, ведь на пять человек тех же запасов хватит на гораздо более долгий срок. Что до научных результатов, то преимущества настолько очевидны, что нет надобности об этом подробно говорить.

Перед восточным отрядом были поставлены такие задачи:

1. Дойти до Земли Короля Эдуарда VII и произвести там исследования, насколько позволят время и обстоятельства.

2. Нанести на карту и исследовать Китовую бухту с ее ближайшими окрестностями.

3. Насколько возможно, поддерживать Фрамхейм в порядке на случай, если нам придется зимовать еще раз.

Итак, дальше мы работали, так сказать, в два отряда. Полярный отряд должен был выступить, как только всерьез установится весна. Срок выхода второго отряда я предоставил назначить самому Престрюду. Это дело было не такое уж срочное. Они могли не торопиться.

Опять началась возня со снаряжением, опять прилежно заработали иголки.

Через два дня после нашего возвращения Вистинг и Бьоланд отправились на 30-й километр, чтобы забрать отпущенных на этом отрезке собак, которые все еще не вернулись. Они одолели 60 километров за 6 часов и привели с собой все десять оставленных нами собак. Некоторые из них лежали у самой вехи. Ни одна собака не поднялась с места при виде саней. Пришлось их поднимать и впрягать. Двух-трех, у которых были поранены лапы, погрузили на сани. Вероятно, большинство из них самостоятельно вернулось бы домой через несколько дней. Я не мог взять в толк, как это здоровым и сильным собакам могло прийти в голову отлеживаться на снегу.

24 сентября был отмечен первый признак весны: вернувшись с морского льда, Бьоланд сообщил, что застрелил тюленя. Значит, тюлени начали выходить на лед – добрый знак. На другой день мы отправились за тушей и убили еще одного зверя. Собаки сразу оживились, получив свежее мясо, не говоря уже о сале. Да и люди тоже были рады свежему бифштексу.

26-го после десятидневного отсутствия возвратилась Камилла. Ее отпустили во время последнего похода в 110 километрах от Фрамхейма; вернулась она такой же толстой и упитанной, какой была. Вероятно, оставшись в одиночестве, закусила кем-нибудь из своих товарищей. Многочисленные поклонники восторженно встретили ее.

27 сентября мы убрали навес над окном нашей комнаты. Свет проникал к нам через длинную деревянную шахту; естественно, освещение было не ахти какое. Но как-никак настоящий дневной свет, и мы ему были очень рады.

29 сентября появился еще более верный вестник весны – стайка антарктических буревестников. Свидание с этими красивыми быстрыми птицами обрадовало нас. Они несколько раз облетели вокруг дома, словно желая убедиться, что мы еще тут. Мы вышли из дому приветствовать их. Нас рассмешили собаки. Птицы сначала летали довольно низко над землей. Заметив это, собаки все как одна ринулись их ловить. Каждая хотела быть первой, они буквально распластались на снегу. Но птицы вдруг поднялись так высоко, что собаки потеряли их из виду. И уставились друг на друга, явно сбитые с толку. Но замешательство длилось недолго, в одну секунду решение было принято, и собаки схватились друг с дружкой.

Итак, весна наступила, осталось только залечить пятки – и в путь!