В фашистской Германии

Странная война. — Гитлер захватывает Европу. — Пакт о ненападении. — Советская торговая делегация. — В гитлеровском рейхе. — Показ немецкой авиатехники. — Наши сомнения. — Самоубийство генерала Удета. — Мессершмитт везет нас в Инсбрук.

Конец 30-х годов запечатлелся в памяти моего поколения серией наглых разбойничьих нападений гитлеровской Германии, разгромом ряда европейских государств. Буквально каждый день был чреват неожиданностями.

После того как в 1938 году гитлеровская Германия в результате попустительства правителей Англии и Франции поглотила Австрию и Чехословакию, окрыленный легким успехом Гитлер задумал захватить и Польшу.

Правда, здесь дело обстояло несколько сложнее, так как между Польшей, с одной стороны, и Англией и Францией, с другой, существовал договор о взаимопомощи в случае агрессии. Хотя Гитлер и был уверен, что Англия и Франция воевать за Польшу не станут, он все же решил спровоцировать повод для нападения.

И вот 30 августа 1939 года группа выпущенных из немецких тюрем уголовников, переодетых в польскую военную форму, под руководством эсэсовца Скорцени совершает нападение на радиостанцию в пограничном германском городе Глейвиц. Провокация удалась. Повод создан. Фашистские газеты и радио захлебываются от враждебных выпадов против Польши. В ночь на 1 сентября 1939 года гитлеровские войска перешли границу Польши.

Быстро преодолев сопротивление польской армии, гитлеровцы в короткий срок добились победы. Уже 6 октября боевые операции в Польше были закончены. Остатки [177] польских вооруженных сил капитулировали, а варшавское правительство бежало за границу.

Сразу после вторжения в Польшу немецких войск Англия и Франция объявили Германии войну. Объявили... но не воевали, несмотря на весьма благоприятную для них военную обстановку.

Весь мир со дня на день ожидал, когда же Англия и Франция начнут военные действия. Но в конце 1939 — начале 1940 года ни войска французов и англичан, ни войска гитлеровцев не переступали свои границы.

В военных сводках союзников неизменно сообщалось: "Ничего нового... ", "На фронте без перемен".

Возникал вопрос: что же это за странная война, в которой одно государство — Германия, воюющее против многих европейских стран, в том числе против крупнейших в военном отношении держав — Франции и Англии, постоянно проявляет инициативу, навязывает односторонние военные операции и неизменно выходит из них победителем, а другая сторона больше разводит руками, чем воюет?

Война, действительно, была странной. Да это признавали и сами союзники.

Вице-маршал английской авиации Дж. Кингстон-Макклори пишет в книге "Руководство войной": "В течение всего периода странной войны в Европе передовой ударной авиагруппе не разрешалось производить налеты на Германию; она занималась разбрасыванием листовок".

Гитлеровская Германия эти листовки читала и продолжала проглатывать европейские страны.

Напомню важнейшие события того времени.

9 апреля 1940 года немецкие войска внезапно захватили Данию и одновременно высадили свои десанты на побережье Норвегии.

После высадки немецких десантов англичане спохватились. Они также высадились в Норвегии, в районе Нарвика. Таким образом, англо-германская война, по существу, началась на норвежской земле. Но англичане в Норвегии вели себя весьма "скромно", и скоро гитлеровцы вынудили их эвакуироваться. С 10 июня 1940 года немцы стали полными хозяевами в Норвегии.

Тем временем французские войска и английский экспедиционный корпус во Франции топтались у германской оборонительной линии "Зигфрид". Эта линия еще не была полностью готова, и на глазах у французов и англичан немцы [178] продолжали ее укреплять, в то же время скрытно перебрасывая на запад высвободившиеся после разгрома Польши дивизии. Когда Гитлер счел подготовку законченной, в "день икс", 10 мая 1940 года, его войска перешли французскую границу. Военно-воздушные силы нанесли мощный удар по французским аэродромам. Почти вся французская авиация была уничтожена.

Одновременно немецко-фашистские войска оккупировали Голландию и Бельгию. Неудержимой лавиной ринулись немецкие танки на французскую землю. За несколько дней Франция перестала существовать как самостоятельное государство.

10 июня на стороне Германии в войну вступила Италия.

Разбитая и деморализованная предательством своих правителей, французская армия, лишенная поддержки авиации, не могла сопротивляться, и 14 июня Париж, объявленный открытым городом, был занят гитлеровцами без боя.

Покончив с Францией, немецкие фашисты начали воздушное наступление на Англию. 23 августа 1940 года был совершен первый массированный налет гитлеровской бомбардировочной авиации на Лондон.

Весь дальнейший ход событий, вплоть до начала войны против Советского Союза, отличался невероятной быстротечностью и фантастическим для гитлеровцев успехом. В газетах с калейдоскопической быстротой мелькали названия стран и городов, поглощаемых гитлеровской армией...

Такой крупный военный авторитет, как английский фельдмаршал Монтгомери, в своих воспоминаниях о начальном периоде войны с Германией пишет:

"Франция и Британия не шелохнулись, когда Германия проглотила Польшу. Мы продолжали оставаться в бездействии даже тогда, когда германские армии перебрасывались на запад с совершенно очевидной целью атаковать нас. Мы терпеливо ожидали, пока на нас нападут... Я не понимал, была ли это война".

Может быть, Монтгомери и не понимал... Но теперь ясно, что странная война велась по той причине, что реакционные круги Англии и Франции лелеяли мечту направить германский фашизм против СССР.

Это, между прочим, показали военные переговоры, проводившиеся в Москве тремя военными делегациями — английской, французской и советской — в августе 1939 года, то есть буквально накануне нападения Гитлера на Польшу. Делегации [179] вели переговоры о военном сотрудничестве и заключении соглашения на случай агрессии со стороны гитлеровской Германии.

Как известно, переговоры эти не увенчались успехом. Представители английского и французского правительств и не стремились к такому успеху: им важнее всего было нас "прощупать". В отличие от советской делегации, возглавлявшейся наркомом обороны К. Е. Ворошиловым и начальником генерального штаба Красной Армии Б. М. Шапошниковым, французская и английская делегации были представлены второстепенными военными чиновниками, которые не только не были уполномочены принимать какие-либо решения, но, судя по опубликованным уже после войны документам, вели курс на затяжку и срыв переговоров. Сейчас уже известно, что английское правительство одновременно вело тайные переговоры с Гитлером, предлагая ему заключить пакт о ненападении и соглашение о разделе сфер влияния. Тогдашнее правительство Англии, пресмыкаясь перед Гитлером, предлагало ему ни много ни мало, как подвергнуть разделу... территории Китая и Советского Союза.

Взаимный обмен информацией о состоянии вооруженных сил трех государств, представленных в Москве, показал, что Франция и Англия вполне могли вести активную борьбу с гитлеровской авиацией. К примеру, французский делегат, авиационный генерал Вален, сообщил, что количество самолетов первой линии во Франции составляло около 2 тысяч. Из них две трети являлись вполне современными самолетами. "Эта авиация в последнее время развивается быстрыми темпами вследствие возможностей нашей индустрии, — гордо заявлял генерал Вален. — Предусмотрено, что наша авиация в 1940 году будет иметь 3000 самолетов первой линии..."

Английская авиация, по заявлению маршала Бернета на том же московском совещании, имела около 3 тысяч самолетов, а потенциальная возможность английской промышленности тогда перешагнула уже, по его словам, за 700 самолетов в месяц.

Английским истребителям "Харрикейн" и бомбардировщикам "Уитли" нелегко было по своим летно-боевым качествам конкурировать с немецкими самолетами того времени. Но у англичан имелись и прекрасные истребители — "Спитфайр". Они были поставлены на серийное производство. Значит, у Англии было чем защитить Польшу, Данию, Норвегию, Францию. [180]

Уроки войны между Германией и западноевропейскими странами подтвердили правильность курса Советского правительства, стремившегося отдалить неизбежное столкновение с Германией.

В конце августа 1939 года в Москву на четырехмоторном пассажирском самолете "Кондор" прилетел министр иностранных дел гитлеровской Германии Риббентроп. Он явился с предложением заключить договор о ненападении между Советским Союзом и Германией.

Советское правительство, исчерпав все возможности в бесплодных переговорах с Францией и Англией о совместных действиях против агрессора, вынуждено было пойти на заключение предложенного Германией пакта о ненападении. Советское правительство, заключая этот договор, знало, что рано или поздно Германия развяжет войну против нашей страны. Но договор лишал империалистические державы возможности создать единый антисоветский фронт и давал СССР выигрыш во времени, так необходимом для укрепления обороны.

Помню оголтелую кампанию против Советского Союза английских и французских газет в конце 1939 года. Они, упрекая нас в том, что мы ведем переговоры с Гитлером, делали вид, что забыли об отвергнутых правительствами Англии и Франции неоднократных предложениях СССР объединить все силы против Гитлера.

Вслед за пактом о ненападении было заключено также и экономическое соглашение, по которому Советский Союз обязывался поставлять Германии некоторые виды сырья в обмен на немецкое оборудование и машины, в том числе самолеты.

Для реализации этого соглашения в Германию выехала торговая делегация во главе с И. Ф. Тевосяном. В авиационную группу делегации вошли А. И. Гусев (руководитель), И. Ф. Петров, Н. Н. Поликарпов, В. П. Кузнецов, П. В. Дементьев и я, а также ряд инженеров разных специальностей. В задачу группы входило ознакомление с немецкой авиационной техникой и выбор наиболее интересных объектов для закупки.

Таким образом, совсем незадолго до войны мне пришлось побывать в Германии. И хотя между нашими странами был заключен договор о ненападении, все мы знали, что фашизм есть фашизм и что рано или поздно, а воевать с фашистами придется. [181]

Никогда не забуду того впечатления, которое с самого начала произвело на нас затемнение. Переехав границу, мы из нашей мирной страны, сияющей огнями сотен городов и деревень, попали в царство мрака и тревоги. Поезд с плотно зашторенными окнами вагонов несся к Берлину мимо погруженных в темноту городов, деревень и железнодорожных станций.

В Берлине с 8 — 9 часов вечера в ожидании налета английской авиации замирала всякая жизнь, закрывались театры, пустели улицы и довольно часто люди под вой сирен прятались в подвалы. А днем в городе было спокойно. На усыпанных песком и гравием дорожках играли дети, немецкие хозяйки с корзинками шли за продуктами. У продовольственных магазинов стояли очереди.

Большинство мужчин носило какую нибудь форму — армейскую, эсэсовскую, полицейскую, коричневый пиджак со свастикой на рукаве. Даже подметальщики улиц и газетчики ходили в форменных фуражках. Удивительная любовь к форме, какая угодно — лишь бы форма!

Гитлеровские чиновники изо всех сил старались казаться радушными хозяевами. Это проявлялось во всем: берлинский вокзал к нашему приезду украсили советскими и германскими флагами, нас встречали городские и военные власти. Нам улыбались, пожимали руки, говорили любезности, старались создать атмосферу дружелюбия и искренности, поместили в шикарной гостинице, "Адлон", на улице Унтер-ден-Линден.

Из окна моей комнаты открывался вид на американское и французское посольства и — через Бранденбургские ворота — на бесконечную перспективу аллеи Побед. Подъезд гостиницы украшал советский флаг, и каждый раз по утрам, когда мы выходили к ожидавшим нас машинам, собиралась толпа любопытных.

Я в Берлин приехал впервые, поэтому рассматривал его с интересом. Конечно, сравнивать Берлин того времени с другими европейскими столицами было нельзя: он уступал им прежде всего тем, что не имел своего, только ему присущего, лица, как, например, Париж, Рим или Ленинград. Однако это был очень чистый, если можно так выразиться, правильный и вместе с тем какой-то скучный и малоуютный город. Прекрасные музеи, театры, парки, нарядные, широкие с красивыми домами и роскошными витринами улицы, такие, как, например, Курфюрстендамм очень нравились, но военщина наложила печать на все. [182]

Побывав в то время в Германии и проехав ее всю с севера на юг и с востока на запад, я нигде не мог заметить следов войны, если не считать продовольственных карточек да затемнения по ночам. Союзная авиация больше пугала, чем действовала.

Немецкие города имели совершенно мирный вид. Лишь однажды на вокзале в Бремене, ожидая поезда на Берлин, я обратил внимание на проходивший мимо пассажирский состав, до отказа набитый шумливыми новобранцами. Окна вагонов были раскрыты. Молодые пьяные солдаты горланили, размахивали руками. А один из них, высунувшись до пояса из окна вагона, кричал нам, прогуливавшимся по платформе: "И вы там, сволочи, будете!" Находившихся на перроне он, очевидно, принял за немецких тыловиков. Вагон уже был далеко, а солдат все еще размахивал руками и выкрикивал какие-то ругательства. Сопровождавший нас представитель немецкой фирмы смущенно пробормотал:

— Не обращайте внимания, это новобранцы, они едут на фронт.

Только этот эпизод напоминал о войне и запомнился нам во время поездки по Германии. Правда, в Берлине довелось быть свидетелем воздушных налетов англичан, но налеты эти не носили тогда массового характера и не причиняли столице Германии ущерба. Во многом обстановка напоминала учебную воздушную тревогу.

В один из первых дней пребывания в Берлине нас принял генерал-полковник Удет — заместитель Германа Геринга, бывшего в то время министром авиации. Генерал Удет ведал всей технической частью министерства авиации и был теснейшим образом связан с авиационными промышленниками — Мессершмиттом, Дорнье, Хейнкелем и др. Его должность имела громкое название — генерал-фельдцейхмейстер.

Удет — известный военный летчик первой мировой войны, а также инженер-конструктор. Незадолго до нашего приезда ему удалось установить мировой рекорд скорости на одном из самолетов Хейнкеля, с которым они были большими друзьями.

С первой же встречи Удет произвел на меня хорошее впечатление — невысокий, плотный, с открытым приятным лицом, живой в обращении. Он сразу заявил, что по указанию Геринга покажет нам все самолеты, моторы и предметы оборудования, состоящие на вооружении германских ВВС.

Для начала он предложил продемонстрировать немецкую [183] технику на земле и в полете на аэродроме Иоганишталь под Берлином; затем проехать по авиационным заводам Юнкерса, Хейнкеля, Мессершмитта, Фокке-Вульфа, Дорнье; повидаться там с конструкторами; выбрать то, что мы захотим приобрести, а потом еще раз встретиться для окончательных переговоров. Такая программа с нашей стороны возражений не встретила, и на другой же день состоялся показ в Иогаништале.

На линейке аэродрома в строгом порядке, как на параде, было выставлено много различной военной техники, двухмоторные бомбардировщики "Юнкерс-88" и "Дорнье-215", одномоторные истребители "Хейнкель-100" и "Мессершмитт-109", разведчики "Фокке-Вульф-187" и "Хеншель", двухмоторный истребитель "Мессершмитт-110", пикирующий бомбардировщик "Юнкерс 87" и другие самолеты. Около каждой машины замерли по стойке смирно экипажи — летчики и механики.

Нас встретили многочисленные чины министерства авиации во главе с Удетом. Для начала Удет пригласил нашего главу — Тевосяна к самолету связи "Шторх" ("Аист"), сел на пилотское кресло и предложил Ивану Федоровичу занять место пассажира. Запустили мотор, и прямо с места, с очень коротким разбегом Удет поднял машину в воздух, в течение нескольких минут покружил на небольшой высоте над нами и с блеском приземлился точно на стоянку. Тевосян вышел из самолета и похвалил машину. Позже этот самолет Геринг нам подарил.

Затем мы приступили к осмотру выставленных самолетов. Нам были названы их летно-тактические данные, особенности вооружения и оборудования. Когда осмотр закончился, самолеты один за другим с интервалом в одну-две минуты поднялись в воздух, на бреющем полете прошли над нами и в таком же порядке выполнили посадку. Все было организовано образцово. По-видимому, такие показы устраивались не в первый раз и не только для нашей делегации.

Мы вернулись в "Адлон" под сильным впечатлением виденного. Однако нашего генерала Гусева одолевали сомнения: не могли же немцы показать нам действительный уровень военной авиационной техники "Наверное, нас считают дураками и показали старье, а не современные самолеты", — говорил он.

Признаться, меня тоже смущали откровенность при показе секретнейшей области вооружения. Действительно, [184] может быть, нас водят за нос, втирают очки, пытаясь продать устаревшие типы самолетов? После зрелого размышления мы решили, однако, пока не спешить с окончательным заключением, а побывать на заводах. Там будет виднее.

И действительно, поездка по заводам во многом помогла рассеять наши сомнения. Серийное производство самолетов и моторов, характер технологической оснащенности заводских цехов довольно убедительно говорили о том, что показанное в Иогаништале и есть основа технического оснащения "Люфтваффе" — военно-воздушных сил гитлеровской Германии. Однако некоторые члены нашей комиссии держались другого мнения. "Старье, барахло, настоящую, современную технику скрывают, покупать нечего" — вот что они нам твердили.

О том, что мы видели на заводах, с кем и как встречались, я расскажу позже, а сейчас опишу, чем закончилась эта наша первая поездка.

По возвращении в Берлин нас, как и было обещано, снова принял Удет. Однако его отношение резко изменилось, когда наш старший, генерал Гусев, в довольно бестактной форме заявил, что показанные самолеты устарели, интереса для нас не представляют и что мы хотели бы увидеть технику сегодняшнего дня. Удет вспыхнул:

— Я офицер и за свои слова отвечаю. Мы показали все, и, если вам не нравится, не покупайте. Мы не настаиваем — дело ваше.

Когда во время разразившейся через полтора года войны против Советского Союза гитлеровская авиация стала терпеть поражения от советских летчиков, виновником этих неудач гитлеровцы объявили Удета. Его обвинили в том, что он выдал советским людям, то есть нашей делегации, все секреты "Люфтваффе". В начале 1942 года в Москву поступили сведения, что "при испытании нового оружия погиб генерал-полковник Удет".

Из опубликованных после войны мемуаров конструктора Хейнкеля стало известно, что против Удета интриговал другой заместитель Геринга — фельдмаршал Мильх. Геринг пытался их мирить, но у него ничего не получалось. Конфликт с каждым днем обострялся. Мильх, пользуясь расположением Гитлера, организовал настоящую травлю Удета.

Хейнкель пишет: Удет "надеялся, что Геринг поддержит его, так как тот сам опасался честолюбия Мильха, однако маршал старался защитить себя. Он искал компромиссов и [185] не оказал Удету никакой поддержки. Он, правда, все еще не хотел смещать Удета и поставить на его место Мильха, что было бы вполне естественным решением. "Ты должен остаться. Ты должен работать вместе с Мильхом, не раз говорил он. — Если я отпущу тебя с твоего поста, весь мир поймет, что что-то неладно"... "

Мильх продолжал свои интриги, которые достигли высшей точки к моменту провала гитлеровского наступления на Москву.

Читаем у Хейнкеля:

"17 ноября в полдень Пфистермайстер (сотрудник Хейнкеля. — А. Я.) позвонил мне из Берлина. "Удет скончался", — сказал он. У меня перехватило дыхание. "Как это произошло?" "Застрелился", — ответил он.

...Удет в своей спальне пустил себе пулю в голову, все было совершенно ясно. Блицкриг против России провалился. "Люфтваффе", брошенные на восток, были измотаны и разбросаны по русским степям. Их хребет был сломлен.

Не было ни малейшего шанса вернуть самолеты на Западный фронт...

...По приказу Геринга власти позаботились о том, чтобы никто, кроме гробовщика, не видел его и чтобы его самоубийство держалось под строгим секретом".

За время пребывания в Германии мне приходилось встречаться с немцами разных специальностей и разного культурного уровня. Но у всех без исключения — от конструктора до носильщика — чувствовалось сознание неизмеримого превосходства. Это сквозило во всем, и это был результат фашистской пропаганды.

По указанию свыше с нами старались быть любезными, но высокомерие, чувство превосходства бросались в глаза. В отношении нас что-либо открыто тогда, понятно, не высказывалось. Но высмеивание англичан было излюбленной темой при разговорах на международные и политические темы.

Мне приходилось в основном сталкиваться с немцами, имеющими то или иное отношение к авиации: с конструкторами, летчиками, работниками министерства авиации. Каждый раз, когда речь заходила о воздушной войне с англичанами, гитлеровцы обязательно сравнивали английскую авиацию с их собственной "непревзойденной" авиацией, с их собственными "замечательными" летчиками, с их "непревзойденным" фельдмаршалом Герингом. [186]

— А кто есть у англичан? Кого вы назовете выдающимся деятелем английской авиации? У нас Геринг, Удет, у нас есть Хейнкель, Мессершмитт. А кого вы назовете у англичан?

И тут же рассказывалась какая-нибудь история, характеризующая авиационную немощь Англии и трусость британских летчиков.

Англичан они ненавидели, хотя английские бомбардировки в то время были еще безобидны. Не раз встречался мне в метро и просто на улицах плакат с изображением Черчилля и с надписью: "Враг номер один" — или такой лозунг: "Боже, покарай Англию!"

Однажды, посетив Аугсбург — вотчину мессершмиттовских заводов, мы получили приглашение Мессершмитта совершить с ним автомобильную прогулку в городок Инсбрук в Тироле.

Аугсбург находится в Южной Германии, близ Мюнхена. Дорога исключительно красива. При выезде из Аугсбурга сперва идет прямолинейное, прекрасно асфальтированное шоссе, окаймленное деревьями. По сторонам фермы. Постепенно местность становится холмистой, на горизонте появляются лиловые гряды гор. То и дело мелькают характерные альпийские домики, деревянные, с остроконечными крышами, церкви с готическими колокольнями. Потом идет область прекрасных зеленых, сочных горных лугов; воздух становится изумительно свежим и чистым. Горы обступают со всех сторон, дорога все время вьется, как лента серпантина, то опускается, то поднимается петлями, совсем как на наших кавказских и крымских дорогах.

И вот наконец Инсбрук — столица австрийского Тироля. Это интересный и милый старинный городок с узенькими, кривыми улочками, очень чистенький. Там еще сохранились местные национальные костюмы, мужчины ходили в коротких штанах, в чулках и зеленых тирольских шляпах с перьями.

Под впечатлением красот природы настроение у нас было исключительно бодрое, поездке предшествовал плотный обед с вином, так что сопровождавшие нас разоткровенничались и, стараясь развеселить, стали рассказывать анекдоты.

По дороге то и дело попадались группы оборванных, обросших и почерневших, грязных людей в полувоенной форме. Они занимались ремонтом дороги и угрюмо расступались перед нашими автомобилями. Люди работали под охраной часовых. На их одежде были опознавательные знаки военнопленных. Кто-то из немцев сказал: [187]

— Не правда ли, молодцы — пленные французы?

Разговор перешел с французов на англичан, с англичан на поляков. Откровенно рассказывали о том, как в лагерях стравливают военнопленных разных национальностей, что взаимная ненависть доходит до убийств. Лагерное начальство разжигало среди пленных вражду, провоцировало людей различных национальностей, чтобы они не смогли сговориться и восстать против каторжного режима.

Тут же наши спутники весьма иронически отозвались об итальянцах, приводя как факт слова Гитлера:

— Итальянцы стоят нам двадцать дивизий: в том случае, если они наши союзники, — для того чтобы их защищать, двадцать дивизий: в том случае, если они будут врагами, — для того чтобы их разбить.

Или такой "тонкий" анекдот:

— Танки итальянцев отличаются от немецких тем, что имеют три скорости назад и одну скорость вперед.

Гитлеровцы воспитывали в немецком народе дух человеконенавистничества и презрения к другим нациям и не стеснялись это подчеркивать. Евреи обязаны были носить на левой руке желтую повязку с черной буквой "J" ("юде"). В такси нередко можно было увидеть табличку: "Евреев не обслуживаю". В некоторых кинотеатрах у кассы, рядом с расценкой мест, объявление: "Евреям билеты не продаются". При входе в магазин плакат: "Евреям вход после 5 часов в такие-то дни" (три раза в неделю). На бульварах скамейки для всех выкрашены в белый или зеленый цвет, а для евреев выделены специальные, желтые, повернутые спиной к бульвару, с надписью "Фюр юден" ("Для евреев").

И так по всей Германии.

Все, что я видел и слышал, казалось до того невероятным, что в сознании не укладывалось. С одной стороны, высокая внешняя культура, все признаки современного уровня техники и быта, везде и всюду удивительная чистота, порядок, организованность, с другой — мрачное средневековье.

Богатая страна, европейская культура — и еврейские погромы. Мы этого не понимали, но это было так. Мы воочию увидели фашизм.

По возвращении из Германии, вечером, только я приехал с вокзала домой, позвонил Поскребышев и предложил сейчас же приехать в Кремль.

У Сталина в кабинете был народ. Шло обсуждение каких-то вопросов. Он поздоровался и пошутил: [188]

— Значит, вас прямо с корабля на бал, посидите, послушайте. Мы скоро кончаем и тогда поговорим с вами.

Через некоторое время он предложил подробно рассказать о поездке. Слушали очень внимательно, не перебивая.

Я не скрыл, что в нашей авиационной группе были разногласия. Наши военные руководители считали, что немцы обманывают нас, втирают очки, показывают старье. Что самолеты "Мессершмитт", "Юнкерс" и другие — это устаревшие, несовременные машины, а что с современной техникой нас не познакомили. Работники промышленности, наоборот, считали, что такие самолеты, как истребители "Мессершмитт", бомбардировщики "Юнкерс", — сегодняшний день немецкой военной авиации. Правда, и нас смущало то, что если это техника современная, то почему нам ее показывают. Однако мы твердо считали, что технику эту надо закупить и как следует изучить.

Сталин очень интересовался вооружением немецких самолетов: стрелково-пушечным, бомбовым, а также сравнением летно-технических данных с нашими машинами аналогичных типов.

Разговор затянулся до поздней ночи и закончился уже на квартире Сталина за ужином. [189]