Глава 1. Что это с ней? Может, она слишком мало спала, или это из-за ночных волнений, или, может, во всем виноват парализующий холод

Что это с ней? Может, она слишком мало спала, или это из-за ночных волнений, или, может, во всем виноват парализующий холод, который все усиливается? Проснувшись, Анжелика не в силах была шевельнуть ни рукой, ни ногой.

Она не осмеливалась шелохнуться, боясь, что ее начнет трясти как в лихорадке. Крохотное окно, затянутое вместо стекла рыбьим пузырем, сплошь было покрыто слоем инея. Сквозь него просачивался скупой свет. Достаточный, однако, чтобы догадаться, что час уже поздний. Обычно в Вапассу поднимались, едва начинал брезжить рассвет… Но в это утро все спали как убитые.

Анжелика твердила себе, что должна встать и разжечь огонь в очагах, но проходила минута за минутой, а она продолжала пребывать в оцепенении, которое, казалось ей, она никогда не сможет превозмочь.

Она подумала — такая мысль уже мелькнула у нее однажды, на следующий день после той ночи любви, — уж не беременна ли она. Это сразу вывело ее из дремоты, хотя она и не знала, огорчаться ли ей или радоваться, как радуется большинство женщин, когда чувствует под сердцем зарождение новой жизни.

Она покачала головой. Нет, это не то.

Это что-то другое.

Какая-то смутная тревога, почти страх словно бременем легли на форт. С тех пор как они пришли в Вапассу, она впервые испытывала такое чувство.

И тогда она вспомнила.

У них в доме чужие.

Нет, конечно, она не сожалела, что они спасли их, но какой-то внутренний голос подсказывал ей, что вместе с ними в дом вошла угроза.

Она поднялась тихонько, чтобы не разбудить мужа, который спал подле нее, как всегда, спокойным, тихим сном.

Быстро натянув на себя поверх белья шерстяные рейтузы и бумазейное платье, она надела еще меховую безрукавку, а потом длинную накидку и наконец почувствовала себя лучше.

Каждую неделю они прибавляли к своей «сбруе» еще что-нибудь теплое. Госпожа Жонас шутила, что к концу зимы они, все три женщины, в своих многочисленных одежках станут такими толстыми и неповоротливыми, что им скорее придется не ходить, а перекатываться с боку на бок.

Как всегда, Анжелика опоясалась своим кожаным поясом, на котором она всегда носила справа в кобуре пистолет, а слева ножны, одни с кинжалом, другие с ножом. К ним постоянно прибавлялись разные необходимые мелочи, которые она затыкала за пояс: какой-нибудь шнурок, перчатки для грязной работы, теплые рукавицы, кошелек…

Зато, когда все было у нее под рукой, в нее вселялась уверенность, что она во всеоружии, что она готова ко всему, чего бы от нее ни потребовали… А один Бог знает, чего только от нее ни требовали…

Волосы Анжелика чаще всего закручивала в высокий шиньон, на который надевала плотный чепец с полями, слегка приподнятыми по бокам, — так носили свои чепчики богатые дамы в Ла-Рошели.

Этот головной убор подчеркивал правильный овал ее лица, придавая ему строгость, суровость. Анжелика принадлежала к числу женщин, которые вполне могут довольствоваться одним лишь этим столь скромным украшением. В нем она чувствовала себя непринужденно. Выходя во двор, она надевала иногда широкополую шляпу темно-каштанового цвета с сиреневым пером. Правда, редко, потому что широкие поля шляпы не позволяли, когда шел снег, набросить на голову меховой капюшон накидки.

Дома она носила мягкие расшитые замшевые сапожки индейской работы, и в них было тепло. Когда она выходила во двор, она надевала кожаные гамаши до колен и грубые башмаки.

Каждый день свежий, ослепительной белизны, накрахмаленный отложной воротник, а иногда даже и воротник с небольшим кружевом обрамлял шею дам, украшая их скромное платье. Только в этом, если еще добавить, что накрахмаленный чепец был такой же белоснежный, и выражалось их женское кокетство.

Анжелика вышла из своей комнаты как раз в тот момент, когда человек, стоявший у их двери, собирался постучать к ним. И, открыв дверь, она нос к носу столкнулась с Элуа Маколле.

Старый траппер с худым, скуластым, словно вырезанным из куска узловатого дерева, лицом, с черной щелью беззубого рта, в своем красном колпаке, снова плотно нахлобученном на его оскальпированный лоб, выглядел так, что человек даже с более крепкими нервами мог бы вздрогнуть, увидев его в полумраке.

Анжелика отшатнулась.

Старик чуть не упал на нее, и она увидела совсем рядом с собой его маленькие глазки, горящие, словно светлячки.

Это было непривычно — в такое время встретить Маколле в доме.

Она только открыла рот, чтобы поздороваться с ним, как он, приложив палец к вытянутым губам, знаком показал ей молчать. Потом с изяществом гнома старик на цыпочках пошел к входной двери и жестом пригласил ее последовать за ним.

Слышно было, как в глубине залы, за меховыми занавесками, потягивались и позевывали на своих нарах мужчины. Большой камин еще не был разожжен.

Анжелика закуталась в накидку, чтобы ее не пронял холод зимнего утра, прозрачного, словно сапфир.

— Что случилось, Маколле?..

Он все еще делал ей знак молчать и продолжал осторожно продвигаться вдоль снежного коридора, высоко поднимая ноги. Покрытый корочкой льда снег как-то странно попискивал под его ногами.

Это был единственный звук, нарушавший тишину.

На востоке все было окрашено розовым светом, окаменевший мир уже вырывался из ночной темноты.

Запах дыма, как обычно, витал в воздухе. Густой и неторопливый, дым тянулся сквозь щели между кусками коры, через отверстие в округлой крыше вигвама Маколле.

Анжелике пришлось чуть ли не на коленях проползать в вигвам вслед за стариком. В продымленном сумраке она не заметила ничего особенного. Тлеющие в очаге угли не могли как следует осветить лачугу, достаточно просторную, но загроможденную какими-то причудливыми предметами. И когда Анжелика различила фигуры троих индейцев, скрючившихся около очага, их полная неподвижность сразу же показалась ей странной.

— Вы видите? — проворчал старик.

— Нет, пока я ничего не вижу, — сказала Анжелика, кашляя от дыма, который драл ей горло.

— Подождите, сейчас я вам посвечу…

Он начал возиться со своим маленьким фонарем, сделанным из рога.

Анжелика с опаской рассматривала лежащих под одеялами индейцев.

— Что с ними? Они мертвы?..

— Нет… Хуже!

Ему наконец удалось зажечь свой фонарь.

Маколле без церемоний схватил одного из гуронов за прядь волос и приподнял его голову так, чтобы яркий свет фонаря упал на его лицо.

Индеец не сопротивлялся, безучастный, бесчувственный. Горячечное дыхание вырывалось из его груди, воспаленные, пересохшие губы были неприятного фиолетового цвета. Лицо пылало от жара и все оказалось испещренным темно-красными пятнышками.

— Оспа!.. — сказал Маколле.

Извечный ужас, внушаемый этой страшной болезнью, искривил губы старика, тайком блеснул в его взгляде под мохнатыми бровями.

Оспа!.. Черная оспа… Ужасная оспа…

Анжелика почувствовала, как дрожь пробежала по всему ее телу. Она не могла вымолвить ни слова. С расширенными от ужаса глазами она повернулась к Элуа Маколле, и они так и застыли, в молчании глядя друг на друга.

Наконец старик прошептал:

— Вот почему они свалились там ночью. Они уже были больны ею, этой красной болезнью!..

— Что же будет? — спросила она одним дыханием.

— Они умрут. Индейцы не переносят этой мерзости… Ну а мы… Мы тоже умрем… Не все, конечно. Можно и выкарабкаться, но уж лицо у тебя будет разукрашено, словно изъеденная червем кора.

Он отпустил голову индейца, который долго еще стонал, а затем снова безжизненно затих.

Анжелика, спотыкаясь, побежала к дому. Прежде всего она должна обрести рядом с собой Жоффрея, а потом уже можно думать, что делать. Иначе паника охватит ее. А если это случится, тогда, она знала, ее достанет только на то, чтобы схватить в охапку Онорину и, вопя от ужаса, спасаться с нею в морозном лесу.

Когда она вошла в залу. Кантор и Жан Ле Куеннек возились у очага: Кантор разжигал огонь, Жан подметал. Они поздоровались с нею ласково, весело. И при виде их ей вдруг открылась непосильная, страшная истина.

Они все умрут.

Выживет только один — овернец Кловис. Он уже болел черной оспой и выжил. Он предаст их земле, одного за другим… Предаст земле? Нет, скорее ему придется положить их тела под глыбами льда в ожидании весны, когда можно будет выкопать могилы.

Их спальня показалась Анжелике последним убежищем, а здоровый, сильный мужчина, спящий в их постели, — последним ее оплотом перед смертью.

Еще совсем недавно ее окружало только счастье. Счастье бесхитростное, запрятанное, затаенное, непохожее на то, что считает счастьем большинство людей, но, несмотря на все, счастье, потому что они вдвоем владели самым ценным, что есть на свете: жизнью, торжествующей жизнью.

Теперь смерть вползала к ним, словно туман, словно дым, стелющийся по полу, и, даже если они накрепко запрут все входы и выходы, она все равно проникнет к ним. Анжелика позвала вполголоса:

— Жоффрей! Жоффрей!

Она не осмеливалась даже коснуться плеча мужа, уже боясь заразить его.

Однако когда он открыл глаза и, улыбаясь, посмотрел на нее своими живыми, темными глазами, у нее появилась безумная надежда, что и от этой опасности он сумеет защитить ее.

— Что случилось, мой ангел?

— Гуроны мессира де Ломени больны оспой…

Она с гордостью отметила: он не вскочил, он спокойно поднялся, не проронив ни слова. Она протянула ему его одежду. Он пренебрег только одним — не полежал какое-то время, как любил обычно, потягиваясь после сна с наслаждением хищного зверя, который готовится к ежедневной битве за жизнь. Он молчал.

Да и что здесь было говорить, ведь он знал, что она не принадлежит ни к числу тех женщин, которые не могут правильно оценить обстановку, ни к числу тех, что цепляются за пустые слова утешения.

Он молчал, но она видела, что он напряженно думает. Наконец он сказал:

— Черная оспа? Навряд ли. Ну, предположим, что они принесли ее из Квебека, что там сейчас свирепствует оспа. Но такие болезни обычно появляются весной, с приходом кораблей. И если в Квебеке никто не болел оспой с осени, иначе говоря, с тех пор как замерзла река Святого Лаврентия, то это не может быть оспа…

Ход его мыслей показался ей правильным, разумным. Она вздохнула свободнее, и лицо ее порозовело.

Прежде чем выйти вместе с ней, он положил руку на ее плечо, на секунду крепко сжал его и сказал:

— Мужайся.

Date: 2015-07-22; view: 287; Нарушение авторских прав