ПРИЗНАНИЕ 3 page

Клэр удивилась, получив первый детский рисунок. Он был сложен вдвое и спрятан в конверт, подписанный размашистым почерком Пита. На следующем рисунке был изображен их дом на Найтингейл-лейн. Спальня девочек напоминала башню замка. Повинуясь порыву, Клэр смастерила подвеску в виде золотой лошадки. Она думала, что этим все закончится, но Мими продолжала слать картинки, а после того как научилась писать, остановить ее было уже невозможно. Листки линованной бумаги с печатными буквами и кучей ошибок летели один за другим. Племянница описывала свои приключения, давая каждому название. «День, когда я пошла в детский сад». «День, когда мы купили качели». «День, когда воробушек выпал из гнезда и мы отнесли его в приют для птичек». Однажды Пит приложил фотографию ребенка с куклой под ивой. Нечестная игра. Клэр написала на обороте снимка «Мими и мисс Фетерстоун» и невольно улыбнулась. Она сохранила фотографию, иногда доставала ее и разглядывала: ребенок с длинными черными волосами и серьезным взглядом, кукла в белом платье, двор в Норт-Пойнт-Харборе.

Клэр начала мастерить подвески для взрослых и приобрела немало поклонников. Люди были без ума от ее уникальных талисманов. Некоторые утверждали, что они помогают находить потерянное, исцелять больных, отличать лжеца от честного человека. Если зажать талисман в руке, он предскажет будущее: важное решение, переезд в новый город, любовь всей жизни. Подвески вошли в моду. Некоторые были ими одержимы. Многие парижане носили хотя бы одну, но мечтали купить еще. Подвесками обменивались на вечеринках и в клубах как дорогими коллекционными картами. Несколько подвесок украли, но, по слухам, вернули законным хозяевам по почте или просто подбросили под дверь в коричневой бумаге, перевязанной шпагатом.

Многие подвески Клэр появились благодаря предметам из антикварного магазина месье Абетана, в котором также продавались сигареты и журналы. До магазина было рукой подать. Клэр и месье Абетан часто пили чай по вечерам, когда девушка возвращалась из мастерской месье Коэна. Иногда она приносила миндальное печенье и финики или бумажный пакет с засахаренным миндалем. Клэр рассказала deuxième месье Коэну о коллекции редкостей, которую месье Абетан хранил вместе со всяким хламом. Точно так же она описала месье Абетану сказочные драгоценности месье Коэна. Мужчины заочно подружились. Им нравилось беседовать через Клэр, и они часто неистово спорили, особенно о политике. Однако оба были знатоками человеческой натуры и потому прекрасными учителями.

Месье Абетан поведал Клэр, что колокольчики, которые она только что выбрала, некогда служили персиянкам любовными амулетами.

— Попробуй, — со знанием дела предложил он. — Сама все поймешь.

На следующий день Клэр явилась в мастерскую и повесила колокольчики на нитку лазурита, темно-синего камня с золотистыми искрами пирита. Лазурит был примитивным, мощным камнем. Его одним из первых начали применять в ювелирном деле в Египте и Персии. Считалось, что лазурит — камень истины, открывающий подлинное лицо своего носителя. Deuxième месье Коэн тоже признавал, что лазурит весьма необычен. Резчики камня умели оценить глубину его цвета по запаху. Чем темнее был цвет, тем насыщеннее запах.

Клэр обрела утешение на чердаке deuxième месье Коэна. Соседки вздохнули спокойно. Маленькие девочки шептались, что, став взрослыми, купят целую дюжину ее подвесок. Работа заменила ей любовь и веру. Она творила так увлеченно, что порой теряла ощущение реальности. Клэр обжигалась припоем, но ничего не замечала. Она колола себе пальцы, но не чувствовала боли. Такая увлеченность — черта подлинного мастера, но месье Коэн беспокоился о своей ученице. Неужто он направил ее на ложный путь? Шли годы, и месье Коэну стало ясно, что юность Клэр проходит впустую на его чердаке. Ночью, когда птицы умолкли и углы комнаты погрузились в сумрак, месье Коэн подошел к зеркалу. Он увидел юношу, которым был давным-давно. Ему хотелось дать отражению пощечину и велеть прогуляться на солнышке. Крикнуть: «Выйди на улицу! Живи!»

Он написал письмо мадам Розен: «Я беспокоюсь о вашей внучке. Возможно, нам следует поговорить».

Вскоре Наталия пришла к нему в гости. Было воскресенье, и она не стала будить Клэр. Наталия принесла с собой пирог, немного фруктов и соленые орешки кешью. Она с трудом поднялась на чердак. Из окна прихожей открывался чудесный вид, но Наталия пыталась отдышаться. Она постучала в дверь, позвала месье Коэна и услышала странный лязг. Старик убирал самодельную сигнализацию из кастрюль и сковородок.

— Какой приятный сюрприз, — произнес он, открыв дверь.

Они познакомились много лет назад, когда были моложе, и потому сейчас казались друг другу прежними. Для нее он был высоким мужчиной с темными волосами и голубыми, как небо, глазами. Она для него — роскошной женщиной с золотисто-каштановыми локонами. Оба разволновались и засмеялись при виде друг друга. Месье Коэн извинился и пригласил даму войти. Наталия заварила чай и нарезала пирог.

— Итак, вы беспокоитесь о моей внучке.

— Я не хочу, чтобы она окончила свои дни, как я. Одна на чердаке.

Наталия обвела рукой птичьи клетки и ворону, которая спрыгнула со шкафчика, завидев крошки на столе.

— Едва ли вы один.

Она была замужем, когда Самуил впервые встретил ее, и так прекрасна, что он все равно не посмел бы заговорить. Он был робок и одержим работой. Ее муж был американцем, и вскоре она исчезла, возвращаясь лишь ненадолго. Deuxième месье Коэн взял Наталию за руку, пока она наливала ему чай. Внезапно его поразила мысль, что будущее уже наступило. Нельзя терять ни минуты. Он еле сдерживался.

— Не поздно ли вы спохватились? — Наталия засмеялась, хотя была польщена. — Кажется, вам уже девяносто?

На следующий день, придя в мастерскую, Клэр увидела, что месье Коэн не сидит за рабочим столом, а кормит птиц. На третий день он побрился над кухонной раковиной. На четвертый сообщил, что ждет гостей, и попросил приготовить скромный ужин из салата, сыра и паровой спаржи.

Клэр нехотя повиновалась. Абетан нашел для нее амулет «скарабей сердца» из синей египетской керамики. Подобных скарабеев клали усопшим, чтобы в загробном мире их сердца и души сочли огромными, отягощенными добродетелью, и потому судили снисходительно. Клэр была очарована формой и предназначением скарабея. Ей не хотелось прерывать работу и наводить порядок.

— Но мы всегда работаем до темноты, — удивилась она.

— Больше нет. Мужчина должен как следует питаться, — пожал плечами месье Коэн. — Уверен, что мой друг Абетан считает так же.

Клэр накрыла стол, пожелала наставнику доброй ночи и сбежала по лестнице через ступеньку. Она не знала, куда девать свободное время. Еще даже не стемнело. Клэр оставила амулет из лазурита и персидских колокольчиков себе. Утверждалось, что колокольчики звенят и привлекают истинную любовь, но сколько она их ни трясла, амулет не издавал ни звука. Клэр подумала о женщинах, которые носили колокольчики до нее где-то в пустыне. Интересно, судьба нашла их сама или им пришлось гоняться за ней? Цокая каблуками, Клэр вылетела на улицу и увидела женщину с золотисто-каштановыми волосами и легкой походкой. Внезапно она узнала в ней бабушку, женщину восьмидесяти с лишним лет. В черном плаще и алом шарфе Наталия летела сквозь летний вечер на свидание.

После этого Клэр уходила с работы каждый день в пять часов из-за тайных свиданий, о которых знали все соседи. «Смотрю, у вашей бабушки ни минутки покоя», — замечала какая-нибудь старушка. «Передайте привет голубкам», — шутил бакалейщик. В самый разгар работы Клэр приходилось прибираться, прятать камни, накрывать ужин. Чем ближе был назначенный час, тем больше волновался месье Коэн — начинал старательно причесываться, надевал чистую рубашку. Клэр тем временем научилась неплохо готовить. Превосходно, если верить deuxième месье Коэну. Когда ее фантазия иссякла, она стала выпытывать рецепты у соседок. Старушки охотно ставили на землю тяжелые сумки, в которых хранили все на свете, от ключей до сачков для ловли бабочек, и выдавали Клэр секреты рагу и pot-au-feu,[15]картофельных и сырных пирогов. Девушка записывала рецепты в одном из выцветших голубых блокнотов, оставшихся от Мег. Старушки видели, как мадам Розен ходит на свидания в алом шелковом шарфе. Они знали, кто милуется с мужчиной, а кто ужинает в гордом одиночестве кроме старой кошки Сейди. Они советовали Клэр самой отведать их блюда. А вдруг поможет? Яблоки для любви, розмарин для воспоминания, пирог «Второй шанс», так и таявший на языке. Блюда были простыми и ясными, они вливали жизненные силы и унимали беспокойство, но учащали пульс. Старики больше понимали в любви. У них не оставалось времени на сомнения. «Ну же, — уговаривали соседки. — Ты должна попробовать». Но Клэр не видела смысла готовить себе одной. Она съедала стоя ломтик сыра, яблоко или салат из помидоров с уксусом и солью. Кошка крутилась у нее под ногами, хотя они не любили друг друга. Дома никого больше не было.

— Когда ты познакомилась с deuxième месье Коэном? — спросила Клэр однажды вечером у вернувшейся с ужина Наталии.

Ама разматывала алый шарф и напевала себе под нос.

— С кем? — поддразнила Наталия.

— Ама! С твоим молодым человеком, если можно так назвать старика. Все уже в курсе. Даже я!

— Да, но кто сказал, что он deuxième?

— Мадам Коэн, разумеется.

— Дело в том, что она сначала познакомилась с его братом и вышла за него замуж. А для меня он premier[16]месье Коэн, — Наталия засмеялась. — Я была с ним знакома, но попросту не замечала. Как продавца газет. Ходишь мимо киоска каждый день, но не знаешь, кто отсчитывает сдачу.

— Моя бабушка влюбилась, — сообщила Клэр, когда в очередной раз принесла мадам Коэн коллекцию украшений.

Амулеты в виде скарабеев были вырезаны из полудрагоценных камней, цитринов, бирюзы и аметистов. Как обычно, их расхватали, едва они появились в продаже. Мадам Коэн отметила, что Клэр стала популярнее своего учителя.

— Влюбилась до дрожи в коленках, — засмеялась мадам Коэн. — Кстати, а как твои колени?

— Превосходно, — заверила ее Клэр. — Могу запросто пробежать десять километров.

В Париже наступил сезон дождей, похолодало. После того как ночью вор вломился в мастерскую, на полу кухни остались ледяные следы. То ли он вошел через переднюю дверь и выбрался через окно по пожарной лестнице, то ли наоборот. Так или иначе, окна остались распахнутыми настежь. Ночной воздух выморозил дом и убил птиц в клетках. Перья осыпались на пол и прилипли к мокрому линолеуму. Вор вынес все ценное: камни, слитки золота, старинные монеты. Все было испорчено. Даже диванные подушки были вспороты, отчего вокруг витало еще больше перьев. Сигнальные кастрюли и сковородки валялись бесполезной грудой.

«Я подумал, что пронесся ураган», — позже заявил один из соседей. «Грохоту было! Я решил, что наверху устроили танцы, — сообщил другой приехавшей наконец полиции. — Иногда к старику приходила женщина».

Месье Коэна нашла Клэр. Еще на лестнице она поняла, что случилась беда. Обычно пение канареек было слышно уже на втором этаже, но в тот день стояла мертвая тишина. Когда Клэр толкнула дверь и вошла в квартиру, над головой не висело ни кастрюль, ни сковородок. Канарейки лежали на полу клеток безмолвные и застывшие, как золотые статуэтки. Клэр обвела взглядом разгром. Распахнутые шкафчики, беспорядок на рабочем столе, вытащенные ящики, вспоротые мясницким ножом диванные подушки, как будто вору было мало, мало, мало. На кухонном полу валялось несколько луковиц. Клэр купила их в начале недели. Она хотела приготовить рагу «Любовь слепа». Соседка поделилась с ней рецептом всего несколько дней назад. Они стояли в коридоре. Старушка шепотом перечисляла ингредиенты, а Клэр поспешно царапала в блокноте. Свежий цыпленок, горсть абрикосов, красное вино, майоран, ломтики груши. Никакого чеснока. Тушить, а не варить, пока мясо не станет мягким, но не слишком долго. Наталия немного приболела, и Клэр не стала готовить рагу. Месье Коэн собирался поужинать в одиночестве. Ему было достаточно хлеба и сыра. И возможно, тарелки супа.

Клэр заметила, что дверь спальни распахнута. Ее сердце сжалось. Что, если она забыла запереть входную дверь прошлым вечером? Все ее мысли были о подвесках. Она собиралась сделать серию львиных амулетов для защиты и отваги. Клэр включила свет в спальне. Deuxième месье Коэн лежал на полу. Он сжимал в руке трость, но вступить в бой с незваным гостем не успел. Его хватил удар. Клэр опустилась на пол. Месье Коэн не забыл надеть шлепанцы. Девушка закрыла умершему глаза и долго сидела на холодном полу рядом со стариком. Он был ее учителем, и своими успехами она обязана ему.

Когда приехала полиция, Клэр отправилась на кухню, чтобы ответить на вопросы. Соседей уже опросили, в квартире отовсюду сняли отпечатки пальцев, хотя полицейские признавали, что выследить мелкого воришку непросто. Клэр все время смотрела на луковицы на полу. Она мучительно пыталась вспомнить, закрыла дверь или нет. Что она делала после того, как месье Коэн попрощался с ней? Клэр взяла луковицу, поднесла к лицу и заплакала. Сколько ни крепись, а лук сильнее. Он всегда заставит плакать.

Прибыли внуки мадам Коэн и взяли все в свои руки. Вызвали машину, договорились с похоронным залом и часовней. Юноши были такими высокими, а крыша такой покатой, что, казалось, в квартире стало тесно. Один уговаривал ворону зайти в клетку. Другие звонили родным, планировали похороны. Полицейские переговаривались так быстро, что Клэр не понимала ни слова. В конце концов, французский не был ее основным родным языком и даже вторым. Внезапно в ее голове промелькнула мысль на арнелльском: «Nom brava gig. Reuna malin».

Полицейские наконец приступили к допросу, и им пришлось повторять фразы снова и снова, чтобы Клэр поняла. Да, она работала с покойным. Да, у него были драгоценные камни и золото. И да, она могла оставить дверь открытой прошлым вечером. Возможно, она забыла ее запереть.

Дыхание Клэр участилось. У нее закружилась голова, подкосились ноги. В комнате было полно врачей, но никто не предложил ей подышать в бумажный пакет или выпить валиум. Зато один из внуков мадам Коэн принес стакан водки, который Клэр с благодарностью приняла.

— Я могу еще чем-нибудь помочь? — спросил молодой человек.

Это был Филипп, который отнес Шайло вниз по лестнице. В руках он держал клетку с вороной. Когда птица закаркала, он набросил на нее салфетку и заставил замолчать.

Клэр покачала головой.

Она ушла, Филипп окликнул ее. Похоже, она не услышала, и он бросился за ней по винтовой лестнице. На самом деле она услышала, но решила не обращать внимания. Теперь же она разозлилась. Ей хотелось одного: чтобы ее оставили в покое. Когда Клэр резко повернулась, Филипп споткнулся и поднял руки в знак добрых намерений.

— Я хотел помочь тебе добраться домой.

— Разве похоже, что мне нужна помощь?

Филипп стал онкологом, на что решались немногие врачи. Этот высокий, шести футов ростом, мужчина был трудоголиком и доподлинно знал одно: поставить диагноз очень сложно. Нельзя судить по первому впечатлению.

— Внешний вид обманчив, — заметил он.

— Я убила его. Неужели по мне не видно? Это я во всем виновата.

Клэр вышла на улицу и села на скамейку на площади напротив здания. Одиночество впивалось в сердце, точно острый нож. Машина забрала тело. Внуки мадам Коэн разъехались. Последней место действия покинула полиция. Клэр сидела под темнеющим небом, несчастная и безутешная. Ничто не способно защитить тех, кого она любит. Она увидела, что к ней идет мужчина. Под мышкой он держал птичью клетку.

— Уходи, — попросила Клэр.

— Не могу. Бабушка велела отвезти тебя домой, — Филипп Коэн сел рядом. — Не будь идиоткой, Клэр. Ты его не убивала. У него случился инсульт из-за тромба. Дядя Самуил девяносто лет ел что попало и последние десять лет почти не двигался. Его артерии закупорились. Смерть все равно настигла бы его.

— Если бы я закрыла дверь, он бы не умер.

— Старик был настоящим параноиком. Он наверняка проверил замок перед сном. А если даже нет, по крайней мере, вор положил конец его страданиям.

Клэр поморщилась.

— Ты все на свете можешь объяснить?

— Нет. Я не могу объяснить, почему забрал ворону. Терпеть не могу птиц. Поехали домой. «Спасибо» говорить не обязательно.

Он указал на стоящую поблизости машину. Ржавый «сааб» давно пора было помыть. Внук мадам Коэн заботился о многом, но не обо всем. Филипп и Клэр встали и пошли к машине. Девушке было не по себе. Этот человек явно считал, будто знает ее. Но он жестоко ошибался.

— Спасибо, — неискренне проворчала она.

Ей хотелось доказать, что она вовсе не избалованный неблагодарный ребенок.

— Пожалуйста.

Из вежливости Филипп говорил по-английски, хотя вежливость давалась ему нелегко. Он был грубоватым и прямым человеком. Возможно, поэтому его не отталкивали дурные манеры Клэр. Однажды в детстве в бабушкиной лавке она обозвала его простофилей, и он много недель пытался понять, что она имела в виду. Он и сейчас не был уверен. Клэр обычно держалась очень надменно, странно, что она позволила себя подвезти.

— Можешь не выходить из машины, — разрешила она, оказавшись на месте.

— Я и не собирался, — ответил он.

— Почему? Бабушка не велела?

— Потому что один из моих пациентов умирает и я должен его навестить.

— Вот как, — смутилась Клэр. — Понятно.

— Не переживай. Все мы когда-нибудь умрем, но он умрет сегодня или завтра. Я могу опоздать на похороны дяди.

Клэр, напротив, пришла пораньше. Ей хотелось посмотреть на месье Коэна в последний раз перед службой. Старик выглядел безмятежным, далеким от мирских несчастий, как и говорил Филипп. Клэр положила покойному под пиджак «скарабея сердца».

Кладбище было маленьким и старым, вдоль каменной стены росла сирень. Места не хватало, и скорбящим приходилось тесниться среди памятников, чтобы послушать службу у могилы. Месье Коэн не покидал квартиру больше десяти лет и поразился бы, как много людей пришло на его похороны и сколько слез они пролили. Даже месье Абетан, который никогда не встречал месье Коэна во плоти, пришел почтить его память. Бабушка Клэр упала в обморок перед службой. Слишком много печали, слишком много людей. Вокруг хватало врачей, и вскоре Наталию привели в чувство при помощи нюхательных солей и стакана холодной воды. Клэр подошла к Наталии и встала на колени. Ей хотелось сказать, что она виновата в смерти месье Коэна, что она не закрыла дверь, но она произнесла лишь:

— Мне ужасно жаль, Ама.

Наталия погладила ее по голове.

— Он подарил мне счастье на закате наших дней. Я ни о чем не жалею. А ты была для него дочерью. Ты никогда не забудешь того, чему он тебя научил.

Во время службы Наталия сидела рядом с мадам Коэн. Один из внуков мадам держал над их головами черный зонт. Раввин прочел погребальные молитвы. Клэр заняла место в заднем ряду, она надела черное платье, которое Жанна подарила ей, когда она только начала работать в магазине. Шерстяная ткань кусалась. Посередине службы подошел Филипп и сел рядом.

— Твой пациент умер? — прошептала Клэр.

Женщина в переднем ряду обернулась и уставилась на них.

— Не вертитесь, — сделал замечание Филипп. — Вы на похоронах.

Когда женщина отвернулась, Филипп переглянулся с Клэр. Она раньше не замечала этот блеск в его глазах.

— Еще жив, но скоро преставится. Лежит без сознания, так что ему все равно, рядом я или нет. А мне было нужно к тебе.

— Дай угадаю, — протянула Клэр. — Бабушка велела?

Филипп взглянул на нее и не ответил. Клэр тревожно отвернулась. Похоже, она знала о нем еще меньше, чем он о ней.

Поминки прошли в доме мадам Коэн. Соседки принесли свои лучшие блюда, и вскоре стол ломился от еды. Многие рецепты были Клэр знакомы: pot-au-feu, рагу «Любовь слепа», говядина с черносливом, крем-карамель с фисташками, мясные пироги. Она все это готовила, но не пробовала. Однако теперь, отведав на поминках, сочла их превосходными на вкус.

Наталия осталась на ночь у мадам Коэн. Филиппа попросили отвезти Клэр домой. Он пожал плечами, как будто ему было все равно.

— Соглашайся, Клэр, — посоветовала Ама. — Ни к чему бродить по улицам одной.

Мадам Коэн протянула молодым людям куртки и вытолкала их за дверь.

— Как ворона? — спросила Клэр на лестнице.

— Настоящая ведьма. Будит меня в четыре утра.

Филипп оставил машину во втором ряду на стоянке такси. Он всюду опаздывал и вечно спешил. Когда они подошли к машине, один из таксистов принялся скандалить. Из-за того что его автомобиль заблокировали, он потерял нескольких пассажиров. Мужчины послали друг друга к дьяволу, затем Филипп утихомирил таксиста парой евро.

— Некоторые люди — совершенные идиоты, — сухо заметил Филипп.

— Да, — согласилась Клэр. — Я знаю.

— Или простофили, что бы это ни значило. Наверное, то же самое.

— Более или менее, — согласилась Клэр.

Было уже поздно, моросил легкий дождь. Машины неслись мимо. Филипп сам распахнул заржавевшую пассажирскую дверцу. Фокус был в том, чтобы пнуть определенную точку под ручкой. Шел тихий, зеленый, холодный дождь. На Клэр было ожерелье из лазурита. Она пригнулась, садясь в «сааб», и услышала звон колокольчиков. Наверное, ей померещилось. Проверяя, она шагнула назад и посмотрела на младшего внука мадам Коэн, такого неугомонного в детстве — разбивавшего окна, изобретавшего мухобойки, хоронившего собак, сидевшего с умирающими и старавшегося порадовать бабушку чем только можно.

— Готова? — спросил он.

— На все сто, — ответила она.

Иногда мадам Коэн не помнила, что случилось днем раньше, но далекое прошлое стояло перед ее глазами как живое. Цвет платьев, которые они с сестрами носили, пестрые яблоки на бабушкином столе, рецепт пирога правды (три свежих яйца, пшеничная мука, вишни, кожура лимона и анис), запах русского леса, первая встреча с Парижем, столь невероятная, что город и сейчас порой казался ей таким же, как в тот день. Наталия часто заглядывала в лавку, хотя мадам Коэн обычно дремала в кресле в задней комнате. Теперь в магазине работали невестки мадам Коэн, он стал их любимым детищем. Клэр проводила дни в мастерской deuxième месье Коэна. Отныне ее амулеты и талисманы продавались только в лавке Коэнов. Люси и Жанна шутили, что Клэр следует называть troisième[17]месье Коэном. Они восторгались ее талантом. Клэр, несомненно, была лучшим ювелиром из троих. Недавно ее работы выставили в галерее на рю де Риволи. Мадам Коэн и мадам Розен посетили торжественное открытие выставки, после чего неделями говорили только о нем — и еще о том, что видели на празднике Филиппа, хотя бабушка его не предупреждала и, разумеется, не просила прийти.

Наталия сшила внучке праздничное платье, изумительное творение из светлого серого шелка и желтого тюля. После выставки Клэр вставила его в раму и повесила на стену мастерской. Платье сияло под стеклом, как светлячок. Вот почему Клэр сделала Мими подвеску в виде светлячка. Они продолжали переписываться. Клэр сразу узнавала послания племянницы. Мими писала на розовой бумаге и адресовала письма «Тете Gigi Стори».

Соседки больше не волновались о Клэр. Они окружили заботами поникшую Наталию и месье Абетана, которому, по их мнению, срочно требовалась жена. У Клэр и без того хватало хлопот, к тому же она была влюблена. В первый раз она переспала с Филиппом после внезапной серьезной ссоры. Им нравилось подначивать и вышучивать друг друга, но это было совсем другое. Они отнесли ворону месье Коэна в Булонский лес, чтобы выпустить на свободу.

— Ворона должна быть вороной, — изрек Филипп. — Даже если она умрет, пусть, по крайней мере, поживет вороньей жизнью.

Ворона улетела и не вернулась, но Клэр боялась, что она не выживет после долгих беззаботных лет в жарко натопленной квартире. Девушка внезапно заплакала, что было на нее не похоже. Когда Филипп спросил, в чем дело, она назвала его идиотом. Они кричали друг на друга и обзывались. Прохожие обходили их стороной, считая ненормальными. А потом Филипп поцеловал ее, и все остальное потеряло значение. Клэр ни разу еще не целовалась. Она призналась в этом Филиппу, и он засмеялся.

— Выходит, ты ждала меня, с тех пор как мы были детьми.

— Сомневаюсь, — надменно возразила Клэр, но он поцеловал ее снова, и ей захотелось еще, и ссора была забыта.

Филипп любил скандалить и любил мириться. Клэр это нравилось. Ей все в нем нравилось, даже многочисленные изъяны. Он был еще большим трудоголиком, чем она сперва подозревала. Пропадал все выходные, возвращался из больницы поздно вечером и даже не извинялся. Мало спал и плохо ел. Намыленные тарелки выскальзывали у него из рук и разбивались, как у неуклюжего пытливого мальчишки, которым он прежде был. Филипп спорил с коллегами, раздавал деньги направо и налево, ругал правительство, кто бы ни был в кабинете. Он предупредил Клэр, что никогда не выберется в отпуск. Ни один из его изъянов не был роковым, даже тот, что он давал пациентам свой домашний номер и телефон трезвонил по ночам. Именно тогда Клэр поняла, что любит Филиппа. Все было ясно и без колокольчиков. Она лежала на его стороне кровати и машинально схватила телефон. В трубке рыдала женщина. Ее отец умирал, и она не знала, как ему помочь. Филипп встал с кровати. Он полчаса беседовал по телефону.

— Что ты ей сказал? — спросила Клэр, когда он наконец повесил трубку.

Филипп был таким высоким и крупным, что занимал больше половины кровати. У него были красивые длинные пальцы и темные волосы. Спал он обычно как убитый.

— Я объяснил ей, что провожать умирающего — большая честь. Она должна быть благодарна за последние мгновения рядом с ним. Должна попрощаться.

— На это нужно целых полчаса? — спросила Клэр.

— На это нужна целая жизнь.

— Я сделала нечто ужасное, — внезапно призналась Клэр.

Она все чаще жалела, что не может поговорить с сестрой, единственной, кто понимает, как легко совершить непоправимую ошибку, когда всего лишь хочешь прокатиться в погожий солнечный денек, сбегаешь по лестнице через ступеньку, оставляешь дверь открытой, слишком сильно жмешь на газ. Даже если никому не хочешь навредить.

— Ты о дяде? Я же говорил, что его хватил бы удар и без взломщика. И вообще, ты параноик, как и он. Клэр, ты заперла дверь.

— Дело не в этом. Я сделала кое-что еще. Мне нет прощения.

— Уговорила сестру сесть в машину? Это был несчастный случай. Если бы все врачи бросали практику из-за несчастных случаев, врачей бы не осталось и все умерли.

— Нет. Еще хуже. Я разрушила чужую жизнь.

— Зато спасла мою. Жизнь за жизнь. Без тебя меня считали идиотом.

— Кто? — улыбнулась Клэр. — Твоя бабушка?

— Ты сама!

Она так и не рассказала ему, что сделала. Об этом знала только Эльв.

Эльв, которая обернулась и взглянула на нее. Эльв, которая исчезла в зарослях терновника. Эльв, с которой они были связаны нерушимой клятвой и общей кровью.

Вскоре Клэр и Филипп поселились на верхнем этаже дома мадам Коэн. Бабушки милосердно умолчали, что давно твердили им об этом. Квартира была огромной, Клэр и Филипп потихоньку красили стены в белый цвет. Оконные рамы и двери были позолоченные, очень старые, со сколами по краям, но прекрасные. Клэр и Филипп решили оставить все как есть. Спальня выходила на маленький садик, которому было далеко до мощеного двора бабушки Клэр, и все же премилый.

В полдень Клэр покидала мастерскую месье Коэна, заходила в магазин за мадам Коэн, и они вместе шли домой обедать. Наталия часто присоединялась к ним. Она постепенно приходила в себя после смерти Самуила Коэна. Наталия стала совсем хрупкой. У нее болели колени, и Клэр помогала ей подняться в квартиру по лестнице. Прошло восемнадцать лет после золотой свадьбы в отеле «Плаза», но Наталии по-прежнему снился тот день. Ей снились Анни, Мег и юные Стори в синих платьях, которые она им сшила. Прошлой ночью она уснула на диване в гостиной и отправилась во сне на свой собственный праздник. Там были все: Мартин, Самуил Коэн, Элиза и Мэри Фокс. Повара усердно покрывали птифуры розовой, зеленой и голубой глазурью. Пахло сахаром и ванилью. Волны жара поднимались от огромной ресторанной плиты, и Наталия раскраснелась.

— Приготовьте мне нечто незабываемое, — попросила она шеф-повара. — Я должна запомнить все, прежде чем утратить навсегда.

Когда Клэр готовила обед для мадам Коэн и бабушки, она клала помидоры куда только было можно. Она приготовила гаспаччо по маминому рецепту, воссоздала лучшие томатные супы, которые они с Питом придумали для смертельно больной Анни, запекла зеленые помидоры на тостах с оливками — очень просто и очень вкусно. Разумеется, не обошлось и без любимого ризотто мадам Коэн с желтыми помидорами и тимьяном. Клэр выращивала помидоры в керамических горшках на крошечном балкончике, заказывая старинные семена по каталогу. В разгар лета она накинула на растения сетку, чтобы не расклевали птицы. Летние вечера Клэр проводила в патио. Филипп приходил с работы, садился рядом и вытягивал свои длинные ноги. Раньше он понятия не имел, что помидоры бывают зелеными и розовыми, золотистыми и желтыми. Ему нравилось есть их сырыми, как фрукты.

Следующей весной каштан зацвел так пышно, что к нему потянулись туристы с фотоаппаратами. Семья давно страшилась наступления тепла, но в этом году все было иначе. Наталия и Клэр обрадовались приходу весны. Они вымыли окна в квартире Наталии, заказали семена старинных помидоров, в безветренные дни гуляли у реки. Вернувшись от Мими и Эльв, Наталия начала шить свадебное платье для Клэр. Она купила специальную лупу, с которой могла различать стежки. Ее руки изуродовал артрит, но она работала всю зиму и почти закончила. Ей нужно было поторопиться, чтобы дошить платье к лету. Ее пальцы кровоточили от крошечных стежков, руки приходилось окунать в теплое оливковое масло, но она была уверена, что это ее последнее платье, и вложила в него всю душу. Она дважды была влюблена и выразила свои чувства через платье. Стежки прилегала друг к другу так плотно, что их почти невозможно было различить. Наталия считала, что это лучшая метафора любви. Любовь невидима, но существует, признаешь ты это или нет.