Явление пятое. Николай Иванович и Марья Ивановна

Николай Иванович и Марья Ивановна.

Николай Иванович. Ты не хочешь видеть и понимать меня.

Марья Ивановна. Не не хочу, но не могу.

Николай Иванович. Да, не хочешь понимать, и мы расходимся все больше и больше. Ты вникни в меня, на минутку перенесись, и ты поймешь. Ну, первое: жизнь здесь вся развращенная. Ты сердишься на это слово, но я не могу иначе назвать жизнь, всю построенную на грабеже, потому что деньги, на которые вы живете, это деньги с земли, которую вы грабите у народа. Кроме того, я вижу, что эта жизнь развращает детей: «горе тому, кто соблазнит единого из малых сих», а я вижу, как на моих глазах они гибнут и развращаются. Не могу я видеть, как люди взрослые, как рабы, наряженные во фраки, служат нам. Каждый обед для меня страданье.

Марья Ивановна. Да ведь это все было. Ведь это у всех и за границей и везде.

Николай Иванович. Не могу я, с тех пор как я понял, что мы все братья, я уже не могу не видеть этого и не страдать.

Марья Ивановна. Вольно же. Все можно выдумать.

Николай Иванович (горячо). Вот это-то непонимание ужасно. Ну вот нынче. Утро я провожу в Ржановом доме среди золоторотцев, вижу, как там прямо от голода умер ребенок, как мальчик стал алкоголиком, как прачка чахоточная едет полоскать белье; потом прихожу домой, и лакей в белом галстуке отворяет мне дверь, вижу, как мой сын, мальчишка, требует от этого лакея, чтобы он принес ему воды, вижу эту армию прислуги, работающих для нас. Потом я иду к Борису, человеку, жизнью своей отстаивающему истину, и вижу, как его, чистого, сильного, твердого человека, умышленно доводят до сумасшествия и гибели, чтобы отделаться от него. Я знаю, они знают, что у него порок сердца, и они раздразнивают его и тащат в отделение бешеных. Нет, это ужасно, ужасно. И тут я прихожу домой и узнаю, что та одна из нашей семьи дочь, которая понимала – не меня, а истину, что она заодно отреклась и от жениха, которому обещала любовь, и от истины и выходит за лакея, лгуна...

Марья Ивановна. Как это по-христиански!

Николай Иванович. Да, это скверно, я виноват, но я только хочу, чтобы ты перенеслась в меня. Я только говорю, что она отреклась от истины...

Марья Ивановна. Ты говоришь: от истины; а другие, и большинство, говорят: от заблуждения. Ведь вот Василий Никанорович думал, что он заблуждался, а теперь вернулся же к церкви.

Николай Иванович. Да не может быть!

Марья Ивановна. Он писал Лизаньке, она покажет тебе письмо. Все это очень непрочно. Также и Тоня. Я уже не говорю про Александра Петровича, который находит это только выгодным.

Николай Иванович (сердится). Ну, все равно. Я только прошу меня понять. Я все-таки считаю истину истиной. Так мне это больно. И тут дома, вхожу, вижу елка, бал, трата сотен, когда люди мрут с голода. Не ногу я так жить. Пожалей меня, я измучился. Отпусти меня. Прощай.

Марья Ивановна. Если ты уйдешь, я уйду с тобой. А если не с тобой, то уйду под тот поезд, на котором ты поедешь. И пропадай они все – и Миша и Катя. Боже мой! Боже мой! Какое, какое мучение. За что? За что? (Плачет.)

Николай Иванович (в двери). Александр Петрович, идите к себе. Я не поеду. Я останусь, хорошо. (Раздевается.)

Марья Ивановна (обнимает его). Недолго нам жить осталось. Не будем портить после двадцативосьмилетней жизни. Ну, я не буду делать вечеров, но не наказывай меня.

Date: 2015-07-22; view: 373; Нарушение авторских прав