Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Сдвинуть горы
Утром в субботу я проснулась в середине сна, в котором я плавала в огромном унитазе, а Нил Льюис вытягивал меня оттуда, как рыбу на удочке. Всплывая из воды, я и проснулась. На часах у кровати было 9:48. Через сорок семь часов и двенадцать минут я, скорее всего, умру. Я весь день училась задерживать дыхание и дошла до двадцати восьми секунд. Вечером у меня разболелся живот, пришлось принять гевискон и есть сухарики. В воскресенье я опять проснулась оттого, что всплывала из-под воды, одежда прилипла к коже, а живот болел еще сильнее. Я посмотрела на часы. Жить мне осталось двадцать шесть часов. За завтраком я не смогла ничего съесть, но папа не заметил. Он положил возле печки охапку дров, размешал чай. — Готова? Я была готова. Надела лучший передник, блузку с розочками на воротнике и блестящие черные туфли. Заплела косы. Пробор, наверное, вышел кривовато. Папа снял с вешалки тулуп и шапку, я надела драповое пальто. На улице было совсем тихо и морозно. В воздухе стоял туман, все небо закрыла туча цвета птичьих перьев. Никого вокруг не было, кроме пса из двадцать девятого дома. Мы прошли через перекресток и зашагали вниз с холма. Отсюда было видно город, антенны, трубы, крыши, завод, реку, столбы высоковольтной линии, шагавшие по долине как одинокие гиганты. А на самом дне долины стоял завод, здоровенная черная штуковина с трубами, башнями, лестницами, кранами, а над ним висело огромное облако дыма. Мы спустились с холма, миновали многоэтажную парковку, зал игровых автоматов, Клуб Трудящихся, центр занятости, букмекерскую контору и паб, где запах хлорки мешался с запахом пива. По выходным на тротуаре валялись спущенные шарики и иногда — прокладки с красными пятнами. Однажды я заметила иглу, и мы тут же перешли через дорогу. В нашем городке всё почему-то не там, где надо. Автомобильные моторы в садах, полиэтиленовые пакеты в кустах, магазинные тележки в реке. Бутылки в канаве, мыши в пустых бутылках, стены, исписанные словами, и указатели, на которых слова зачеркнуты. Есть у нас уличные фонари без лампочек, дыры на проезжей части, дыры на тротуарах и дыры в автомобильных глушителях. Есть у нас дома с выбитыми стеклами, люди с выбитыми зубами и качели с выбитыми сиденьями. А еще — собаки без ушей и кошки без одного глаза, а однажды я видела птицу почти без перьев. Мы миновали «Вулворт», уцененку, «Квик-сейв» и кооперативный магазин. Потом прошли по туннелю под мостом — стены там темно-зеленые и плакучие, а когда вышли, оказались на пустыре, прямо перед Домом Собраний. Дом Собраний — это черный металлический сарай, по три окна с каждой стороны. Внутри стоит очень много красных стульев, на каждом подоконнике — ваза с желтыми искусственными розами: к лепесткам, на одинаковом расстоянии друг от друга, приклеены искусственные капли. Папа и мама когда-то помогали строить Дом Собраний. Он не очень велик, но он принадлежит братьям. В те времена народу в общине было немного, человека четыре-пять. Без папы с мамой община, наверное, и вовсе бы зачахла, но они всё молились, и потом еще многие люди приняли веру. Очень было здорово, когда у них наконец появилось собственное место для собраний. Строили этот дом три года, и все деньги на него пожертвовали братья. Внутри было холодно, потому что батареи еще не успели нагреться. Возле кафедры Элси и Мэй разговаривали со старой Нел Браун, сидевшей в инвалидной коляске. Мэй сказала: — А, вот и моя прелестюшечка! Элси сказала: — А, вот и моя куколка ненаглядная! — Ты моя лапушка! — сказала Мэй, обнимая меня. — Сокровище наше, вот ты кто! — сказала Элси, целуя меня в щеку. Мэй сказала: — Тетя Нел как раз рассказывала мне о тех временах, когда у нее кое-что приключилось со священником. — Виноградинку будешь? — спросила Нел. Жуя, она трясла подбородком, потому что у нее нет зубов. Над верхней губой у нее росли усики. С нижней губы летели брызги. — Нет, спасибо, тетя Нел, — сказала я. Мне было не до еды, а если бы и было, я не захотела бы есть рядом с тетей Нел, потому что от нее пахнет мочой. Подошел дядя Стэн. Дядя Стэн — Старший Блюститель. Он пьет молоко из-за язвы, а сам из «Бумынгема». Судя по всему, Бумынгем — Вертеп почище нашего городка. Именно там он обзавелся язвой, хотя некоторые говорят, что он ею обзавелся из-за тети Маргарет. Стэн обнял тетю Нел за плечи и сказал: — Ну и как тут моя любимая сестрица? Нел ответила: — По-моему, ковер не мешало бы пропылесосить. Дядя Стэн перестал улыбаться. Посмотрел на ковер. Сказал: — Верно. Дядя Стэн пошел искать пылесос, а я пошла искать папу. Он сидел с Брайаном в библиотеке, они разбирали лишние журналы, оставшиеся с прошлого месяца. На плечах у Брайана (поверх куртки) и в волосах лежали белые хлопья. — К-к-к-к-как д-д-д-д-дела, Д-д-д-д-джудит? — спросил Брайан. — Все хорошо, спасибо, — сказала я. Только это была неправда. У меня опять заболел живот. Я до этого ненадолго забыла про Нила, а теперь опять вспомнила. Вошел Альф. Его язык метался из одного уголка губ в другой, как у ящерицы. Он сказал папе: — Отчеты сдали? Папа кивнул. Папа называет Альфа «правой рукой командира». Ростом он немногим выше меня, зато носит ботиночки на каблуке. Волос у него кот наплакал, но те, какие есть, зачесаны поперек головы шлемиком и сбрызнуты лаком. Помню, однажды, когда мы проповедовали, волосы ему подняло ветром, и он тут же прыгнул в машину и закричал: «Беги, малая, купи мне лаку для волос!» — и так и не вылез, пока я не вернулась. Вошел дядя Стэн, волоча пылесос. Был он каким-то серым. — Лектор не приехал, — сказал он. — Не появится — придется мне выступать, а мне неохота. — Появится, — сказал папа. — Не знаю, — сказал Альф. Поддернул штаны. — Предыдущий лектор заблудился и не доехал. — Тут он вдруг увидел меня и тут же перестал хмуриться. — Джози там тебе кое-что принесла. Его ухмылка мне совсем не понравилась. — А что? — спросила я. Папа сказал: — Вежливые люди отвечают «спасибо», Джудит. Он нахмурился и вроде как рассердился, а я покраснела и стала смотреть вниз. А Альф сказал: — Ну вот так я тебе всё и расскажи. Какой же это тогда будет сюрприз? Джози — жена Альфа. Она очень низенькая и толстая, у нее длинный седой хвост и рот-щелочка, вязкая слюна собирается в уголках и тянется, будто гармошка, когда она говорит. Она носит дурацкую одежду и любит шить такую же для других. Мне она уже подарила: вязанное крючком платье с синими и персиковыми розочками (и постоянно о нем спрашивала, пока оно не село при стирке), бирюзовую юбку до полу, обшитую по подолу тесьмой, вязанную крючком держалку для туалетной бумаги в форме Золушки, которую папа отказался вешать в уборной и я сделала из нее холм в Красе Земель, коврик на сиденье для унитаза, которым теперь заткнута щель под задней дверью, ярко-синие гетры, оранжевый комбинезон, два свитера и вязаную шапочку. Джози, видимо, считает, что мы совсем бедные, или что я уже совсем большая, или что я вечно мерзну. Когда-нибудь я ей все-таки скажу правду: мы не богаты, но деньги на одежду у нас есть, мне всего десять лет и росту во мне сто сорок сантиметров, хотя выгляжу я старше, потому что внимательно читаю Библию и часто разговариваю со взрослыми, и мне, по большей части, не холодно и не жарко. Я пробежала глазами по толпе, но Джози не обнаружила. Тем не менее я на всякий случай спряталась за колонку, туда, где стоял Гордон. В общине нет моих сверстников, и хотя Гордон меня гораздо старше, болтаю я обычно с ним. Гордон проверял, как работает микрофон, постукивая по нему пальцем. Я посмотрела на часы. До того момента, когда Нил Льюис окунет меня в унитаз, оставалось ровно двадцать три часа. Тут ничего не поделаешь. Гордон настраивал микрофон. Я спросила: «Есть мятная конфетка?» — он пошарил в кармане. Вскрыл цилиндрик, уронил грязную белую лепешку мне на ладонь. «Спасибо», — сказала я. Мятные конфетки я прошу у Гордона только в самых экстренных случаях. Сам Гордон закинул в рот две штуки и продолжил распутывать провода. Гордон не так давно слез с героина. А подсел он на героин потому, что Связался с Дурной Компанией. Теперь он Сражается с Депрессией, так что молодец, что ходит на собрания. Одно время дело было серьезно. Речь даже шла о том, чтобы его Отлучить. Ему поставили на вид его дурное поведение. Говорят, что Господь озарил сердце Гордона Своим светом, но мне кажется, что на самом деле спасли его конфетки с сильным мятным вкусом. Папа говорит, что героин делает людей счастливыми, потому что заглушает боль; мятные конфетки делают людей счастливыми, потому что когда ты ее дососал, ты понимаешь, что боль прошла. Словом, действие то же самое. Беда в том, что Гордон очень уж к ним пристрастился. Закидывает в рот аж по четыре штуки разом. Не знаю, что будет, когда он дойдет до целой упаковки зараз, потому что конфет более мятных, чем эти, в природе не бывает. В зале собралось много народу — вернее, много для нашей общины, человек тридцать. Были даже не совсем привычные лица. Например, Полина, у которой жил полтергейст, но прошлой весной дядя Стэн его изгнал, и Шейла из женского приюта, Джина из психоневрологического интерната со шрамами на руках и Дикий Чарли Пауэлл, который живет выше по реке Тамп в избушке среди елей. Судя по всему, должно было произойти что-то необычное, но я никак не могла понять что. Альф влез на кафедру и постучал по микрофону. — Братья и сестры, — сказал он, — прошу всех сесть, мы начинаем собрание. Значит, лектор все-таки не приехал. Я вообразила себе, как его машина падает с обрыва, крики его делаются тише и тише, и наконец искореженный кусок металла исчезает в тумане. — Пока, — сказала я Гордону и пошла на свое место. Мы с папой сидим в первом ряду, так что коленки почти касаются кафедры. От того, что приходится смотреть вверх, потом болит шея. Папа говорит — лучше пусть болит, чем я буду Предаваться Праздным Мыслям. Где мысли праздные, там и безобразные. Впрочем, и в первом ряду есть каким мыслям предаться. Одна из них — мысль о том, как воняет от тети Нел. Я очень обрадовалась мятной конфетке. Мы встали и спели «Велика награда на небесах». Папа пел громко, звук шел из глубин его груди, а я не могла петь, во-первых, потому, что думала про Нила, а во-вторых, потому, что мятная конфета дочиста высушила мне всю слюну. Папа подтолкнул меня локтем и нахмурился, тогда я засунула конфету за щеку и заорала как только могла. Начали мы с чтения журнала, потому что лектор так и не появился. Читали статью «Светочи мира», о том, что нельзя держать свет под спудом; оказалось, что спуд — это такой тяжелый груз. Альф сказал, что лучший способ его не прятать — регулярно заполнять отчеты. Папа ответил ему, сказав, какое это счастье — быть глашатаями Господа. Еще ответила Элси, она сказала, что да, нам встречаются скептики, но если мы не станем возглашать истину, откуда же люди ее узнают? Брайан сказал: «Д-д-д-д-дело в т-т-том… Д-д-д-дело…», но в чем дело, мы так и не узнали. Тетя Нел тоже подняла руку, но, оказывается, она просто хотела сообщить Мэй, что описалась. Конфету я к этому времени уже дососала, поэтому подняла руку и сказала, что Богу, наверное, очень радостно видеть, как много огоньков сияет во тьме, и Альф сказал: «Мы видим, как ярко сияет твой огонек, сестра Макферсон!» Только вовсе он не сиял, и мне было совсем не радостно, и как раз в тот момент мне очень не хотелось быть Светочем Господа, потому что если бы я не была светочем, Нил Льюис не стал бы окунать мою голову в унитаз. Журнал дочитали, потом папа поднялся на кафедру и сказал: — А теперь, братья, по причине непредвиденных обстоятельств… Я видела, как дядя Стэн собирает в кучу бумажки и утирает шею платком. А потом по залу прошелестел ветерок и мы услышали, как хлопнула входная дверь. Я обернулась. Во внутреннюю дверь входил человек. Можно подумать, ее открыл ветер, она распахнулась сама собой, а когда он вошел, сама собой и закрылась. Кожа у него была как ириска, а волосы — как перья у дрозда. Он был похож на одного из Старейшин, вот только вместо тоги на нем был темно-синий костюм, и там, где на него падал свет, костюм переливался, как бензин в луже. Человек подошел к нашему ряду и сел с краю, и от него пахло чем-то вроде фруктового пирога и чем-то вроде вина. Альф тут же бросился к нему. Что-то шепнул, потом кивнул папе. Папа улыбнулся. И сказал: — Мы счастливы приветствовать… — Брата Майклса, — подсказал человек. Очень странный у него оказался голос. Как темный шоколад. Папа сказал: — Наш гость, лектор из… Но этого брат Майклс, похоже, не услышал. Папа повторил вопрос, но брат Майклс только улыбнулся. — Ну, в любом случае, мы тебе очень рады, брат, — сказал папа и спустился вниз. Все громко захлопали, брат Майклс поднялся на кафедру. Никаких заметок у него с собой не было. Он достал что-то из портфеля, положил перед собой. Потом поднял глаза. Посмотрел на нас в упор, и тут я поняла, какая у него темная кожа. Волосы тоже были темные, а глаза странные, бледные. А потом он сказал: — Какие у вас тут прекрасные горы, братья! Я прямо почувствовала, как все удивились. Никто еще никогда не называл нашу долину «прекрасной». А брат Майклс продолжал: — Вы разве не согласны? Я вот сегодня ехал через них на машине и думал о том, как вам повезло, что вы здесь живете. Вы знаете, мне показалось, что с верхней точки можно заглянуть за облака! Я выглянула в окно. Либо брат Майклс повредился мозгами, либо ему пора купить очки. Облака опустились ниже прежнего, видимость была меньше метра. А он улыбнулся: — Тема нашей сегодняшней беседы — «Сдвинуть горы». Как вам кажется, братья, что нужно, чтобы сдвинуть вон ту гору? — Динамит, — предположил Альф. — Не получится, — сказал дядя Стэн. — Экскаватор помощнее, — сказал Гордон, и все рассмеялись. Брат Майклс взял что-то большим и указательным пальцем и поднял повыше. — Знаете, что у меня здесь? — Ничего там нет, — прошептала я, а папа улыбнулся. — Кто из вас верит в то, что у меня в руке что-то есть? — спросил брат Майклс. Некоторые подняли руки, большинство — нет. Папа продолжал улыбаться и поднял руку, тогда и я подняла тоже. Брат Майклс положил листок бумаги к самому микрофону. Потом разъединил пальцы, и мы услышали, как что-то упало. — Те из вас, кто решил, что у меня в руке что-то есть, могут погладить себя по головке, — сказал он. — Вы смотрели Глазами Веры. — Что это? — спросила я, но папа прижал палец к губам. — Это, братья, горчичное зернышко, — сказал брат Майклс. Он поднял повыше картинку с увеличенным изображением горчичного зернышка. Оно было похоже на желтый шарик. — Это крошечное зернышко, но из него рано или поздно вырастет дерево, и в кроне его станут петь райские птицы. И после этого он заговорил об устройстве мира. О том, сколько тягот ждет Детей Божьих до того, как системе настанет конец. Сказал, что Дьявол явился в мир и ищет, кого бы пожрать. Мы все читали, как сыны Израиля разуверились в том, что когда-то узрят Красу Земель, как они насмехались над чудесами и над теми, кто эти чудеса творил. — Да не уподобимся им, — сказал он. — Вера не есть достояние всех. Мир насмехается над верой. Иные и не помышляют о том, чтобы приказать этой горе сдвинуться. Но обратимся все вместе к Библии, братья, посмотрим, что говорит Иисус. И он начал читать, и сердце у меня забилось сильнее, и на меня будто пролился свет. — «Ибо истинно говорю вам: если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: „перейди отсюда туда", и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас». Разумеется, — сказал брат Майклс, — Иисус говорит иносказаниями. На самом деле мы не можем двигать горы. Но если нам дана вера, мы в состоянии совершать то, что нам кажется невозможным. Вера состоит в том, чтобы видеть, что гора уже сдвинулась, братья. Недостаточно представлять, каков будет новый мир, нужно побывать там; мы думаем, каково будет там, но мы по-прежнему здесь. Однако вера дарует крылья. С верой можно улететь куда угодно. А потом он заговорил, будто рассказывал потрясающую историю, и я знала эту историю, но раньше вроде как не слышала, или ее рассказывали по-другому. В начале, говорил брат Майклс, жизнь была чудом. Люди жили вечно и никогда не болели. Все плоды, все животные, всё на земле было безупречным воплощением Божественного замысла, и отношения между людьми тоже были безупречными. Но Адам и Ева утратили нечто важное. Они утратили веру в Бога. И тогда люди начали умирать, клетки их тел начали разлагаться, и тогда их изгнали из рая. — И с тех пор остались лишь отзвуки прежнего миропорядка: закат, ураган, молния, ударяющая в куст. А вера превратилась в нечто, о чем молятся в полночь в своей комнате, или на поле битвы, или в чреве у кита, или в геенне огненной. Вера — это прыжок через зазор между тем, какова жизнь сейчас, и какой она была раньше. И в этом-то пространстве и происходили чудеса… Возможно всё: в любом месте, в любое время, для кого угодно. Если вам кажется, что это не так, то лишь потому, что вы не видите, как близко вы к чуду, что вам нужно сделать самую малость — и все будет у вас в руках. Чудеса не обязательно грандиозны, чудо может случиться в самом неожиданном месте; самые удивительные чудеса происходят в самой обыденной обстановке. Апостол Павел говорил: «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом»: если у нас есть хоть самая малость, братья, остальное приложится. Приложится даже больше, чем мы чаяли. Лекция завершилась, но в первую секунду никто не захлопал; а потом грянули оглушительные аплодисменты. Я же как будто проснулась. Только спала я гораздо дольше, чем продолжалась лекция; мне показалось — всю жизнь. Мне ужасно хотелось, чтобы песнопения и молитва завершились как можно скорее. Я подумала: брат Майклс — как раз тот человек, с которым можно поговорить про Нила Льюиса.
А потом я стояла рядом с братом Майклсом и ждала, когда дядя Стэн закончит с ним разговаривать. Но только дядя Стэн отошел, явились Элси и Мэй. Потом Альф. Брат Майклс пожимал им всем руки, слушал, кивал, улыбался снова и снова. Никто из них не хотел отходить. Я уже подумала, что так и не смогу с ним поговорить, но тут наконец ему дали передышку, он обернулся, чтобы положить бумаги в портфель, и заметил меня. — Привет, — сказал он. — А ты кто такая? — Джудит, — ответила я. — Это ты так замечательно ответила на вопрос? — Не знаю. — По-моему, ты. — Брат Майклс протянул мне руку. — Очень рад знакомству. Я сказала: — Мне очень понравилась ваша лекция. — Только голос звучал как-то не так. — Мне еще никогда ни одна лекция так не нравилась. — Спасибо. — А вы не могли бы показать мне горчичное зернышко? Брат Майклс рассмеялся. — Конечно, — сказал он. — Правда, оно не обязательно будет то же самое. Он вытащил из портфеля пузырек — в нем было полно зернышек. Я сказала: — А я раньше никогда не видела такой горчицы! — Она такая до того, как ее размелют. Я сказала: — Вот бы и мне таких. Брат Майклс вытряхнул мне в ладонь несколько зернышек. — На, держи. Я уставилась на зернышки. Я так обрадовалась, что почти забыла, о чем собиралась спросить. — Брат Майклс, — сказала я наконец, — я пришла с вами поговорить, потому что у меня есть одна проблема. — Я уже понял, — сказал он. — Правда? Он кивнул. — И что за проблема? — Один человек… я боюсь… — Я вздохнула. Потом поняла: ему надо сказать всё как есть. — Мне кажется, меня скоро больше не будет. Брат Майклс поднял брови. — В смысле, я перестану существовать. Брат Майклс опустил брови. — Ты чем-то больна? — Нет. Он нахмурился. — Тебе это кто-то сказал или тебе просто так кажется? Я подумала. — Нет, мне никто не говорил, — ответила я. — Но я в этом почти уверена. — А ты кому-нибудь про это говорила? — Нет. Они же ничем не могут помочь. — Откуда ты знаешь? — Просто знаю, — сказала я. Взрослые почему-то считают, что учителям можно рассказать все, что угодно. Они понятия не имеют, что от этого будет только хуже. Брат Майклс молчал целую минуту. А потом спросил: — А ты пробовала молиться? — Да. — На молитвы не всегда отвечают сразу. — У меня времени только до завтра. Брат Майклс втянул воздух. Потом сказал: — Джудит, полагаю, что я могу сказать с полной ответственностью: до завтра с тобой ничего не случится. — Откуда вы знаете? — Тебя просто одолевает страх, — сказал он. — Я не хочу сказать, что со страхом так уж просто бороться; страх — самый коварный наш враг. Но если прямо взглянуть ему в лицо, из этого может выйти много чего хорошего. Я ответила: — Я не понимаю, как из этого может выйти что-то хорошее. — А ты просто взгляни на вещи по-другому. Стоит взглянуть на вещи под другим углом, проблемы, которые раньше казались неразрешимыми, исчезают сами собой. Это просто удивительно. Сердце у меня заколотилось. — Вот было бы здорово, — сказала я. Браг Майклс улыбнулся. — Мне пора, Джудит. — Ага, — сказала я. Мне вдруг опять сделалось страшно. — А вы к нам еще приедете? — Когда-нибудь наверняка приеду. А потом он сделал очень странную вещь. Он положил ладони мне на плечи, заглянул мне в глаза, и по моим рукам поползло тепло — до самых пальцев, и еще назад, по спине. — Главное — верить, Джудит, — сказал он. Я подняла глаза. Меня звал папа. — Сейчас! — сказала я, но папа постучал по наручным часам. — Ладно! — сказала я. Повернулась обратно — у кафедры было пусто. Я побежала по проходу. — Куда ушел брат Майклс? — спросила я. Альф пожал плечами. Я выскочила в вестибюль. — Дядя Стэн, — спросила я, — вы не видели брата Майклса? — Нет, — сказал Стэн. — Я и сам его ищу. Мы с Маргарет хотели пригласить его к себе пообедать. Я побежала на парковку. Гордон показывал другим братьям свой новый спойлер. — Куда пошел брат Майклс? — спросила я и почувствовала, как защипало в глазах. Стало еще холоднее, но по-прежнему — ни ветерка. Туман рассеялся, зато небо обложили тучи. Кто-то тронул меня за локоть, я обернулась. Папа протягивал мне пальто и сумку. Он сказал: — От окорока одни уголья останутся. — А потом сказал: — Что это у тебя там? А я и забыла. — Зернышки, — сказала я. Раскрыла ладонь, показала ему.
Date: 2015-07-25; view: 306; Нарушение авторских прав |