Управление в условиях национально-этнических, возрастных, гендерных особенностей в кадровой политике

Проблемы специфики этнической идентифи­кации, ее структуры – одна из сфер социальной адаптации. Это относится к конституциональной роли систем гендера в процессах этнического позиционирования, так как именно гендерные системы традиционных сообществ, отмеченные определенной бинарностью, являются ответствен­ными за социальную адаптацию последующих поколений, и они одновременно функционируют в качестве своеобразных институтов этнического социоструктурного и социокультурного воспроиз­водства, т.е. де факто они и способствуют эволюционным изменениям, и, в это же время, резистентны по отношению ко всем видам модернизации традиционного этнического общества.

Рыночная экономика и ее последствия изменили отношение женщин к процессу социальной стратификации и в первую очередь к ее основной составляющей – обеспечению социальной защи­щенности собственной семьи [1]. В то же время, общепринятая идеология гендерных взаимо­отношений в Российской Федерации не претерпела сколь-нибудь заметных изменений и, в принципе, находится в той же стадии развития, которая сложилась в советский период. По сути дела, дисбаланс между нефункциональной ныне социальной иерархией гендерной сферы и возросшей социальной активностью женщин во многом становится фактором дальнейшего усугубления негативных явлений демографического и морально-этического толка, опосредованно влияя на ситуацию в других областях жизнедеятельности.

Социальный статус женщины в современном традиционном обществе характеризуется рядом весьма иллюстративных параметров: пониженной относительно мужчин долей женщин в составе экономически активного населения, заметным превышением процента женщин в составе официально зарегистрированных безработных; более высокой, в сравнении с мужчинами, долей в группе реально безработных; более длительными сроками безработицы в сравнении с мужчинами; сохранением существенного гендерного разрыва в оплате труда; увеличением гендерного разрыва в оплате труда увеличения прибыльности и престижности рода деятельности; гендерной диспропорцией уровня доходов; тенденцией снижения удельного веса женщин в численности персонала по мере увеличения управленческой части работников; снижением доли женщин в представительных органах власти в 1990-х годах; сохранением существенного гендерного диспаритета среди научных работников.

В данном исследовании мы основной акцент сделаем на выявлении форм женской активности и на моментах становления ее различных видов.

Обращаясь к анализу развития женского движения и форм женской социальной активности в Кабарде и Балкарии в дореволюционный период, следует констатировать, что возникновению организованного женского движения на Северном Кавказе, и в частности в Кабарде и Балкарии, предшествовал период, который можно охаракте­ризовать как «пассионарный», и отличительной чертой которого является своеобразное накопление харизматического, зачастую социально не обу­словленного, потенциала воздействия на ближайшее окружение со стороны отдельных личностей.

Главным результатом «пассионарного» этапа развития женского движения можно считать формирование новых поведенческих стереотипов и норм восприятия этих стереотипов общественным сознанием.

Обращаясь к истокам феминизма в Кабардино-Балкарии, можно констатировать, что в целом и общем это была обычная для национальных окраин Российской империи того времени система донорных взаимоотношений, когда первыми проводниками женской эмансипации в ее презентативных формах были именно представительницы русской интелли­генции и чиновничества. Большое значение имела позиция официальных властей на Северном Кавказе, стремившихся к нивелировке и европеизации образа жизни и мышления местного населения, а также поведенческие стереотипы русскоязычных слоев.

Суммарное воздействие выявленных факторов привело к тому, что к началу Первой мировой войны женское движение на территории нынешней Кабардино-Балкарской Республики в своем развитии если и не перешло, то уже имело оформившиеся черты своей второй фазы – национальной. Основным и достаточным качеством ее можно считать выход из полной социальной и культурной изолированности женской части коренных народов республики и участие их, пусть даже в латентном виде, в эволюции ментального пространства региона.

Функционально-значимый рубеж в эволюциони­ровании женского общественного сознания пришелся на 20-30-е годы ХХ века, когда сформировались основные этапы становления двух видов женской социальной активности – естественно-эволюционных и сателлитных. Это стадия естественной генерации женской социальной активности, идеологической базой которой во многом продолжали оставаться традиционные для народов Кабардино-Балкарии поведенческие нормативы, зафиксированные в обычном праве народов республики. Проявления различных форм женской активности в эти годы не были инициированы идеологическим или политическим заказом, и, в основном, были обусловлены естественными потребностями жизнедеятельности в новой среде.

Вполне понятно, что сельские районы Кабарды и Балкарии, невзирая на произошедшие в стране кардинальные изменения социальной, экономической и идеологической сфер, на уровне гендерных взаимоотношений оставались территорией полного и практически безраздельного господства этнических моделей поведения. Закономерным итогом этого обстоятельства было то, что в исходных своих формах женская социальная активность получала реализацию на тех направлениях, которые никоим образом не противоречили общепринятым традициям. В основном, это касалось тенденций повышения образовательного ценза горянки.

Анализ архивных материалов показывает [2], что советская власть не была реально заинтересована в развитии естественно-эволюционных форм женской социальной активности. Как показало время, партийное руководство республики стремилось к формированию женского движения в его организованных формах, которые функционировали бы в качестве непосредственных проводников идеологии и политики партии, психологическая же подготовленность горянок к участию в подобной работе руководство не интересовала.

Партия всячески способствовала вовлечению женщин в общественную жизнь в нужном для нее «идеологическом» направлении. Несмотря на сохранявшееся среди подавляющего большинства населения традиционное мировоззрение, к 1925 году усилиями партийных и советских органов области в КБАО сформировался устойчивый контингент граждан, основные жизненные устремления которых были связаны именно с реализацией в новой системе социальных и культурных норм.

Активность женского населения резко возрастает в короткий период 1925-1927 гг. Число женщин, активно воспринявших новые жизненные стандарты к концу 20-х годов ХХ века, достигло того критического порога, когда возникает потребность в формировании организационных структур женского движения, когда начальные формы объединения – ликпункты, клубы и т.д. – уже не удовлетворяют возросшие запросы активизированной части женского населения. Одновременно с этим данный количественный порог был той границей, которая полностью обеспечивала запросы руководства КБР в части женского представительства в различных партийных и советских органах. Дальнейшая судьба женских ресурсов в политической жизни страны не интересовала партию. Те организационные формы женского движения, которые появились в СССР в 30-х годах, по сути своей представляли лишь филиальные партийные образования, роль и значение которых ограничивались подготовкой женских кадров к «реальной» работе, либо существовали в качестве своеобразных «отстойников», куда направлялись отработавшие свое партийные и советские функционеры-женщины.

Это был общий для всей страны процесс, судьбы женского населения КБАО фактически дублировали его в местной среде, в лучшем случае – с небольшим запаздыванием по срокам. Несомненно одно: к концу 20-х годов ситуация в женской среде Кабардино-Балкарии приняла в общих чертах вид, остававшийся неизменным на протяжении более чем 60-ти лет, вплоть до конца 80-х.

Все естественно-эволюционные формы женской социальной активности были полностью изжиты, женское движение приобрело вид сателлитного, функционирующего как придаточные суррогатные организации-исполнительницы идеологических и социально-политических заказов партии.

Рассматривая особенности функционирования женского движения в условиях маскулинного общества периода конца 40-х - начала 80-х годов, необходимо подчеркнуть, что женское участие в общественной жизни республики, в работе управленческих и представительских структур было обусловлено и ограничено задачами идеологической презентации женского равноправия в условиях отсутствия такового. Это объясняется несколькими причинами. Во-первых, проявления женской аттрактивности в рамках сателлитных организаций носили эпизодический характер, прежде всего в силу малого количества женщин, замещавших высшие руководящие должности. Во-вторых, формирование аттрактивных и консолидированных женских групп происходило в условиях агрессивной маскулинной среды. В-третьих, сателлитные формы женской социальной активности в конечном итоге не оказали никакого влияния на современную ситуацию.

Осмысление эволюции феномена женской социальной активности КБР в постперестроечное время дало автору основание очертить следующие этапы:

• активность отдельных категорий женщин, консолидированных в орбите воздействия своих пассионарных центров – до 1991;
• формирование и становление сател­литных структур женского движения радикального и оппозиционного толка – 1991-1996 годы;
• Распад систем женского организован­ного движения – настоящее время – 1996-1998 гг.
• Формирование консолидированных групп электоральной направленности и женских аттрактивных сообществ идеологического характера (религиозные группы).

Системы женской социальной активности являются одним из немногих общественных феноменов, показатели реальной значимости которого не только не сокращаются, а, наоборот, возрастают.

За так называемый переходный период женское движение, утратив видимые формы структуризации, неуклонно набирает потенциал силового влияния, превращаясь в условиях все большего дробления мужских социальных институтов, в потенциально самую значащую силу общества.

В этой связи особое значение приобретает новая составляющая возможной работы с женским движением в целом, а именно - оптимизация стихийных и часто нежелательных социо-политических процессов складывающейся женской социальной активности.

Наличие нормативно-правового пространства западно-цивилизационного типа, вне всякого сомнения, приводит к вырождению и исчезновению классических стандартов поведения, свойственных воинским этическим системам традиционных маскулинных сообществ. При их полноценном существовании в адекватной государственной среде основные потребности членов общества экзистенциального плана, как-то: материальное обеспечение семьи, поддержание хозяйственной культуры, гарантии безопасности людей и т.п. – удовлетворяются именно системами традиционного воинского поведения.

На наш взгляд, можно выделить два последовательных фактора сущностных внутри­гендерных корреляций, наблюдаемых на современ­ном этапе развития северокавказских традиционных сообществ. Во-первых, это конкуренция гендерных парадигм разного происхождения, имеющая конечной целью овладение полем репродуктивных взаимоотношений полов.

Во-вторых, в условиях давления новых гендерных систем, при существовании их физиологически и генетически обусловленных преимуществ традиционные гендерные системы могут защищаться только одним способом – инициированием изначально адаптированных к ним механизмов патерналистских сообществ.

Так формируется база возрождения и реабилитации традиционных этноидентификацион­ных парадигм. Точно так же, как на более ранних этапах существования патерналистских этнических сообществ, маскулинные системы выступали в качестве воспроизводящего агента для подчиненных гендерных систем, ныне, в условиях конкурентной борьбы, гендерные системы стремятся к воспроизведению традиционных стандартов мужского поведения, норм оценок, мотивационных систем, концентрирующихся в рамках субстратных форм женской активности и актуализирующихся в базовых гендерных комплексах.

Для перевода женской этнической активности из латентных уровней в видимые, а тем более – в радикальные, требуется некий период первоначаль­ного накопления потенциала радикализма. Основное содержание этого периода в интересующем нас аспекте – процесс маргинализации женщин, вывода их из границ поля традиционного этнического сознания в суррогатное псевдоэтническое, так как для реального традиционного поведения женщин патерналистских сообществ, как уже указывалось, иные формы активности, кроме субстратных, немыслимы.

Радикальный женский этноцентризм, открытый маргинализм и агрессивный феминизм являются частными крайними проявлениями одного и того же процесса деструкции традиционных гендерных систем. Четко выраженные группы маргиналок в условиях традиционного общества формируются по остаточному принципу и, в конце концов, приходят к своим завершающим фазам. Это могут быть закрытые женские клубы и объединения по интересам, группы с девиантным поведением, базирующиеся на личных связях их членов, люмпенизированные объединения и даже сообщества, реализованные в криминальной среде. В зависимости от социальной реализованности женщин в подобных образованиях они могут либо остаться индифферентными по отношению к общественно-политическим подвижкам общества, либо представлять собой кадровый ресурс наиболее негативных процессов.

Второй вариант развития маргинальных настроений в традиционных патерналистских сообществах имеет несколько другой рисунок. Потенциал женской социальной активности, остающейся в рамках поведенческих нормалей, целиком и полностью ориентирован на реабилитацию этнокультурных ценностей и формальное восстановление стандартов общежития обычного права.

В течение 1991-1995 годов в Кабардино-Балкарии полностью оформилось устойчивое ядро радикального женского этноцентризма. Это выразилось, прежде всего, в прямом участии женщин в деятельности национальных общественных движений.

К началу-середине 90-х годов прошлого века общий, так сказать, ценз социальной активности женщин на Северном Кавказе повысился до уровня, не позволяющего говорить о значимой сохранности традиционных стандартов поведения. Само по себе это, быть может, и неплохо, но в условиях изначально маскулинных сообществ такое положение говорит скорее не о повышении позитивной социальной активности женщин, а о массированных процессах маргинализации, о вступлении гендерных систем на тот отрезок эволюционного развития, который характеризуется поливариантностью дальнейших перспектив, включая при этом и самые нежелательные последствия.

Таким образом, этнический радикализм женщин принял в республике форму этнокультурного сепаратизма, который, как одна из ипостасей этноцентрического радикализма, явился реакцией на конкурентное вмешательство в репродуктивную сферу иных систем гендерных взаимоотношений – с одной стороны, с другой – стал результатом попытки сублимативной замены патерналистских систем этноидентификации на феминные, при номинальном сохранении парадигмы традиционного этнического.

Разрушение единой вертикали идеологических институтов, давшее знать о себе уже в конце 80-х годов, и окончательная деидеологизация общества в 90-х ХХ века привели к формированию масштабных лакун в области социально-экономических, морально-этических концептуальных доктрин, определяющих поведение общества. Изначально это свободное пространство заполнялось совершенно несвойственными для Северного Кавказа учениями и религиозными системами. Можно констатировать, что в первой половине 90-х годов ХХ века конфессиональная карта Кабардино-Балкарии представляла собой весьма пеструю картину, причем именно в сфере духовных устремлений граждан республики [3].

Особо важным при этом является то обстоятельство, что нетрадиционные религиозные учения оказались в основном непривлекательными для женской части коренного населения. Это само по себе видится очень показательным фактом и свидетельствует о том, что изначально религиозные моменты воспринимались как культурные, а любые новационные изменения отсекались гендерным сознанием, к этому времени уже взявшим на себя этнорекреационные функции. Однако в середине-конце 90-х годов прошлого века соотношение мировоззренческих предпочтений в женской среде коренных этносов Кабардино-Балкарии стало резко меняться.

Главным фактором формирования радикально-экстремистски настроений в гендерной среде Северного Кавказа явились изменения позициони­рования женщин. Единственным объективным условием зарождения и развития женского исламского экстремизма является ситуация массовой изоляции верующих женщин от перспектив реализаций своих репродуктивных функций.

Определенные изменения в гендерном поведении женщин этнических сообществ Северного Кавказа привели к изменению функциональных нагрузок женщин в системах этнической идентификации. Вкупе с устойчивым религиозным позиционированием и изменением стандартов аксиологии и мотивации смена гендерного целеполагания привела (уже сегодня) к ситуации, когда значительная масса женщин-мусульманок не ощущает своей локализации в пределах нормативно-правового и государственного пространства Российской Федерации, они лишь живут в этом ареале, используя его возможности для рекреации теперь уже не чисто этнического, а религиозно-этнического миропорядка.

Таким образом, можно утверждать, что в условиях традиционных патерналистских сообществ наблюдается исключительно и преимущественно субстратная женская активность, а пространство гендерных систем очерчено рамками семьи. Однако любые социальные подвижки более-менее значимого масштаба могут привести к весьма быстрым изменениям патерналистских институтов общежития, к резким трансформациям в традиционных системах мужской самоидентификации, а для национальных сообществ маскулинного типа, соответственно – трансформациям институтов этнической иденти­фикации.

Заключение

Теорию кадровой политики нельзя отрывать от процессов качественного изменения содержания и характера трудовой деятельности человека. В конечном счете она нацелена на то, чтобы обеспечить разумное использование всей гаммы человеческих возможностей и профессиональных способностей. Это, казалось бы, очевидный и бесспорный тезис. Однако на протяжении человеческой истории в назначении на ключевые должности, "раздаче" должностей доминировали и продолжают доминировать корпоративные, идеологические и другие основания.

Эволюция управления профессиональным трудом нуждается в серьезном осмыслении, системном научном представлении. Чтобы решить эту задачу, необходимо обобщить знания о развитии профессионального труда и тех последствиях, которые он генерирует в обществе. Целостная система знаний, которая может составить теоретико-методологическое основание для формирования теории кадровой политики, еще складывается. Сегодня же можно вести речь лишь о весьма фрагментарном, порой противоречивом (и в теоретическом, и в методологическом отношении) процессе выстраивания фундамента теории кадровой политики.

Для России, в кадровой политике которой преобладали либо корпоративные, либо идеологические подходы, проблема разработки концепции кадровой политики особенно обострилась в два последних столетия. Весьма примитивное представление о ней как о средстве борьбы за власть неоднократно приводило к кадровым катастрофам.

Это наглядно проявилось в первые годы советской власти, когда интеллектуальная элита выдавливалась, либо выдворялась из страны, либо, как это было в 30-е годы, "прореживалась" методом физического устранения или устрашения, либо целенаправленно формировалась с заранее заданными характеристиками. К сожалению, эта практика сохранилась и в пореформенные годы в сфере государственного и муниципального управления, где кадровая политика нередко основывается на принципе "свой-чужой".

Почему так происходит? Причины следует искать: во-первых, в слабости теоретического обоснования кадровой политики как одной из важнейших областей социального управления, во-вторых, в понимании роли кадровой политики в социальном управлении. Многие руководители, особенно высших эшелонов государственного управления, политических партий, общественных объединений, пока что рассматривают ее как инструмент сохранения властных возможностей команд, группировок, как способ удержания власти. Такая модель кадровой политики чревата серьезными конфликтами.

При разработке государственной кадровой политики важен ответ на вопрос: какова социальная функция государственной кадровой политики в системе госуправления? Инструмент удержания власти или один из важнейших ресурсов общественного развития?

В демократическом обществе государственная кадровая политика должна выступать прежде всего как важнейший управленческий ресурс государства, как инструмент динамичного общественного развития.

Только ориентация на общенациональные интересы делает государственную кадровую политику адекватной задачам общественного развития.

Теоретический фундамент кадровой политики включает огромный массив знаний, позволяющих планировать на основе изучения управленческого труда, к примеру, возникновение новых профессий и специальностей, определять тенденции развития систем профессионального образования, упреждающей переподготовки и повышения квалификации специалистов, структуру всего образовательного комплекса и различных форм профессионального развития человека. Важными базовыми элементами кадровой политики являются психология профессиональной деятельности, экономика труда, экономическая социология, теория управления, теория государства и права, государственной службы и т.д.

Трансформация политической и экономической системы страны обусловила и трансформацию роли государства в управлении воспроизводством и рациональным использованием кадрового потенциала общества. Однако это не означает полного устранения государства от регулирования этих процессов. Качество кадрового обеспечения общественного развития - важнейшая и неотъемлемая его функция, которая находит свое воплощение в государственной кадровой политике, прежде всего применительно к госслужбе.

Может сложиться впечатление, что в странах с развитыми рыночными отношениями государство не вмешивается в кадровую политику в широком смысле. Однако это вмешательство существует, воплощаясь в законотворчестве, правовых нормах, установлении государством определенных требований к выстраиванию трудовых и кадровых отношений. Совокупность этих требований составляет содержание того, что у нас принято связывать с кадровой политикой. Государство как субъект социального управления не только не стоит в стороне от процессов формирования кадрового потенциала общества, но и всесторонне воздействует на формирование механизмов, обеспечивающих свободное распоряжение и использование человеком своих способностей, создание равных условий для их реализации. В этом и проявляется регулирующая роль государства в сфере трудовых и кадровых отношений, воспроизводстве кадрового потенциала общества, что находит выражение в содержании государственной кадровой политики.