Как завуалировать трудности?

После публикации в 1905-1907 гг. первых блестящих статей по теории относительности Эйнштейн, поставив в [25] вопрос о том, как должны идти часы и двигаться луч света в гравитационном поле, на 3 года задумался, не публикуя новых мыслей на эту тему. К мыслям о гравитационном поле его обратила, видимо, та самая статья Пуанкаре 1906 г., с которой всё и началось. Но задуматься действительно было над чем. И посоветоваться было не с кем, ибо члены “Академии Олимпия” к тому времени уже разъехались по разным городам и странам.

В этот период над СТО больше работал Минковский, чем Эйнштейн. Но после смерти Минковского в 1909 г. работа над совершенствованием СТО совсем увяла.

Своё молчание Эйнштейн прервал лишь в 1911 г., работая в Праге. Но публикации пражского периода на эту тему принесли тогда Эйнштейну не удовлетворение, а одни насмешки. Ибо гравитационное поле и поведение в нём света никак не хотели укладываться в “прокрустово ложе” СТО. Эйнштейн даже был вынужден признать, что вгравитационном поле скорость света в вакууме не постоянна, а зависит от гравитационного потенциала [29]. Ну а когда он обнаружил, что при переходе от точки с одним потенциалом к точке с другим не сохраняется и столь любимое им соотношение E= mC² между массой и энергией и нарушается ньютоновский закон равенства сил действия и противодействия, то и сам схватился за голову.

Недоброжелатели, конечно, веселились от души. Так, например, один из его оппонентов М.Абрагам, разрабатывавший в это время свою теорию гравитации, которая существенно отличалась от эйнштейновской, едко написал тогда в любимом Эйнштейном журнале “Аnn. Phys.”, что "Эйнштейн собственными руками нанёс завершающий удар по теории относительности, отказавшись от постулата постоянства скорости света" [30].

Увы, период этих насмешек совпал с тем временем, когда Эйнштейн, разругавшись с кем-то в Цюрихском университете, только-только переехал в Прагу и был в новом коллективе ещё инородным телом. Может поэтому он и не прижился в Пражском университете.

Но друзья и покровители не дали пропасть. Марсель Гроссман (1878-1936) – мастер в области тензорного исчисления и энтузиаст неевклидовой геометрии, бывший сокурсник по политехникуму, у которого Эйнштейн ещё студентом списывал конспекты, и который помог тогда безработному после окончания политехникума Эйнштейну устроиться в патентное бюро, теперь не только пригласил его обратно в Цюрих на профессорскую должность в политехникуме, но и предложил свою помощь как математик.

В такой помощи Эйнштейн, который всегда был не очень силён в математике, теперь очень нуждался. Ибо его расчёты становились всё более сложными и громоздкими, и для их компактирования волей-неволей пришлось прибегнуть к тензорному исчислению, в котором за одним символом скрывается целая группа операций чуть ли не со страницей обычных алгебраических выкладок. Тензоры – это как команды в компьютере. Виртуозно владеть этим языком может лишь тот, кто ежедневно работает с ним. Гроссман владел. И Эйнштейна обучил. В соавторстве с ним Эйнштейн написал основополагающие работы по ОТО [31, 32] уже целиком на языке тензоров.

Чем сложнее в физике математика, тем труднее за математикой увидеть физику. Современные физики-теоретики могут часами увлечённо спорить друг с другом на языке тензоров, но мало кто из них способен на обычном языке пояснить, о чём они спорят и какие физические явления обсуждают. А в ОТО с самого начала пошла речь об искривлениях квазиевклидова пространства, которое и без искривления представить невозможно. Оторванность от физики стала окончательной.

Но это только радовало Эйнштейна. И не только потому, что переход на язык тензоров, недоступный большинству смертных, позволил отгородиться от большинства критиков, но и потому, что геометризация позволила замаскировать ряд возникших ляпсусов и парадоксов, таких, например, как проблема неравенства действующих и противодействующих сил. Геометризация позволила отказаться от языка сил и заменить их искривлением пространства и инерционным движением тел по геодезическим линиям.