Три холма, охраняющие край света

Михаил Успенский

- Свидетель, клянётесь ли вы говорить правду, одну только правду и ничего, кроме правды?

- Клянусь!

- Фи, какой вы скучный…Судебные хроники

В аэроплан залезь, не глядя,

Начни роман со слов «Мой дядя»…Михаил Щербаков

ГЛАВА 1

- Мой дядя, между прочим, умеет во сне пятистопным ямбом бредить! - воскликнула Леди, улеглась на скамейку и замахала в воздухе необыкновенными длинными ногами.

- Вряд ли этот факт может послужить препятствием нашему браку, - ответил невозмутимый Дюк и уселся рядом.

- Вечно ты норовишь добрым людям праздник испортить! Они, наверное, целый год готовились, старались… Вон, гляди!

Голова команданте неторопливо плыла над улицей, горящий взгляд её пронзал фризы и скульптуры портала Рождества и был устремлён в невидимые дали свободы, равенства, братства и других приятных сердцу вещей.

Столь же неторопливо двигались и четверо молодых людей в чёрном - они вели воздушный шар, словно гигантского коня, влекущего катафалк. Улицы Старого города были сегодня закрыты для автомобилей.

- Серьёзная работа! Старались люди! Выглядит, конечно, нелепо, но в контекст города вписывается, как тут и был. Ты ведь Василия Блаженного в Москве помнишь? Так вот, по-моему, эта Барселона вся такая! Тут зодчим свободу дали полную - на две тыщи лет! Строй не хочу! И вот они друг перед другом и начали выделываться: я вот так могу! А я вот так! А я этак! Денег в городе полно, ведь порт же был - и при римлянах, и при арабах, и при Беренгарах… Что ни здание - то шедевр! Лох цепенеет!

Леди Туркова лежала на скамейке напротив северного портала собора Саграда Фамилиа в обществе самого настоящего английского лорда. Вернее сказать, это лорд сидел в обществе самой настоящей Леди Турковой, поскольку лордов этих целая палата, а Лидочка Туркова одна на весь белый свет, и слава богу, потому что Боливар не выдержит двоих.

- Я когда на этот собор смотрю, мне всё кажется, что вот он сейчас осыплется в одночасье, и останется только груда песка. Если бы Гауди залудил свою хрень ещё в Средние века, непременно бы возникла легенда, что он продал душу дьяволу, и черти построили всё за одну ночь именно из песка. Хорошо ещё, что он не завершён. Лет через пятнадцать, правда, обещали сдачу под ключ - чертежи-то остались. А вот когда достроят, тут-то он и осыплется. Но всё-таки - лох цепенеет! А вы, англичане, вообще извращенцы! Мало того, что баранка с правой стороны, так у вас ещё Лондон-матушка стоит на берегу Темзы-батюшки! Ты наш батюшка славный тихий Темз!

Бедный лорд, сэр Теренс Фицморис, восемнадцатый герцог Блэкбери (а для Лидочки - просто Дюк), то и дело протирал очки полой джинсовой курточки, давая понять, что вот именно сейчас он водрузит очки на место и скажет нечто очень важное. Ночь была безветренная, и по конопатому лбу сэра Теренса из-под рыжих дредов сбегали капельки пота. К тому же ему приходилось время от времени отвечать на звонки матушки из далёкого Блэкбери-холла.

Подруга лорда перестала крутить в воздухе воображаемые педали и вдруг погрустнела:

- А у нас Гауди вообще бы ничего не дали возвести… Да и посадили бы… Лет на двадцать… За долгострой…

Сэр Теренс воспользовался паузой, набрал воздуха и выдохнул:

- Леди Лидия, я всё-таки ещё раз прошу вас дать мне однозначный ответ. Мама, всё в порядке. Здесь очень хорошо. Не беспокойся.

И побледнел, предчувствуя дальнейшее. Голос у него был низкий, почти бас. Зато у Леди был голосок - на всё побережье:

- Ага! Чичас! Только шорты подтяну! Ребята хвалили! Я тебе что - русская фотомодель? Как её - Водянникова? Ты что, думаешь, что все русские бабы спят и видят, как бы ваших принцев-герцогов захомутать? Вот смеху-то будет - леди Ти! А ты мне построишь в поместье хорошенький охотничий домик - любовников принимать? Я ведь замужем была! - неморгнув глазом соврала она. - У вас уже один король трон потерял из-за американской разведёнки. И ты хочешь?

Фицморисы, конечно, претендовать на престол Виндзоров не собирались, но сейчас сэр Теренс был готов пожертвовать и короной, и даже на охотничий домик согласился бына хорошенький, но русская леди была неумолима.

- Тебя же другие лорды париками закидают! Международный скандал будет! У нас ведь с тобой полное социальное неравенство! Меня же весь честной гламур засмеёт! Гуленьки тебе! Теренс Фицморис пролепетал (басом!):

- Но ведь принц Уильям и… Да, мама, я не один. Здесь прекрасное общество…

- Ты мне своего принца не тычь! Его папу даже пони сбросил, и правильно сделал: нефиг такой дылде залезать на маленькую коняшку! Жалко, что одну только ногу сломал, защитничек природы… И вообще папаша у него… Да, он ведь Дайану загубил - все вы, мужики, такие! А у нас всё равно неравенство: папа мой в Бар хатной книге своего предка обнаружил. Князь Турков-Синюха! Он ещё у Ивана Грозного этим служил… как его… околоточным, вот! Род у нас старинный, а вы тогда ещё рожи синей глиной мазали, я кино видела… А что Фицморис? Как будто я не знаю, кому в Англии приставку «Фиц» давали. Незаконнорождённым! А у нас в России, что характерно, наоборот - от фамилии половину отчекрыживали. Отец Трубецкой - сын Бецкой! Отец Репнин - сын Пнин! Отец Волконский - сын просто Конский! Э, постой, как же тогда пушкинских-то суразят именовали?

И надолго, чуть ли не на всю минуту, задумалась о судьбе бастардов Александра Сергеевича.

Лорд Фицморис нимало не оскорбился, но воспользовался паузой:

- Леди Лидия, вы издевались надо мной в кампусе и продолжаете издеваться сейчас. Мы взрослые люди. В конце концов я ведь тоже… Нет, мама, мы не курим травку. И никто не курит. Сейчас будет петь старик Паваротти - кресло уже выкатывают на эстраду… Нет, показать не могу, видеоряд глушат! Да и слушать не стоит это хрипение…

- А-а! - радостно воскликнула Леди, да так радостно, что проходившие мимо японцы оглянулись - не оргазм ли у девушки. Лорд временно расцвёл.

- Ушкины они были! Вот кто они были! Пошли рамблежарить! Обоснуй, что ты пацан! Вон вроде наши идут! Эй, вы чьи? Челябинские? Мы с вами! А это что у вас за чучело? Я тоже такое хочу!

Чучело изображало русского министра атомной энергетики. Из задницы чучела валили пары жидкого азота, символизируя радиоактивное заражение.

И челябинских, и дижонских, и созопольских, и краковских ребят можно было встретить сегодня на бульварах ночной Барселоны. И была это отнюдь не толпа праздношатающихся туристов и местных бездельников, которые придумали для прогулок по бульварам Рамбла даже специальный глагол «рамблежар».

То есть все тут были сплошь туристы, но особого рода.

Прекраснейший город континента переживал нашествие варваров по случаю очередной встречи глав европейских правительств. Варвары были молоды, горласты и полны смутных надежд. Несколько часов назад вполне легально и чисто был ликвидирован с подачи их единомышленников последний «Макдоналдс», тихо догнивавший на окраине Праги, и эту ликвидацию транслировали на весь мир. Да и здесь над бульварами висели аэростаты нескольких телекомпаний. Было чем полюбоваться.

Антиглобалисты такой мелкой победишкой не обольщались и не собирались останавливаться.

Надутый и ведомый под уздцы Че как нельзя лучше соответствовал историческому моменту.

…Тысячекратно прав был унтер Пришибеев, который норовил разогнать любое скопление народа. Но славное имя его, к сожалению, было давно забыто даже в родной России. Времена изменились.

Европа катастрофически старела, а вожди её неуклонно молодели - молодые президенты, молодые премьеры, молодые короли и королевы, и даже новому Римскому Папе Сильвестру IV не исполнилось ещё и пятидесяти. Они не нюхали пороху, не съедали по пуду соли, не знали горюшка, не сеяли круп и не сулили своим народам крови, пота и слёз. Жареный петух и на милю не приближался к нежным их ягодицам.

Варвары прибывали на побережье отовсюду - суровые и вусмерть пьяные неовикинги Скандинавии и недоусмирённые парижские и марсельские арабы, горластые поляки и наголо, независимо от пола, бритые германцы, вечно похмельные ирландцы и хулиганствующие британцы, обкуренные голландцы и грозные в своей неожиданной, а потому зловещей сдержанности русские.

Людей объединяли не национальность, не религия, не возраст. В галдящей толпе то и дело попадались дедушки и бабушки, украшенные седыми «ирокезами» и неактуальным пирсингом, бунтари ушедших годов. Тут и там мелькали фанерные тортомёты - их притащили с собой те, кого поэт назвал «кондитерские ветераны, солдаты кремовой войны». Метать было нечего и не в кого.

Всё происходящее можно бы, пожалуй, назвать карнавалом. Были тут и традиционные скелеты, изображавшие грядущих жертв атомной войны, и белые мыши - мученики науки, и ребята в зубастых масках и полосатых накидках, что отстаивали попранные интересы аляскинского бурундука. Между группами, колоннами и кучками метался какой-то чудак, наряженный Ктулху - этот костюм вошёл в моду ещё в год Миллениума. Одно из щупальцев Ктулху обвивало дорогой чёрный портплед с золочёным гербом.

Неслышно грохотали почти в каждом ухе горошины-плейеры, крякали на разные лады минифоны. При этом ещё все умудрялись говорить - между собой и с разными странами света:

- В Индии уже стоят автоматы с коксом на каждом углу, а тут сплошное средневековье!

- Здесь очень прикольно! А, ты всё видишь? Я тебе рукой помашу!

- Если бы Че не лоханулся в Боливии, он бы точняком приехал в Чехию лечить астму в соляной шахте. И где бы тогда были ваши танки?

- Почему это наши? Это когда ещё было!

- А всё равно пидоров метелить будем!

- Они наши естественные союзники! За пидоров с ментуры головы снимут! Тогда и нас не посмеют тронуть…

- Противоестественные союзники…

- Говорят, сейчас испанский король прилетит на вертолёте. Предок его прилетал, и он прилетит.

- Ага, косяки будет раздавать… Сам Сильвестр Четвёртый тебе сюда приедет на папамобиле с мамаприцепом!

- Гиперборея, Гиперборея - заладил! Никакие вы не гиперборейцы, просто вы жопу отморозили!

- Месье Птижан, что вы можете сказать французским зрителям по поводу возможных беспорядков и вмешательства полиции?

- Я так скажу: нечего приравнивать активистов нашего движения ко всяким экстремистам, террористам и прочей сволочи! Они сознательно убивают живых людей и разрушают здания, а мы, А-глобо, в крайнем случае набедокурим малость, и то от широты души! Пусть нас снимают сейчас тысячи объективов! Нам нечего скрывать! Они не посмеют!

Столетней давности лозунг «Даёшь Европу!» незримо парил над полчищами, смешиваясь с дымом простых и непростых сигарет.

Зримые же лозунги были весьма разнообразны - от «Гринпис за смертную казнь!» до «Геть волошськiх та ляшськiх педофшв!». Попадались и старые: «Пора по грибы!», «Вино порабощает сознание!», «Каждый за свою родину и все вместе!», «Раньше, чем завтра!». Мотались над головами портреты неведомых широкому миру людей - особенно французских философов, окочурившихся от СПИДа, и прочих хабермасов-агюто-нов-годенов. Субкоманданте Маркое существовал аж в четырёх вариантах. Однозначно узнаваем 13 был только наш Ильич, но почему-то в очках, а портретоносец из Бельгии (гей, естественно) нагло утверждал, что это-то и есть самый натуральный Деррида. Эстонских однопольцев неожиданно осеняло изображение нового президента России - видимо, по причине очаровательной родинки над верхней губой. Это страшно возмущало бородатых неоказаков с их дозволенными пластмассовыми саблями. Безоружные же русские нонконформисты трясли портретом бунтаря Бакунина (натурал, естественно), которого англичане принимали за Майкла Муркока (вроде бы тоже натурал).

Всеобщим почётом пользовались аборигены - знаменитые барселонские анархисты, пробунто-вавшие почти полтора столетия, но и они даже не пытались установить какой-нибудь порядок. От междуусобных драк всё-таки воздерживались - перед лицом общей полицейской угрозы.

Сами участники саммита пребывали в полной безопасности на неназванном секретном балеарском островке, но Барселону им было всё-таки жалко: горестная судьба Эйфелевой башни ещё не забылась. Поэтому охранительные силы тоже стянулись отовсюду.

Каталонская «Гуардия сивиль» весело перемигивалась в переулках с римскими карабинерами, московские и вологодские менты братались с берлинскими шуцманами и подчиняться приказам всякой голубени не собирались, французские ажаны хвастались новыми электрошокерами перед польской «безпекой», стражи порядка из Нидерландов нагло пыхали травкой. Грозно раскачивались перья на беретах новозеландских командос, всю одежду которых составляли камуфляжные набедренные повязки, сумрачен был ритм боевых барабанов. Неизвестной нации мотоциклисты в масках проверяли канистры со слезогонкой. Урчали в узких переулках пожарные машины. Била копытами декоративная конная жандармерия в чёрных треуголках лаковой кожи.

В этих рядах никто не сомневался - трогать или не трогать.

Окна нижних этажей и магазинные витрины зажмурились стальными пластинами жалюзи под напряжением. С бульваров убрались продавцы птиц и цветов. Закрылись наглухо исотни кафе, обычно работавших по всей ноченьке. Барселонцы, за две тысячи лет генетически привыкшие к набегам и погромам, пережившие и римлян, и мавров, и Карла Великого, и всяческих альфонсов и фердинандов помельче, и троцкистов, и франкистов, накрепко заперлись в своих жилищах: одни сделали вид, что умерли, другие - что не жили вообще.

Новый мэр Барселоны (гей, естественно) полагал, что город встретит нашествие во всеоружии: он распорядился очистить улицы от всякого действующего транспорта и выставить вдоль тротуаров разный хлам с автомобильных свалок - пусть поджигают вволю. Если сил хватит.

Силы же предполагалось истощить средневековым королевским способом. Он был недёшев, но давил в зародыше любые беспорядки.

Всего ожидали А-глобо от подлых буржуазных властей, но такого…

В полночь фонтаны Барселоны ударили красным и белым сухим вином. Все фонтаны, даже Каскада Монументаль, даже «Три грации», даже «Дама под зонтиком».

- Совсем как у нас на Поклонной! - обрадовалась Лидочка. - Зря мы на Каскаду не пошли - там фонтанов больше!

- О господи! - воскликнул измученный Теренс Фицморис.

- А пруды! А рыбки, а ненюфары! Какая средневековая дикость!

- Я никуда не пойду. И вас не пущу. Мама, мы сейчас уходим!

- То ли я столько много вина не видела! Да один мой Дядька за раз знаешь, сколько может, особенно здешнего? - обиделась Леди. - Да и вино, поди, восстановленное…

- Если учесть, что один только Фонтана Луминоса выбрасывает за секунду две тысячи четыреста тридцать литров жидкости, - сказал все знающий лорд Теренс, - то, конечно,восстановленное. Сколько же это будет в пинтах? Мама, здесь шведский стол без ограничений!

- Ой, много это было в пинтах! Натурального вина не хватило бы нипочём. Потому что к протестантам прибывало и прибывало из-под земли, поднимаясь на станции метро, подкрепление.

Самих-то чистых А-глобо гужевалось тут сравнительно немного - так некогда горстка монголов потерялась среди сотни других племён, поскакавших за Чингизом в поход к Последнему морю.

А на каталонском побережье данного Последнего моря в сезон собирается множество людей - это Ницца для студентов, Биарриц для пенсионеров, Канн для нищей богемы. Все, кому было нечего делать и нечего терять, прыгали в автобусы и электрички и отправлялись в город. Да ещё в Ла Пинеда как раз в это время проходил ежегодный съезд садо-мазо - эти ребята подскочили всей толпой, всегда готовые физически пострадать за правое дело.

Опустели двух- и однозвёздочные гостиницы и пансионаты на Коста-дель-Соль, Коста-Дорада и Коста-Брава. Облегчённо вздохнули приморские городки - Ситжес, Марбелья, Жерона, Салоу. Бедная старая Барса вдруг оказалась одна-одинёшенька супротив орды новых готов и сикамбров, забивших широкие, окаймлённые пышной зеленью и залитые светом бульвары Рамбла.

…Сперва-то не все сообразили, что произошло. Потом поплыл терпкий запах «тинто рохо» над буйными головами…

Супостаты глобализма готовились основательно - были у них и спальники, и палатки, и походные очаги, и рогатки, и шарикоподшипники для стрельбы, и арматура - а вот тарой они не запаслись!

Самые умные нонконформисты сразу прикинули, что винные потоки не навек, и срочно принялись опорожнять пластиковые бутыли с питьевой водой и стеклянные - с «коктейлем Молотова». А когда кинулись к фонтанам, поняли, что умные, да не шибко - к источникам халявы пробиться стало невозможно.

Это на пожаре люди выстраиваются цепочкой и передают друг другу спасительные вёдра. А тут каждый оказался за себя, и даже дружная гейня передралась, вот как им коварный собрат подгадил. К дерущимся бойко подскочили садо-мазо, норовившие принимать удары на себя.

В результате самые шустрые моментально напились и свалились тут же, преграждая своими телами дорогу жаждущим.

Не растерялась только бритая немецкая молодёжь. Быстро и без шума они растащили по газонам вырубившихся, жёстко подавили романо-славянскую анархию, вежливо усмирили гейню, наспех удоволили мазохистов и организовали-таки некоторое подобие орднунга, собрав в кучу все ёмкости и чётко деля по-братски море разливанное благодати. Только что карточки на вино не напечатали.

Если пить не подряд, а постепенно, так оно и ничего. Вино слабенькое, молодые желудки уёмистые… Скандинавы, к примеру, пьяней не стали, а ирландцы только пуще разозлились.

- Дядьки моего на них нет! - вздохнула Леди, принимая пластиковый стаканчик - цепочка кончалась как раз у скамейки, где они с Дюком отдыхали, высокомерно игнорируя ажиотаж.

Да ведь они не за этим и приехали. И кроме них воздержавшихся хватало - йоги, мормоны, вегетарианцы, прочие адвентисты седьмого дня. Но напрасными были их выкрики: «Товарищи, это империалистическая провокация!»

- Ну - токмо для запаха, а дури своей хватает! Хорошего - понемножку.

Ровно через час вино кончилось, пошла скучная вода. Подлец-мэр пожадничал (гей, естественно!), не поверил в творческие возможности масс, а город, против ожидания, всёещё не был завален пьяными телами, которые предполагалось загружать в полицейские машины и развозить по заранее освобождённым портовым складским ангарам для вытрезвления и штрафования поутру. Скопидомные каталонцы ещё и наварить на беспорядках собирались! Некоторое время черпали из фонтанов, пока вино не разбавилось настолько, что от него отказались даже греки, потомки Алкивиада.

Со стороны Каскады донёсся разочарованный рёв тысячных глоток, перешедший в скандирование. Каждый скандировал своё, пока не сошлись на «Янки, гоу хоум!» - хотя америкосов тут было раз-два и обчёлся, и они-то орали на всякий случай громче всех, а то побьют.

- Вот как можно дискредитировать любую светлую идею! - воскликнул лорд Теренс и, не удержавшись, икнул. - Континентальные идиоты не видят разницы между глобальностью, глобализацией и глобализмом, а ведь это совершен но разные понятия! Дорогая, вернёмся в гостиницу, я предчувствую неприятности… Нет, мама, я даже не подходил к столам!

- Ага, напоил даму и думаешь, что вся она твоя! - сказала Леди, хотя стаканчик ей достался всего один, да и тот треснувший. - Гуленьки тебе! Руки прочь от меня! Может, у нас на глазах история делается. Надо покидать свою башню из слоновой кости хотя бы ненадолго, а то страшно далеки мы сделаемся от народа… Терентий-Терентий, я в городе была!

- Бу-бу-бу, была так была… - покорно от кликнулся выдрессированный сэр Теренс. Такую словесную игру в лису и тетерева Леди придумала ещё в студенчестве, чтобы натаскать своего бойфренда по-русскому. - Терентий-Терентий, я указ добыла!

- Бу-бу-бу, добыла так добыла, - вздохнул измученный страстью британец.

- Чтобы вам, лордам, не лупили по мордам, а кормили вас тортам и водили по рядам, веселили милых дам… Ты понял, что я замужем была?

- Никто не совершенен, - сказал сэр Теренс. - И какова же судьба вашего супруга? Я вчуже за него боюсь! Нет, мама, мы просто разговариваем!

- Правильно боишься! Нету его больше, от летел мой ангел, потому что не все груши одинаково полезны… Но, амиго, не русские мы! Отзынь! Я татарка, а он вообще каракалпак! А водку я ни разу не пью, земеля. Не тронь, сучонок, Терентия моего! Терри, дай ему по вербальнику, не бойся. Ты же просвещённый мореплаватель, лупи его в телесный низ! А ты иди бабку парить в красных кедах! И не пялься на меня, как баран на младшенького Гейтса! Да, вот такая я! Ребята хвалили!

Трудно было не пялиться на Леди, практически невозможно. Тут устоял бы разве что слепой Пью, да и то, пока не потрогал.

И не один земеля пялился в этот миг на Лиду Туркову, а миллионы людей доброй воли.

Сначала её высмотрел с высоты неизвестный швейцарский камерамен. Потом все телеоператоры на аэростате CNN, несговариваясь, направили на девушку восхищённые свои объективы, да так там и задержались, потому что выходила она сейчас ну чистая «Свобода на баррикадах» производства художника Делакруа, только что в шортах, да в ярко-розовой сутенёрской рубахе, завязанной узлом на пузе, да вместо дурацкого красного колпака на голове - красная же бейсболка козырьком назад. Взамен знамени она размахивала своей объёмистой разноцветной сумкой.

Долго потом ещё была Леди символом барселонского бесчинства, долго печатали портреты безымянной «Мисс Ребята Хвалили» на футболках и обложках. Правда, фотохудожники немилосердно расширили скулы и закурносили нос, считая, что русским так и положено. Образ её даже стал впоследствии основой для героини комикса «Капитан Бьюти спасает мир».

Наземные японцы сверкали блицами своих цифровых перстней и браслетов.

- Правильно, не век же с одной Фудзиямы сеанс ловить? - крикнула русская красавица.

Вряд ли японцы поняли, но дружно заулыбались на ширину плеч.

У многих в толпе были мини-телевизоры - надо же полюбоваться на себя со стороны - и все стали озираться в поисках чудесного видения: не пасётся ли оное диво неподалёку, не предложить ли ему, видению, нехитрые свои услуги, не наплевать ли на происки гнусных глобалистов да и не рвануть ли к цыганам? Даже некоторые геи пригорюнились, осознав, что явно поспешили с ориентацией. Зато унылого вида А-глобо-феминистки, плоские крыски в джинсиках, дружно объявили видение грязной буржуйской мужской подстилкой. Не миновало наваждение и ряженого Ктулху - размахивая портпледом, он безуспешно старался пробиться к удивительной девушке.

Скандинавы, недолго думая, подхватили Лидочку и понесли её над людской рекой, как русские лейб-гвардейцы императрицу.

Сэр Теренс Фицморис, герцог Блэкбери, старался держаться неподалёку и убедительно доказывал, что это есть будущая леди Блэкбери, но ему сурово объясняли, по Прудону, что собственность есть кража. За Дюком поспешал настырный Ктулху и старался зацепить его щупальцем.

Наконец у многотысячной армии А-глобо и сочувствующих появилось знамя!

Каждый в толпе утверждал, что прекрасная муза гнева и печали - его соотечественница и вообще землячка. Кто-то вкалывал в её обществе на виноградниках Оверни, кто-то тискал её в аудиториях Марбурга, кто-то передавал новой Пассионарии самокрутку в дублинском пабе, кто-то дрался из-за неслабой этой герлы кольями в сельском ночном клубе «Конопляный Джо» с дикой бандой проспихинских механизаторов, кто-то умирал, но не сдавался рядом с ней в рядах последних защитников острова Пасхи. И все знали Лидочку Туркову с детства, да вот имя, жаль, запамятовали…

Знамя появилось, а цели пока не было - только сейчас все это осознали.

Громить музеи - варварство, музеи нам ничего плохого не сделали. Грабить магазины пошло, товары там не штатовские, а один Китай.

Французские фермеры радовались, что на рынке возникнет теперь дефицит дешёвых вин и скандировали: «Бо-жо-ле! Бо-жо-ле!» - а больше ничего им и не надо было. Внезапно замаячила и цель.

Полуголый и сплошь татуированный старомодными драконами парень (местный анархист или провокатор) предложил заглянуть по дороге в Морской музей да и вытащить оттуда раззолоченный флагманский галеон адмирала дона Хуана Австрийского, победителя при Лепанто. Это будет не грабёж и не погром, а сплошная связь времён и поколений - пафосный галеон выполнен в натуральную величину, и туда поместится чёртова уйма народу.

Галеон предполагалось протащить по набережной, спустить на воду, прочесать весь Балеарский архипелаг и достичь тайного островка, где окопались проклятые глобалисты. Бить их не будут, но охрану точняком искупают в море…

Особенно по вкусу пришлась эта идея несунам-варягам, и они чуть было не уронили своё прекрасное знамя, но знамя так на них прикрикнуло, что потомки пенителей моря только крякнули, подняли Лидочку повыше и затрюхали дальше.

- Мама, мы гуляем! - неистово и натужно лгал сэр Теренс. - Тут народное гуляние! Фиеста, фламенко, сардана!

Кто-то кричал, что надо идти в Аквариум, освобождать томящихся там красивых рыбок, скатов и прочих морских тварей. Довольно им кривляться за бронированным стеклом на потеху туристам! А хлынувшая волна аккуратно и безвредно вынесет несчастных узников в море. Но возникла дискуссия насчёт акул, этих символов империализма: им тоже свободу или хрен им в зубы? Хрен победил, а цель опять пропала, хотя направление выбрали верное.

Но всё-таки не зря пустились в дальний путь посланцы Южной Америки со своим дутым символом. Латиносов было не так и много, зато они всех переорали:

- Абахо Кристобаль Колон! Абахо эль альмиранте! Леннон, Марли, Че Гевара!

- Йа-а! Шуб-Ниггурат! - одиноко гнул свою линию Ктулху.

Новая цель воодушевила всех, возникли стихийные регулировщики, направлявшие товарищей борцов на основные магистрали, ведущие в сторону портовой площади. Галеон иАквариум убереглись. В самом деле, до каких пор этот сучий поработитель Нового Света, с которого, собственно, и начался весь глобализм, будет торчать на своей пятидесятиметровой колонне? Не по силам? Это как сказать! Ведь с нами фермеры Франции, хоть и без тракторов! В Эйфелевой башне было триста метров росту, и где теперь эта башня? Лифт отключён? С нами Ронни Абрахам - великий человек-муха, покоритель небоскрёбов и плотин, вечный геморрой всех полиций мира! Он заберется наверх, обвяжет истукана тросом… Ах, нету троса? Найдём! Гений народного гнева только обостряется в минуты испытаний!

Но миллионы телезрителей уже видели, что площадь Порталь де ла Пау надёжно огорожена стеной, состоящей из полицариев всех стран. За стеной набычились пожарные машины.

Охранители лупили дубинками по пластиковым щитам, как гориллы перед атакой. Новозеландские командос снова под стук барабана завели грозную боевую песню, призывающую к многочисленным человеческим жертвам. Бунтари приготовили рогатки и всякую метательную снасть. Затормозившие варяги потихоньку спустили Леди на землю, где еётут же подхватил Теренс Фицморис, герцог Блэкбери.

- Ну, слава богу! Уходим, дорогая, уходим! Мама, смотри, мы сейчас уйдём вправо от бульвара!

- Это что же я натворила? - ужаснулась Леди, привычно полагая себя виновницей любых - безобразий. - Правильно бабушка говорила: «Лидка, ты своей смертью не помрёшь - к тебе звездарики придут»… Я-то в детстве думала - это пришельцы такие…

Воинства Хаоса и Порядка медленно сближались - впрочем, не в первый и не в последний раз. И всегда такое сближение кончалось плохо, да иначе и быть не могло.

Никто в нынешней мутной Объединённой Европе, начиная с королей и президентов и заканчивая любомудрами Сорбонны, не хотел и не собирался брать на себя ответственность ни за что. Ни за башню Эйфеля, ни за сгоревшую Софию, ни за рухнувшие венские мосты через Дунай. Варвары жить по-старому не желали, а по-новому не знали как. Старые политические зубры отошли от дел, молодые бычки неизменно выказывали себя телятами. При этом все дружно дорожили постами, престолами, эполетами, окладами и электоратом. Лейтенант Бонапарт никак не мог появиться в этом мире, а «железного ажана» Франсуа Монкорбье, грозу арабов, подняли на воздух за компанию с Эйфелевой башней.

Но гуманизм требовал всё новых жертв, а Древо Свободы щедро поливалось известно чем. Предстояла очередная бестолковая бойня.

И тут прямо из анекдота пришёл лесник и выключил свет.

ГЛАВА 2

- Ты куда меня опять тащишь, лорд нерусский?

- Это вы меня тащите, дорогая. Мама, у меня всё в порядке! - Так это не ты? Отцепись, зараза!

- Уходим, товарищи! Это провокация! У них у всех приборы ночного видения! Нас перестреляют! - Йа-а! Шуб-Ниггурат!

Погасли даже огни на высотных зданиях. Только фары чёрных фургонов и пожарных машин выхватывали из тьмы разбегавшихся людей.

А вот бесстрашно шагать в эту тьму стражам правопорядка не хотелось - ни тамбовским ментам, ни римским карабинерам. На учениях никому такой вводной не давали. Потому что тьма была южная, основательная, и ошеломила она всех не хуже великанской фотовспышки. Обычных-то флэшей были тысячи, нынче все при мобильниках, но пробить густоту ночи они не могли, да и аккумуляторы быстро садились.

Что может противопоставить внезапной тьме современный человек? Гибкую светящуюся карнавальную трубочку? Брелок с крошечным огоньком, чтобы попасть ключом в скважину? Игрушечный световой меч? Зажигалку?

И прекрасно, что полиция не стронулась с места - иначе жертвы бы действительно исчислялись сотнями, как поспешили сообщить все мировые новости.

А-глобо, сбивая друг дружку с ног, с рёвом откатывались назад по бульварам в два потока - по Рамбла де Санта-Моника и последующим Рамблам и по Авингуда дель Паралель.Тут бы самое время подпалить буржуйские лимузины, чтобы озарить пути отступления, но бензобаки были безнадёжно слиты, а шину зажигалкой не подожжёшь. Ёмкости с «коктейлем Молотова» опустошили ради дарового угощения - сами виноваты.

Не работало даже аварийное освещение в магазинах и офисах. Такого затемнения в Барселоне не было со времён Гражданской войны. Только чёрные китовые туши аэростатов можно было разглядеть на фоне звёздного неба, но вверх никто не смотрел.

А-глобо натыкались на стены, спотыкались о бордюры, врезались в кустарники и в колючие стволы пальм и агав, падали в бездействующие фонтаны, отдававшие пронзительным кислым духом.

Самые умные пережидали в счастливо нашаренных переулках, прижимаясь к стенам домов.

В вожаки никто не вызывался - к счастью или несчастью, у бунтарей тоже было туго с Бонапартами.

Телезрители видели сейчас только светящийся полумесяц машин оцепления да разноцветные сигнальные огоньки катеров и яхт в заливе. На аэростатах, в том числе и полицейских, жарко молились, чтобы кто-нибудь внизу сослепу не оборвал тросы или не начал сдуру палить в небо. Полицейские вертолётчики струсили, и правильно сделали - при столкновении хотя бы одной машины с аэростатом поубивало бы кучу народу как в небе, так и на земле.

Связь работала как ни в чём не бывало, но толку-то? Чего стоит информационное пространство, погружённое во тьму? Разве что передавать личные ощущения…

- Мама, всё в порядке! Мы возвращаемся в отель! Да, прекрасно отдохнули! Что - по телевизору? Это где-то далеко! Какая стрельба? Нет никакой стрельбы!

Между тем была и стрельба - это самые невезучие из жандармов, подсвечивая себе фонариками, с обильными слезами и проклятиями пристреливали покалечившихся вороных лошадей. Лошади всегда страдают первыми из-за людской глупости.

- Мама, мама! - передразнила Леди. - Ты хоть прикидываешь, в какой стороне отель? Где набережная? Пойдём на зов моря, да? А вообще-то зря мы сюда пошли. Мы-то по делу вроде приехали… Сядь, прижмись!

Теренс Фицморис аж задохнулся. Его бы, сэрова, воля, он бы близко не подходил к этому долбаному плебсу с его долбаными протестами неизвестно против чего.

- Во - перила! Ступеньки! Садись, будем дожидаться утра. Разве могла мечтать простая русская девчонка из глубинки встречать рассвет на улицах Барселоны? А в гостиницу станем пробираться дворами… Да обними меня! Гуленьки тебе! Не рукой, а курточкой! А то я уже околела - не май месяц!

С этим лорд не мог согласиться. Был как раз май.

ГЛАВА 3

Они действительно приехали в Испанию по делу, но остановились не вместе с коллегами в недорогой «Игнатерре», а нашли хитрую маленькую гостиницу на набережной.

Потолки в номерах второго этажа были скошенные. Долговязому лорду Фицморису то и дело приходилось нагибаться, чтобы не оцарапать макушку. Вместо столов стояли крошечные конторки из красного дерева - то ли действительно столетней давности, то ли новоделы на заказ. И телевизоры махонькие, под стать остальному инвентарю.

Зато стоила вся эта миниатюрность чёрт знает сколько - за вид из окна ли, за скромный ли уют. Но платил за всё сэр Теренс (не говорите потом, что шотландцы жадные!), а Леди упиралась недолго - нажилась по общагам, спасибо!

У себя в номере она переоделась до неузнаваемости. Голову Лидочка повязала сувенирной красно-чёрной шалью так, что получился натуральный мусульманский хиджаб. Рукава у чёрной же кофточки были целомудренно длинные, с красными кружевными манжетами. Восхищавшие варягов ноги спрятались под мешковатыми штанами со множеством карманов и ремешков. Скромные кроссовки не мешали возможному бегству.

Довершал преображение кое-как замазанный синяк под левым глазом.

- Кто это вас? - воскликнул пораженный Дюк.

- А! - отмахнулась Леди. - Не бери в голову. Феминистка какая-нибудь, коблуха позорная. Темно ведь там было. Злобствуют, что у самих титьки, как у крокодилицы… А клёво тут! Только шоколадки на подушке нету. Я когда в первый раз в Неметчину попала, на биеннале в Бремен, поселили меня в «Маритиме». Сексодром огромённый, как у той принцессы на горошине. И я себе показалась как раз не принцессой, а этой самой горошиной. Катаюсь из угла в угол. И лежат на подушке два пёстрых фирменных пакетика. Вот он, думаю, настоящий сервис - позабо тились немецко-фашистские товарищи, чтобы неопытная девушка не залетела на их территории!

- Не утерпела поглядеть внутри - простой, с усами или в пупырышках? А там шоколадка! Дитя ещё ты, дескать, малое, а туда же! Умыли меня арийцы.

Теренс Фицморис терпеливо выслушал девичьи речи и сказал:

- Дорогая, вам сейчас только пояса шахидки не хватает.

- Да? - Леди встревожилась, метнулась в крошечную душевую и почти мгновенно вернулась - вторично преображённая.

Хиджаб перекинулся в лихую бандану с длинными хвостами. Третьим хвостом стали собственные пружинные волосы.

- С боков распустить - вообще всем страш но станет, - объяснила Леди особенности причёски. - Или кофточку белую надеть? Всё равно ведь заметут… И фингал…

- Странный всё-таки русский язык, - сказал Теренс. - Самый обычный кровоподтёк у вас носит имя древнего кельтского героя… Мы же не называем бородавки братьями Карамазовыми!

- У англичан, можно подумать, язык! - оби делась Лидочка Туркова. - Смеху подобно! Элек трочайник - «термо-пот»! Тепловой котелок! Это всё равно, что паровоз называть «шайтан-арба»! Туземцы синерожие! Ты ещё килт надень… Постой-постой! Вот килт ты как раз и наденешь! Фиг узнают! Терри, а вы трусы-то под килтами - носите? А то я в Эмиратах всё гадала - что там у них под галябией? И почему они всегда там чешутся?

- Вы уже спрашивали про килт, - устало сказал Фицморис. - На этот вопрос давно ответил королеве Виктории старый Тоби Макдиармайд: «А зачем, леди? Там и так всё работает!» А про галябию узнайте у вашего Салаха.

- Ты ещё мать вспомни!

Но тут наоборот, герцогиня Блэкбери вспомнила о сыне.

- Да, мама, сейчас еду в музей на брифинг. Почему так рано? Чтобы успеть до сиесты. Нет, конечно, никаких шортов. Я килт надену. Хорошо, хорошо, и гетры. Ты положила шёлковые гетры? А подвязки? Тогда всё в порядке. Журналисты лгут. Надо всей Испанией безоблачное небо, Гибралтар наш. Наша, говорю, Скала! Аста ла виста, мама. Дорогая, не беспокойтесь. Сейчас у вас менее вызывающий вид. Никто не признает в вас давешнюю фурию и вакханку. Кроме того, я всегда рядом.

Действительно, было в Лиде Турковой нечто, заставляющее стражников всего мира немедленно и бездумно делать стойку. В аэропорту Хитроу её арестовывали как активистку ИРА, в аэропорту Шеннон - как «тигрицу освобождения Тамил-Илама». По прибытии в Барселону русскую художницу тут же захомутали в качестве известной баскской террористки по прозвищу «Мама Сангре».

А когда, совсем недавно, черти понесли девушку попроведать подружку Софу Шлезингер, так её взяли прямо на трапе в «Бен-Гурионе» - агенты Ави Нехер и Семён Волкенштейн с ужасом узрели саму смертницу Зубейду из «Дочерей исламской революции», год назад увлекшую за собой в небытие чуть ли не сотню американских морпехов.

«Не понимаю, Лидочка, что на меня нашло, - оправдывался потом Волкенштейн, почти земляк, бывший новосибирский опер. - Знаю ведь прекрасно, что эту Зубейду по фрагментам составляли, а руки сами наручники застёгивают… Надо было тебе сразу, не дожидаясь, нас послать!»

«Нечего «кеглевича» жрать в жару, - ядовито отвечала Леди, - а то вам скоро и сама Фанни Каплан покажется!"

У лорда Фицмориса была противоположная особенность. Несмотря на его всегда скромный гардероб, любые полицейские начальники во всех странах сразу же начинали понимать, что из-за этого нескладного костыля могут случиться очень крупные неприятности - и всегда выпускали с жаркими извинениями. Даже после самых тяжких футбольных беспорядков. Так что вечно подозреваемой Лидочке было весьма удобно странствовать в его обществе.

- …А теперь тобой займёмся, - сказала девушка. - Уж больно ты приметный! И дреды твои мне надоели - так уже никто не носит… Они там вовсю землю роют, съёмки просматривают, плакаты печатают, в розыск объявляют…

- Разве вы парикмахер? - в страхе спросил сэр Теренс.

- Я, Дюк Терентий, художник! - строго сказала Леди. - А ты, Дюк Терентий, материал! Вот и помалкивай! Сейчас это быстро делается!

Лорд Фицморис сел на стул перед конторкой и мужественно закрыл глаза.

Но расселся он зря - художник Леди запихала его под душ и полила голову какой-то жидкостью непарфюмерного запаха, отчего дреды распрямились, а только потом уж приступила к творчеству.

Дюк не решался глянуть хоть одним глазком, что с ним вытворяют. Никогда не знал он за предметом своей давней мрачной влюблённости куафёрных талантов.

- Ножницы, а тупые, - ворчала Леди. - И тут Чайна! Слушай, Терри, ведь если паяльником пытают - значит, и плойкой можно? Принцип ведь тот же! Точно! Смотри - и напряжение появилось, молодцы! Завтра мы этому сибаритствующему компрачикосу плойку туда засунем! Хотя нельзя, жалко инструмент поганить… Плойка эта у меня еще бабушкина, трофейная… Знаешь, кем моя бабушка при штабе Ватутина была? Страшно сказать! О, вот и телик заработал! Ну, врать горазды: трое погибших! Так я и поверила! Правду скрывают! Никаких нарушений и аварий? Гуленьки! Сами, поди, кабель выкопали, всю медь сдали, а обвинят народ! Как-то мне не по себе становится…

А сэру Теренсу и без того было не по себе. И от страшной бабушки, и от странных и резких скачков Лидочкиного потока сознания. Рядом с ней джойсовская Молли Блум отдыхала. Кому куда чего совать, кто такой сибаритствующий компрачикос?

- В крайнем случае побрею голову, - поду мал он вслух.

- Ещё чего! Вон какой красавец получился! Кросафчег, как в старину говорили… Всё, можешь разуть айзы…

Сэр Теренс разул свои блекло-голубые айзы и глянул в зеркало.

Теперь его портрет можно было смело помещать в фамильную галерею Фицморисов. Волосы лорда были зачёсаны назад, а по сторонам завиты в аккуратные букли - по три на каждый висок. Лицо стало значительным. Признаки аристократического вырождения сгладились. Всё-таки не помешало бы какой-нибудь из прабабушек побаловаться с конюхомили там с лесничим, как Лидочка рекомендовала… -…продолжаются аресты зачинщиков, - охотно и жизнерадостно сообщил телевизор.

- А косичка-то! - торжествующе сказала Леди и задрала косичку кверху, чтобы Терри увидел. - Теперь в случае чего сможешь сам себя из мещанского болота вытащить…

- Вот дьявол… - восхищённо прошептал сэр Теренс.

- А ты точно теперь герцог? - вдруг ни с то го ни с сего посуровела художница. - Герцога-то не осмелятся схватить…

- Выходит так, - вздохнул Терри и помрачнел. - Если Джеффри до сих пор не объявился, то я - герцог Блэкбери… Только цена за титул очень высокая.

- Ой, извини, я дура, ляпнула что попало… А что, так никакой надежды и нет?

- Никакой, - сказал Терри. - Никто его не похищал. Выкупа не требовали. Маньяков в нашей местности не водится, медведей тоже. Ни с кем он не ссорился. И никуда не собирался - просто мы вышли погулять в холмах перед сном, и когда я отошёл… Прошу, не будем об этом. Зря я давеча разболтался. Столько лет молчал… Спасибо, дорогая. Не хватало ещё, чтобы и вы заподозрили меня…

- Терри, я что - больная? Ты бы скорее сам потерялся, чем… Правильно сделал, что рассказал. А вдруг бы нас обезумевшая толпа раздавила, и я бы осталась не в курсе? И знаешь что? Ты маме-то сам звони, да почаще. Она же беспокоится. Или даже лучше я позвоню…

- Нет! - слишком поспешно воскликнул сэр Теренс и почему-то добавил задумчиво: - Кто тётку пришил, тот и шляпку спёр…

Эту фразу Леди поняла много позже, и в неподходящий момент. А сейчас отнесла её на счёт непереводимого английского юмора.

Она подошла к окну и стала смотреть на рассветную набережную Пассейч де Колом - хорошо оплаченный пейзаж. Аэростаты убрались восвояси, только гордый надувной Че одиноко плыл в небе, гонимый утренним бризом, туда, где в нём срочно нуждались угнетённые.

- Ха, гляди-ка - точно, кого-то из наших повязали мусора испанские…

Но лорд Фицморис, восемнадцатый герцог Блэкбери, подойти к окну не пожелал: ведь ему пришлось бы согнуться в три погибели.

Набережная была завалена пакетами, бутылками, останками чучел и карнавальных костюмов, обгоревшими кульками импровизированных факелов - ветер выметал всё это добро из опустевших аллей.

Двое дородных каталонцев в одинаковых клетчатых рубахах - то ли бдительные дворники, то ли озверевшие от свалившейся работёнки мусорщики - волокли к полицейскому фургону бедного растерзанного Ктулху. Заснул, видно, где-нибудь на газоне или в фонтане. Сами полицейские не соизволили даже вылезти из кабины для торжественной встречи. Повелитель Грёз, олицетворявший по мере возможности Мировое Зло, изрыгал проклятия на совершенно незнакомом человечеству языке. Один мусорщик оторвал от наряда кусок поролона, покрутил, плюнул - и выкинул. Другой покопался в портпледе и разочаровался. Потом они раскачали Владыку Бездны и зашвырнули в фургон.

- Вот так и у нас в войну хохлы и латыши немцам евреев сдавали, - сказала Леди таким тоном, что герцогу Блэкбери снова стало не по себе…И во тьме, в пучине мракаПростодырый ТилипонаПробудился, потянулся,Раскатал губу пошире,Разлетелся, размечтался -И тотчас же был обманутХитрозобым Наморгалом!

ГЛАВА 4

Самым великим человеком Испании был не король.

Самым великим человеком Испании считался нападающий «Барселоны» Пабло-Эухенио де Мендисабаль-и-Пердигуэрра, которого вся страна называла просто «Льебрито-Паблито» - «Зайчик-Павлик».

А в Каталонии он обогнал в популярности даже покойную белую гориллу Снежинку из местного зоопарка.

Мало того, что он стал самым результативным игроком за всю историю мирового футбола. Мало того, что он никогда не бил мимо ворот. Мало того, что он не пил и не курил.

Мало того, что ни разу, ни в одной игре он не заработал жёлтой карточки, а о красной и речи не шло, хотя на теле героя живого места не было и коленные суставы пришлось поставить титановые.

Мало того, что он женился на самой настоящей принцессе - правда, лишь Люксембургской, - зато и в личной жизни зарекомендовал себя самым образцовым супругом и многодетным отцом, поскольку зайчик от кролика недалеко упрыгал.

Он ещё стал одним из богатейших людей Объединённой Европы. О безошибочном расчёте и немыслимой скаредности Пабло-Эухенио складывали песни. Из короткой футбольнойкарьеры он выжал всё, что только возможно. Ему теперь принадлежал не только родной клуб, но и сотни всяческих предприятий на континенте и далеко за его пределами. Его называли Говардом Хьюзом от спорта.

В одном из интервью Мендисабаль признался, что футбол для него был всего лишь стартовой площадкой для выхода в большой бизнес.

Когда его личный капитал перевалил за восемь миллиардов, настала пора заняться благотворительностью.

Понятно, что главной жертвой благодеяний Зайчика стал родной город.

…Получив в начале третьего тысячелетия самую широкую автономию, барселонский Женералитат первым делом запретил корриду. Бой быков здесь и раньше-то терпели как забаву для туристов, но считали чужеродным явлением, варварской забавой кастильских бездельников-оккупантов, на которых они, «побре каталанс», пашут, как дон Карлос.Абахо Эспанья! Напрасно неделями стояли в пикетах безработные скотопромышленники, пастухи и матадоры, зря гремела непрерывно из динамиков ария Эскамильо.

Последним гвоздём в гроб кровавой потехи стали слова трёхлетней русской девочки, побывавшей с родителями на бое быков, удачно зафиксированные местным телерепортёром. Девочка разревелась в камеру и сказала: «Нельзя коровку убивать!» Девушка-гид перевела. Зрители зарыдали. Русских в Барселоне уважали ещё со времён Республики, ведь они обещали Каталонии независимость и укоротили троцкистов.

Таким образом два стадиона - Пласа де Браус дель Арене и Пласа де Браус Монументаль - оказались выставлены на продажу. Первый и до сих пор пустует, ни к чему дельномуне приспособлен, а второй приобрёл дон Пабло, незадорого.

И попал, как думали завистники, в ловушку! Оказалось, что это есть культурно-исторический памятник, в котором нельзя тронуть ни одного кирпича цвета запёкшейся крови, ни одной из белых и синих плиточек облицовки, а уж пасхальные яйца куполов на башнях - и думать не смей! Не замай! Чтобы там снаружи всё осталось по-прежнему! Было от чего растеряться.

Но дон Пабло-Эухенио сохранял хладнокровие даже при счёте 4:0 в пользу проклятых англичан в финале чемпионата мира. Не потерял он этого ценного качества и сейчас. Британцев тогда всё-таки побили. Побил он и нынешних злопыхателей, потому что стремился к цели, не считаясь ни с возможностями, ни со здравым смыслом.

Барселона, прославленная как древней, так и самой современной архитектурой, украсилась новым зодческим чудом, сразу получившим прозвище «Ла бомбилья» - «Лампочка». Стадион Пласа де Браус Монументаль стал всего лишь патроном для этой гигантской перевёрнутой лампочки. Помогли бывшему форварду никому не известный пока молодой гонконгский архитектор Эрик Пу и старый ас спецэффектов из «Коламбиа Пикчерз» Эзра Берковиц. Стройка шла десять лет.

«И на чём всё это держится?» - недоумевали поражённые барселонцы и туристы, когда при открытии чуда медленно упала дырчатая защитная сетка. Паблито и гениальный китаец торжествующе ухмылялись. Они-то знали, в какую сумму обошлись неведомые дотоле миру строительные материалы для орбитальных оранжерей. Космическим конструкторам по обе стороны океана было сделано предложение, отказаться от которого означало предать вековую мечту человечества и похоронить экспедицию на Марс. Теперь такой полёт стал реальным, и Зайчику пообещали что-нибудь там, на Марсе, назвать его именем.

Городская скульптура для Европы - дело весёлое и привычное. Где-то установили гигантский башмак, где-то - великанский большой палец, где-то - огромную канцелярскую скрепку, где-то ещё - здоровенную пивную бутылку. Да и в самой Барсе такого понатыкано… «Ла бомбилья» прекрасно вписывалась в этот ряд. Но лампочка у дона Пабло вышла непростая.

Она была, казалось, вся заполнена прозрачной зеленоватой жидкостью. В зелени этой качались два огромных плоских белых лебедя. Лебедей окружали стебли подводных растений, украшенных яркими красными и голубыми цветочками. Кроме того, величавые птицы с неестественно длинными шеями медленно, едва заметно, кружились под карусельную музыку. Цветочки колыхались в такт. Лох оцепенел. Сноб вознегодовал.

Паблито, стоящий на помосте и облачённый в полосатую сине-бордовую майку «Барселоны», поднял руки.

Лох и так безмолвствовал, а сноб притих, поскольку был малочислен.

- Друзья! - воскликнул Паблито и показал своего знаменитого «зайчика» - то есть улыбку, открывающую щель между передними зубами. - Возможно, вы удивлены. Сейчас я всё объясню. Давным-давно, чуть ли не век тому назад, мой дед, известный всем Франсиско «Пако» Мендисабаль, тогда ещё пятилетний мальчишка, был увезён из Барселоны на советском теплоходе в снежную страну большевиков вместе с золотым запасом Республики и тысячами других детей, спасаясь от озверевших победителей - кастильских и мавританских мятежников-фалангистов. Там он обрёл приют и разделил с русскими всю тяжесть Второй мировой войны - голод, холод и бомбёжки.

Однажды, уже после войны, его приёмная мать, достойнейшая сеньора Барбара Педровна, отправила юного Пако за продуктами на местный чёрный рынок, называвшийся по-русски ба-ра-холь-ка. Там мальчик и увидел высящийся сейчас перед вами волшебный сосуд - правда, совсем маленький. Необыкновенный и прекрасный мир, поместившийся в стекле, настолько потряс ребёнка, что он, не задумываясь, отдал за него все доверенные ему скудные русские песеты и прибежал домой, бережно прижимая к груди нежданную покупку и ожидая заслуженной грозы. Но сеньора Педровна оказалась настолько великодушна, что не стала наказывать приёмыша, а только вздохнула и сочувственно помянула его настоящую каталонскую матушку. Да мне и самому потом посчастливилось многократно услышать эти выразительные слова во время товарищеского матча в Москве. Парням фатально не везёт с тренерами, но это к слову.

Жизнь деда была нелёгкой. Постоянно приходилось драться, воровать и строить коммунизм. Но далёкая родина всегда влекла его, и когда это стало возможным, он одним изпервых вернулся в дивную Барселону. Волшебную лампу он привёз с собой как символ другого, лучшего мира, укрыв его и от большевистских таможенников, и от ищеек генерала Франко. Так что неспроста среди почётных гостей нашего скромного торжества присутствуют русский посол сеньор Пупырев и моя вторая родня из До-ро-го-ми-ло-во.

Когда я научился попадать по мячу, дед показал мне своё сокровище, и я тоже влюбился в этих гордых величавых птиц, осенённых сказочными цветами и открывших мне всю красоту мира. Отныне искусство и футбол, футбол и искусство стали моими путеводными звёздами. Каждый раз, выходя на поле, я представлял, что веду по траве не мяч, а вот этот хрупкий стеклянный шар, и хочу подарить его вратарю противника, да только бедняга всё никак не может словить мой подарок.

Но мне всегда хотелось, чтобы источник моего вдохновения стал достоянием всех и был виден далеко отовсюду. И вот он перед тобой, дорогая моя Барселона! Прими…

Дальнейшие слова форварда пропали в рёве восторженной толпы:

- Абахо Эспанья! Вива Каталанс! Вива Женералитат! Индепенденсья!

Премьер-министр Испании поморщился. Русский посол сеньор Пупырев откровенно недоумевал. Мордатая и поддатая дорогомиловская родня в трёхцветных футболках лапала впрок шведских туристок, прибывших на открытие объекта прямо с пляжа - в стрейчах и топлесс.

Речь свою, написанную самим стариком Артуро Пересом-Реверте, косноязычный в жизни Пабло-Эухенио заучивал тоже, наверное, лет десять, но всё равно пришлось прибегнуть к фонограмме, которую начитал сам Антонио Бандерас - седой, но по-прежнему отчаянный… Тотчас засвистели и заорали снобы:

- Эль кич! Эль кич! Вергуэнца! Дезора! Примитиво!

В смысле - стыд и позор видеть в городе шедевров такой кич. А по-каталонски кричали ещё хуже.

Но каких только воплей не приходится слышать футболисту в свой адрес! Паблито и ухом не повёл, а подмигнул и принял в руку от верного китайца чёрный пенал.

Лох вторично оцепенел. Лебеди в титанической лампочке пропали, как не были, зато там заклубились разноцветные тучи, засверкали молнии, карусельная музыка сменилась раскатами грома. Снобы облегчённо вздохнули.

Но не успели зрители опомниться от красочной грозы, как навстречу им плавно поскакал вооружённый рыцарь, нанизавший на пику человек пять мелких мавров. Знатоки сразу узнали героя Реконкисты по имени Гифред эль Пилос - Волосатый. Граф был босым - должно быть, для того, чтобы показать знаменитые мохнатые пятки. Волосатому графу пособлял французский король Карл Лысый - маленький, как мавры, но действительно лысый. Заревели рога, зазвенели лютни, заблеяли трубадуры.

Ожившую средневековую миниатюру сменила выжженная кастильская степь, по которой неспешно поехали под гитарные переборы Жузепа Лоредана Рыцарь Печального Образас оруженосцем на ослике - реверанс, понятно, перед ненавистным федеральным правительством, но ведь и заканчивал свой роман Сервантес неподалёку отсюда, в домике нанабережной.

А затем в огромном волшебном фонаре заколыхался вычурный пёстрый герб команды, и толпа грянула гимн «Барселоны» на совершенно непонятном даже для испанцев языке: Tot el camp es un clan som la gent blau-grana… И так до последнего припева: Blau-grana al vent, un crit valent, tenim un nom el sap tothom: Barsa, Barsa, Ba-a-a-arsa!!!

Долго не расходился народ, высоко подлетали над толпой и сам футболист, и гонконгский архитектор, и даже голливудского мастера спецэффектов Эзру Берковица качали,несмотря на возраст. Под конец Зайчик взял микрофон и сказал: - Это… Смотрите… Мы старались… Только чтобы когда мой день рожденья - лебеди! И когда «Барса» побеждает - тоже лебеди! Красиво! А теперь того… прошу всех… в музей…

ГЛАВА 5

Барселона всего лишь маленький провинциальный городок. Но музеев в ней никак не меньше, чем общественных туалетов в Москве. Морской, Археологический, Зоологический, Этнологический, Музей Каталонского искусства, Музей искусства же, но Современного, Фонд Хоана Миро… да чего там, каждое второе здание само по себе обиталище муз.

Музейщики Барселоны, как и все прочие горожане, обожали своего центрфорварда, но не настолько, чтобы делиться с ним сокровищами. А уж если они зажались, то что говорить о всех прочих!

Поэтому при открытии в Музео Мендисабаль экспонатов было немного.

Во-первых, тот самый русский сувенир с лебедями. Треснувшее стекло лампового баллона заклеили скотчем, но подкрашенный спирт всё равно испарялся, восковые птички плоско плавали на поверхности, а искусственные растения безобразно скукожились от времени.

Во-вторых, спортивные трофеи самого Паблито - всякие кубки, вымпелы, статуэтки, «Золотой мяч», того же металла слепок левой, голевой, ноги, старые трусы, футболки «блау-грана» с номером 8 на спине, бутсы, мячи с автографами.

В-третьих, сильно увеличенные фотографии членов неисчислимого семейства Мендисабалей, причём самый первый снимок был сделан во время аутодафе - судя по обложенному хворостом бедолаге у столба на заднем плане. Это не значит, что испанцы раньше всех придумали «кодак» - просто они позже всех упразднили инквизицию. Предки яростно пучили глаза по причине долгой выдержки и показывали фамильную щель между передними зубами.

Особняком держался на пьедестале огромный каменный мяч, в котором с трудом угадывались черты дона Пабло-Эухенио. Это был подарок от каменотёсов собора Саграда Фамилиа, сделанный явно с дальним прицелом на могилку. Каталонцы бережливый народ. Зато как эта экспозиция охранялась!

Все технические достижения банковских казематов и правительственных бункеров, частных дворцов и диктаторских тюрем, тайных лабораторий и скрытых командных пунктов стяжал Паблито в старинном здании, и без того выстроенном в виде мавританской крепости.

За хрупкими решётками арочных входов на бывшую арену путь злодею преграждали толстые стальные плиты на роликах.

Помещение главного входа походило на проходную сверхсекретного завода и могло быть мгновенно перекрыто бронированным прозрачным композитом, изобретённым умельцами из города Гусь-Хрустальный.

Проникнуть сверху грабители не сумели бы - космическое стекло, по уверениям Зайчика, выдерживало «прямое попадание кометы».

Сам же музей находился под землёй, и начинать осмотр нужно было, опустившись в скоростном лифте на глубину чуть не в полкилометра.

Пандус медленно двигался по пологой спирали вокруг гигантского столба, на котором и предполагалось разместить грядущие полотна и скульптуры в соответствующих нишах. А кто пожелает наслаждаться подольше - пожалуйста, отойди к стене, где пол неподвижен, и любуйся. Зато ночью или в выходные дни, когда включался особый режим, при попытке пошевелить любой экспонат движение пандуса мгновенно ускорялось, и коварная дорожка уносила кувыркающегося грабителя прямо в лапы охранников, а осквернённая ниша закрывалась стальной шторой.

По слухам, заготовлены были и ловушки в духе египетских гробниц - газы, кобры, бамбуковые колья, вымазанные трупным ядом… Одна беда - охранять было нечего.

Но недолго глумились всякие там искусствоведишки и журналистишки над незадачливым барселонцем. Охранитель по определению существо консервативное, а террор есть живое творчество масс.

«Плохие парни» всего мира завели себе новую моду - брать в заложники не живых людей, а шедевры. Шедевры есть не просят, не голосят, не сопротивляются, а ценность их неизмерима. Представьте себе главу государства, которому присылают кусочек полотна Эль Греко, Рубенса или какой другой национальной гордости, а взамен требуют выпустить на свободу очередного за неё, свободу, борца, томящегося в застенках. Или, скажем, отозвать войска… Тут не то что борца - Джека-потрошителя выпустишь и самый ограниченный контингент отзовёшь! Иначе ЮНЕСКО такой хай поднимет…

Да и охраняются музеи всё-таки похуже, чем президенты…

Шутки кончились, когда среди бела дня умыкнули из Лувра Венеру Милосскую - увы, это уже не кинокомедия была, не мультфильм, - и потребовали от Франции чудовищный выкуп за все страдания бывших её колоний.

Президент отказался - и ему прислали мешок толчёного мрамора. Тут и кончилось его президентство. Причём громче всех орали правоверные избиратели. Их искренне возмутила гибель кощунственного языческого идола с такой, слушай, прекрасной задницей.

А что сказали страховые компании, и так понятно…

И началось: «Сеньор Мендисабаль, не возьмёт ли ваш музей на хранение пару небольших полотен… Не найдется ли местечка для нашего Дюрера… Для нашей ма-аленькой Мадонны и благовествующего ей архангела… Дать кров Спасителю нашему… Приютить нагих Адама и Еву… Не будет ли любезен сеньор Мендисабаль принять в стенах своей сокровищницы бедную Лизу, а то её уже дважды воровали… Примите на хранение нашу «Девушку с кирпичом во рту»… Не откажите…"

Сеньор Мендисабаль неизменно был любезен принять - правда, платить приходилось побольше, чем за аренду банковской ячейки. Но ведь нужно окупить строительство!

И набралось! И шедевр повалил косяком. И был тот шедевр в полной неприкосновенности и недосягаемости. Террористы пару раз попались - и более не покушались на «Ла бомбилью». Даже смертники там взрывались не где попало, а только в специальных свинцовых камерах, обитых изнутри свиной шкурой.

При таких обстоятельствах никакие гурии им не светили.

Мечта центрфорварда сбылась. Затраты окупились, пошла денежка. Приходилось даже отказывать - «Лампочка» не резиновая. И цены на билеты вовсе не элитные: посетителей хватает с избытком. И бесплатные экскурсии есть для сирот, нижних чинов и полицейских. Только скорость пандуса увеличили, но туристы не жаловались. Для американцев даже установили скоростной режим - «Весь мировой топ-арт за три минуты». Дух захватывало.

Что ещё хранилось в подземельях «Ла бомбильи» в приватном порядке - о том только догадывались. «Ватикан отдыхает», - гордо и кратко отвечал Зайчик Паблито.

Не забывал он и меценатствовать, то и дело устраивая всемирные выставки молодых талантов. Попасть «к Зайчику на столб» означало для безвестного художника мировое признание со всеми вытекающими.

Ну, почти мировое, потому что выбирал-то сам форвард, а вкус у него был своеобразный. Искусствоведы дружно роптали.

Не роптал один сэр Теренс Фицморис. Он был не только искусствовед, но и футбольный фанат. Он собирался написать книгу о нелёгком пути дона Пабло-Эухенио Мендисабаля-и-Пердигуэрра, хотя сам-то болел, естественно, за «Глазго Селтик».

А Лидочка Туркова удостоилась чести выставить в «Ла бомбилье» свои иллюстрации к «Илиаде». Выполнены они были в виде обломков древнего барельефа, но не из мрамора,а из разноцветного «вечного» пластилина. Получилось изрядно.

Завистники (и, в особенности, завистницы) из русских творческих кругов объясняли выбор Паблито вовсе не талантом Леди, а тем, что «этот тупой неандертальский грызун» обратил внимание на фотографию русской художницы.

ГЛАВА 6

Подъехать к «Бомбилье» было невозможно.

Бывшую арену окружили столбики с жёлтой лентой, стояли десятки полицейских машин, «амбулансы», лимузины начальства. «Гуардия сивиль» гоняла туристов и журналистов. Галдёж на площади стоял вселенский, и галдели по-каталонски, так что даже из выхваченных реплик ничего нельзя было понять. Подпрыгивали папарацци.

Но герцога Блэкбери суматоха в заблуждение не ввела.

- Всё понятно, - сказал Дюк. - Так вот кому мостили дорогу несчастные антиглобалисты! Чтобы отвлекли полицию, а под шумок ограбили музей! Для того и электричество отключили… Хотя ведь есть аварийное! Там такое хозяйство…

- Ну, если мою «Илиаду» тронули, я с этого Зайчика с живого не слезу! - двусмысленно по обещала Лидочка.

Зайчик тем временем прилюдно тряс мэра-содомита за грудки и сулил тому куда менее приятную кончину, хотя трясти следовало начальника охраны музея. Но сеньор Понсиано Давила был очень большой и тяжёлый, он сам тряс своих сотрудников - тех, кто успел прийти в себя.

- Паблито, я здесь! - закричала Леди, замахала платком.

Вместо того чтобы с понятной досадой отмахнуться, Паблито отпустил несчастного градоначальника и приветливо улыбнулся - словно при случайной встрече:

- Сеньорита артиста фермоза! Как я рад, что с вами ничего не случилось! Эй, ребята, пропустите девушку, она ко мне…

Папарацци тут же, не сговариваясь, поделились на две группы: одна снимала, как дон Мен-дисабаль-и-Пердигуэрра жарко обнимает русскую фермозу, другая помчалась к особняку Зайчика, чтобы сообщить об этом люксембургской принцессе и запечатлеть её реакцию.

Теренс устремился за Леди, неубедительно изображая телохранителя - выставлял вперёд челюсть.

- Ну и выдержка у тебя, Паблито, - сказала Лидочка, выскальзывая из объятий. - Я бы уж давно всех поубивала!

- А, пустяки, - отвечал форвард. - Фигня, как говорил дед. Жулики сами со страху того… ну… в общем… да цело всё! Да чтобы меня! В моём городе! В моём доме! Какая-то шпана!Хай, Терри! Беседы сегодня не получится. Того… сам видишь. Кум Понсиано, проведи людей внутрь, им можно… А ты заткнись, Педрито! Экспертизу ему… Здесь твоё войско должно было того… Костьми… Иди Кристобаля своего теперь охраняй… А про выборы забудь! Вечером поговорим… В ресторанчике… Да нет, петушатина, не тебе это! Сеньорите это! С тобой-то мы в другом месте по толкуем! Я его величеству так и скажу…

- А интересно, что скажет он молодому ве личеству, - задумчиво молвил Дюк.

- Да уж скажет! - мстительно прошипела Леди. - Как людей хватать, так они первые, а как шедевры стеречь, так их нет. Господи, сделай так, чтобы если что и сперли, так «Чёрный квадрат»!

- Отчего же вы так строги к полотну своего соотечественника, дорогая?

- Отчего, миленький? Уж больно картина удобная: и выставить не стыдно, и украдут - не жалко. Их ведь штук пять или шесть, этих квадратов. Копируется на раз. Да, господи, чтобы ещё заодно у Глуск