Мертвый свет

Галактика полнится миллиардами мертвых звезд. Мертвых планет, мертвого пространства, мертвого космоса. Холодный остывший труп – вот, что такое вселенная. Конечно, солнце все еще светит. Для живых.

Сами звезды давно мертвы, но мы еще видим их свет. Так же и ты покинул меня, но я все еще встречаю твой призрак. Мы обмануты этим светом.

Глория удивилась, когда Стив позвал ее, чтобы отдать ключ от квартиры Джефа.

-Возьми, – сказал он. – Может, там остались какие-нибудь твои вещи, и ты хочешь их забрать. Или захочешь взять что-нибудь из его вещей. Я не против. Если не хочешь иметь с этим никаких дел – просто выбрось ключ. У меня есть запасной. Я уезжаю на месяц, и квартира мне нужна. Я не собираюсь пока ничего в ней трогать. Даже заходить не хочу. Я уезжаю.

Она взяла ключ.

Сама не знала, зачем? Действительно ли она будет что-нибудь с этим делать? Или не будет делать ничего и выбросит все. Глория не знала, но все же взяла ключ. Стив говорил убедительно.

Он выглядел потерянным и подавленным и поглощал пиво в большом количестве. За какие-то пару минут разговора перед ним выросли три пустые бутылки. Собственно, разговора особо и не было. Он просто отдал ей ключ, вот и все. Им не о чем было говорить.

Хоть Стив и был братом Джефа, они виделись всего пару раз и лишь обменивались приветствиями. Стив не был ей интересен, и сама она ему тоже интересна не была. Конечно, с ним можно было поговорить о Джефе, но Глория не знала, хочет ли она говорить о Джефе с кем-нибудь и хочет ли вообще говорить о нем или думать. Но не думать о нем она не могла.

Глория закурила сигарету. Они сидели в тишине и даже не смотрели друг на друга. Стив накачивался пивом. Докурив, Глория затушила сигарету и ушла.

-Неожиданная удача, – сказал Стив на прощание, не поднимая головы. На столе было уже пять пустых бутылок. Глория не обернулась.

Снаружи было холодно и темно. Горели фонари, звезд на небе не было видно. Глория влилась в людской поток. И зачем он это сказал? Курт Кобейн курил Lucky Strike. Мэрилин Монро курила Lucky Strike. Джеф курил Lucky Strike. Десять смолы, восемь десятых никотина. Он сказал, что это удача. Имело ли это какой-то смысл? Никакого смысла.

Глория закурила, и поняла, что держит в руке пачку Lucky Strike. Он говорил об этом. Но за этим ничего ведь не крылось, верно? Она продолжала движение в людском потоке. Фигуры и лица было сложно различать в темноте. Весь мир стал просто кучей огней во тьме. С какого момента Джеф начал курить именно Lucky Strike? Ему ведь всегда было все равно, что курить. Наверно, именно поэтому она не сразу заметила, что кроме этой марки других пачек у него больше не появляется. И что-то ведь это значило? Об этом говорил Стив? Неожиданная удача. И о какой удаче может идти речь? Это похоже на безумие.

Глория свернула с улицы и пошла через парк. Шум толпы и дороги остался за спиной. Я снова думаю о Джефе, – возникло в голове. – Я не могу о нем не думать, просто не могу. Всего неделя прошла. Иногда в это невозможно поверить, просто невозможно. И теперь у нее есть ключ от квартиры Джефа. Что же мне делать? Ответа не было.

Она снова закурила. Теперь и я слишком много курю. Прямо как Джеф. Джеф. Она старалась не думать об этом, но это было выше ее сил. И вот снова. Глория подумала, что больше не выдержит этого холода, этой темноты и пустоты, этих огней – вокруг и на небе.

Пройдя через парк, она снова окунулась в шум людей и машин. Через дорогу была мерцающая вывеска. Глория прошла через застывший поток машин и вошла внутрь. Сев за стойку, заказала двойной виски и тут же выпила. Повторите. И она повторила. Заказав третью, Глория закурила. В пачке осталось всего две сигареты.

Она всегда прикуривала от электрических зажигалок. Джеф подкуривал только спичками, он всегда носил с собой их в несметном количестве. Они были рассованы по всем карманам, валялись всюду по квартире, вперемешку с пустыми, полупустыми и неоткрытыми пачками.

Она сделала долгий глоток. Все это хорошо, конечно. Но что делать с ключом?

Она не была в квартире Джефа с того самого времени, и даже не представляла, что может ждать ее там. Хотела ли она снова зайти туда, увидеть привычный беспорядок, царящий среди его вещей, почувствовать затхлый запах сигарет и несвежей одежды, запах пустых бутылок и разбитой жизни, вновь оказаться там, где он жил? Вещи, к которым он прикасался, кровать, на которой спал, книги, которые читал, его одежду, обувь, зубную щетку и бритву, немытые тарелки в раковине. Все это было пропитано им, на всем лежали его отпечатки. Хотела ли он снова оказаться там? Смогла бы выдержать это? Глория не знала.

Может, она смогла бы найти там что-нибудь? Что-то такое, о чем она не знала и даже не догадывалась. Могло ли там быть что-то подобное? Хотела ли она это узнать? Был ли в этом хоть какой-нибудь смысл?

Глория допила виски и заказала еще. Осталась одна сигарета. Неожиданная удача. Ключ лежал в кармане. Большая неудача.

Она знала, что Джеф вел записи, но понятия не имела, о чем они были. Он никогда не показывал ей их, не предлагал прочесть. А сама она никогда не пыталась в них заглянуть. Так может, настало время узнать, что там? Может, это сможет дать какие-нибудь ответы? А ей ведь нужны ответы? Она ведь задавала вопросы?

Что он мог записывать туда и держать это в секрете от остальных? Свои мысли, истинные чувства? Или это ничего не стоящая чепуха? Стоило ли думать об этом сейчас?

Боже. Глория опустошила стакан и закурила последнюю сигарету. Она была уже довольно пьяна, но недостаточно. Не так, как ей хотелось. Ей хотелось, чтобы алкоголь залил ее полностью, растворил все ее чувства, всю грусть, всю боль, всю невозможность. То, что она не могла вынести. Глория постучала пальцами по стойке, и стакан наполнился.

Как хорошо, если бы можно было не думать. Не чувствовать это. Не вспоминать. Сосредоточиться на чем-нибудь другом, превратиться в птицу или камень, или в морскую пену. Потому что все возвращается к Джефу. Каждая мысль, каждая вещь затрагивает в могу какие-то струны и извлекает из памяти воспоминания, связанные с ним. Виски. Сигареты. Песни. Тоска. Все. И от этого не сбежать и никуда не деться. Оно настигает, снова и снова. И это невыносимо.

Она подумала о Стиве, которого оставила за тем столом. Он наверняка и сейчас сидит там и поглощает бутылку за бутылкой. И сама она сейчас сидит перед стаканом с виски. Где-то, неизвестно где. Словно вовсе не в этом мире.

Что она знала о Стиве? Ровным счетом ничего. Конечно, Джеф рассказывал ей о нем. Он любил своего брата, но в целом, ему было все равно, где тот и чем занимается, жив еще или уже нет. Их жизни не были связанны, и это была безразличная любовь.

А теперь ключ. Все ключи открывают какие-то двери. Но что оказывается за этими дверями? Некоторые двери не стоит открывать, в некоторые комнаты не стоит входить. А дом Джефа? Она была там столько раз, но что случится сейчас? Этого никто не мог знать. Может быть, ничего.

Ничего не произойдет и ничего не изменится. Она только вновь испытает эту боль. Глория снова подумала о записях, которые делал Джеф. Вот, что могло быть за этой дверью. Хочет ли она узнать это? Или теперь это уже не играет никакого смысла?

Кто-то опустился на табурет рядом.

-Красотка, давай я куплю тебе выпить, – раздался голос.

-Отъебись.

Глория даже не посмотрела.

-Я могу выебать тебя. Тебе понравится, гарантирую. Я хорош.

-Выеби себя.

-Зачем так грубо, детка?

-Я сказала: отъебись.

Глория допила виски, выложила деньги и вышла наружу. Стало еще холоднее. По-прежнему шумели машины, горели огни, и людей не стало меньше. Она была довольно пьяна, но еще недостаточно. Сигареты закончились. Дома еще стояла бутылочка виски. С приходом в ее жизнь Джефа, наличие спиртного в доме стало естественной вещью. Сигареты там тоже были. Поток людей обтекал ее, как вода камень.

Глория поежилась и подняла глаза к черному небу. Свет мертвых звезд сиял ей. Мертвые звезды, мертвый свет, мертвые слова. Она поняла, что хочет остаться одной.

Оставим ее.

Когда Глория проснулась, на часах было около половины второго. Голова была словно поле после побоища, ямы от взрывов, трупы, дым, стоны, муки, страдания, смерть и кровь. Во рту отвратительный привкус ушедшего алкоголя.

Поднявшись, она долго мочилась, потом заглотила две таблетки аспирина и долго пила воду. Она подумала, что слишком много пьет за эту неделю. И: что Джеф на самом деле пил довольно редко, но если начинал, то выпивал все, что было в ближайшем радиусе, и неважно, как много этого было.

Сделав кофе и тосты, Глория закурила. В комнату лил яркий свет. Хороший день, хорошая погода, зеленые листья на деревьях и птицы. Бродячие коты, ошивающиеся возле мусорных баков. Жизнь продолжается. Живое солнце и никакого света мертвых звезд.

Я уезжаю, сказал Стив. Может, и ей тоже стоит куда-нибудь уехать? Сменить обстановку, развеяться. Люди всегда уезжают, когда хотят, чтобы что-то изменилось. Новое приходит на смену старому. Новый день, каждый день.

Глория затушила окурок в чашке с кофе. Она чувствовала себя неважно. Алкоголь пропитал организм и теперь отравлял ее. Борясь с приступами тошноты, она открыла форточку и вдохнула свежий воздух.

Может, действительно стоит уехать? Если это будет и дальше так продолжаться, она просто не выдержит. Сойдет с ума. Или убьет себя. Куда-нибудь к морю. Или в горы. Или в большой незнакомый город. Туда, где тепло, светит солнце и никаких дождей.

Глория решила, что все же уедет. Она не знала, зачем, как и не знала, зачем ей теперь жить, но почему-то убить себя казалось ей неподходящей идеей. Чем-то неправильным. Значит, решено. Но перед этим она решила, что все же откроет эту дверь ключом, который отдал ей Стив.

Одевшись, Глория вышла на улицу под солнечный свет. Она столько раз следовала этому маршруту, как в ту сторону, так и обратно. Можно было даже не думать – ноги сами несли куда нужно. Но теперь этот маршрут стал бесполезен. Мертв. Это последний раз, когда она проходит по нему. Больше никогда. Больше незачем.

Подойдя к дому, где жил Джеф, она ощутила, как в груди что-то сжалось. Трепетало, как лишенная голоса птичка, пойманная в ловушку. И все же она вошла в подъезд, поднялась по лестнице и остановилась перед дверью Джефа. Такой знакомой, такой бессмысленной, больше ни от чего не способной защитить. Достав ключ, Глория долго смотрела на него, прежде чем вставить в замок. Открыть дверь. Достать ключ. Войти. Закрыть дверь. Глубоко вдохнуть и закрыть глаза.

Все осталось таким же. Все было прежним. Все вещи на своих местах, такой же беспорядок, казалось, его установили только вчера. Так перерыты эти вещи, и так всегда они были разбросаны. Глория вошла в прихожую. Обошла комнату за комнатой. Действительно, там было очень много пачек Lucky Strike. Отовсюду смотрела эта надпись. Неожиданная удача, сказал Стив. Но о какой удаче вообще может идти речь, если все это уже мертво? Мертвым удача ни к чему. А все эти вещи были мертвы.

Они еще хранили воспоминания о Джефе, но самого Джефа в них больше не было. Совсем. Нигде. Разве что на фотографиях, на которых он всегда получался каким-то глупым и грубым. Фотографии похищают душу, но если душа заперта в этих рамках, неужели она выглядит именно так?

Все было заброшено. В квартире стоял отвратительный запах. Затхлый запах свалявшихся вещей, сигарет и размякших окурков, испортившихся продуктов. Но Глории не хотелось нарушать неподвижность, царящую среди этой обители, позволять ветру и свежему воздуху развеять наваждение, вызванное этой пустотой. На всех вещах лежал след грустной пыли. Здесь давно никто не был, да и не мог быть.

Глория прислонилась к стенке и закурила. От всего этого разболелась голова. Просто невыносимо. Ей захотелось уйти отсюда. Приходить было неправильным решением. Все это напоминало о Джефе, все это было просто пропитано Джефом, и все это было мертвым, мертвее некуда.

Глория вздохнула. От сигареты стало еще хуже. Если я останусь здесь еще хоть немного, то просто потеряю сознание, поняла она. Просто упаду, лишусь сознания, рассудка, а может и жизни. Я должна уйти отсюда, и немедленно.

Но перед этим, надо найти записи Джефа. Я ведь пришла сюда именно за ними. Глория отбросила сигарету. И вместе с ней словно отбросила все. Быстрыми и точными движениями она прошла в комнату Джефа, подошла к его столу и начала вытягивать полки. Сигареты, спички, презервативы, окурки, смятые пачки и листы бумаги. Блокноты. Ручки. Одни сигареты, окурки, спички, блокноты, смятые листы и пачки и презервативы.

Глория доставала все блокноты и смятые листы бумаги и, не глядя, сбрасывала к себе в сумку. Когда все полки были просмотрены, она быстро задвинула их и, обведя взглядом весь хаос комнаты, всю безнадежность поисков в нем, стремительно вышла из квартиры. Закрыла дверь и поспешила вниз по лестнице.

Сумка стала тяжелой. В нее набилось порядка двенадцати блокнотов и гора смятых листов. Нераспечатанные презервативы и сигаретные пачки остались на своих местах. Выйдя на свежий воздух, яркий солнечный свет, почти обжигающий, Глория тяжело задышала, как после долгого бега или погружения на глубину. Но не остановилась, продолжила идти.

Прочь, прочь. Больше она не вернется сюда. Глория закурила и вдруг ощутила, что плачет. Слезы текли по щекам, горькие и тихие, беззвучные и незаметные. Словно вода в источнике, словно плачь души. Ей не хотелось плакать, она не чувствовала горечи или чего-то подобного, но слезы все равно текли. В горле запершило от сигарет. Наверно, солнечный свет слишком яркий. Проклятый солнечный свет. Живой солнечный свет.

Глории вдруг показалось, что она тащит с собой в сумке мертвеца. Сердце словно опустили в Арктический Океан. Ноги стали ватными. Но она продолжала идти. Сумка давила на плечо мертвым грузом. Слезы текли по щекам. Привкус никотина во рту. И путь в свете яркого беспощадного солнца.

Глория остановилась. Она стояла посередине моста, а внизу текла река. Высота звала, и вода звала. Сумка с мертвецом тянула вниз. Глория раскрыла сумку, но в нос не ударил запах разложения. И не было ни гниющего мяса, ни крови, ни смерти. Достав блокноты, она один за другим стала бросать их с моста. Затем смятые листы бумаги. Их было много, но она выгребла их все.

Слезы все не останавливались. Во всем виновато солнце. В его свете сияние мертвых звезд растворяется. Исчезает. Солнце живое. И Глория тоже была живой, а Джеф умер, и теперь все с ним покончено.

К ней подбежал полицейский и начал орать. Увидев залитое слезами лицо, осекся. Глория подумала, что он довольно милый.